Читать книгу Стыд - Эстер Гольберг - Страница 2

Тяжелая от воды обувь норовила слететь с ног и безбожно хлюпала. После первых шаббатних звезд религиозный квартал, наполненный лишь шумом февральского ливня, пустовал и предавался сонному забвению. Фонари потухли до субботнего вечера, в редком окне поблескивали огоньки свечей, а грязные лужи периодически подсвечивались сверканием молний, приводя ночного путника в тревожный трепет.

Было далеко за полночь, когда, прошлепав пару пролетов по металлической лестнице, я замерла в нерешительности перед дверью. Постучать или, еще хуже, позвонить, я ни за что бы не посмела, если бы не единственные туфли, которые наверняка развалятся от таких водных процедур. И если бы не прилипшие к окоченевшим ногам колготки и еле сгибающиеся пальцы.

Старательно выжав толстый шерстяной кардиган и подол юбки, я все же поднесла кулак к двери, еле слышно постучала и прислушалась в надежде услышать хоть какое-то шевеление. Ничего. Только торопливый шепот капель. Значит, придется ждать шахарит.

Смиренно вздохнула и прислонилась к ржавым перилам. Дождь наконец начинал стихать. Надо было сразу вернуться. Есть правила. Ничего хорошего не происходит, если их нарушать. Не стоит обманываться и ссылаться на волю Всевышнего, он бы ни при каких условиях не подтолкнул на шастанье по чужим домам, прогулки по ночам в одиночестве. Если бы какой-нибудь сосед с бессонницей ненароком заглянул в окно и застал мокрую до нитки хасидку, гуляющую в шаббатней тьме, она бы больше никогда не смогла выйти на улицу.

В общине любят слухи. Особенно неработающие жены с оравой детворы, с утра до вечера готовящие мужьям кошерные обеды. Хотя у них и до моего появления было достаточно поводов тайно презирать семью Гликман.

С Гликман всегда все было неладно. Они были слишком бедны даже для Рамат-Шемер, женщины трудились по несколько смен на благо богачей из новых районов, старшие дети постоянно разъезжали по побережью в поисках хоть какого-то заработка, а младшие шатались по улицам без присмотра. Мужчины общины жалели старого Шимона, но у свахи про его сыновей интересовались неохотно. А вот женщин судьба отпрысков Гликман интриговала больше, чем хорошенькая любовная бульварщина, доступ к которой им был от рождения закрыт. На предыдущей неделе жена ребе Минкин, встретив Мойру в продуктовой лавке, поделилась предположениями на счет моего скорого и успешного замужества:

– Говорю тебе, твоих сыновей она точно перегонит. Девушкам в этом плане проще, конечно, родителей жениха меньше волнует, что семья живет на краю квартала.

Мойра выразительно покосилась на собеседницу, но промолчала. Подобные диалоги происходили стабильно раз в неделю, и она давно перестала пропускать их через себя. Когда среди меньшинства ты входишь в состав еще меньшего меньшинства, из всех средств у тебя остается лишь чувство собственного достоинства. И им Мойра и ее дети научились владеть филигранно.

В своей общине мы оставались чужими, для внешнего мира нас не существовало вовсе.

Но Всевышний неизменно был на стороне Гликман, так что, стоило мне прикрыть усталые глаза, дверной замок щелкнул.

– Шаббат Шалом, тебе повезло, что Ривка боится грома, – недовольно покачала головой высокая женщина в ночном тюрбане.

– Шаббат Шалом, вы мое благословение, тетушка!

– Тише-тише, иди в комнату. Я принесу тебе полотенце. Туфли!

Я ликующе юркнула в каморку у самого входа, куда пару месяцев назад Мойра заставила Моти перетащить из детской кровать, чтобы мои ранние подъемы на работу не будили младших. Несмотря на отсутствие хоть какого-то отопления и печально свисающую с потолка лампочку, своя комната была настоящей роскошью. Своей комнаты не было ни у кого из детей Гликман. Никто трагедии в этом не видел. Кроме Моти, который хоть и не возмущался вслух, зато, когда в комнате у входа в очередной раз отваливалась полка, не спешил доставать инструменты.

Из детей в доме Гликманов я была второй по старшинству, так как Сара вышла замуж и съехала до моего неожиданного появления. Всевышний наградил меня счастьем быть у своих родителей младшим ребенком и потому прожить почти девятнадцать лет в беззаботном избегании пеленок и слюнявчиков, которые в больших семьях вверяются в надежные руки старших дочерей вместе с парой-тройкой поочередных младенцев. По тем же удачно сложившимся обстоятельствам и полгода назад, когда я впервые оказалась на пороге квартиры Гликманов, все четверо младших детей Мойры уже посещали начальную школу. Не ту, в которой Мойра работала вечерним воспитателем. В школах в религиозном квартале не было вечерних воспитателей, ярких плакатов в коридорах и электронных досок, зато были черно-белые мальчики и девочки в длинных юбках. Эти юбки, к слову, совсем не мешали играть в футбол и лазать по крышам, гоняя ленивых ворон. Особенно они не мешали Ривке.

Неделю назад самая младшая Гликман была поймана с поличным, приведена в кабинет директора и оставлена после уроков до прихода Мойры. Мойра, мягко говоря, в восторге не пребывала, но по большей части из-за вынужденного ухода с работы, из-за которого ей и пришлось выйти на смену перед Шаббатом.

Проступок Ривки ее не волновал ни малейшим образом, как и проступки всех остальных – если работаешь по двадцать часов в день, совмещая воспитание школьных и домашних детей с хозяйством, невольно начинаешь экономить силы на возмущениях.

– Не умеешь бегать – не вставай с места, – проворчала Мойра в качестве поучения и постучала ладонью себе по лбу.

На этом воспитательный процесс был завершён.

Настойчивый шепот над самым ухом заставил мгновенно оторваться от подушки.

– На нашем пороге мужчина. Прежде чем выйти, скажи мне, что собираешься сказать ему.

Мойра стояла, согнувшись над моей кроватью, в полосатом халате из толстой флисовой ткани и выжидающе смотрела. Растерянно захлопав сонными глазами и сфокусировав взгляд на часах, я чуть не словила очередной удар. 6:53. На 1:23 больше, чем должно было быть. Я вскочила с кровати так резко, что Мойра отшатнулась к дверному проему и едва удержала равновесие.

– Прости, кажется, через восемь минут я потеряю работу, – протараторила я, реактивно вылетев в коридор.

– Хабибти! – испуганно прикрикнула Мойра, забывшая от удивления про спящих по комнатам домочадцев. – Шаббат.

Я замерла. В голове со свистом пронеслись события вчерашнего дня и сегодняшней ночи.

– Благословен Ты, Господь Бог наш, Царь вселенной…

Я облегченно выдохнула и приложила руку к дрожащей от стука сердца груди. Голова адски гудела, и правое ухо заложило от бодрого подъема.

– Он сказал, это очень важно.

Мойра одарила меня небезразличным взглядом и, плавно покачиваясь, двинулась к входной двери. Я суетливо заметалась между комнатами, принимая достойный вид.

Шаулю было немногим больше сорока, но для своих лет выглядел он довольно печально. Абсолютно гладкий череп поблескивал, точно натертый керамический тазик, глаза, широко распахнутые кофеином, покрылись сосудистыми звездочками, а колено в усердно выглаженных джинсах никак не возвращалось в состояние покоя.

"Будто одной ногой танцует", – подумала я и прикусила щеку, чтобы сдержать идиотскую улыбку. Бессонные ночи плохо влияют.

– У меня уже есть работа.

– Да, твоя тетя рассказала, но послушай: я предлагаю хороший график и оплату в два раза выше. И Мойра считает, тебе будет полезно приобрести опыт ведения домашнего хозяйства, – объяснил мужчина, говоря для убедительности медленно и постоянно кивая.

– Не знаю, разве так правильно? – я замялась. – Дядя не позволит…

– Мойра разберется, – перебил Шауль. – Я знаю ее не первый год, она умеет решать подобного рода вопросы. Я обещал ей, что буду платить две твои зарплаты, но, если согласишься, заплачу три, треть наличными, сможешь оставить себе.

От того, что "Мойра разберется", спокойнее не стало. Если нужно "разбираться", значит, дело сомнительное и ничем хорошим не кончится.

В гудящую голову лезли все мысли сразу, трудно было сосредоточиться на одной. Я угрюмо покосилась вниз на улицу. Она была такой узкой, что ее едва ли можно было назвать улицей. С лестничной площадки, на которой мы стояли, ее почти не было видно. Зато был виден старый парк, в котором за полгода я бывала лишь пару раз с младшими детьми, конечно, до того, как в жизни появилась швейная мастерская с двенадцатичасовыми сменами.

Видя, что на торг я не настроена, Шауль звучно втянул воздух горбатым носом и задумчиво пробормотал:

– Если женщина из Рамат-Шемер работает в другом районе – дела плохи.

– И вы предлагаете мне последовать примеру тети.

– Да, но лишь потому, что хочу помочь! Если ты готова встретить их завтра из школы, я буду платить достаточно, чтобы Мойре не пришлось работать вообще.

В слегка повышенном тоне я сразу уловила зарождающееся раздражение. Видимо, он не ожидал, что кто-то может так долго раздумывать над его предложением, что кто-то может от него отказаться.

– Поверь, это очень хорошая возможность. Будешь работать там, куда ваши не заходят, никто не узнает. Уйдешь, как только решишь выйти замуж. Зато у тебя появится приданное, – вовремя заметив настороженный взгляд, Шауль сменил манеру давления.

– Если соглашусь, оно может мне не пригодиться, – фыркнула я.

Шауль мыслил примитивнее, чем стоило. Тычок носом в бедность был избран им в качестве аргумента и был избран ошибочно. Я повернулась к входной двери, но не успела положить ладонь на ручку. Мужчина преградил мне путь и быстро умоляюще зашептал:

– Их мать очень больна, ты же видела. Им нужна женская забота. Разве ваш Бог не велит вам быть милосердными.

Этот наглый жест был столь ошарашивающим, что шальной искрой запалил внутри смиренного сонного тела гневный огонек.

– Не нужно эксплуатировать мое милосердие и мою веру.

По окну у входа тихонько постучал крепкий женский палец, который вынудил понизить тон.

– Извините, мне нельзя говорить с вами при соседях. Тем более в Шаббат. Дайте мне день.

Мы с Мойрой разминулись в коридоре, она поспешила проводить незваного гостя.

– Ты так быстро убежала, что он не успел передать тебе это.

Вернувшись в кухню, Мойра протянула мне загадочный белый конвертик и, сложив на груди руки, продемонстрировала свое намерение увидеть его содержимое. Я отодвинула стакан, аккуратно извлекла из конверта несколько купюр и тут же засунула обратно.

– Мы должны это вернуть.

– Еще чего, – тетя звонко всплеснула руками. – Всевышний благословляет тебя на трехламповый обогреватель! А ты что? Любишь, когда комнату можно использовать вместо холодильника? О, Всевышний, благослови мою Фриду и на чистый разум…

Легким движением сильной руки Мойра придвинула стул и приземлилась рядом со мной.

– Жизнь делает подарки только тем, кто готов их принять, Хабибти. Они хорошие люди, но главное – Шауль хороший человек, он не останется должен и тебя не обидит. И, подумай, просил бы он тебя так, если бы у него был вариант получше?

– О чем ты говоришь… – прошептала я, уже совсем не понимая, как на это реагировать. – Разве так можно?

– Нет, – спокойно ответила Мойра.

Я растерянно развела руками. Мойра облокотилась на потертую столешницу и прищурилась, складывая в уме схемы решения.

– Скажем всем, что ты теперь присматриваешь за детьми хаззана из Верхнего района. У Шауля есть связи, если что, отвадит любопытные уши.

– А дядя?

– Всем, значит, всем. Нечего ему в твои дела лезть, – Мойра поправила указательным пальцем платок, словно только что придумала самую большую аферу на свете и была собой чрезвычайно довольна. – Шауль уже звал меня.

К этому моменту удивляться я устала.

– Значит, сама не согласилась, а мне предлагаешь.

– С чего бы мне соглашаться?! – Мойра возмущенно затрясла головой. – Шимон бы все понял. Врать мужу – не то же самое, что недоговаривать дяде. И, будем друг с другом честны, ничего, кроме Рамат-Шемер мне не грозит, а ты можешь разыграть удачную карту.

Пыл Мойры спал. Она печально и даже брезгливо проскользила глазами по облезлым обоям, поджала узкие губы:

– Ты сама видишь, мы не может дать тебе то, что нужно. Хабибти-хабибти, с их деньгами у тебя появится шанс. Жаль для того, чтобы исполнить волю Всевышнего, тебе придется сначала ее нарушить.