Читать книгу Конспекты на дорогах к пьедесталу. Книга 3: Учёба. Часть 1 - Елена Поддубская - Страница 8

Ректор Орлов спешил домой. Кроме того, что время уже приближалось к часу и хотелось есть, Иван Иванович очень переживал за больную жену. С Валентиной они познакомились в юношестве в туберкулёзном диспансере. Оба ходили туда на физиопроцедуры. Чахотка после войны была явлением нередким. Маленькая и щуплая, Валентина мало и плохо разговаривала, но постоянно улыбалась, когда видела Ваню. Характера она была непростого, дичилась, долго отказывалась приходить на первое свидание. Позже Орлов узнал, что воспитывалась девушка в детском доме. Обоих её родителей унесла война. Других родных в подмосковном Раменском, где жили оба подростка, не было. Встречаться они начали сразу, в те же четырнадцать. А в семнадцать лет, когда Валентина окончила школу и нужно было уходить из детского дома и где-то жить, решили, что она переедет к Орловым. Иван потеснил брата Николая, уступив девушке свою спальню. Валентина была строгого воспитания и никаких вольностей до свадьбы не позволяла. Мать Орлова, обрадовавшись этому, приняла девушку как дочь, о которой когда-то мечтала.

После школы Валентина устроилась работать оператором на почте. Учиться без денег и родных не получилось бы, а с трудоустройством помог директор детского дома – написал ходатайство в Горком партии. В те годы, когда ещё помнили о лишениях войны, за судьбу каждого подростка, особенно сироты, боролись всем миром. Смекалистая и скорая, Валентина быстро освоила немудрёный труд оператора: принимать телеграммы и письма, паковать посылки, бандероли, проверять платёжки за квартирные и телефонные услуги, заказывать междугородние переговоры и прочее.

Поженились Иван и Валентина в 1955 году, когда он вернулся из армии. В этот же год Орлов поступил в Малаховский институт, отучился и остался работать в школе подготовки преподавателей, что была организована при МОГИФКе. С женой они переехали в Малаховку сразу, как только молодому человеку предложили работу. До этого продолжали жить с матерью и братом, но теперь уже в отдельной комнате. В те времена квартиры, где уживались два, а то и три поколения, редкостью не являлись. К тому же женой Валентина была хорошей, снохой послушной и внимательной. Даже Николая, в отличие от брата вздорного и резкого, Валентина умела усмирять. Вроде бы маленькая и худенькая, а как глянет своими огромными глазищами, как зажмёт в руке косу и брови сведёт, не хуже Нонны Мордюковой, что сыграла в «Молодой гвардии» Ульяну Громову, так мурашки по коже.

В 1971 году, когда Орлов был назначен на пост ректора, ему выделили трёхкомнатную квартиру в зелёном двухэтажном доме на территории института, в котором жили ещё три семьи преподавателей. Тогда было решено, что пора Валентине увольняться. Долгие годы, проживая уже в Малаховке, она продолжала ездить на работу в Раменское. В коллективе Валентину любили и жалели, когда она ушла с почты. Но она, добровольно согласившись на роль домохозяйки, с головой окунулась в заботу о муже и ни о чём другом, кроме как помогать ему, не думала. Иван Иванович с первых же дней погряз в административной волоките: письма, звонки, договоры по стажировкам студентов, поиск новых партнёров для этого. А помимо того – у кого больничный, у кого отпуск, кто в декрет ушёл, кто, наоборот, вышел из него. Все документы требовали проверок и личной подписи ректора. Дома его почти не было, отчего все дела по хозяйству вела Валентина. Справлялась, как могла, ибо ближе к сорока годам её загубленные в детстве желудок и поджелудочная постоянно давали о себе знать. Детей у Орловых не было. Не работая, Валентина начала усиленно лечиться по-женски, села на гормоны, мечтая родить ребёнка. Но лишь вес набрала. Разочаровавшись в собственном бесплодии, женщина состригла толстую косу, перешла на обувь без каблуков, удлинила юбки, стала одеваться, даже не пытаясь прихорашиваться. Иван Иванович, замечая эту угрюмость, не раз предлагал супруге устроить её секретарём на одну из кафедр, чтобы был у жены хоть какой-то стимул выходить из дома. Валентина отказывалась. Перед бесшабашными студентами и представительными преподавателями она робела, боясь непременно оказаться в постыдном положении.

Даже перед соседями по дому жена ректора зажималась, зная, что нет у неё образования, что не умеет говорить, как нужно. Замечала, что после любой мало-мальской покупки, её восторги, родом из детства, в котором радости было с гулькин нос, коробили Бражника. Видела, как сторонится её Бережной, который на женщин внимания не обращал никакого, а ей выказывал уважение исключительно из-за положения мужа. Да и с Галиной Петровной Михеевой – единственной, кроме неё, женщиной «зелёного домика», соседствовавшей на площадке, подружиться не удавалось. Михеева была характера лёгкого, но из-за скоропостижной кончины мужа в быту сделалась затворницей.

После сорока лет Орловы отбросили всякую надежду иметь потомство. И если Ивану Ивановичу было куда тратить свои отеческие чувства, то Валентина постепенно снова превратилась в дикарку, какой была в детстве. При этом она никогда никому не жаловалась и вела себя довольно скромно.

Глянув на часы и подумав, что успеет до четырёх сварить бульон, накормить жену, а затем вернуться на рабочее место, Иван Иванович поспешил домой. В четыре он ждал звонка от хирурга из Бурденко. Ещё внизу, едва открыв входную дверь, Орлов почувствовал вкусный аромат куриного бульона. Спутать его нельзя было ни с каким другим. Запах этого навара Иван Иванович помнил с детства, когда в голодные послевоенные годы, разжившись кожей и костями от курицы, мать варила им с братом бульон. Это богатство, что оставалось после приготовления рулета из курятины с грибами, продавал по знакомству повар из знаменитого столичного ресторана. Иногда к этим «отбросам» добавлялись и потроха. Тогда в семье был праздник. Мать усаживала мальчишек за стол и, зачерпнув в кастрюле одну из сваренных частей, спрашивала: «Это кому?» Пацаны по очереди оглашали всех, ревниво следя, как вываливается в тарелку названного содержимое половника. Сглатывали слюну, провожая бесследно шейку, доставшуюся бабушке, а потом печёнку, что выпала матери. Садились к своим тарелкам, в которые, как назло, кроме шкуры и косточек ничего не попалось. Но переносили это по-мужски, сопя носами и стараясь не глядеть по сторонам. Вымакав последние капли, вздыхали и шли на кухню за миской, в какую собирали вываренные и обглоданные кости для Махони – беспородного мохнатого друга всей детворы их восьми квартирного дома. И почти тут же мальчишек застигал оклик матери или бабушки.

– Эй, пацанва, а доедать кто будет?

Мальчишки, уже зная эту игру, неслись обратно к столу и обнаруживали каждый в своей тарелке по той части от птицы, что досталась при разделе взрослым.

– Это не наше, – отнекивались они, а слюна уже бежала по губам.

– Раз в ваших тарелках, значит ваше, – сурово возражала бабушка. Её улыбки мальчишки не видели с тех пор, как погиб на фронте единственный её сын, их отец: – Ешьте, сорванцы, да бегите утихомирить вашего дворнягу, – кивала старушка на окно. Там скулёжным соло выступал Махоня, учуявший запах курятины ещё до того, как её сварили и съели, а, значит, обрадовавшийся заранее своему собачьему счастью и не в силах больше терпеть, пока вспомнят о нём.

Как давно было это время… Сегодня Орлову исполнилось уже сорок шесть, и кроме Валентины рядом не было никого из близких. Сразу после окончания войны умерла бабушка. Врачи говорили: «Не перенесла счастья победы». Но Ваня и Коля знали, что бабушка не перенесла не счастья, а горя, что с войны вернутся другие дети, но не её сын. Несколько лет назад умерла и мама. Причиной хронической сердечной недостаточности стала ещё одна беда. Брат Николай родился в год начала войны. Прививать новорожденных тогда было не принято. После войны про прививку от кори тоже никто не подумал. Хотя она и стала обязательной в 60-е годы, делали её только детям. В 1974 году Николай заразился вирусом кори, работая комсомольским лидером и формируя бригады молодёжи на строительство БАМа – байкало-амурской магистрали. Предположительно вирус привезли на себе комсомольцы из Средней Азии. Эпидемии он не вызвал. И никто из властей не обеспокоился, когда Николая положили на карантин в одно из инфекционных отделений Москвы. Там лечили, чем могли, облегчая общее состояние. В результате на фоне заражения вирусом у больного развилась пневмония. Потом врачи объясняли Ивану с матерью, что, оказывается, взрослые переносят корь гораздо хуже детей. Умер брат Орлова в возрасте 33 лет. Ивану Ивановичу было тогда 39. А через год не стало их матери. С тех пор страх за здоровье близких навсегда поселился в его душе, и даже при обычном насморке он посылал жену к врачам.

Ускорившись по лестнице настолько, насколько позволила больная нога, Иван Иванович распахнул дверь своей квартиры. Запах шёл от них. В любом случае, кроме них с Валентиной никого другого в зелёном домике не было, все соседи уехали в колхоз ещё в сентябре. Навстречу Ивану Ивановичу вышла жена. Бледная, но счастливая, она протянула руки.

– Ванечка, а у нас помощница объявилась, – улыбнулась Валентина слабой улыбкой и указала в сторону кухни. – Екатерина Егоровна. Нам её бог послал, – больная женщина даже прослезилась. Обняв её нежно, ректор погладил по спине:

– Ну будет, Валюша, будет. А повариху послал тебе я, а никакой не бог, —есть захотелось так сильно, что закружилась голова.

– А что же мне тяжело что ли, Иван Иванович? – расплылась тётя Катя в улыбке, выходя в коридор и вытирая руки о фартук. Его она принесла с собой, чтобы хозяйский не пачкать. И правильно сделала: никакого фартука на кухне Валентины никогда и не было. – Я без ребятишек совсем скоро разленюсь. Быстрей бы они уже приехали. Да, Валентина Геннадьевна?

– Да, – кивнула Орлова, затянув улыбку на лице, словно прибила её гвоздиками. А сама подумала, что было бы здорово, если бы на те дополнительные две недели, что студенты останутся в колхозе, была бы у неё такая кухарка. Готовила Валентина неплохо, но как-то примитивно. Мало клала в блюда специй, не любила соль или сахар, редко добавляла чеснок. Тот же самый бульон из курицы варила из одного мяса, в конце лишь добавляя купленные в магазине макароны. Иван Иванович уже в тарелке досаливал и перчил. А вот зелени в её бульоне никогда не было. И морковку с луком, которые один повариха выбросила, а другую потёрла, едва сварились, совать для вкуса тоже не додумывалась. И зря, от морковки суп был нежно-оранжевым. А лавровый лист придавал ему запах. Не говоря уже про перец горошком. Все специи были с общепитовской кухни. Лапшу повариха тоже захватила самодельную, замешанную на яйцах, выкатанную, потом тонко нарезанную и насушенную. Такую в блюда для студентов не бросали, делали только для себя, приправляя ею бульоны, отлитые из огромных кастрюль в маленькие, из которых ели сами и кормили руководство института. Впрочем, с руководством тоже была своя селекция. Таким, как парторг Владимир Ильич Печёнкин, стоило наливать из общего котла, желательно пожиже и порционно ниже нормы. Не то можно на выговор нарваться за попытку выслужиться. Парторгу ничего не стоит завести мораль, начав про равенство и братство, а закончив международными правами человека дышать одним воздухом, пить одинаковую воду и есть вдоволь хлеба. А вот преподавателя по биомеханике Панаса Михайловича Бражника на кухне, наоборот, словно нарочно откармливали, наливая соуса к гарниру побольше, мясо подавая пожирнее, даже с сальцом, как украинец и любил. Ректор и деканы ели пищу, не замечая различий меню и проглатывая еду на бегу. Наталья Сергеевна всегда была холодна, но внимательна. Хвалила и благодарила без эмоций, но красивыми словами: «удавшийся бульон, воздушное тесто, нежная прожарка» и так далее. Супа она ела мало, предпочтение отдавала мясу, причём без соуса, и сдобу себе позволяла редко. С удовольствием пила компот и ела сухофрукты из него. Декан – педагогического факультета – Василий Николаевич Ломов – тот, наоборот, улыбался много, а говорил мало. Никогда не забывал пожелать хорошего дня или вечера, всегда просил добавки первого. Компот не пил, сдобы ел много, запивая чаем без сахара. Орлов ел по настроению, когда как, но в целом в еде был умерен, а в похвалах разумен.

Ректор посмотрел на жену, кивая. Снимая с ног туфли и охая, он уже представлял как запряжётся через две недели для нового учебного года и сбросит лямку только после вступительных экзаменов будущим летом. Да и боль в правом тазобедренном суставе жгла калёным огнём.

– Что там, Ваня? Совсем плохо? – спросила жена, намекая на больных студентов.

– Нет, нет, – ректор перевёл глаза в сторону кухни, где скрылась Екатерина Егоровна, торопясь разлить бульон по тарелкам. – Наоборот все, кажется, обошлось. А ты чего это встала? Расхрабрилась? Не болеешь больше?

– Нельзя ей болеть, – крикнула за жену повариха издалека. – Такая лапша у меня вышла – всякую хворь снимет. Точно, точно. Мне продавец, что куру эту продавал, так и сказал: для здоровья болящей. Между прочим, Иван Иванович, хороший парень. Велосипедист. – Принялась рассказывать повариха, усаживая супругов за стол. – Разряд у него. Поступать к вам хотел, – начала она сразу по делу, что теперь волновало её, но все же осторожничая с объяснениями.

– А что же передумал? – спросил Орлов, принимая тарелку.

– Так получилось. – вздохнула повариха, делая паузу, как полагалось по жанру. – Сиротой остался, потом глупости натворил. А теперь вот опять к вам хочет. Как думаете, получится?

Иван Иванович задержался на поварихе взглядом. Сидел, тёр ложку салфеткой, а сам думал, что просто так в Малаховке никто ни о чём не говорит. Тем более с теми, кто что-то мог решить. Подумав, он кивнул головой:

– Тот, кто хочет, Екатерина Егоровна, всегда добивается своего. А теперь уж увольте, поесть мне надо и снова бежать, – пояснил он Валентине, которая уже утопила ложку в прозрачном бульоне и думала почему же у неё лапша всегда получается мутной, а не прозрачной. «Надо будет спросить, как она её варит», – думала Орлова, параллельно слушая мужа и от того рассеянно кивая.

– Приятного вам аппетита, – пожелала повариха, стягивая фартук.

– А вы с нами?

– Нет, нет, – быстро отказалась она. Не доставало ещё ей, пароварке кухонной, сидеть за одним столом с самим ректором. Спасибо, что в дом пустили. Есть такие начальники – двери не откроют. А эти…

«Э-эх, Малаховка! Как же люблю я тебя за всё!», – рассуждала Екатерина Егоровна, обуваясь. За минуту до этого Орлов попросил её быть у них и завтра.

– Сразу с утра и приходите, – сказал он, провожая. – Я дам вам денег на продукты. Сходите в магазин или на рынок, как вам будет удобнее, обед приготовите. А то я завтра вообще весь день в Москве буду. А Валентина Геннадьевна слаба пока. Отлежаться ей надо, – объяснил он извинительным тоном.

– Да кто ж не понимает, – согласилась повариха. На кухне ей и завтра делать было нечего, а просыпаться она всё равно привыкла с петухами. Про то, что услуги подобного рода должны быть оплачены, женщина даже и не подумала. Знала, что найдёт Иван Иванович возможность отблагодарить её за помощь. Не тот он был человек, чтобы просто так задарма народ эксплуатировать. «Да и с ректоршей подружиться получше не помешает, – думала повариха, бредя по тропинке, засаженной ёлками, в сторону общежития. – Надо этого мужичка с рынка все же как-то к нам засунуть. Больно уж глаза у него светлые, беспакостные. А то, что не повезло с детства, так в истории страны сколько людей было, и достойных, и по уму нечета обычному продавцу. Кого оговорили и жизнь испортили. А потом оправдали и позволили опять на ноги встать. Советская власть – она добрая и всем родная. Прав Орлов, кто хочет, тот сможет. – Занятая своим мыслями, повариха не заметила, как подошла к входу в общежитие и очнулась только тогда, когда увидела, как электрики тянут по траншее какой-то шланг – не шланг, провод – не провод.

– Э-э, лодыри царя небесного, – окликнула она. – Даёшь свет? Или не даёшь?

– Даёшь, даёшь. Не бзди, тётя, – огрызнулся тот, что был самый небритый. – Мы и так из-за этого кабеля без обеда остались.

– Без еды кони дохнут. А вам ничё не сдеется. Вон вы какие пузатые. Дело сделаете и поедите, – весело отмахнулась повариха от грубости. В другой бы раз ни за что не спустила, но сейчас настроение было не то. Потому, может, ещё и добавила: – Как кончите, загляните ко мне, я вам там припасла кое-что, – подмигнула она, имея в виду тушёнку. Мясных консервов в магазинах было не достать. А ей привозили по разнарядке. Так что повариха, опытная и деловая, всегда могла припасти что-то с кухни и для себя. Или, вот, как сейчас для того, чтобы отблагодарить.

Мужички, обрадовавшись, ещё шибче засуетились и в вырытой канаве, и сверху её.