Читать книгу Веллер-квартет. Повести и рассказы - Дмитрий Валерьевич Мечников - Страница 9

Следующее утро началось как обычно. Разве что появление нового высокопоставленного постояльца вызвало пересуды среди рассредоточенных по палатам клиентов-правообладателей. Давно прошли те постылые советские времена, когда в больнице лечились живые душой люди и взгляд зашедшего в мужскую палату посетителя то тут, то там натыкался на играющих в разнообразные карточные игры или шашки с шахматами больных. В женских палатах вязание, чтение облегчённой литературы гармонично сочеталось с перемыванием костей каким-нибудь общим знакомым. Живость суждений, окрашенная яркими эмоциями, несомненно, повышала сопротивляемость организма и если не ускоряла выздоровление, то по крайней мере способствовала исчезновению обострения. Общение с врачами и медсёстрами носило по большей части характер непринуждённый, а иногда и душевный. При этом пациенты, как правило, верили не только медперсоналу, анализам, лекарствам, но и в успех лечения.

Боль от уколов витаминов группы «В» ощущалась мало и оценивалась как приближающееся улучшение. Повышения давления в те времена больные, как правило, не боялись и расценивали это как повод подойти к медсестре и «всадить» любимый дибазол или магнезию, которые, как ни странно, в большинстве случаев помогали. «Шишки» после уколов рассасывались быстрее, благодаря нанесению йодных сеток – одной из самых любимых больными манипуляций. Горчичники и банки добавляли особый шик проводимым лечебным манипуляциям. Даже если при постановке банок «малость» разбавленный спирт не желал загораться (ну, не отмечать же медперсоналу всевозможные праздники на сухую), больной ждал успешного окончания поисков нормального спирта без малейшего намёка не раздражение. И пребывал в полной уверенности, что всё как-нибудь утрясётся. Но пока утрясалась проблема поисков способного гореть спирта, выяснялось, что вазелин для растирания спины задевался не пойми куда. И тогда вместо него использовался брикет натурального сливочного масла, с боем отобранный у морозильника и затем согретый мягкими заботливыми руками о спину выздоравливающего пациента. Стоит ли говорить, что больной был неизменно благодарен за нормализацию температуры. Если же медсестра вносила в палату капельницу, то наиболее слабонервный из больных требовал у доктора перевести его в другую палату, так как, по его мнению, капельницу ставят без пяти минут покойникам, а он не желает присутствовать при кончине товарища по несчастью.

Но прогресс не стоит на месте, а двигает всевозможные модернизации, стандартизации, которые делают самоцелью достижение лечебным учреждением коммерческого успеха, выполнение всевозможных планов, становясь как для врачей, так и для больного прокрустовым ложем. Успех лечения, таким образом, превращается в побочный продукт системы здравоохранения. И вот медицина уже страховая и для достоверности с элементами «доказательной». Так и трындели из телемозгопромывателя наукообразные учёные: «…с точки зрения доказательной медицины то-то и то-то». При этом самих доказательств почему-то не приводили. А потому и не приводили, что народ верил и так. Но чтобы никто не сомневался, что обследоваться нужно так-то, а лечиться нужно тем-то, ввели жёсткие стандарты. Остальное упразднили. Благодаря этому у пациентов сначала отобрали банки с горчичниками как внезапно ставшие бесполезными, затем витамины группы «В», рибоксин и даже любимый всеми гемодез.

Но лиха беда начало. Повторно ложиться в больницу с тем же диагнозом ранее чем через три месяца и думать не моги! Врачам больше четырёх препаратов назначать самовольно категорически запрещено, только через врачебную комиссию. Да и сократили число дней больничного листа, которые доктор мог выдать самостоятельно, с тридцати до пятнадцати. Зачем? Да разве возможно проникнуть под черепные коробки обитателей и творцов, густо населяющих министерские хижины? Якобы для того, чтобы больничными листами торговать было труднее. Но это якобы. А реально эта гениальная мера привела лишь к росту очередей у кабинета врачебной комиссии, расширив возможности для самых разнообразных скандалов. Но доктора проявили удивительную находчивость и манёвренность. Для более ранней госпитализации (менее трёх месяцев с момента последней) стали выставлять другие шифры диагнозов, хотя и схожие с истинными, чтобы больной в лечении ничего не терял. Врачебные комиссии спокойно разрешали давать больным более четырёх препаратов, благо во многих стандартах так и предписано – более четырёх.

А многочисленные министерские запросы, требующие ответа к безвозвратно прошедшей дате? При этом попытки практических врачей подсчитать число извилин в мозгах у министерских гениев, что придумывали подобные распоряжения, неизменно давали единицу. Оно и понятно, ведь для проведения принципа экономии с последующим получением неких благ более одной извилины и не надобно.

Появление столичной знаменитости вызвало некоторые гендерные различия в темах разговоров больных. Из женской палаты доносилось:

– А чё, правда, штоль, реформытор в платную палату завалился? – спросила больная К. 64 лет у лежавшей на соседней койке больной Ю. 57 лет, совершенно позабыв, что поначалу она хотела затеять спор и доказать, что её гипертония гораздо серьёзнее, чем бронхиальная астма у упомянутой Ю.

– А почём я знаю? Говорят, лежит тип важный какой-то. Я вчера случайно его увидела, когда шла из туалета. Вели его под руки из процедурки, – с некоторым присвистом на выдохе ответила Ю.

– И как он? – осведомилась 44-летняя женщина-сухостой двухметрового роста с угловой кровати, запивая альмагелем обострившуюся язву.

– Как-как, больной он, бледный. Всё смотрела, доведут до палаты, не доведут. Вроде довели. Не уронили, грохота не было, – больная Ю. дважды вдохнула из бело-зелёного ингалятора и на несколько секунд задержала дыхание.

– Я тебя не о том спрашиваю. Здесь все больные. На мужика похож али нет? – продолжала доставать соседку 44-летняя язва, намекая на превосходство в молодости.

– Тоже мне, молодка-переспелка, была бы у тебя астма с приступами по ночам заместо мужиков да аллергия на всё, я бы на тебя посмотрела, – злорадно выдохнула Ю.

– То-то мы всю прошлую ночь глядели не нагляделись на твои приступы. Ты ж нам спать не давала. Медсестра с доктором сколько раз к тебе подходили! Доктор слушалкой-то слушал-слушал, а потом сказал тебе, что горлом «Хы» делать не надо. И уколами кололи, и капельницу ставили, а ты хоть бы что!

– Так я этому сказала, что у меня аллергия на все запахи, а ты тогда намазалась вонючим ночным кремом, вот я чуть и не померла. Говорила тебе, что не смей кремом пользоваться в палате. Мажься в туалете и иди стой с мужиками или проведай этого бледного в платной палате, приголубь страдальца, а то говорят, грудь ему кололи без наркоза. Заодно узнаешь, мужик он или нет.

– Да ты своей астмой мне гипертонический криз сделала! У меня давление 160 на 90 скакнуло, голова чуть не лопнула, трясло всю, – вступила в дебаты 64-летняя К., – коринфаркт пришлось пить, да магнезию делать, да феназепам доктор дал! А всё из-за тебя! Неженка выискалась тут!

– Да ты ва-аще молчи! Давление у неё! У тебя в норме 150 на 80, слышала, как ты это доктору говорила, когда сюда пришла. Всю твою историю слышали, хоть и спали! Ты тут, а мужик твой к соседке с 32-го дома лыжи навострил, типа купить самогон. Как ушёл, так до утра по мобилке не отзывался. Вот и давление. Ты-то к медсестре мерить давление бегала раз пятнадцать, если не больше. Чё, если бегать к медсестре через каждую минуту, магнезия с коринфарктом быстрее помогать начнут? Или думаешь, им тонометры новые каждый месяц выдают? – здраво разложила ситуацию по полочкам молодая язва.

– И вот бегала – мелькала туда-сюда. Это от криза ты грозилась написать на медсестру жалобу в Минздрав? Да на тебя поглядишь, и ингаляторы от астмы перестают помогать! – всё сильнее присвистывая на выдохе, добавила соседке миссис Ю.

– Да хватит придуриваться, приступ изображать. Аллергия у неё на все запахи. Где же был твой приступ, когда доктор зашёл к нам утром весь в одеколоне. От него так и разило! Где был твой приступ, я спрашиваю? Всех в палате строить хочешь, главной себя считаешь, что ль? Крем мой приступ, видите ли, вызывает. А доктора боишься, вот приступ от его одеколона и не наступил. Или забыла, как доктор сказал, когда уходил: «Сижу уже полчаса, от одеколона самому тошно, а у вас дыхание спокойное и даже хрипов нет. С чего бы такая странная избирательная чувствительность ваших бронхов? На её крем обструкция бронхов есть, а на мой одеколон нет?» Ты ещё устрой приступ в палате больного начальника! Может, прикажет инвалидность тебе дать!

– А я этому ответила, что, между прочим, у меня нет приступа и на освежитель воздуха, что в доме у меня в туалете стоит. Я им пользуюсь, и тоже нет ничего. А кремами не пользуюсь, и от чужих освежителей воздуха тоже приступ возникает. Вот ему крыть нечем стало. Только и сказал: «Вот-вот, тем более». Думает, больше меня знает. Я на него главврачу пожалуюсь! И нечего дразнить меня инвалидностью! – последние слова больной Ю. поглотил кашель, и она вновь вдохнула смесь из бело-зелёного ингалятора.

– Идите в процедурную капаться! – скомандовала появившаяся на пороге медсестра, и спор, грозивший перерасти в нешуточную склоку, сам собою затих, причём кашель и присвист на выдохе у оскандалившейся больной Ю. чудесным образом исчезли.

В мужских палатах появление нового высокопоставленного постояльца вызвало куда меньше не относящихся к теме эмоций и привнесло в общение скорее аналитический элемент.

– Ну, поступил вроде как проверять ихние беспорядки и принимать у врачей какой-то экзамен, а сам здесь, в глуши, лечится, – деловито произнёс невысокий, перенёсший инфаркт миокарда крепыш.

– Да, взялись за него, кажись, серьёзно. Слышали вчера его крик из манипуляционной? Сёстры промеж собой говорили, что это ему грудину без наркоза кололи на какой-то анализ, – согласно покивал головой сосед справа, вынимая градусник из подмышки и настраиваясь на укол антибиотика по поводу пневмонии.

– Пункция грудины, – читал по смартфону молодой, выздоравливающий от пиелонефрита парень, – делается для исключения лейкозов и дифференцировки различных видов анемий. Выходит, хреновые у него дела. Чего тут проверять, если неизвестно, выйдешь ли отсюдова живым или вперёд ногами?

– Потому и проверяют, что неизвестно. Нам-то что, их вон как лечат, не то что нас. И заведующий отделением бегает, вокруг его палаты круги нарезает, и администрация. И все анализы как быстро-то сделали, шланги в первый же день сунули куда надо и результаты вынули. Все выслуживаются, кверху задом стоят и боятся, что с ними будет, если вдруг не вылечат. Это нас можно «чехлить» по дюжине в неделю – отпишутся враз, дело привычное, а этих… Им же медицину модернизировать дальше надо по самое никуда, – проворчал четвёртый больной, о котором известно было только, что третьего дня он был переведён из реанимации, счастливо избежав «чехления», и при этом никто не знал, чем же он болен. – Пока обследуешься, крыша сдвинется. К терапевту по талону ждал приёма двенадцать дней, потом месяц ждал ФГС да ещё десять дней приняться у терапевта, чтобы показать результат, итого пятьдесят два дня! За это время дома чуть ласты не склеил. В старые времена принялся бы в поликлинике в тот же день, и положили бы в больницу через день, максимум два. Это пока такие вот реформаторы, – он показал на палату высокого гостя, – не распилили медицину на бабло и не положили на нас осиновым колом!

– Правильно, дядя Вася, – откликнулся на патетическое ворчание неизвестного молодой со смартфоном. – Бабла вложили вроде как в медицину, а попала оно большей частью под ихний же распил. Главная обязанность врачей теперь – соответствовать стандартам, сидеть приклеенными к компам да клепать отчёты по придуманным медосмотрам. Я вот ищу стандарт по бронхиту, – он потыкал пальцем сенсорную панель смартфона. – Нашёл! Ни хрена себе: согласно стандарту всем больным бронхитом надо прописать лекарства от никотиновой зависимости. Зачем они мне, если я не курю? А врач это мудатребование, получается, выполнить должен, иначе страховая компания оштрафует. И на диспансеризацию и всякие медосмотры народ загонять надо, чтобы по-быстрому вбить результаты в ихние компы. А кто из нас не явится, тому эти медосмотры придумать и тоже вбить в какую-то программу, на которую они все плюются. Иначе зарплаты им понизят и начальники бабло не освоят. Вот уже врачи с медсёстрами работать начали за просто так по субботам. И уже бегут отсюда как крысы до Москвы, до 150 тысяч рублей в месяц и только за приём в поликлинике. Бедненькие! Бабки-то они тоже ой как любят, не смотри, что медработники. Любят не хуже их начальников! Но нам-то что? Их проблемы! Раз пошли в медицину, так пусть выкручиваются и нас лечат любой ценой! А нет, стучать будем, куда надо!

– Слушай, Серый, – обратился к будущему стукачу пострадавший от инфаркта крепыш, – ты давеча говорил, что поменял за три года пять мест работы и опять уволился. Чего ты бегаешь, чего хочешь? Разве не бабла побольше, а работать чтоб поменьше? Нет? Ага, киваешь, согласен, стало быть. Теперь представь, что тебе, любящему бабки… чего-то не так? Оно, конечно, объяснение по-благородней, зачем нужны деньги, каждый сам себе и придумает, и обоснует, что не подкопаешься. Тоже согласен? Молодец! Так теперь представь, что подфартило тебе. Сел ты в кресло чиновничье, высокое, просторное да для зада тёплое. И открылись перед тобой возможности осваивать без опаски. И крыша у тебя есть где-нибудь в правительстве. Так неужели бы ты таскал в семью только белое жалованье? Помнишь, как в одном известном тебе фильме крик во сне: «Чтоб ты жил на одну зарплату!» – заставил героя проснуться в ужасе и холодном поту? Ты не стал бы воровать, Серый? Что? Ещё как стал бы. И презирал бы бессребреников и подавлял конкурентов! Потому что тебя мучил бы благородный голод непрерывного вожделения новой жратвы. Так поступала во все времена большая часть людей, любивших власть, деньги и не способных к самоограничению. В этом и кроется главная причина скорой гибели человечества. Своруешь – сдохнешь! Что скажешь, Серый?

Судя по лицу Серого, в смартфоне контраргументов не нашлось, поэтому он насупился, выглянул в коридор и облегчённо провозгласил:

– В процедурную на уколы с капельницами зовут! – крикнул он и тем уклонился от проигранного спора.