Читать книгу Верочкино счастье - Эльвира Абдулова - Страница 6

Неправы были те, кто говорил, что осень некрасива. Совсем неправы. Они, наверное, видели в ней скукоженные бурые листья, отжившие сухие ветки, путающиеся под ногами, почерневшие бутоны осенних цветов, изъеденную улитками траву под ногами. Они замечали тусклое, сморщенное небо, холодные убывающие дни и лужи с опрокинутыми облаками. Они знали, что скоро багряно-желтая листва превратится в груду мусора. Ее сожгут, и повсюду будут виться тлеющие дымки как напоминание о том, что природа отживает и утрачивает свою привлекательность. Таковы законы бытия. Но Верочка всегда обладала необыкновенной способностью видеть красоту в самых простых и неприметных для других вещах.

Воздух по утрам был так свеж и прозрачен, улицы так тихи и пустынны, что она ни за что бы не упустила этого прекрасного мгновенья. Только серьезные недомогания могли удержать ее дома. Утренние пробежки давали ей возможность видеть ласковую, светлую улыбку осени, блестящие капельки росы на разноцветной листве, горящие желтым пламенем листья берез и алым заревом макушки кленов. Не было страха от увядания природы, потому что в этом чувствовалась особая тишина, уважение к ежегодному засыпанию и надежда на весеннее возрождение. Был в этом благословенный свет, несущий тепло и успокоение. Хотела бы она научиться у природы этой мудрости и разобраться в собственной жизни. В голове вертелись знакомые строчки Окуджавы: «Нет, осень не печальнее весны, и грусть ее – лишь выдумка поэтов».

Верочка знала: если после быстрой ходьбы присесть ненадолго в парковой аллее, можно в тишине раннего утра уловить тот волшебный момент, когда лист, уже готовый к своему последнему полету, оторвется с едва различимым звуком от родной ветки и, кружась, и танцуя, долетит до земли. Можно услышать, как летят вниз конские каштаны, тарабаня по крышам припаркованных машин, как они с громким топотом падают на асфальт при небольшом порыве ветра. Колючими зелеными шариками отрываются они от пышной кроны и потом, будто из яичной скорлупы, вылупляются два, а то и три, гладких блестящих плода, отполированных в материнской утробе до идеального состояния. Всю эту красоту видела каждое утро Верочка, и осенью всегда чувствовала себя более счастливой, чем в любое другое время года.

Сейчас солнце уже пробилось сквозь серые тучи и коснулось ярких верхушек деревьев. Дальше, за парком, виднелись размытые маревом очертания еще спящего города. Верочка невольно огляделась: город был безлюден, только легкие волны ветра время от времени прохаживались по заросшей траве и лиловый туман неподвижно висел над теми уголками, куда еще не успел добраться дрожащий солнечный свет. В тихом утреннем воздухе вдруг раздался всплеск воды: это стайка голубей приземлилась на каменный ободок старого фонтана и захлопала крыльями. Птичье семейство, расталкивая друг друга, облепило фонтан и резвилось у темной воды. Встающее солнце разделило ведущую к парку улицу на две части. Одна сторона была ослепительно-яркой, другая – пряталась в глубокой тени. Деревья, как и люди, увядали и старились по-разному. Невидимый волшебник, будто проведя черту, сохранил все еще живой и ослепительный цвет тем деревьям, что жили в парке. Даже трава благодаря тени и влажности, там еще по-весеннему зеленела. На других же дорожках деревья уже приобрели красновато-бурый цвет и стояли грустными и изрядно поредевшими. Корни их были спрятаны под коричневой листвой и засохшими ветками.

И все же Верочка любила эту аллею из-за старого, полуразрушенного дома, построенного в начале прошлого века. Она навещала его каждое утро как старого знакомого и улавливала любые, даже самые незначительные изменения в его состоянии. Сейчас он чувствовал себя старым и заброшенным, как больное слепнувшее животное, в котором перестали нуждаться бессердечные хозяева. С крыши и с балконов свешивались голые стебли умирающих вьющихся растений. Они, редкие и спутанные, напоминали старушечьи волосы, седые, нечесанные и кричащие о собственном увядании. Скоро, очень скоро, их срежут или соберут в жалкий пучок морщинистые руки хозяйки.

Каменные ступени с пробивающейся сквозь щели травой вели к открытой настежь двери, мощной и когда-то красивой. В глубине пустующего помещения виднелись доски, строительный мусор и принесенные ветром листья. Над входной дверью по всему периметру нависал основательный каменный балкон, давно утративший свою функцию. Комната со сводчатым потолком, вероятно, была когда-то главной в этом доме. Высокие изящные окна с оставшимися стеклами смотрели пустыми глазницами на тенистую аллею. Широкая лестница с поврежденной кованой решеткой и разобранными ступеньками вела на второй этаж. Однажды Верочка рискнула войти внутрь, но не смогла сделать и десяти шагов: пол, захламленный и шаткий, предательски трещал под ногами, поднимались доски и плитки и издавали жуткие звуки, подобные тому, как отзывается старый расстроенный инструмент на руки музыканта. Пользуясь своим воображением, Вера представляла прошлую, насыщенную интересными событиями жизнь старого дома, съезжавшихся на лето гостей, бальные вечера, роскошные обеды, чаепитие с самоваром на балконе, что смотрел в густой, зеленеющий парк, и бесконечные разговоры, детский смех и праздное летнее веселье.

В краеведческом музее она узнала, что дом действительно имел интересную историю. В начале прошлого века землю, разделенную на десятки участков, стали продавать частным лицам под строительство дач. Их намеревались использовать как жилье для самих владельцев, а также в качестве гостиниц для отдыхающих. Землю раздавали, надо признаться, весьма неохотно.

Коренное население, терские казаки, чужакам, пусть даже и готовым привозить в город деньги, были не рады. Работать на других не собирались, считая труд по обслуживанию приезжих зазорным. «Горшки выносить не будем!» – так и заявили гордые казаки. Они, прославившиеся на полях сражений, прекрасно владеющие джигитовкой, участвовавшие во многих войнах за царя и Отечество, имевшие боевые награды и знаки отличия, жили обособленно, поддерживали традиции и гордились тем, что ни у кого, кроме царя, в услужении никогда не были. «Служили во славу Отечества и царя-батюшки – так будет и впредь!». Говорили, не обошлось без вмешательства Николая Второго, который поставил точку в этом наболевшем вопросе: России нужны свои курорты! «Виданное ли это дело – столько денег ежегодно вывозить из страны на европейские курорты?» – возмутилось Его царское величество. Строительство железной дороги подтолкнуло ход дела. Известный архитектор сделал визитную карточку города по-европейски достойной. Отдыхающих встречали со всеми удобствами: вот вам и нарядный вокзал, и ресторация, и кофейня, и комната отдыха. Отдыхай – не хочу! Вместе с гостями в городе появились и те, кто готов был работать на кухне, готовить, обстирывать и обслуживать прибывающих отдыхающих. Их становилось год от года все больше и больше.

Вскоре около вокзала возникли и другие здания, дошедшие до наших дней. В город потянулась московская и петербургская элита: врачи, юристы, офицеры, художники, писатели, музыканты. Вместе с ними приехали молодые талантливые архитекторы, которым на рубеже веков хотелось совершить революцию и создать что-то значительное. В столицах это было непросто, поэтому они с энтузиазмом взялись за дело здесь, и вскоре загородные дома стали разрастаться, как грибы. Все разные, не похожие друг на друга. Объединяло их лишь то, что они поражали коренное население, скромно живущее в своем традиционном порядке, размахом, изяществом и количеством вложенных денег. Казаки это бросающееся в глаза богатство, эту ненужную роскошь презирали и гордились тем, что представлялось им гораздо более важным: военными победами, храбростью и службой при дворе. Николай Второй, по его же собственному признанию, доверял казакам не только защиту Родины, но и собственную семью. Самые лучшие и образованные из терских казаков, отличающиеся смелостью, преданностью, владеющие языками и посвященные в правила столичной светской жизни, сопровождали цесаревича Алексея и его сестер повсюду. Ну об этом будет еще отдельный рассказ. Придет и его время.

Итак, хозяином любимого Верочкой дома был состоятельный и известный во всей стране хирург. Его именем впоследствии будут названы улицы и университеты. Решив построить на юге дачу, профессор хотел видеть свой дом вместительным и красивым. Вместо высоких заборов соорудили изящные, как кружево, металлические решетки. Благодаря широким окнам в здание попадало много света. Большие балконы и веранда предназначались для отдыха хозяев и важных столичных гостей. Профессор жить здесь праздно не собирался: привез в город много современной медицинской аппаратуры, заговорил о серьезном лечении грязью и минеральной водой, стал использовать в строительстве собственного дома такие новшества, как теплые полы, теплый туалет и всерьез занялся строительством первого санатория. Первого не в России, а в целом мире, потому что нигде прежде отдыхающие не имели возможности жить и лечиться в одном и том же месте, а он, столичный хирург, позаботился о том, чтобы гости ни в чем не знали отказа. Им чистили выставленную в коридор обувь, их лечили музыкой, для них организовывали концерты и конные прогулки, им построили новый театр, потому что больной, находясь в хорошем расположении духа и на поправку, как известно, идет гораздо быстрее. Это же ясно, как дважды два!

Свой дом профессор построил для любимой супруги. Проводя зиму в столице, а лето – с женой и детьми на юге, он хотел, чтобы его супруга не скучала. Заниматься домом, воспитанием детей и многочисленными гостями было вполне привычным явлением для женщин их круга, но многие хотели вести активную общественную жизнь, заниматься благотворительностью. Все это было ей доступно, в новом доме и на модном курорте супруга была вполне счастлива и впоследствии стала помогать супругу в благоустройстве и декорировании первого санатория.

Революция и гражданская война ничего особенного в жизни курорта не изменили, кроме того, что казачество было лишено самостоятельных политических и военных прав, а впоследствии и вовсе ликвидировано как социальная и культурная общность. Политика расказачивания выражалась в сожжении станиц, массовых расстрелах и изгнаниях. Отношение новой власти к казачеству было вполне объяснимо: казаки являлись профессиональными военными, верой и правдой служили российской монархии и имели целый ряд привилегий, в собственничестве землю, участвовали в подавлении рабочих демонстраций. С ними лучше было бы не ссориться, но казаки дружить с новой властью не собирались. Привлечь их на свою сторону большевики не смогли и решили подвергнуть репрессиям. Принятое и подписанное в январе 1919 года Яковом Свердловым циркулярное письмо стало трагической датой в судьбе казачества.

Санатории были национализированы, в них теперь лечились рабочие и крестьяне. Семью профессора, который, как поговаривали, лечил впоследствии и вождей пролетариата, не тронули. Не повлияло и то, что ничем особым лечебная грязь вождю всех народов не помогла. Он пребывал в южном городке инкогнито, ходил, постоянно меняя маршруты, с охраной, переодевался и даже гримировался. Уехал разочарованный и раздосадованный, но курорт продолжал жить своей жизнью, уже с новыми хозяевами и по новым законам. В провинцию волны перемен доходили не сразу – это и спасло многих казаков, которые все же смогли уйти вместе с остатками белой армии в ближнее и дальнее зарубежье.

После смерти профессора в середине тридцатых годов прошлого века дом использовали по-разному. Он принадлежал санаториям, разным общественным организациям, в нем собирались открыть даже музей курортологии и подвергли здание значительным реконструкциям. Дальше даче известного хирурга везло еще меньше. К ней потеряли интерес. Здание стало медленно разрушаться, территория вокруг, обнесенная забором, выглядела очень запущенной.

Десять лет назад дом приобрел новый, никому не известный хозяин. Поначалу с азартом взявшись за переустройство дома, он собирался даже восстановить его первозданный вид. Реставрировались кованые решетки, собиралась по крупинкам лепнина, широкие оконные проемы, подбиралась плитка для пола, подходящая по стилю столетнему дому. Говорили, что хозяин даже наведывался в краеведческий музей, чтобы узнать, как вернуть дому его прежний облик. Узнав, что дело не из легких, таинственный хозяин решил подумать несколько дней: стоит ли его вложений такой сложный объект? Утверждали, что он даже хотел отказаться и вновь выставить дом на продажу, но через пару дней все-таки вернулся к старенькой сотруднице музея. «Денег у меня столько нет, но будем искать, двигаться шаг за шагом», – и сотрудница музея от радости прослезилась. Она уже давно, проходя мимо, чувствовала себя виноватой перед старичком и старалась не смотреть в его сторону, и вдруг такое счастье! Дай-да Бог!

Верочка тогда тоже радовалась тому, что новый хозяин отнесся к старику с почтением, пытаясь сохранить и восстановить все, что имело историческую значимость. Однако общая радость была преждевременной, работы вскоре были приостановлены. Загадочная смерть нового владельца, оказавшегося влиятельным чиновником из Москвы, на долгие годы оставила дом разоренным и брошенным. Мародеры сорвали со стен и потолка все, что представляло ценность. Бомжи использовали дом в качестве ночного пристанища, подростки – как дневное убежище от любопытных взглядов. Забор сломали, и растерзанный дом в самом неприглядном виде, без хозяина и надлежащего ухода, был выставлен жалким и разоренным на всеобщее обозрение.

Теперь, казалось, Верочка осталась единственным человеком, навещавшим старого друга. В зимнее время он всегда выглядел очень тоскливо: не было веселой зелени, прикрывавшей разруху. Серость пейзажа и отсутствие людей создавали ощущение, что дом навсегда забыт и покинут. Впрочем, так оно и было на самом деле. Каждое утро, пробегая мимо, Верочка не переставала смотреть на дом с ожиданием чуда. Закрыв глаза, представляла, каким он мог бы стать, и очень надеялась, что кто-то другой сможет полюбить его так же, как и она. Иногда ей казалось, что старый дом – это ее неудавшаяся личная жизнь. Поэтому два одиночества так тянуло друг к другу.