Читать книгу Полоса отчуждения - Евгений Кулькин - Страница 6

«Лень – это первый этап освобождения от творчества».

Максим помнил эту фразу Подруги Жены, но не придавал ей особого внимания.

Ну сказала, и все.

Как бы между прочим.

И есть разумное продолжение: ни самим творчеством, равно как борьбой за его сохранность, ему заниматься не приспичит.

Хотя порой казалось, что его жизнь не оставляет на земле какой-то феерический след.

И вместе с тем в любой день, в любом ракурсе ему рисовались перспективы высокого полета.

Например, он, презрев потрясающий идиотизм, пытается понять, зачем все стремятся к жизни архироскошной, входят в конфликт с собственной совестью, уставшей заведовать чем-то чинным и благородным.

И вот в пору, когда он обо всем этом болезненно раздумался, опять появилась она, Подруга Жены.

Они о чем-то пошушукались с Верой, потом гостья сказала:

– Трудно у души вымогать то, чего в ней нет.

Он сделал любопытным лицо, и она пояснила:

– Мне почему-то тошно смотреть на весь род человеческий.

Он – летуче – попробовал опустить себя в такое состояние.

Но у него ничего не получилось.

А Подруга Жены продолжала:

– У каждого человека есть только относительная свобода. Но как увидеть в синхроне живопись и музыку, если одним заведует зрение, а вторым слух? – Она помолчала и добавила: – Вот почему нужно духовное прозрение, которое не вписывается в режим практической жизни.

И как бы заряженный пессимизмом, Максим подумал: «А к чему, собственно, приближается мир, если жизнь – это невероятный подарок, ценность которого, к сожалению, понять до конца не дано почти никому?»

Но эта мысль, коли признаться, принадлежит не ему.

Ею обладал один плешивец, которого он, не позднее вчерашнего вечера, вез в аэропорт.

И уже на полдороге понял, что тот полон глубинных страхов.

– Мой дед, – говорил он, – не слыл духовно насыщенным, но был озабочен радостью за моего отца.

– Кем же он был? – вяло, но поинтересовался Максим.

– Летчиком, – ответил лысак. – Причем пилот из него получился экстракласса.

– И вас никогда не тянуло… – начал было Максим, как плешивец его перебил:

– У меня даже бранная кличка была Летун. А мне жутко было признаться, что я боюсь любой, в том числе и незначительной высоты.

Додумать до конца свой следующий вопрос к сыну летчика Максим не успел. Заговорила Подруга Жены:

– Примитивная мораль – это боковой документ жизни. Ибо все честное и человеческое обретает высокий смысл только в экстремальной обстановке.

И Максим вспомнил, как кто-то ему говорил, что на войне и хорошее и плохое – все обретает остроту. Потому как это случается перед прощанием с самим собой.

И вдруг ему подумалось: а как бы он повел себя на войне?

Ведь в книгах о фронтовиках, хотя он их прочитал не очень много, трудно было правду отличить от вымысла.

А человек приспособлен к любой обстановке.

Даже ради естественного, хоть и не единственного развлечения.

Но один раз поэтическое откровение о подрывнике долго держало его в удивлении, как будто от только что увиденного:

Улыбка антихриста.

Ведь веселило его то, что он убил людей!

Но тут логика была отправлена в сторону реальной жизни.

Ведь подрывник уничтожал врагов.

Тех, кто пришли на нашу землю, чтобы поработить ее.

А Подруга Жены тем временем засобиралась домой.

– Ну что, таксольчик, – ядовитенько обратилась она к нему, – домчишь или только дорогу покажешь?

И Максима чуть подранил этот ее тон.

Почему-то ему показалось, что она уже «переночевала» в его мыслях и, как шелудивая лошадь, повалялась и в чувствах. И теперь будет добивать его своей умнотой.

И, зацепившись за паузу как за некий отказ, Подруга Жены обратилась уже к Вере:

– Может, ты ему, Верунция, прикажешь?

И он вышел из дома первым.