Читать книгу По строкам лавандовых книг. Часть 2 - Екатерина Терлецкая - Страница 4

Светлые волосы волнами спадают на уставшие веки моего мальчика. Он нисколечко не поменялся в лице с тех пор, как я увидела его спящем впервые, вот только мы давно уже не те дети, что прятались в спальне от родителей, когда рассказывали друг другу страшные истории всю ночь под одеялом.

Прим лежит без сознания в старом сыром подвале куда меня привели стражники по приказу Каликса. Времени на разговоры осталось очень мало, рассвет наступит совсем скоро. Ран и серьезных ссадин у него нет, только глубокие и уже слегка подгнившие следы от веревок на руках, точно, как у меня. Обморок вызван элементарным истощением. Аккуратно, еле слышно я глажу кончиками пальцев его лоб, убирая кудрявые волосы с глаз. Прим умный, он точно придумает, как нам выбраться из этого ада, вот только нужно убедить его пойти на сделку с Каликсом, и выиграть таким образом время. От того, что он рядом, живой и невредимый, внутри меня горит огонь надежды, он согревает и успокаивает. Мне так хочется прижаться к моему мальчику близко-близко, как раньше. Склонившись, я ловлю себя на том, что мои губы сами несмело тянуться к его губам. Как же хочется коснуться их… От одной только мысли о поцелуе бабочки в животе щекотно размахивают крылышками.

– Что ты тут делаешь? ― спрашивает Прим.

Едва приоткрыв глаза, он вздрагивает.

– Привет, ― улыбаюсь я, нежно поглаживая его волосы. ― Это я…

Он убирает мою руку и с отвращением отстраняется в сторону, словно увидел не меня, а дохлого таракана в тарелке.

– Вижу, что это ты. Я спросил, что ты тут делаешь?

– Я… ну… я не смогла сидеть сложа руки пока ты тут, ― от неожиданной реакции Прим на моё появление, я невнятно мямлю в ответ, сама, не знаю что.

– Лаванда! Ты совсем ума лишилась? В смысле ты не смогла сидеть сложа руки?

От нарастающего неистового возмущения Прим резко вскакивает с места, и нервно расхаживает вдоль помещения.

– Лаванда? ― переспрашиваю я. ― Ты назвал меня Лаванда… Прим, что происходит?

В день нашего знакомства, он от души смеялся над моим именем, утверждая, что более глупого в жизни не слыхал. С тех пор и до момента, когда изнемогающий от жажды промочить горло очередной порцией горячительного пойла пьянчуга в баре, нарек меня именем спасительного острова из легенды моряков, мой друг придумывал всяческие прозвища, среди которых лидировало простенькое – цветочек (оно казалось мне наименее обидным из всех), но никогда не называл меня Лаванда. «Ты мой спасительный остров, к берегам которого я всегда приплываю. Моя Аделаида, Дэла или просто Дэл» – говорил мне мой Примус: что же поменялось теперь?

– Происходит война, если ты не заметила, ― холодно отвечает мне друг.

– Серьезно? О, хорошо, что сказал, я-то думала оружие в руки нам просто так дали, ― иронично парирую я, ― только я сейчас не об этом. Когда ты успел вступить в клуб Лаванда-ненавистников?

– Клуб? Если такой клуб существует, я могу смело быть его предводителем!

Громкий стук кулаком по двери с внешней стороны отвлекает нас от спора. Мы перешли на повышенные тона и судя по всему разбудили стражников.

– Час до рассвета! ― кричит один из стражей, продолжая колотить по двери кулаком.

Время течет, как вода, отсчитывая каждой капелькой последние минуты наших жизней. Ожидание – вечность, когда ждешь день рождения или подарок к празднику, ну или выходной после изнурительной рабочей смены, но не когда ты ждешь собственной смерти.

После суда, свидетелем которого меня вынудили стать, я уже и не знаю, что хуже – смерть или трибунал по законам Ореона, что исключает смерть детей как таковую. Подходит время встречать новый день. От слов стражника, поджилки пустились в пляс и заставляют дрожать руки от страха. Времени осталось совсем мало, а, и так тяжелый, по моим предварительным ожиданиям, разговор с Прим, принял абсолютно новый оборот.

– Это милое местечко не перестает меня удивлять. Столь теплый прием, комфортабельный номер, обед каждый день по расписанию: ты кстати знала об этом? А теперь ещё и личная кукушка, оповещает о времени! Прелестно…

Прим сползает спиной по стене усаживаясь на пол. Ирония в каждом слове – в этом весь Прим. Кажется я уже отвыкла от такого стиля общения, поэтому принимаю подобный тон на свой счет, но разбираться в причинах яркой ненависти ко мне пока некогда.

– Слушай, у нас нет времени на споры! На рассвете мы должны дать свой ответ Каликсу, от которого будет зависеть, когда и какой над нами состоится суд.

Испепеляя взглядом, Прим поднимает на меня уставшие глаза.

– Какое ещё решение? Ты можешь толком объяснить, что происходит?

Сажусь напротив, достаю из медицинской сумки спиртовой раствор, вату, бинт. Хочу обработать следы от веревок, но Прим вырывает руку демонстрируя свою неприязнь к моим прикосновениям. Я настойчиво продолжаю своё дело и спустя пару минут он сдается, нетерпеливо сморщив нос от жжения спирта.

– После провала вашего отряда вернулись только несколько солдат и те в очень плачевном состоянии. Раны еле удалось зашить до того, как они успели бы истечь кровью, ― начинаю я.

– Кто из ребят вернулся? ― перебивает меня Прим.

– Я… я не знаю… Так вот, ― пытаюсь продолжить свой рассказ.

– Как это не знаешь? Ты же сама говоришь, что раны были тяжелые, но вы их спасли. Ты же медсестра в хирургии! ― грубо перебивает меня Прим.

Мой психоз и сопровождающие его провалы в памяти совершенно не та тема, которую я готова с кем-либо обсуждать, тем более с Прим. Я не выдержу, если и он будет относиться ко мне как к сумасшедшей. Во всяком случае не сейчас.

– Я была занята другими больными, ― вру я, ― не перебивай меня! На это нет времени, ― в том же тоне даю отпор, но продолжаю обрабатывать запястья. ― Ресурсов Литора оставалось на каких-то несколько недель, и то с натяжкой. Леон, возлагая последние надежды, собрал очередной спецотряд, в который, как ты уже понял, вошла и я. Мы должны были зайти перед нашей армией, обезвредить штаб мятежников устранив командиров, чтобы дать фору войскам перед атакой и вернуть таким образом железную дорогу под контроль Патриума, но… но что-то пошло не так…

– Вас обстреляли?

– Нет, в том то и дело. Я ничего не могла понять. Нас так тщательно готовили и отбирали, после двух провальных операций в которых нашим солдатам не удалось даже близко подойти к границам штаба, а тут… Всё было наоборот! Мы зашли абсолютно спокойно, словно нас ждали и умышленно впустили в самое сердце штаба, а потом… Галлус предал отряд. Не знаю, возможно кто-то ещё, но я видела только Галлуса. Что происходит дома я не знаю, но судя по тому в каком расслабленном состоянии здесь все, наше появление далеко не было резонансным для мятежников и принесло им небольшие потери. Каликс дал нам с тобой время до рассвета, принять решение. У нас два варианта: трибунал на рассвете, либо мы принимаем сторону Ореона и переходим в их ряды.

Молчание, как топор повисло в воздухе. Моя фантазия последнее время слишком скупа, в голову не приходят ни одни убедительные для Прим слова. Знаю какой будет ответ, поэтому придерживаю козырем последний аргумент – моя жизнь зависит от его решения.

– Принять сторону Ореона? Серьезно? ― закидывая кудрявую голову назад, Прим заходится смехом. ― Ты полная дура, если серьезно думаешь, что я когда-нибудь соглашусь на предательство!

– Прим! Нас ждет трибунал! ― злостно воплю ему в лицо.

– Да лучше сдохнуть сейчас, чем предать свое государство, стать в один ряд с сепаратистами!

От упоминания сепаратистов к горлу подкатывает ком желчи, а перед глазами встает Тео, в начале живой, а после и мертвый… Волна злости накрывает меня с головы до ног, не могу усидеть на одном месте, боюсь взорваться. Ненавижу, когда он превращается в своего отца – упрямого, тупого вояку у которого вместо мозгов устав.

Сидя на крыше нашего дома, Прим мечтая о безоблачном будущем, каждый раз винил Брутуса, что тот навязывает ему свои принципы и ценности жизни, но похоже мой друг даже не задумывался о том, что все принципы и ценности отца и так текли у него по венам вместе с кровью. Спорить с ним в моменты, когда генетически заложенный военный устав заглушает элементарные инстинкты самосохранения глупо, но я всё же срываюсь. Складываю руки крепко на животе, чтобы не выдать дрожь, пробегающую сквозь меня от кончиков волос до пальцев ног и говорю:

– Какое государство ты так боишься предать Прим? ― Непослушные слёзы наворачиваются на глазах. ― Государство, что вело фиктивную войну пять лет ради обогащения военачальников и чиновников? Или может государство, что выкинуло на передовую своих прикормленных свиней, как только началась настоящая революция, ради того, чтобы прикрыть свою задницу и замести следы коррупционных сделок на оружии, что фактически закупалось только на бумагах?!

– Ты говоришь о своих догадках! Это не факты Лаванда, а твои фантазии. А правда в том, что война оказалась куда реальней чем нам казалась и сейчас ты предлагаешь стать в этой войне плечом к плечу с убийцами твоей семьи. Из-за них! Из-за них ты осталась одна!

Слова о семье ранят больнее ножа, слёзы срываются с глаз, катятся по щекам, но я стою неподвижно, стараясь держаться мужественно, не показываю слабость. Я осталась одна – это правда. У меня был друг, что поддерживал в самые сложные моменты жизни, а теперь я действительно осталась одна. Доброго мальчика, которого я так любила, убила подлая война, превратила его в солдата, без сердца и здравого разума, в своего раба, что убивает по приказу.

– У тебя короткая память Прим. У Брутуса спрашивать глупо, он-то умудрился и тут себе выбить местечко под солнцем, а вот отец твоей ненаглядной Триши, рассказал бы, возможно, как попал на передовую после наступления, и как Патриум за два часа сменил власть командиров в серой зоне перед обстрелом набережной, но вот судя по твоим убеждениям и решению, мы, к сожалению, не доживем до этой встречи.

– Не нужно обобщать. Мой выбор никак к тебе не относится. У тебя есть своя голова на плечах. Нас – нет! ― отрезает Прим.

Я слишком зла на него, чтобы доставать свой козырь из рукава, кажется, сейчас он вовсе не уместен.

– Тебе нужны факты, а не догадки, Прим? Я тебе их приведу. Вчера днем я собственными руками закапывала своего друга. Его бросили в яму без малейшего сожаления, словно это и не человек вовсе. Детдомовский парень, никогда даже и не мечтал о том, какое будущее его может ждать, потому что с малых лет знал: Патриум растит его, как мясо, что из-под школьной скамьи отправят на передовую мужественно умереть перед камерами, в подтверждение, что в государстве война и она требует финансирования. Патриум не дал ему выбора как прожить его жизнь. Возможно он стал бы пекарем или сапожником, завел бы семью и нарожал с десяток детей, но нет! Нет Прим! Патриум решил, что он солдат! Внушил ему, что военный устав и преданность государству, это и есть его жизнь, и вот результат – он сделал вчера свой выбор! Он выбрал Патриум, хотя хотел поступить иначе. Скажет ли Патриум ему спасибо? Или возможно будет скорбеть? Нет…

Прим смотрит мне глаза, внимательно слушая каждое слово. Он сидит в наглой позе: прижал одну ногу, согнутую в колене и облокотил на неё руку. Как же он похож на отца. Каждое движение его тела, поза, манера общения, вызывает у меня жуткое чувство дежавю, словно я видела это уже, словно этот разговор уже был. Он в точности повторяет Брута в последнюю нашу встречу: та же поза, тот же тон, те же нотки предвзятости ко мне.

– Так за какое государство ты Прим готов быть брошенным, как дохлая собака в яму, на кости десятков самоотверженных глупцов, точь-в-точь как ты? Выбирай Прим…

Времени на ответ у нас уже нет. Скрипнула дверь, и на пороге тюремной дыры появились стражники. Рассвет. Я утираю слёзы и убеждаю себя, что сделала всё, что было в моих силах.

Восходящее солнце обнимает верхушки деревьев, превращая скучные лесные краски в обворожительные свежие оттенки весенней листвы. Удивительный факт: чем ближе человек к смерти, тем больше страхов отступают на второй план раскрывая глаза для восхищения мелочами. Когда-то я могла любоваться лесом из окна собственной спальни, но один вид зеленых веточек с мерзкими шуршащими от малейшего движения воздуха листьями, что не давали мне уснуть в начале осени, когда закрывать окно было ещё жарко, а ветер уже разгуливал каждый вечер, вызывали у меня ужас. Свежий утренний воздух обжигает щеки и руки холодом. Запах травы усеянной росой и мокрой земли напоминает о детстве, когда Прим тащил меня в самую чащу и часами рассказывал о законах фотосинтеза или о том, как можно модифицировать любой цветок меняя его цвет. Эта болтовня тогда казалась ужасно скучной, а сейчас я готова отдать что угодно, ради того, чтобы вернуть своего друга и те безмятежные минуты в лесу.

Напевая несложную песенку из тройки нот маленькая птичка с красным оперением на крыльях сопровождает нас всю дорогу. Эта мелодия, словно на неё был нажат беспрерывный повтор, засела у меня в голове, и как только всплывает какая-либо мысль песенка становится громче. Спустя несколько минут я невольно начинаю её мычать себе под нос, чем привлекаю внимание стражников, но только не Прим, он беспристрастно с поднятой вверх головой идет впереди меня. Упрямство этого поклонника флористики невозможно сломать, уверенна, он не изменил своё решение. Меня грызет чувство вины за то, что я не была с ним откровенна до конца, не сказала о разговоре с Брутом и подсказках, что он дал.

Каликс ждет нас на прежнем месте, в своей любимой позе и всё так же со стаканом воды в руках. Его лицо искаженно сожалением. Может в стакане вовсе не вода? Иначе с чего бы майору отряда повстанцев сожалеть о судьбе двух никчёмных детей Патриума?

– Доброе утро! ― громко приветствует нас с порога майор, отмашкой руки приказывая страже снять с наших рук веревки. ― Надеюсь для вас оно такое же доброе, как и для меня, ― криво улыбаясь пытается шутить. ― И так, моя дорогая, маленькая госпожа Мейсон, я выполнил твоё условие и жду, что вы выполните моё. Прошу Плант! ― Указывает рукой на Прим. ― Какое ваше решение?

Непонимание яркой гримасой разливается по лицу моего мальчика. Прим сводит брови, бросая взгляд то на меня, то на майора, его руки плотно сложены за спиной. Стоя на пару шагов дальше от него я могу видеть, как он нервно покачивает кистью. Я потираю запястья, успокаивая боль от передавленных веревками следов, и сглатываю ком в горле.

– Моё решение не изменилось, ― резко бросает Прим, надменно закидывая голову назад.

«Решение не изменилось» – вторит эхо у меня в голове, а по щеке бежит слеза.

– Значит, ваш выбор – трибунал. Ну, что ж…

– Не «наш», а мой! ― срываясь на крик перебивает его Прим.

Игриво указывая на Прим пальцем, майор выглядывая из-за него, сморит на меня и задает вопрос:

– А он что, не в курсе?

Растянувшись в насмешливой улыбке, Каликс раздражающе цокает языком и качает пальцем со стороны в сторону. Он продолжает со мной играть! Я тяжело сглатываю и принимаю на себя уничтожающий взгляд Прим.

– У нас с малышкой Мейсон, был уговор: я даю вам ночь, а она разделит свой выбор на двоих с тобой. Ну, что ж, трибунал так трибунал! Стража!

От воспоминаний о суде свидетелем которого Каликс приказал меня сделать, в жилах густеет кровь. Выбор сделан. Нас ждет суд. Зажимаю глаза, две слёзы синхронно катятся по щекам.

– Нет! Стойте! ― перебивает его Прим. ― Да Черт бы тебя побрал Лаванда! ― рявкает на меня со всей ненавистью на которою только способен. ― Мы… выбираем Ореон!

Горячая кровь в мгновенье отливает от лица: смерть ещё немного меня подождет!

– Отлично господа! У Ореона для вас как раз есть интересная работа.