Читать книгу По дорогам жизни и смерти - Эмма Устинович - Страница 19

С каким волнением смотришь на родное дитя после долгой разлуки. То же чувство охватывает тебя в родных местах. Вглядываешься в каждый дом, улицу, в дерево, знакомое с детства, отмечая неизгладимые следы времени. Бывало, летом отойдёшь от родного порога, – и сразу же перед тобой совхозные угодья: в низине – заливной луг, а справа, чуть выше – хлебные поля, слева – подковой до самого берега Ипути тянется лес. Теперь городок придвинулся к лесу, потеснив поля. Новые прямые улицы: одна, другая, третья… крепкие красивые постройки из кирпича с газом, водопроводом, с ваннами и канализацией. Многие усадьбы обнесены высокими заборами и почти в каждом дворе – гараж. Там, где заборы поменьше, видны чистенькие дворики, ухоженные грядки и цветники, посажены молодые деревья. Здесь живут рабочие бумажной фабрики, трактористы, шофёры, комбайнеры.

Мне любопытно рассматривать дома. В каждом виден вкус и характер хозяина. У одних – кладка украшена национальным орнаментом. А здесь на весь фасад – олени, а этот дом по количеству окон похож на начальную школу послевоенного времени, с той только разницей, что тогда постройки были деревянные. Да, богатеют мои земляки. Не мало надо денег на такую постройку. Хороши дома, но по улице идти трудно: строительный мусор, битая посуда, всякий хлам. Улица – общественная территория, пока никому до этого дела нет.

Я с радостью выхожу на полевую дорогу. Утро солнечное, будет жарко. Даль – в дымке; весь пейзаж окрашен в мягкие, пастельные тона. На волнующийся шелковисто-зелёный луг словно кто-то брызнул красной краской. Это коровы. Нет, не стадо. Каждая корова пасётся отдельно, привязанная длинной ременной верёвкой к колу, вбитому в землю, как собака на цепи. Старые коровы давно привыкли к своему одиночеству и старательно щиплют траву, а молодые – тоскливо мычат, жаждут общения. Справа, в поле совхозного люпина, видны три детских фигурки. И далеко у леса – ещё одно красноватое движущееся пятно. Наконец начинаю различать: конь, верхом на нём – грузный мужчина, ноги почти достают до земли, конь будто прогибается под ним. Пожилой человек, с круглым, толстым лицом в очках. Вся его фигура кажется нелепой; несмотря на тучность, в нём – что-то дон-кихотское. Он подъезжает к детям, что-то негромко гневно говорит им, не слезая с лошади, отбирает мешок. А когда я поравнялась, страдальческим хриплым голосом говорит мне: «Совсем обнаглели, идут прямо с косами». Всё ясно, – воришки! Три мальчугана, крепкие, как боровички; круглолицые, загорелые, в одинаковых коротких штанишках, видно, братья. На траве у дороги лежит новенький велосипед, рядом – коса. Когда сторож повернул на дорогу, они дружно начали просить: «Дядечка, отдай мешок, нечым корову кормить!»

Мне почему-то стало жаль мальчишек: видно, на речку торопились, не усмотрели сторожа и попались, а теперь от родителей будет взбучка.

– Дядечка, – как-то по-щенячьи заканючили мальчишки, – отдай мешок!

Посмотрев на меня, сторож ответил: «Ладно, отдам, когда буду ехать назад, а вы всех коров, что пасутся на поле совхоза, привяжите к столбам на дороге». Младший мальчуган, лет семи, в красной маячке радостно воскликнул: «Это можно». Средний, в белоснежной спортивной рубашечке, немного подумав, повторяет: «Это можно». А средний молчит. Ему лет десять-одиннадцать, в элегантной шёлковой тениске, подобранной в тон к новому велосипеду, который лежит у его ног. Потом, приняв окончательное решение, заявляет: «Ну, дядька, кали сбрэшишь, зарэжу каня». В тоне голоса такая решительность, что ясно – зарежет. Сторож без гнева и удивления отвечает: «То так», – и выезжает на дорогу. Я иду дальше. На совхозном поле то там, то тут, как лишаи, – выкошенные места. У опушки я оглянулась. Под солнцем своей летней палитрой смотрелся мой родной городок. Крайние улицы выгодно и красиво отделялись от послевоенных построек. По дороге, идущей вдоль городка, с края луга появилась яркая цепочка. Красные пятна одно за другим двигались, как ртуть, к дороге. Мальчишки привязывали коров к столбам. В траве их фигурок не видно. Яркая цепочка становилась всё длинней и длинней. Солнце поднялось уже высоко, становилось жарко. А мне ещё надо набрать свой трёхлитровый молочник земляники. Я вошла в успокаивающую тень леса.

1973 год.