Читать книгу По строкам лавандовых книг. Часть 2 - Екатерина Терлецкая - Страница 8

Пока мы едем, я разглядываю через тонированное стекло местных жителей. Их лица безмятежны, словно война – это только слово из энциклопедии, а не реальность сегодняшнего дня. Они гуляют по аллеям, смеются, играют с собакой, катают детей на качелях. Я попала в другой мир? Мир солнца и зеленой травы, сдержанных одежд и улыбок. Возможно это всё не правда, а лишь фантазии, куда лавандовые поля отправили меня после нервного срыва? Щипаю себя за локоть – больно. Этот мир реален, как и то, что я должна их убедить в правдивости слов из заученного сценария.

Люди за окном отличаются от наших эфоров и от любого литорца. Они все похожи друг на друга, а одеты точно, как по форме: серые, голубые, коричневые, и синие тона одежд, женщины с затянутыми в пучок волосами в платьях или юбках ниже колен свободного кроя, туфли только с закрытыми носками и на низком, а мужчины в рубашках и брюках, некоторые предпочитают надевать ещё и жилет. Со стороны смотрится, как картинка с обложки каталога где можно выбрать мебель или домашнюю утварь.

Чем больше я нахожусь в Монтисе, тем больше во мне растет чувство страха. Почему все одинаковые? Сглатываю ком в горле и прижимаюсь сильнее к Прим, как бы невзначай. Я обижена на него за ту выходку утром и за все унижения, но сейчас мне страшно.

– Мы уже подъезжаем. А пока ознакомьтесь с этим.

Руд достает из сумки две стопки бумаг, скреплённых в верхнем левом углу и даёт нам с Прим.

– Что это? ― протягивая руку спрашивает Прим.

– Это ваша история.

Открываю первую страницу, передо мной сценарий моей жизни. Все расписано по ролям, настоящие диалоги с примечаниями в скобках, какую эмоцию в этот момент необходимо показать.

Когда мне было восемь лет, к новому году в школе ставили сценку про Снежную Королеву, я очень хотела сыграть главную героиню – маленькую девочку, что растопила холодное сердце злой колдуньи и спасла мир от зимы. Я записалась в театральный класс и добросовестно выучила весь текст, но на отборе участников оказалось, что знать досконально слова недостаточно. Самое главное – заставить людей поверить, в то что ты говоришь, поверить в историю, а у меня получалось лишь тараторить текст с абсолютно каменным лицом, так что увы, моё участие ограничилось подготовкой декораций и вырезанием снежинок, в то время как роль досталась соседке по парте Густе.

Густа, как верная подруга, проверяла хорошо ли я заучила текст, и так, сидя на паркетном полу класса после уроков, переворачивая листы сценария и загибая их в верхнем левом углу у скобы, заодно и разучила слова. Сейчас я держу в руках точно такой же сценарий и точно так же, как и тогда, большего, чем лицо с каким мать родила, выдавить из себя на сцене я не смогу.

Я бегло читаю строки из речей чтеца «Л». По-видимому, эта «Л» означает заглавную букву моего имени.

«Меня зовут Лаванда Мейсон».

«Мне семнадцать лет».

«Я родилась и выросла в рыбацком городке Литор»

Сценарист случайно не знаком с моим психиатром?

«Комендантский режим в погоне за тотальным контролем береговой линии отобрал у нас единственный источник дохода – рыболовство».

«Литорцы не могли прокормить семьи».

«Военные командиры запугивали гражданских».

«Моя мать вынуждена была шить форму солдатам, как волонтер».

«Патриум убил мою мать».

«Едва мне исполнилось семнадцать, я прошла военную подготовку по классу снайперов».

«Получила звание рядовой».

«Меня заставили убивать».

«Ореон спас нас, дал нам крышу над головой и вернул детство».

Текст бесконечно длинный, я выхватываю отдельные фразы, но вся суть понятней некуда. Как же легко и просто преподносить информацию в нужном свете. На первый взгляд написана правда, вот только звучит она удобным тоном для Ореона и мятежа.

Сценарий – лишь начало масштабного проекта под названием «Дети Литора», так скажем старт, что позволит максимально быстро отхватить себе большую часть прибрежной зоны и акваторию моря. В главных ролях девочка сирота и сын военачальника Патриума, что мечтал освободиться от диктаторского режима тоталитарного государства, которым пропитана вся его жизнь. На этих вырванных из контекста фразах, пусть перекрученная, но правда, закончилась. Не могу заставить себя читать дальше. В душе пожар от мысли о том, что это предстоит рассказывать со сцены. Эмоции захлестывают Прим так же, как и меня, он захлопывает страницы и отшвыривает их в сторону.

Съемочная площадка представляет собой огромный крытый павильон, со специально оборудованным освещением, он визуально поделен на зоны, обставленные под определенный сценарий. Люди бегают в суете из одного конца зала в другой, погруженные каждый в свою работу. На нас никто не обращает внимания, мы просто бродим в поисках необходимого крыла под названием «Фотозона 12». Приятно чувствовать себя просто человеком, а не объектом надзора, мне даже захотелось затеряться хоть на пару минут в этой толпе. На высоких металлических стеллажах висят костюмы для съемок. Для удобства стеллажи на колесиках, их всё время перевозят, меняя местами между фотозонами.

Особое впечатление на меня произвел гримировочный столик с зеркалом и высокими стульями, как в баре. Вокруг зеркала установлена подсветка из маленьких фонариков, что идеально освещает лицо модели со всех сторон.

Здесь целый батальон создателей красоты, в лице парикмахеров, визажистов, стилистов, костюмеров, их помощников и помощников помощников, а ещё людей чья профессия, судя по всему, называется принеси-подай. Наша фотозона находится в дальнем углу, она огорожена от всеобщей суеты павильона черными атласными шторами, такими тяжелыми, что, споткнувшись об неё, мой мизинец на правой ноге не почувствовал никакой разницы между шторой и, если бы там стоял металлический столб, к примеру. Потолок настолько высокий, что, рассматривая всё вокруг, в том числе и как крепятся металлические стропы, стяжки, и канаты на которых подвешены декорации, я так и не поняла, где же он заканчивается.

– Привет, я Мила.

Приятная девушка чуть старше двадцати приветливо улыбаясь протягивает мне руку для знакомства.

– Привет, я Лаванда, ― улыбаясь, говорю ей в ответ.

– Я твой визажист. Скоро начнем. Сейчас ждем организатора, так что есть время выпить чай. Не хочешь составить мне компанию?

В последнее время непринуждённое общение с посторонними людьми такая роскошь, что я даже растерялась и вместо ответа, еле выдавила из себя странные скрипящее звуки. Суетливо ищу глазами Руд: недалеко от нас она истерично возмущается, размахивая руками. Из-за неправильного расположения зоны отдыха относительно основной актинговой (то есть съемочной) площадки, бедняжке приходится усыпать паренька из принеси-подай нелестными, но очень ванильным ругательствами.

Мила, эдакая типичная жительница Монтиса – серая рубашка, брюки, закрытые туфли, и затянутые в пучок каштановые волосы. Несмотря на свою профессию на ней нет ни капли макияжа. Назвать Милу красивой сложно, у неё грубые, как для девушки черты лица: большой нос и немного кривоватые зубы, но зато она излучает волшебную энергетику доброты и-за чего кажется красивее. Вся моя компания, из охраны, эфоров и партнера разбрелись по площадке, каждый занят своим делом, так что повода для отказа от чашечки чая нет.

– Конечно не против, ― наконец внятно отвечаю я.

Девушка пытается уважительно окликнуть мальчишку из принеси-подай, но, по-видимому, писк Руд его так оглушил, что он и ухом не ведёт в нашу сторону.

– Тебе с сахаром? ― уточняет Мила.

– Нет, спасибо. Я люблю просто крепкий.

– Придется идти самой, ― пожимает худенькими плечиками девушка, ― подожди меня здесь, пожалуйста.

«Будто мне есть куда идти» – подумала я, но мило улыбаясь отвечаю:

– Конечно.

Моя новая знакомая в секунду скрывается в толпе съемочной суеты её коллег, а я залезаю на высокий стул гримировочного столика. Первым делом руки сами тянуться рассмотреть множество косметики в плетеных корзиночках и на специальных подставках, они занимают всю узкую поверхность стола. Только кисточек разной пышности я насчитала двенадцать штук. Интересно, зачем так много, и что с ними делать?

Стул крутится! Не знаю, что на меня нашло, то ли наконец-то получилось немного расслабиться из-за ослабленного надзора, то ли компания Милы заставила почувствовать себя обычной девчонкой, но я, отталкиваюсь от столешницы для разгона и дурашливо вращаюсь, прижимая ноги к подставке. Точно, как на карусели, только веселее!

Баловство прерывает резкий толчок, я чуть не вылетаю со стула. Крепко зажимая спинку, Прим останавливает мою импровизированную карусель. Он разворачивает стул к себе, ставит ногу на ступеньку между моими ногами и крепко сжимает руками края кресла так, что мы оказываемся нос к носу. Я буквально зафиксирована в его условных объятиях, хотя фактически мы не касаемся друг друга. Он так близко, и смотрит мне в глаза… Чувствую тепло его дыхания, оно заставляет меня оцепенеть.

– Завязывай с этими своими штучками с майором.

Близость Прим одурманивает, я даже не сразу слышу его слова. Дыхание перехватило. Его глаза, его взгляд, его сильные руки так близко к моим бедрам… Сглатываю ком в горле. Кажется, если зашевелю губами они непроизвольно потянуться к нему. Беру себя в руки и немного отстраняюсь, ерзаю от неудобства на стуле. Что со мной происходит?

– Мы разговариваем? Неожиданно…

Хамить совсем не входит в мои планы, но от пикантности ситуации, гадости сами с меня так и прут. Я случайно касаюсь бедром его руки, в начале левым, а потом и правым. Меня бросает в жар. Щёки краснеют, и я уже не понимаю о чём мы говорим.

– На меня это не действует. Забыла? ― шепчет мне на ухо Прим, проговаривая каждое слово так близко, что его горячее дыхание касается моей щеки.

Он не отводит глаз от моих, чувствую, как потеют ладони, вытираю их об колени и закусываю нижнюю губу. Ответить не могу, слова запутались в комок, поэтому разрешаю ему продолжать. Каждое слово он шепчет с той же томностью.

– Чего не скажешь о нашем новоиспеченном майоре. Ты что не видишь, как его заводит твоя дерзость?

Он делает паузы после каждой фразы, следит за реакцией, но моё тело сейчас реагирует не на слова, а на него самого. Всеми силами я стараюсь держать глаза на месте, но мне аж до мурашек по коже хочется спустить взгляд на его губы. Почему этот мальчишка так на меня действует, даже после тех унижений, что мне пришлось от него стерпеть?

– Прекрати эти игры в дрянную девчонку, которую он хочет. Иначе, мы нарвемся на новые неприятности. ТЫ. МЕНЯ. ПОНЯЛА?

Слишком мало воздуха, чтобы выговаривать слова. Мир вокруг исчез в момент, когда я почувствовала его горячее дыхание. Медленно киваю, всё так же силой заставляя себя держать глаза на прежнем месте. Прим поджимает губы и сжимает руки на спинке стула, сдавливая тыльной стороной мои бедра. Горячая волна обжигает внизу живота, в ответ на резкое освобождение моего сладостного заключение его близостью, я жалко испускаю полустон. Легкие снова готовы поглощать кислород в необходимом объеме. Размытость реальности развеивается как дым и всё вокруг приобретает звук и картинку.

Вокруг нас с оторопевшими лицами собралась публика. Все замерли с открытыми ртами, среди зрителей и Мила, она держит картонный стаканчик чая заботливо прикрывая его крышкой. Мне стыдно. Румянец на щеках перекидывается настоящим огнем. Чувствую себя идиоткой. Вокруг шумно, а Прим говорил очень тихо, уверенна: никто не слышал нашу болтовню, зато могу представить, как глупо мы выглядим со стороны, особенно я. Можно надумать себе ни есть что.

– Организатор приехал. Пора начинать, ― не унимая улыбки сует мне в руки чай Мила.

Она поворачивает к себе стул, прямо со мной, наносит на ватный спонжик прозрачную жидкостью с цветочно-косметическим запахом и принимается вытирать им моё лицо. Надеюсь, это средство снимет позорный румянец с моих щек.

Сегодня мы снимаем не настоящий политический ролик, а только фоновую заставку-презентацию для нашего эффектного выхода перед военачальниками и спонсорами ОНР. Около дюжины детей актеров в возрасте от шестнадцати до восемнадцати лет переодели в костюмы камуфляжного цвета с нашивками как у солдат Патриума. Нам тоже достался образец отдаленно напоминающий форму, в которой не так давно мне приходилось бегать по лесу. В этой полунастоящей форме трудно дышать. Воспоминания, в образе мелькающих перед глазами картинок из жизни в строю рядовых, душат чувством страха. Пытаюсь вдохнуть на полные легкие, но в них нет места, будто я под водой. Повторяю, про себя заученную считалочку где нужно короткими фразами описывать факты, из жизни – это помогает сконцентрироваться и упорядочить память, таким образом успокаивает воспаленную психику. Стараюсь успокойся, спустить с легких воду и дать кислороду заполнить предназначенное ему место.

– Меня зовут Лаванда Мейсон. Мой дом Литор. Я больше не рядовая Патриума. Прим жив. Прим меня ненавидит, ― еле шевеля губами шепчу себе под нос.

На пятом круге повторов, легкие сдают позиции, и я снова дышу. Мою одышку, к счастью заметила только Руд и решила, что это головокружение из-за того, что мы пропустили обед. Худощавые мальчишки, что должны изображать армию Патриума вызывают смех и жалость. Кто вообще поверит, что полутораметрового хиляка возьмут на фронт? Да его бы сдуло ветром ещё на первой строевой перед завтраком за забором военной части. Моё тихое хихиканье дружелюбно поддерживает Мила, а Каликс то и дело кидает на меня косые взгляды. От его пристального взгляда я даже в многолюдном павильоне чувствую себя, как солист на сцене, которому направили в лицо прожектор в тёмном зале.

К счастью, все сцены снимают, как бы со стороны, сегодня нет никаких диалогов и текстов, а ещё не нужно изображать что-либо на камеру, просто делаешь вид, что её нет. Организатор даёт команды и комментирует действия, а я должна повторять. К примеру: стоишь в левом углу, поднимаешь взгляд вверх, проводишь взглядом летящий самолет и бежишь в право. Пока что кино мне дается куда легче чем театр. Бездумно выполнять команды из серии сели – встали – побежали у меня получается не хуже, чем у ученой пограничной собаки. Не обращать внимания на камеру тоже не сложно, гораздо сложнее не обращать внимание на Каликса и его маниакальную слежку за каждым моим движением.

Прим весь день не подходит ко мне и близко, даже не смотрит в мою сторону. После разговора за гримировочным столиком мне стыдно смотреть ему в глаза, я вела себя как двенадцатилетняя дура, но всё равно жутко бесит его хладнокровие по отношению ко мне. Когда он успел стать таким черствым циником? Он хамит, унижает меня на глазах у других, а потом прижимает к стулу и даже глазом не ведет. Наверное, он был таким всегда, вот только такое отношение не распространялось на меня, поэтому я и не замечала.

В обед заботливая эфор выдает нам к чаю пончики, половина из них со сгущёнкой, а другие с клубничным джемом. В принципе, я ем любую еду, особенно с приходом войны, тяжело забыть голодные дни и ночи, но джем мне всё же нравятся куда больше сгущенки. Перед чаепитием объявили официальный перерыв, вся группа разбрелась по павильону кто куда, мы же заняли место для перекуса вокруг малюсенького круглого столика. Я и Руд залезли на высокие стулья, а мужчинам приходится пить чай стоя. Прим стоит прямо возле меня, но мастерски изображает, что меня вообще не существует в этом мире. На тарелке остались три пончика, судя по рисунку – два со сгущёнкой, а один – мой любимый. В погоне за ещё хотя-бы одним, запихиваю практически целиком в рот тот, что успела надкусить всего раз.

– Душенька, я тебе тысячу раз говорила – ешь медленнее! Ты потом всё возвращаешь назад, ― возмущается Руд.

С трудом жую, придерживая рот во избежание потери пончика и закатываю глаза.

– Прекрати так делать! Где твоё воспитание? ― продолжает бороться со мной неугомонная эфор.

Готовый посягнуть на мой желанный пончик с джемом, Бри тянется к тарелке, как вдруг его перебивает Прим:

– Эй! Это мой пончик!

– Пфф… ― фыркает в ответ Бри, закатывая глаза ещё более драматично чем я, но всё же берет со сгущёнкой.

И краем глаза на меня не взглянув, Прим перекладывает на мой край тарелки клубничный, бросая себе в рот со сгущёнкой. Этот невинный жест заботы такой милый, что я захожусь в нелепой улыбке до самых ушей и смущенно опускаю голову вниз, привлекая внимание эфоров, но конечно же не друга.

– Вот! ― показываю пальцем на Бри. ― Он тоже так делает, но его ты не ругаешь! ― парирую замечание Руд.