Читать книгу По дорогам жизни и смерти - Эмма Устинович - Страница 26

Я отдыхала в Крымском Приазовье, в рыбачьем посёлке Мысовое. Конец мыса – это обрывистые горы, в подножье которых рассыпаны домики рыбаков. А совсем недавно на краю посёлка воздвигли прекрасное большое здание Дома отдыха. На ракушечнике появились газоны и клумбы с цветами, южные кустарники, тоже в цвету, и пока ещё чахлые деревца. От Дома отдыха прямо по берегу со стороны Азовского моря проходит автомобильная дорога через Щёлково, посёлка атомщиков, к железнодорожной станции «Семь колодезев» и далее на Керчь. На другом берегу мыса со стороны Чёрного моря тянутся постройки детского лагеря и узкая полоса леса, посаженного атомщиками. Посёлок Щёлково пересекает мыс. Середина же мыса – пустынное пространство, солончаки, поросшее кое-где сухой растительностью; на нём – небольшое мелкое солёное озерцо. Через это лысое место от самого Дома отдыха напрямую протоптана тропа в Щёлково, потому что это современный красивый посёлок со всеми чертами цивилизации: есть телеграф, богатые магазины, кинотеатр, ресторан, парикмахерская; и со стороны Мысового на самом краю – рынок и автостанция.

Но с тех пор, как строительство атомной электростанции закрыли, жители занимаются, кто чем может; поговаривают, будто есть здесь контрабандисты: благо турецкий берег недалеко. И хотя работы нет, уезжать отсюда многим не хочется, успели прикипеть к этому месту. Ещё бы! С одной стороны посёлок омывается водами Азовского моря, с другой – Чёрного; небо сливается с горизонтом и такое впечатление, будто ты находишься в голубом шаре, где над головой летают и кричат большие белые птицы, морские чайки.

И мне понравилось это место. Я, искупавшись, часами смотрела вдаль и слушала, как у ног моих плещутся волны. На второй день пребывания я увидела, как из горизонта выплыл белый парус. С его появлением пейзаж стал ещё красивее и романтичнее. А к вечеру черты его обозначились: небольшое парусное судно вышло на рейд, а через день опять ушло в море. Этот парус возбуждал моё воображение, и всё время на память приходили Лермонтовские стихи:

Каждое судно – всегда загадка. А парусник – невероятно волнующая загадка. И я всё время смотрела на парус, пока он не исчез из горизонта. Дня через два он снова появился на рейде, опять интригуя моё воображение.

Но после обеда мне расхотелось печься на солнце: штиль, жарко. Я решила пойти в Щёлково на рынок, купить внучке клубники.

Зять сказал мне: «Не ходите – жарко». Но я не послушалась, взяла корзинку, натянула шляпу от солнца и пошла тропой через солончаковую лысину. На рынке клубники не было и, посидев немного на скамейке в тени крайнего пятиэтажного дома, побрела назад.

У автостанции мне встретились два мальчика девяти-десяти лет… Меня поразило выражение их лиц. Они были бледны, испуганы, как будто им открылось в жизни что-то непонятное, грязное и непристойное. Мальчики шли быстро, оглядываясь в одном направлении. И я устремила свой взгляд туда же… И, о, ужас! Как на ладони, в ста метрах от станции, прямо у тропы на земле барахталась какая-то пара. Тело мужчины колыхалось, а из-под него в конвульсиях дёргались две женские ноги: «О, Боже! Скоты. Совсем обнаглели, детей перепугали…» – подумала я и в нерешительности остановилась: идти по автодороге лишних полтора километра мне не хотелось, я еле передвигала ноги. «А, пойду по тропе и отвернусь. – решила я. Отвернулась, обошла их и пошла дальше. Но не пройдя и ста метров, услышала за спиной душераздирающий детский крик: «Папочка, не надо!»

Я обернулась и увидела бегущего мужчину, с зажатым в руке ножом или кинжалом. За ним бежал мальчик, один из встреченных мною. Барахтающаяся пара не реагировала на детский крик. Блестящий на солнце нож в руке мужчины, как палочка гипнотизёра, приковывал моё внимание. Он сверкал в поднятой руке и приближался к лежащим телам. Я с ужасом ожидала, как это сверкающее жало воткнётся в спину мужчины. Но рука с ножом на мгновение повисла в воздухе, а отец мальчика начал ногами гвоздить лежащего по почкам с такой силой, что тот без звука, как мешок, свалился с женщины на землю. Вот тогда рука с лезвием, концентрируя в себе силу, приподнялась, чтобы нанести удар, но женщина мгновенно вскочила и схватила его за руку, закричав: «Не убивай, не убивай его, он ни в чём не виноват, это я во всём виновата, я – плохая!»

Они отчаянно сопротивлялись, а бедный ребёнок, почти натыкаясь на нож, с криками метался между ними: «Папочка! Папочка! Не надо! Мамочка, мамочка идём домой! Мамочка, мамочка, идём домой!»

Мгновение мне показалось, что его головка наткнётся на нож. И я не выдержала и крикнула: «Ты чего тут куражишься! Иди домой, иначе я вызову милицию». Мои слова прозвучали, как выстрел. Потому что женщина с силой толкнула своего мужа и рука с ножом опустилась вниз, а глаза его с недоумением устремились в мою сторону. В следующую секунду я увидела мчащуюся ко мне разъярённую женщину, а вслед за ней летел мальчик. На меня были устремлены её совершенно безумные, звериные, зелёные глаза…

Я почувствовала в ней зверя, гораздо более сильного и более жестокого, чем тигрица. «Убьёт! – мгновенно пронеслось в мозгу… И я в ужасе и страхе бросилась бежать… Но она, здоровая и молодая, в мгновение догнала меня и нанесла сильнейший удар по затылку, но я устояла на ногах. Шляпа моя свалилась… Благо, волосы ещё не покинули голову, тяжелая коса. уложенная на затылке, смягчала удары. Мальчик сзади терзал её и кричал: «Не бей эту тётю, не бей эту тётю!» По-видимому, крик сына подействовал на неё, потому что удары перестали сыпаться на мою голову. Но она сделала последний аккорд: схватив ворот моего платья, потянула его вниз, прихватив и нижнее бельё. Я почувствовала, как одежда сваливается с моего тела.

Её муж, опешивший от происходящего, не знал, что ему делать раньше: прикончить лежащего любовника или пойти на помощь сыну? Но он всё же медленно пошёл в нашу сторону. Я услышала: «Идиотка! – он оторвал её от меня и поволок к солёному озеру, она не сопротивлялась.

Я кое-как закрепила нижнее бельё, одела задом наперёд своё разорванное платье, прикрыла грудь, запахнувшись, как халатом, подобрала шляпу и корзинку и, шатаясь, направилась к автостанции… У озера ревнивый муж буквально макал свою бешеную бабу в солёную воду: макнёт, а потом полощет… «У, стерва, – думала я, – ты хотела отправить меня нагишом в Дом отдыха на посмешище людям… Так я тебе покажу, подлая тварь, ты ещё у меня попляшешь, как окунь на сковородке…»

Я не чувствовала боли, потому что гнев раздирал меня изнутри.

По другую сторону тропы на четвереньках, как собака, уже стоял незадачливый любовник, пытаясь оторваться от земли. По-видимому сильная боль мешала ему выпрямиться в рост.

Я зашла в будку охранника автостанции и попросила дежурную женщину вызвать милицию, но она отказалась: «Не могу. Звоните сами.»

– Вы только наберите номер. Я не вижу цифр.

Она набрала, а я сказала в трубку: «Меня возле автостанции избила незнакомая женщина, изорвав всю одежду.» Минуты через три (здесь всё рядом) появилась милицейская машина. Я кратко объяснила, указав на семейную группу у озера и на любовника, который, наконец, встал на ноги.

Милиционер приказал мне сесть в машину и привёл парня, усадив со мной рядом, а сам пошёл в сторону озера. Мы сидели плечо в плечо в милицейской машине, избитые и униженные, и молчали, не проявляя никакого интереса друг к другу, не до этого. Автоматически запечатлелся его облик: тёмный и худощавый, с правильными чертами, чуточку удлинённого, загорелого и обветренного лица… Но главное моё внимание направлялось к озеру. Каково же было моё изумление и разочарование оттого, что милиционер, поговорив с разбойниками, вернулся обратно один. Выходит, мы – арестанты, а истинные виновники оказались на свободе. Как только милиционер сел за руль, парень властно и требовательно сказал: «По какому праву вы арестовали меня и за какое преступление?» На что молоденький милиционер задиристо ответил: «Вот в милиции узнаешь по какому праву.» А парень высокомерно заявил: «Я – Вестник». И милиционер сразу весь съёжился и как-то сник, как от магического слова. Я возмутилась и заявила парню: «В следующий раз для своих любовных утех выбирайте места, менее людные.» И милиционер стал кричать на меня, стараясь перед ним загладить свою ошибку: «Что вы ему советы даёте!»

Как только машина остановилась, парень вылез из машины и ушёл. А меня, как злобную преступницу, завели к начальнику милиции, и он грозно сказал: «Что вы там натворили. Рассказывайте.» Я изложила суть дела.

– Ну, а теперь, как рассказ, напишите всё это на бумаге.

– Дайте мне сначала нитки и иголку, чтобы я могла прикрыть своё тело, а потом я всё напишу.

Мне принесли толстые чёрные нитки, большую иголку, бумагу и ручку. Я крупными стяжками сшила разорванное платье. Скрепила бельё и стала писать.

Анализируя события, которые, видимо, совершились в считанные минуты или секунды, потому что за более продолжительное время, кого-то из участников этой сцены уже не осталось бы в живых, я сделала вывод, что самым благородным существом оказался девятилетний мальчик, отчаянно и героически спасавший и папу, и маму от преступления, и чужую тётю от смерти. Я вспомнила его бледное перепуганное личико и удивилась, как он мгновенно и правильно принимал решения. Не будь этого мальчика, я не вернулась бы домой. И тут представила, что будет с ним, когда этому делу дадут ход, и сердце моё сжалось. Я написала в конце: «Мне жаль ребёнка этой безумной женщины, её можно простить… – но, глянув на изувеченное, единственное моё нарядное платье, дописала, – если мне оплатят стоимость изорванной одежды, так как я – человек бедный, и мне не за что купить новую».

Начальник милиции исчез, а дежурный, прочитав, сказал: «Вот это правильно.»

Между тем я почувствовала сильные головные боли и тошноту; попросила дать мне направление к врачу, на что тот ответил: «Без начальника милиции не могу».

– А когда он придёт?

– Не знаю.

– Вызовите скорую помощь.

– Без начальника милиции не могу.

– Но мне плохо. У меня болит голова.

Он открыл аптечку, показал присутствующим пачку цитрамона и подал мне. Я сильно страдала, но упорно ждала. Уже стало темнеть и дежурный сказал мне: «Не ждите. Он придёт только завтра утром. Я отвезу вас в Дом отдыха».

Зять, увидев тёщу в разорванной одежде, доставленную милицейской машиной, разводя руками, ехидно-весело сказал милиционерам: «С кем ни бывает…»

Ночью мне стало хуже, меня мучили приступы рвоты. Все признаки сотрясения мозга. Я с трудом дождалась рассвета и на цыпочках вышла из комнаты. Дом отдыха находился в глубоком предутреннем сне. Вахтёр спал, сидя в кресле. Я отодвинула задвижку и бесшумно выскользнула за дверь.

Над водной гладью вставало солнце, а белый парус уходил в открытое море. Но к этой потрясающей красоте я оставалась равнодушной, охватила тоска по дому в своей Белоруссии. Помимо боли я чувствовала направленную на меня, чью-то злую, враждебную энергию, которая давила и разрушала мою волю. Я шла по автодороге в страхе, всё время оглядываясь по сторонам и вздрагивая от малейшего шороха.

В милиции мне опять пришлось ждать. Но через некоторое время дежурный сказал мне: «С вами хотят поговорить. Идите на крыльцо».

Опершись на перила, меня ожидал моложавый мужчина лет за сорок, довольно стройный и подтянутый, интеллигентного вида. Я не сразу признала в нём вчерашнего разбойника с ножом в руке. Известно, что внутреннее состояние до неузнаваемости меняет облик людей. Я скорее догадалась, что это он.