Читать книгу Личное время - Евгений Кривцов - Страница 5

– Как вы пережили 90-е?

– В 92-м моя семья оказалась на грани тотальной нищеты. И тогда в первый и последний раз мы с женой оказались в ломбарде. Ломбард в Петербурге в 92-м году – это зрелище не для слабонервных. Не дай вам бог узнать, что это такое. Именно тогда я понял, что готов на все. Конечно, при этом я не имел в виду, что выйду с ножом на ночную улицу.

Я стал снимать все, что мне предлагали, и, переиначивая слова Антона Павловича Чехова, который говорил, что он в жизни писал все, кроме стихов и доносов, могу сказать, что я снимал практически все, кроме свадеб и похорон. Я работал в рекламе, снимал презентационные ролики и так далее.

Это помогло мне выжить, я пересек эту страшную расщелину, перепрыгнул провал между эпохами и вроде бы должен был забыть этот мрачный период своей жизни, ан нет. Потому что, работая, например, в рекламе, я очень многому научился – не с точки зрения процесса съемок, а в плане развития режиссерской фантазии, ведь в рекламе необходимо вмещать максимум информации и выдумки в минимум времени. Этот опыт пришелся очень кстати и до сих пор помогает мне, ибо я, несмотря на свой возраст, а мне уже 60, большую часть режиссерских решений принимаю на съемочной площадке.

– А у вас не было, как у большинства кинорежиссеров, презрительного отношения к рекламе?

– Отношение к рекламе у меня не изменилось, но мне пришлось заниматься этим ради денег, я не скрываю этого. Кстати, первый мой заработок был равен тремстам долларам. По тем временам это были, так сказать, неплохие деньги. Помню, я гордо дал жене сто долларов, она взяла нашего маленького сына и пошла счастливая в обменный пункт. А через 20 минут раздался звонок, ее голос прерывался от рыданий: «У меня украли эти сто долларов!»

– Как получилось, что вы начали работать на телевидении?

– В 90-е годы на разрушенном «Ленфильме» Саша Капица начинал сериал «Улицы разбитых фонарей».

Мы с ним случайно встретились у школы № 80, куда я отводил своего сына в первый класс, а он – свою дочку. Саша подошел и в присущей ему брутальной манере хлопнул меня по плечу, отчего у меня чуть башка не слетела, потому что он был здоровый, крепкий мужик, и сказал: «Митька, хочешь подработать?»

Я говорю: «А че, подработать – всегда. А че надо делать?», он говорит: «Да вот, снимаю тут сериал», я говорю: «А сколько денег дают?», и он назвал сумму даже по тем временам смехотворную. Тем не менее я согласился и попал на «Улицы разбитых фонарей» где-то с шестой или с седьмой серии.

«Ленфильм» тех лет – это декорация блокадного Петербурга: выломанные двери, отсутствие электричества, остановившиеся электрочасы, повисшие на проводе, туалеты с выломанными дверьми и перевернутыми стульчаками. Тем не менее мы успешно работали, я стал художественным руководителем этого проекта и нового – «Агент национальной безопасности».

Одна из газет той поры написала, что Светозаров снимает 75 % продукции отечественного кинематографа. Просто на самом деле больше никто ничего не снимал. «Мосфильм» стоял мертвый, студия Горького уже билась в агонии, про Свердловскую студию вообще нечего говорить…

– Однажды вы сказали, что 90-е были для вас временем полной свободы. В чем она выражалась?

– Это была свобода общества, вырвавшегося из-под тупого, тоталитарного коммунистического пресса и вздохнувшего полной грудью.

Моя личная творческая свобода выражалась в том, что я даже не подозревал, что есть редакторы, цензура и какие-то ограничения. Представьте себе, что вы можете снимать все, что вам придет в голову! Мы с моими друзьями, которые работали над «Агентом национальной безопасности», рождали не просто какие-то гэги и трюки, а целые эпизоды придумывали с ходу на съемочной площадке, и все это шло в работу моментально.

Потом в течение нескольких дней я это монтировал, со звукорежиссером Наташей Аванесовой мы перезаписывали очередную серию. Сашка раскошеливался на обед – сидел с двумя мисками какой-то лапши, подавал нам, чтобы мы не отрывались, потом выхватывал еще теплые кассеты, мчался на «Стрелу», и буквально на следующий вечер это было уже на одном из центральных каналов.

Это было изумительно и неповторимо. И длилось где-то до 22-й серии, а так как снимали мы по 3–4 серии в месяц, то, значит, продолжался этот просвет в облаках совсем недолго.

На 22-й серии – последней серии, которую я снял, – я вдруг получил из Москвы список из нескольких десятков поправок. Одну из них помню до сих пор: «Нельзя произносить слово «чеченец».

У нас с Сашей состоялся неприятный, грубый разговор, и я ушел. На этом кончилось мое сотрудничество с Капицей, кончилось мое участие в «Агенте», закончился сам «Агент», и закончилась свобода. Вот такая грустная история. Но я все равно смогу сказать внукам: «Я помню свободную Россию».

А потом я и мой друг, кинокомпозитор Андрей Сигле, основали свою фирму, стали сами продюсировать работы, за которые в основном брался я. А так как я не брался за халтуру, а только за то, что мне интересно – получилось выстроить свою профессиональную линию жизни на телевидении, которую до сих пор удается продолжать.

– Некоторые режиссеры говорят, что снимать сериалы не так интересно, потому что нет возможности воплощать творческие идеи. Нужно, грубо говоря, постоянно отрабатывать метраж картины. Вы согласны с этим?

– Конечно, не согласен. Сериал, безусловно, имеет свою специфику. Метраж, скудность и скудость отпущенных средств – это все имеет место. Но скажите мне, где в современном российском кино есть возможность снимать подробно, медленно и богато? Эта привилегия дана лишь немногим.

Но на самом деле я не снимаю сериалы. Я продолжаю снимать кино, только в несколько других условиях.

Работу режиссера над сериалом я часто сравниваю с партией-блиц у шахматистов. Есть классические шахматы, а есть блиц, и в блице надо думать в десять раз быстрее. При определенном уровне профессионализма это несложно, поверьте мне.