Читать книгу Обручник. Книга третья. Изгой - Евгений Кулькин - Страница 19

Если посмотреть на возню вокруг персоны Луки с позиции его глобального вреда Советской власти, то возня, которую сотворили вокруг него Стильве и Бабкин, выглядела смехотворно микроскопической.

Без нажима, просто так, как говорится, под веселую руку, держащую стакан с водкой, выведал Фрикиш у фельдшера Онуфрия Седуна все, о чем с ним вел беседу на допросе Стильве.

Седун неведомо чем был возбужден и все время пытался заверить, что никакого отношения не имеет к религии.

– Вот Мэри Исаевна Дворкина, – долдонил он. – Она могла утаить многое, поскольку призналась мне, что собирается в конечном счете стать ученой по медицинской части.

Видел Фрикиш ее.

Это та девушка, что на барже приплыла с Лукой в Туруханск.

Кто она по религиозным убеждениям навскид трудно было сказать, но вида она состоялась сугубо иудейского.

И Фрикишу даже казалось: не специально ли ее подсунули Луке, чтобы она следила за ним изнутри самой медицины.

А Седун – подонок.

Он работал как истинный стукач.

В своих показаниях обозначил врача Попова, сиделок Кандину и Савельеву, ту же Дворкину.

– Самое главное, – признавался Седун, – профессор все время как бы провоцировал нас подтвердить свое невежество.

– И как это у него получалось? – как можно бесчестнее интересовался Фрикиш.

– Например, скажет: «Если ты знаешь, что не туда идешь, то зачем кричать что обокрали?»

– Ну и чего тут? – притворился дебилом Фрикиш.

– Как что? Прямой намек, что политика нашей партии и правительства… Или, – он перебивает себя новой цитатой из высказываний профессора, – скажет: «Идешь за караваном, не говори, что ведут не туда». Улавливаете?

Даже такой афоризм, как «Человек чаще всего одинок, оттого что умен», Седун тоже записал в антикоммунистический актив Войно-Ясенецкому.

Удалось как-то поговорить Фрикишу и с Августой Бабкиной.

Ну двадцатилетняя дуреха.

Кстати, тоже цитировала епископа:

– Когда я уходила, он мне вслед сказал: «Да, с судьбой не спорят, ей покоряются». А как это можем делать мы, передовики и советские люди?

А вот Керим – в нардоме – что-то сотворил стоящее.

Диспут он организовал антирелигиозный на тему: «Кем ты хочешь стать, когда перестанешь быть?»

И там у него такая сценка была прилажена.

Ведущий говорит:

– Телеграмма с Плахина.

– От кого? – спрашивает у него помощник.

– От Святого Луки.

– Ну и чего в ней?

– «Надоело ездить на медведях без возницы, прошу прислать оную».

– Ну и что?

– Редькину, Репину ему предлагаю, всех отверг.

Тогда кто-то из первых рядов выкрикнул:

– Хренову ему пошлите!

Но зал не засмеялся. А все дело в том, что Екатерина Хренова действительно была тут у него возницей.

Молодая, розовощекая, кони у нее играли, ковры под епископом блестели, – явно на своем месте была эта туруханка.

И запылал гэпэушник Стильве неблагозвучной фамилией возницы если не унизить, то хотя бы смутить епископа. На что Лука сказал:

– «Хер» – рядовая буква в алфавите. Не лучше и не хуже, чем «аз», «веди», или «ять».

Разговором же с теми, кто проходил по делу Войно-Ясенецкого, Фрикиш занимался не случайно. Вскоре ему – с подробнейшим отчетом – предстояла поездка в Москву.

Конечно, кое-что из чудачества местных властей он возьмет на свой счет.

Но главного он не выполнил.

Глобальной нейтрализации епископа не случилось.

Не выполнил он и тайной от начальства своей миссии – то есть не создал своей собственной религии, которая по привлекательности превзошла бы христианство.

Правда, попыток он не оставляет.

Сейчас на его столе лежат книги Иосифа Флавия, Тита Ливия, Филона Александрийского и последние расшифровки свитков, что были найдены пастухами в районе Курмана на берегу Мертвого моря.

Вот эти свитки и книги мыслителей прошлого вписываются в одну любопытную записку, что «Новый завет» появился значительно раньше пришествия в мир Иисуса Христа.

Поэтому на основании этих знаний и открытий можно вполне развить теорию, что религии – это цепная реакция уступки интеллекта Вселенной, тоже Высшего Разума, который им заведует.

И вполне естественно каждому человеку иметь свою собственную религию.

Он даже на эту тему поговорил с людьми сугубо нейтральными.

Например, с Оглоблей.

Он долго вникал в суть, а когда она до него дошла, произнес:

– Я себе, – сказал, – выберу религию «кнута и пряника». «Пряник» нужен, чтобы не огорчался, а «кнут», чтобы не зажирался.

С Лидухой было сложнее.

– А зачем нужна религия, если Бога нет? – спросила она.

– Ну это нет его в общем понимании, – начал разъяснять Фрикиш.

– Ну а можно тебе создать собственное для себя заблуждение.

– Зачем?

– Чтобы утвердить этакое, чего другим и не приснилось.

– Что, например?

И тут он извлек из своего саквояжика тетради Магды и наугад прочел:

– «Новый век – это как бутылка старого вина: неведомо кто его вкусит и неизвестно что натворит».

Она – настороженно – взяла у него тетрадь.

– А это нас, – ударила она тетрадью себе по лбу, – не загадит?

– Да что ты?

Она углубилась в чтение.

Потом сказала:

– Я бы вот это себе взяла. – И прочитала вслух: – «Невинность – это не признак невиновности».

Фрикиш снял с нее вожжу своего взгляда, сама-то она, видать, себе на уме.

Он убрал тетрадь Фриды.

– В этом что-то есть, – сказала она на прощанье, – когда всяк себе будет с ума сходить.

И ушла.

Насчет же тех, кто тут встречался с товарищем Сталиным, тоже можно сойти с ума.

Их счет пошел на сотни.

И Фрикиш всех выслушивает.

Даже кое-что замыливает.

На всякий случай.

Вдруг в самом деле когда-то случится написать пьесу о вожде…

Тут он всякий раз делал заминку, поскольку давно для себя усвоил, что если Ленин был вождем угнетенных, то Сталин стал вождем обозленных.