Читать книгу Опыт - Екатерина Сычёва - Страница 12

Ян, почти не спавший всю ночь, сидел на лекции фармакологии, борясь со сном. Он не слушал лектора, зная о чём речь. Ян это уже изучал еще летом, не расставаясь с учебником даже на каникулах. Это его и спасало от завала, нависшего над ним из-за его неуспеваемости.

Следующую пару по военной подготовке ему, со всей его старательностью и ответственностью придется пропустить, иначе он просто заснёт там, где сядет. Третий курс в медицинском университете оказался для него не только самым тяжелым в плане дисциплин, но и в плане семейных проблем. Слишком много сил и энергии, внимания и концентрацию он тратил на других, оставляя для себя сущие крохи на изучения сложных предметов, от сдачи которых зависит не только его стипендия, но и будущая карьера успешного врача, к которой он так стремится.

Ян жил этой мечтой. Ещё уезжая со своего родного города, он тогда ясно и четко увидел перед собой цель, наконец определившись со своей жизнью. В то время – как давно это было – Ян был в поисках себя, он не знал, кто он, для чего он, к чему в конце концов стремиться, пока в один прекрасный день, разговаривая с отцом, долбящим его работой и рассказывающим о своей молодости, не понял, что путь отца – это и его путь. Его мать была медсестрой, отец – хирург, и ему на роду было написано стать врачом. Биология, химия, это были те предметы, всегда дававшиеся ему без труда, но перейдя в десятый класс уже в новой школе, он еще больше делал на них акцент, углубляясь в знания, не ограниченные школьной программой.

Когда стал вопрос о поступлении, Ян посвятил в свои планы отца и тот был искренне рад, что сын идет по его стопам. До этого он волновался, что Ян поддавшись влиянию его пасынка, забросит учёбу, предавшись развлечениям вместе с Максом, не знающим меры нив чём. Павел Семёнович всячески поддерживал Яна, полностью игнорируя Макса, давно забившего на учёбу и занятого совершено другими делами, которых в Минске хватало.

В первую очередь это были друзья, с которыми Макс пропадал днями напролет. Лариса не могла справиться с сыном, и полностью утратила с ним связь, не видя причины для её восстановления. К тому же ей было так удобно. Занявшись флористикой, она погрузилась в мир цветов, где реализовывалась её тяга к прекрасному, которую, женщина, наконец, смогла удовлетворить. На все претензии Павла Семёновича, она открыто признавалась, что больше не имеет влияния на сына, решившего жить по своим правилам и потому творившего всё, что ему взбредет в голову.

Правила и принципы жизни Макса были просты и понятны для многих людей его возраста, но не для его матери и отчима. Его образ жизни никак не ввязался с их жизнями, что доставляло всем дискомфорт и бытовые проблемы совместного существования. Часто Макс напивался и приходил домой пьяный, в состоянии агрессии и злобы, что приводило к ссорам и постоянным разборкам. И это было не самое худшее: в доме стали пропадать деньги и вещи, и это случалось именно тогда, когда Максу были нужны деньги на его развлечения и вечные непрекращающиеся похождения по девушкам.

Когда учеба в школе была закончена, а поступление Макс завалил, отец пристроил его в себе больницу санитаром, но Макс, брезгливый по натуре, там не проработал и недели, испуганный видом больничной жизни и страданием больных. Тогда он устроился фасовщиком в одном магазине и эта работа его полностью устроила: необременительная, приносящая доход как раз покрывающий его нужды и оставляющая кучу времени для его утех.

Ян же поступил в медицинский университет на лечебный факультет, полностью погрузившись в учёбу, доставлявшую ему неописуемое удовольствие. Он стал фанатиком, одержимым будущей профессией, научными работами и тем миром знаний, вдруг открывшимся перед ним и которые он мог использовать для своего же блага. Он стал бегать по утрам, ходить в тренажерный зал, вести здоровый образ жизни, полностью искоренив в себе вредные привычки и слабости, грозящие его самочувствию и жизнеспособности. Вскоре Ян завёл блог о тренировках и правильном питании, который в скором времени стал приносить небольшой доход к стипендии.

Интересы двух сводных братьев редко соприкасались и потому ни один из них не знал, что творится в жизни другого. Ян уходил на занятия рано утром, когда Макс обычно только приходил домой, и приходил тогда, когда того уже не было дома. Это их устраивало, тем более, что жили они в одной комнате, в двухкомнатной квартире, которую снимал отец.

Потом в их жизни появилась Майя и всё в одночасье поменялось. Эта девушка цыганка полностью изменила жизнь всех обитателей их дома, подставив под угрозу размеренное, хоть далекое от идеала, но терпимое существование каждого из них.

Это случилось недели три назад. Ян помнил тот октябрьский туманный серый день, с порывами ветра, бросающего капли дождя на оконное стекло, за которым багровели деревья, постепенно сбрасывающие свою листву и оголяющиеся к приходу холода, тем временем как люди наоборот, утеплялись.

Ян сидел за Пропедевтикой внутренних болезней, изучая основы ЭКГ, как в дверь позвонили. Ни кого не ожидая, разве что дружков Макса, надеющихся застать того дома, он вышел открыть дверь. В коридор вышел и отец, в этот день взявший отгул из-за плохого самочувствия. Выглядел он и вправду неважно. Ларисы не было дома, что в последнее время было не редкость.

Волнуясь за отца, наблюдая за разладом его личной жизни, в последнее время давившей на него непосильным бременем, Ян искренне был обеспокоен его самочувствием. Отец впал в какую-то хандру, за которой скорее всего скрывалась банальная депрессия. Ситуацию усугубляла Лариса, не желающая понимать, что забирая что-то, нужно отдавать взамен. Она жила так, как в первую очередь, было удобно ей, прекрасно паразитируя вместе с сыном на шее Павла Семёновича, обрекшего себя этой новой женитьбой на все муки ада, которые он, в глубине души, считал, что по праву заслужил за свои прошлые прегрешения. Поэтому, наверное, и не менял ничего в своей жизни, уже порядком ему осточертевшей. Его спасала только его работа и сын, в котором он неожиданно увидел надежду.

Открыв дверь, Ян увидел Макса и прячущуюся за его плечо девушку-цыганку. Её черные глаза испуганно озирались по сторонам, а толстый живот так и выпирал из-под полу расстёгнутой куртки. Положение девушки сразу бросалось в глаза, подчеркнутое услужливым вниманием Макса, комично и неумело старающегося обслужить девушку, в попытке произвести впечатление на отчима и Яна, в это время оторопело подпирающего стенку, чтобы пропустить незваную гостью.

Представив Майю, Макс побежал на кухню накрывать на стол, на ходу спрашивая про мать. Накрыв на стол, Макс торжественно пригласил за него Яна и Павла Семёновича, и во всеуслышание заявил, что Майя – его жена и с завтрашнего дня она будет жить с ними. Отец, в первый раз пришедший в ярость, высказал всё, что накопилось у него внутри, но увидев слёзы девушки, сразу поник, потеряв прежнюю злость и запальчивость.

В этот же вечер Лариса впервые пришла домой вдрызг пьяная, а на следующий день Майя переехала в общую комнату сводных братьев и Яну пришлось со своими пожитками перекочевывать на кухню. Так произошла их с отцом узурпация, продолжавшаяся до сих пор.

Выйдя из университета, Ян, спрятав руки в карманы, быстрым шагом, чтобы не замерзнуть, последовал на остановку. Стояла середина ноября. Листья, давно облетевшие, пожухлым мокрым ковром лежали на зеленой траве, еще не тронутой снегами, по которой стелился туман, взбираясь ввысь и в своей белоснежной дымке пряча верхушки домов, машины, людей, словно выныривающих из неё, когда становились в зоне видимости Яна. Мокрые лавочки, черные лужи, унылые, безрадостные лица прохожих, снующих туда-сюда, всё было продернуто печалью, тоской и безнадегой.

Ян вспомнил, как ребенком, в это время года, он уже предвкушая новогодние праздники, утренники, подарки, томился в ожидании заветного дня свершения его желаний, фейерверков, боя курант и ночных гуляний, ставшими традициями, которые они с отцом никогда не нарушали. Сейчас же, не чувствуя даже отголоска былой радости, Ян понуро плелся домой, испытывая непреодолимое желание куда-нибудь сбежать и на время забыться, раствориться.

Он знал, что его ожидает дома, и, несмотря на сильное желание спать, вызванное бессонной ночью чужих истерик и ругани, совсем не торопился в тепло от очага, где сейчас обитала вражда и неприязнь. Нет, он не испытывал ненависти к кому-нибудь из домочадцев, и к нему никто не питал злобы, но всё равно все эти дни Ян жил внутри черноты нетерпимости и ксенофобии, которой окружали беременную Майю.

Ян искренне жалел эту девушку, сочувствовал и страдал вместе с ней. Она тоже попалась на уловку веселой семейки, состоящей из сына и матери, как попались и они с отцом, только сейчас осознавшие своё истинное положение пленников, попавших в хитро расставленную ловушку. Это понимал и отец, старающийся относиться к Майе доброжелательно, чтобы смягчить грубость Ларисы, не возлюбившую невестку и ревнующую её к сыну, который вернулся несмотря на свой новый статус к прежней необременительной жизни развлечений и где-то пропаданий.

Макс оказался хитрым и расчётливым ублюдком. Конечно, он и раньше был таким, но Ян никогда не предполагал такой степени испорченности и разложения, в должной мере проявившие себя именно сейчас, когда над ним нависла угроза армии и двухгодичная служба в ней. Ян, погруженный в учёбу, и не знал о повестках, приходивших его сводному брату.

Испугавшись ожидающей его участи военной дисциплины, Макс разработал план, для исполнения которого как нельзя кстати подвернулась молоденькая новенькая кассирша, пришедшая в их магазин сразу после школы-интерната. Полная сирота, одинокая, потерянная, она с радостью приняла дружбу Макса, умевшего ввести в заблуждение и пробудить к себе расположение и доверие. Серьезность Майи, сильно резонировавшая с легкомысленностью Макса, делала эту пару этот союз заранее обреченным на неудачу, но Макс, не имея возможности выбора, и прельщенный своеобразной характерной красотой девушки, все же обхитрил обстоятельства, напором идущие против него.

Усыпив казалось бы неусыпную бдительность Майи искренними заверениями об осторожности и восторженным преклонением, он обрюхатил её, как свиноматку на ферме, а потом уговорами повел в загс, имитируя радость будущего отцовства и обещая позаботится о своей новой семье. Он рисовал для неё сказку, как его мать полюбит её, примет как свою дочь, о которой всегда мечтала, как они все хорошо заживут, обеспеченные добряком отчимом, не чающим души в своём пасынке. Неудивительно, что Майя, совсем девушка не глупая, но в силу своей молодости – ей только исполнилось восемнадцать – и незнания человеческих натур, всё же попалась в расставленную ловушку, оказавшись полностью во власти чар Макса, завлёкших в итоге девушку в трясину погибели, унижений и позора. Майя была очередная жертва, с той лишь разницей, что оступившись, она обрекала на погибель не только себя, но и новую, в ней зарождающуюся жизнь. Поэтому её положение было самым плачевным, самым жалким и обременительным в первую очередь для Павла Семёновича, если до этого и видевшего надежду в разводе, то теперь погасшую для него, не склонного к жестокости и черствости.

Разведись он сейчас с Ларисой, Павел Семёнович обрёк бы девушку и ещё не родившегося ребёнка на сложные условия жизни без крыши над головой. Единственное, что он мог сделать со своей стороны, так это найти слабости в законодательстве, через знакомых те связи и возможности, которые помогли бы девушке поспособствовать в получении причитающегося ей по закону, как сироте, жилья. Этим он сейчас упорно и занимался, помимо работы, в последние дни ставшей для него и временным пристанищем.

Заходя в подъезд, Ян знал, что отца наверняка не будет дома. Он брал дополнительные дежурства, нагружал себя часами, лишь бы огородить себя от той жизни, ставшей невыносимой и убогой в своей грязи и подлости. Ян бы поступал точно так же, будь у него возможность, но единственную лазейку он видел в подработке на скорой фельдшером, которая будет возможной только следующим летом, при условии, что он сдаст экзамены. С каждым днём шансы на это понижались с геометрической прогрессией, по мере нарастания обостренности конфликта между Майей и Ларисой, сейчас снова безработной, сидящей постоянно дома и вечно пьяной.

Ян грезил, как на зарплату сможет снять квартиру и съехать наконец, с этого дурдома. Он уже не надеялся, что отец сможет избавиться от Ларисы, если только Майя каким-то чудесным образом не сможет получить квартиру. Тогда дилемма совести разрешиться и Павел Семёнович с облегчением снимет петлю с шеи, в которую по неведомой Яну глупости он влез. Он не обвинял отца в той ошибке, которую тот совершил, женившись во второй раз, прекрасно понимая, что жизнь одна, никому не дано прожить её еще раз, когда, зная, где кроются ошибки, можно обойти все злосчастные места стороной. И его отец решившись на брак, не знал, к чему это приведёт. Не знал и Ян, тогда думающий, что Павел Семёнович, наконец-то наплававшийся в вольных бескрайних морях, наконец, нашел свою тихую спокойную гавань и пристанище своей старости.

Бросив в коридоре сумку с учебниками и конспектами, Ян поплелся на кухню, где стояла его раскладушка, спальное место, от которого поутру болело всё тело. Майя стояла за плитой, что-то готовя. Увидев Яна, она улыбнулась, искренне радуясь его появлению, отчего Яну сделалось не по себе. Она неловко повернулась, чтобы пропустить парня к столу, случайно задев животом маленький приставной столик, купленный по переезду, где обычно стояла грязная посуда. Несколько тарелок, упав на пол, сразу разбились, разлетевшись на части по всему полу. Ян сразу же бросившись убирать, стукнулся лбом о лоб Майи, тоже согнувшийся одновременно с ним. В её глазах выступили слёзы, через несколько минут перешедшие в глухие рыдания.

Ян знал, как это бывает. Когда накопившиеся слёзы прорываются не в момент, когда были вызваны, а от пустяка, огороженного от печального события или череды событий временем. До этого стойкая и безропотно всё сносящая все унижения Майя, вдруг сделалась слабой и уязвимой. В принципе, такой, какой она и была.

– Ну, не плачь. – Растерянно утешал безрезультатно Ян, поглаживая девушку по плечу.

В квартире стояла тишина, по которой Ян решил, что кроме них двоих никого нет дома. Наверное, это и способствовало проявлению того отчаяния, которое он наблюдал, не зная, как остановить его, облегчить участь девушки, его испытывающего.

– Ты не понимаешь! Какая же я дура!

Ругая себя, Майя била кулаком себе по голове, пока Ян не перехватил руки девушки, прижав её к себе. От неё исходил легкий запах пота и чего-то, вызвавшее в нем ощущение теплоты и заботы. Это был запах материнства, оставивший след в его подсознательной памяти, вдруг ожившей в своей яркости и сладости мгновения, испытанного им, возможно, когда он был только младенцем.

– Тебе вредно, подумай о ребёнке.

– Что, что ребёнок? Кому он нужен? Ему? Так где он? Где он шляется ночи напролет? Ты знаешь, что он ворует у тебя деньги? Ну и дура, ну и дура! Как я могла его полюбить, скажи, как? Ведь я клялась себе, что у меня будет нормальная семья!

Майя сидела на полу, облокотившись о стену, размазывая по лицу слёзы, и покусывая губы. Её лицо было уродливо в своём неприкрытом страдании, и, зная это, она пыталась успокоиться, но ей это никак не удавалось. Подав стакан воды, Ян тоже сел на пол, рядом с девушкой, не зная, как ещё можно помочь. Вдруг подумал, что несмотря на то, что совершенно не знает ни её саму, ни её прошлое, он испытывает к ней доверие, чувство родства, как если бы они были знакомы много лет. Страдания сближают, именно тем, что человек, испытывающий их, обнажает свою истинную личину, суть, в обычное время до которой приходится пробираться сквозь нагромождения лжи о себе, сквозь мишуру, обвешиваемых истории жизни, чтобы казаться ярче, значимей, чем есть на самом деле.

– Как вы с ними сошлись, не понимаю. Семейство Адамс, вот кто вы. И это было бы смешно, не будь так печально. Твой отец не плохой, умный человек, как его угораздило жениться на этой мымре?

Ян с закрытыми глазами невесело усмехнулся. Его руки расслаблено лежали на коленях, а голова откинута назад. Можно было подумать, что он спит, хотя просто думал. С закрытыми глазами ему всегда было легче это делать. Думать, представлять, вспоминать.

– Они вместе уже почти пять лет. Мы жили с отцом в другом городе, знаешь?

– Макс говорил.

–Мне тогда казалась, что жизнь настолько убога, настолько безобразна, что это безобразие, уродство я видел буквально во всём. Я его отождествлял со своей тогдашней жизнью, с городом, с быдлом, которого там было немерено. Я мечтал только об одном, убежать от всего этого. Мне казалось, что в Минске всё будет по-другому, а в итоге всё то же, с той лишь разницей, что теперь убожество прячется за глянцем, фасадами зданий, стеклянными витринами, в облике хорошо одетого человека, улыбающегося, но внутри испытывающего дикую злобу неудовлетворенности и одиночества. Это и про Макса тоже.

– Не понимаю.

– Всё потому, что ты не знаешь его. Он прост, как инфузория-туфелька. Он одноклеточный организм с одной извилиной в мозгу. Но у него тоже есть свои неутоленные желания, мечты, стремления. Да, они пошлые, примитивнейшие, но чтобы стали возникать более серьезные желания, возвышенные, благородные порывы, надо утолить низменные инстинкты, инстинкты обычного выживания. Ты никогда не задумывалась, почему у нас почти все мужики пьют?

Майя неопределенно покачала головой, не зная, что сказать.

– Чтобы забыться! Они не видят света в конце туннеля, не видят выхода из западни, поставленной государством в виде мизерных зарплат, нищеты и однообразности. Только привилегированным чиновникам и программистам дано познать красоту жизни, другие же наблюдают её отголоски, целыми днями батрача на заводах, мучаясь при этом, как обеспечить семью и свозить этим летом детей к морю.

– Ты говоришь, словно сам мучаешься этими проблемами.

– Не этими, так другими. Просто они на виду, вот я и говорю про них. То же самое и Макс. Он не знал в жизни ничего хорошего, так как же оно могло появиться в нём? Посмотри на его мать…

– Пьяная мымра.

Майя уже успокоилась. Сделав огонь на плите меньше, она присела на табурет, положив руку на живот и склонив голову, словно прислушиваясь к тому, что было внутри неё.

– А ты загляни глубже. Ещё совсем недавно она была другой. Конечно, жалкой, но другой. А дело в том, что она ещё боролась за себя, за сына, а теперь просто не видит в этом смысла. Мой отец не любит её, и, при первой же возможности, бросит. Она останется снова на улице, с непутёвым сыном, который словно под копирку, воссоздает свою жизнь по её ошибкам. Она это видит, но увидела поздно, когда уже ничего изменить нельзя.

Ян помолчал, вспоминая первое лето в Минске. Свою боль, нездоровую любовь к Лере, свою подавленность. Вспомнил, как сблизился с Максом, пытавшимся искренне помочь ему и поддержать его, в те пьяные ночи, как он умел. Вспомнил Лизу, ту девушку из 10 «Б», которую Макс помог ему зацепить. Они гуляли целый год, и часто проводили время вчетвером – он, Лиза, ее подруга Вероника и Макс – сходя с ума и совершая безумства, отчего чувствовали себя от всего свободными и всемогущими. Они пренебрегали условностями, выпадая из жизни в совершенно другую реальность, принадлежавшую Максу, где калейдоскоп ярких цветов и разнообразных оттенков полностью заслонял серость обыденности и повседневной каторги с лямкой под названием жизнь. В то время Ян, словно одурманенный, полностью доверился Максу, слепо бредя за ним по извилистым путям чужой судьбы, что и вывело его из того болота разочарования, в котором он мог утонуть таким молодым. Именно тогда он и увидел, что Макс – актер, и роли его, заученные им наизусть и позаимствованные из чужих сценариев, напичканными стереотипами и популизмом, содранные с других, всего лишь маски, множество масок, за которыми и скрывается слабовольное, но не такое уж и испорченное существо, каким представлялся Макс до этого. Он не был безнадежен, а просто был несчастен. Ян увидел в нём перспективу, которой могли, но не воспользовались, но что ещё не поздно было сделать. Это он и попытался сейчас объяснить Майи, видя в ней все задатки творца, способного изменить Макса в лучшую сторону.

– Ты думаешь, что Макс безнадежен, но за что-то ты его всё же полюбила? Ты не думала, что Макс тоже пытается выбраться из той ямы, куда его засадили? Просто копает не в ту сторону.

– Что ты имеешь виду?

Майя повернулась к Яну, с надеждой смотря ему в глаза, будто он мог развязать тот узел проблем, в котором она запуталась. Но ему было это не под силу, он мог только ослабить его, что и делал.

– Возможно, у вас, ребята, не всё потеряно. Хочешь, не хочешь, но вы уже связали себя друг с другом, вы добровольно сделали свой выбор, поменять на другой который если и нельзя, как нельзя вернуться в прошлое, то можно хотя бы внести в него изменения.

Майя покачала непонимающе головой.

– Ты не способна поменять прошлое, свою жизнь, она такая, какая есть, но ты способна влиять на будущее. Ты либо тоже пойдешь по той дороге, по какой катится Макс, или пойдешь по своему пути.

Майя кивнула, и поплотнее запахнула вязанную растянутую кофту, расходившуюся на животе.

– Ты предлагаешь бросить его?

– Если честно, на твоём месте я бы так и поступил. Но ты не пойдёшь на это. Ты ведь любишь его. Нет, я не предлагаю, тебе его бросить, я предлагаю идти тебе по твоему пути, в то время, как обстоятельства тебя будут тянуть на другую. Если ты перетянешь на свою сторону и Макса, это будет твоя удача.

– Я уже не уверена, люблю я Макса или нет, хочу быть с ним или с другим. Зато я точно знаю, что жить, как сейчас живу, я точно не хочу. Я не хочу, чтобы мой ребенок повторил мою судьбу, чтобы рос в нужде, в семье, где все друг друга ненавидят.

– Так было в твоей семье?

– Моя мать убила моего отца, так его ненавидела. А потом и сама умерла через несколько лет, в тюрьме. Так я попала в детский дом. У меня были бабушки и дедушки, но они не пожелали меня забрать, предпочитая делать вид, что меня не существует. Я всегда чувствовала себя ненужной, хламом, а теперь я понимаю, что это же ждёт и моего ребёнка. Тотальная нищета, сумасшедшая пьяная бабка, ненавидящая меня, и вечно гуляющий отец, которому ни до чего нет дела.

– Так почему же ты не уйдёшь?

– Куда? Раньше я снимала почти за бесплатно комнату у старушки, но узнав, что я в положении, она дала мне месяц на поиски нового жилья и до свиданья. Мне некуда было идти, только сюда, тем более мне тогда казалось, что Макс порядочный и любит меня. Не могу поверить, что я доверилась ему.

Через некоторое время Майя ушла в свою комнату, а Ян остался на теплой кухне, пропитанной разнообразными запахами, с запотевшими окнами, пропускающими через себя тусклый свет заходящего дня.

Ян лег калачиком, не переодеваясь, накрывшись одеялом и стал дремать, сквозь легкий поверхностный сон прислушиваясь к тому, что происходило вокруг и к своим мыслям. Он задавался вопросом, отчего так плохо, почему вокруг одна безнадежность и озлобленность. В чём кроется причина, что вокруг него только угрюмые лица, ожесточение, с которым он повседневно сталкивается? Он понимал, что причина кроется в государстве, в тотальной диктатуре, в том упадническом строе, подрывающим развитие, процветание культуры и взращивание здоровой, счастливой нации. Но и критикуя действующую власть, он так же критиковал и общество, позволившее по принципу патернализма собой управлять как безмозглым стадом, которое загнали в грязные стойла, и которых без конца доят, доят и доят, пока не выдоят до последней капли всю страну. Он понимал, что так нельзя, надо действовать, что-то менять, но каждый раз думая об этом, чувствовал тщетность, непреодолимое бессилие что-либо изменить. Лукашенко крепко держится за власть, а по одиночке никто ничего не сможет сделать, так стоит ли стараться? Стоит. Наверное, поэтому он и решил стать врачом. Маленький вклад, который он в состоянии внести в этот мир, невидимый для большинства, но ощутимый для некоторых, все же несет в себе пользу, частицу блага, которая никогда не пропадает бесследно. Нет, он не был наивным идеалистом, он судил из того, что знал и видел, и верил, если не в воздаяния зла по заслугам, то в силу добра, которая отражаясь в людях, когда-нибудь отразиться и в обществе в целом.

Почудилось сквозь сон голоса Ларисы и Макса. Наверное, они пришли домой. Но Ян не в силах был разлепить веки, настолько устал физически и морально. Всю эту ночь Лариса горлопанила на всю квартиру, устраивая разборки и расшвыривая вокруг себя вещи. Она была наполнена злобой больного истомленного разума и своей никчёмной жизни, через алкоголь нашедшей путь во внешний мир, где разрушая и громя всё вокруг себя, находила удовлетворение, видя результат своей деятельности. Поддаваясь этой злобе, Лариса как бы говорила самой себе, что она ещё не на дне, дно рядом, но ещё не достигнуто, может быть еще хуже, и задавшись целью достигнуть самого худшего, тем самым уничтожив саму себя, виновницу всех ошибок и неудач, освободится от того бремени жизни, тяжестью лежавшего на ней.

Яну было жалко Ларису, Макса, отца, Майю. Он их жалел и в то же время ненавидел за то, что они позволили себя жалеть, довели себя до этого состояния жалкости. Он ненавидел в них слабость именно потому, что видел её во всех, она была у каждого, была началом саморазрушения, способное запустится самовольно, от легкого толчка или события. И видя, как легко запускается этот сложный невозвратный механизм падения на дно отчаяния и безысходности, Ян страшился этого тем более, чем больше наблюдал, как легко разбиваются чужие жизни. Он был осторожен, бдителен, но ощущая опасность, видя её за каждым поворотом, понимал, что этого мало. Никто не застрахован от неудач, всё дело случая.