Читать книгу Конспекты на дорогах к пьедесталу. Книга 3: Учёба. Часть 1 - Елена Поддубская - Страница 6

На Малаховском рынке Екатерина Егоровна купила курицу ещё задолго до обеда. Мужчина, торговавший яйцами и птицей несмотря на то, что ему едва перевалило за тридцать, был сутулым, прокуренным до черноты и с большими залысинами на висках. Весело расхваливая свой товар хриплым громким голосом, он подцеплял кур мускулистыми руками. Обычно понедельник был на базаре санитарным днём, но, зная, что с приходом зимы торговцы лишатся возможности продавать с прилавков, дирекция базара никакой санитарной обработки территории не проводила до самых холодов. Проводила ли она её потом оставалось известно лишь посвященным. Весной, когда «зелёный» рынок открывался вновь, продавцы сами мыли стеллажи и красили ряды, в которых выкупали места на годы вперёд. У кого не было денег на абонемент в рядах, пристраивали товар на сколоченных деревянных ящиках или переносных столиках, расставляя их по всей территории рынка и за её пределами, вплоть до спуска в переход на железнодорожной станции, к какой рынок прилипал. Пожилые частники, их на базаре было больше, чем молодых, чаще всего привозили травы, овощи и фрукты в больших сумках и торговали из них. Завесы производили ручным безменом и в сетке-авоське и перекладывали товар точно в такую же безразмерную сетку или в газетный куль, плетёные корзины, картонные ящики, холщовые сумки ручного пошива, нейлоновые прозрачные мешки с пластиковыми ручками, режущими ладонь, и прочую тару покупателя. Полиэтилленовые пакеты, редкие и дорогие, застирывали до белёсости, сушили на балконе, тщательно складывали квадратиками под матрасы, что заменяло глажку, а потом уже хранили в комодах или ящиках для белья.

Рассматривая жирную курочку, Екатерина Егоровна поставила на прилавок приготовленную корзину, в которой уже лежали купленные для бульона лук и морковь, и вздохнула:

– Милок, а что же она у тебя так плохо ощипана? Смотри, вот тут перья. И тут торчат, – кухарка разбиралась в товаре. Весёлый мужичок присвистнул:

– Ну ты, мать, даёшь. Я ведь не птицефабрика, чтобы машинами тушки брить. А что у тебя газа дома нет куру осмолить?

– Есть, – кивнула повариха, но тут же тихо добавила. – Тока это не мне. Тут, понимаешь ли какое дело, я для важного человека покупаю. Начальник попросили сварить бульон больной жене. Ну не пойду же я к ним с такими вот пернатыми. А ты – с аппаратом, – Екатерина Егоровна приподнялась на цыпочках и взглядом указала за стеллаж: там у продавца стояла переносная керосиновая горелка, как раз для осмола. Запах палёного пера расходился по всему рынку, притягивая.

– Замётано, – пообещал продавец. Он ловко прокрутил курицу вокруг пламени, прижигая огнём, и снова отдал пожилой женщине: – Держи, мать, как картинка теперь твоя кура. Даже варить жалко.

– Чего её жалеть? – Деревенский менталитет был прост: скотину растят для пропитания, а не радовать глаз. Повариха положила курицу в заранее прихваченную бумагу, кусок которой выпросила у продавщицы магазинчика напротив института. Марковна была тётка с понятием и с поварихой они частенько друг друга выручали. Продавщица всегда оставляла для кухарки сыра или рыбных консервов: печени трески, сардин, шпрот, вечно дефицитных, которые разбирали мгновенно и которые на общежитскую кухню не завозили никогда. Екатерина Егоровна относила на продажу в магазин лишние булочки или пирожки, что оставались после ужина. Держать до утра их не полагалось по инструкции, выкидывать не поднималась рука. Обговорив дело с проректором Блиновым, с его подачи повариха и носила выпечку в магазин. Вырученные деньги за неучтённый товар Марковна брала себе, а повариха делилась с Сергеем Сергеевичем.

– Ты тока, Егоровна, специально для магазина не пеки. Ладно остатки, а то, как если прознают, что мы тут бизнес развели на базе государственных поставок, отрежут всё, что можно и мне и тебе, – строго предупредил повариху проректор по хозчасти, добавив для острастки предложение, состроенное сплошь из ненормативной лексики. Шутить шутки с государством мало кто хотел. Во времена ещё не столь далёкие за убийство могли дать пожизненное заключение, в то время как за кражу общественного имущества, особенно в крупных размерах, можно было и на крайнюю меру нарваться. А это к стенке, и – баста. Громкие дела по хищениям широко освещались прессой, так сказать, в назидание.

– А ты, сынок, прямо ловкач, – похвалила продавца Екатерина Егоровна, прикрывая птицу овощами. – Вона как куру то мне осмолил, я и до десяти сосчитать не успела.

Мужичок, вытаскивая из штанов папиросы «Шипка», растянулся в улыбке:

– Эх, мать, да я, кабы не дурак, учился бы сейчас, сто пудов, в нашенском институте, – он мотнул головой в сторону, где был МОГИФК. – Я ведь когда-то бил рекорды по велосипедному спорту. У меня уже в пятнадцать лет был второй взрослый разряд, – поднятая вверх цигарка говорила о важности достижений.

– А чего же не поступил? – спросила повариха, не понимая, что за перспектива стоять день-деньской у прилавка, кричать и шутки на ветер разбрасывать? Профессии нет, работа – так: сегодня торгуешь, завтра товара нет, и лавочка прикрылась. Мало ли таких случаев? За мужичка, занятого перекуром, вступилась старушка в светлом платочке на голове, что пришла к нему за яйцами. В руках она держала ведро, на дне которого лежали листья от последних в этом году ранеток. Сладко-кислые яблоки особенно брали на варенье столичники. Сегодня бабуля до обеда сумела уже трижды обернуться с рынка домой. Довольная хорошей выручкой, она решила прикупить свежих яиц. Сама, даром что жила в посёлке, живность она не держала, годы были уже не те, чтобы ходить за теми же курами, тем более поросёнком или коровой. Это молодым да тем, кто подальше от столицы, в самый раз скотину держать. А ей, одинокой и в Малаховке, где, несмотря на пригород, все же рассуждали ближе к столичному, плетни петухами разукрашивать – не по возрасту. С живностью точно голову скрутишь, не знаючи, где доставать корма, а она даже от печки недавно отказалась в пользу газа. Какие уж тут куры? Другое дело – зелень и овощи-фрукты из сада. Это само растёт и есть не просит. Посадишь столько, сколько под силу обработать, продашь малёк на рынке, всё копейка к пенсии не лишняя. Да и вроде как при деле: постоишь на рынке до обеда, вроде, как и скорее часики тикают. Одной-то дома сидеть – тоска смертельная. А на рынке народу много, знакомые покупатели и продавцы вроде вот этого мужичка, что жил с бабулей по соседству.

– На мелкой краже он попался. Да, Коляша? – объяснила она поварихе по-свойски и добавила: – Попался – посадили. А отсидел, какой тут институт? Туда и не сунулся.

– Зря, – Екатерина Егоровна покачала головой. Продавец, нервно выдыхая дым, стрелял в неё взглядом.

– Думаешь? – удивилась старушка. А что такое посёлок? Хоть и лично с поварихой они не знакомы, все многое друг про друга знают. – Ты ведь там, Катерина, работаешь? Правду ли говоришь?

Повариха, обиженная недоверием, принялась убеждённо рассуждать, что для будущих тренеров важно разбираться в спорте. А то, что статейка у мужичка была и отсидел он год – может и не так страшно.

– Вот только по возрасту ты теперь уже неподходящий, – заключила она, остывая от своих же доводов, и даже выдохнула глубоко; так устала.

– Почему это? – оскорбился парень, выбрасывая сигарету под прилавок и носком притушив окурок. – Мне всего тридцать один.

– Да иди ты!? – не поверила повариха.

– Точно. Тридцать годков не так давно отметил, – подтвердила старушка.

Парень пригладил волосы по центру головы, распрямился, стал совсем серьёзным:

– Вы, Катерина, отчества не знаю, зря меня со счетов списали. Я, ежели завтра за ум возьмусь, за полгода в форму войду. Пить, курить брошу.

– Да так ли, паря? – всё ещё не верила повариха, разглядывая теперь молодца пристальнее. Назвав его, как все тут друг друга звали, независимо от возраста или положения – «паря», она словно признала в мужичке своего. И трудно было представить в нём кандидата в студенты, а в то же время на заочном и не такие учатся. Это повариха знала наверняка, в столовой повидала она люда всякого: и лысеющих, и детьми обвешенных. А ведь учатся. Парень, для которого неожиданная тема вдруг стала очень важной, принялся убеждать повариху, что на спор с ней к будущей весне будет «как огурец»: спортивный и презентабельный.

– Будет, – заверила старушка в платочке. – И спорить не надо. У них, Капустиных, род такой – упёртый. Что сказали – точно сделают. Я и мать его знала, и отца. Царствие им небесное. Рано померли, – бабуля перекрестилась, – одного Коляшу оставили. Вот он и пошёл вкривь-вкось. Да ещё попалась бы ему баба как баба, чтобы в руках держать. А то женился на шаболде такой же молодой, как сам, ни к чему не способной, кроме как пить да гулять. Через неё и воровать начал. Потом сел. А она что? Родила от него и разошлась. Такая вот судьба у мужика. Ты, Катерина, если с кем слово в институте замолвить можешь, подмогни, парнишке. Хороший он. Просто в начале жизни не повезло.

Повариха от такой просьбы приосанилась, даже грудь прогнула; не так часто приходилось ей выступать благодетельницей.

– А что? Почему нет, если он слово своё сдержит и опять спортивную форму наберёт, как обещает, – промолвила она, взглядом давая понять, что хоть она и кухарка, а имеет доступ и к важным людям. Её сам ректор института об услугах просит. Что уж тут прибедняться: совсем она даже не последнего десятка человек.

– Наберёт, – опять уверила её старушка.

– Наберу, – набычился продавец, даже сердясь, что ему не верят. Перед ним впервые забрезжила какая-никакая надежда вылезти из вечной нужды, стать человеком. Рынок и вправду был занятием для пенсионеров или тех, кто, кроме как торговать, ничего больше не может. Сам бы чего Николай производил, ладно, не рыпался бы уже. И плевать, что смотрят на него сверстники студенты с презрением. Но ведь после тюрьмы ни дома толкового, ни земли при нём у Николая не было. Родительскую избушку, иначе назвать жильё и язык не поворачивался, каждый год он планировал отремонтировать, перестроить по-современному. Но денег с торговли не хватало ни на ремонт, ни уж тем более на стройку. А более всего добивало одиночество. Одному ему ничего нужно не было. Поработает на рынке, вечером махнёт стакан водки, заест, чем бог послал, да и ладно, ещё один день перекантовались. Поэтому он и расчувствовался, чуть не клясться пустился. И пусть кухарка с общежитской столовой в его глазах – не бог весть какой важности персона, а кто знает? Не отказала ведь.

– Я тоже своих знакомых студентиков поспрашиваю, – добавила парню от себя старушка. – Ходят ко мне такие славные ребятишки, зелень покупают, огурчики, помидорчики. Они, может, помочь не помогут, а совет дельный, глядишь да дадут.

На том женщины и порешили. Мужичок, осчастливленный обещаниям, весь остаток торгового дня работал на подъёме. А вечером, едва рассчитался с поставщиками с птицефабрики, сдав непроданное и отсчитав свою выручку, побежал в спортивный магазин тут же, при базаре, посмотреть колёса для велосипеда. Он стоял в сарае уже много лет без всякого внимания.