Читать книгу Полоса отчуждения - Евгений Кулькин - Страница 8

Кажется, этот мужчина с ним уже ехал.

Во всяком случае, улыбнулся он ему как старому знакомому.

И спросил:

– Сколько у тебя час стоит?

Максим назвал.

Мужчина отсчитал нужную сумму и произнес:

– Только мы никуда не поедем.

– Как? – не понял Максим.

– Мне просто нужен собеседник, – и он уточнил: – из простого народа.

Где-то под ложечкой чуть-чуть подщекотало.

Если честно, то он уже считал себя даже далеко не середнячком.

– Так вот, – начал удивлялец, – у меня в руках то, что если не все, то многое объяснит.

И он достал из портфельчика какую-то бумагу.

И сразу бросил Максима в дивь.

Она была на английском языке.

– Это… – начал мужчина и вдруг представился: – Я – Борис Петрович. А у меня в руках документ, о котором много лет говорили, но в глаза его не видел никто.

Он достал из кармана приплюснутую бутылочку из-под коньяка и – прямо из горлышка – сделал несколько мелких глотков.

В машине запахло аптекой.

– Это директива Совета национальной безопасности Соединенных Штатов номер двадцать дробь один, датируемая аж восемнадцатым августа сорок восьмого года.

– Неужели тот самый план Аллена Даллеса? – вырвалось у Максима.

Нет, он понятия не имел о том плане. Его дважды упомянул лектор из Москвы, делая доклад в кинотеатре «Победа».

– Да, это как раз тот документ, – мотанул грузной бумагой Борис Петрович. Он, как фокусник, высмыкнул первый лист.

– Вот, слушай, – продолжил он. – Я буду переводить без подготовки, поэтому прости за заикание и запинки.

Но ни того, ни другого он не делал, а вел:

– «Наша цель – свержение Советской власти».

Он отник от текста и прокомментировал прочитанное:

– Ну, каковы союзнички? Ведь и трех лет не прошло после окончания войны!

И он стал вновь переводить:

– «Отправляясь от этой точки зрения, можно сказать, что эти цели недостижимы без войны, и, следовательно, мы тем самым признаем: наша конечная цель в отношении Советского Союза – война и свержение самой Советской власти».

Он отложил бумагу и произнес:

– Уинстон Черчилль был политической обезьяной. После смерти Рузвельта он сразу же стал повторять гримасы Трумэна. Поэтому я как сейчас помню статью в «Правде» под заголовком «Черчилль бряцает оружием». Теперь понятно, с чьей подачи он тогда так распоясался.

Борис Петрович достал трубку и попытался ее возжечь.

И Максим вспомнил, что действительно видел его когда-то.

Вот только точно не помнит, о чем у них тогда шла речь.

А Борис Петрович выхватил еще один лист и бегло начал читать:

– «Литература, театры, кино – все будет изображать и прославлять самые низменные человеческие чувства…»

Он несколько абзацев прочитал про себя, потом вновь выдал вслух:

– «Мы будем всячески поддерживать и подымать так называемых художников, которые станут насаждать и вдалбливать в человеческое сознание культ секса, насилия, садизма, предательства, словом, всякой безнравственности».

Борис Петрович опять потерзал губами мундштук своей трубки.

– Ну что скажешь? – вопросил. – Кажется, они своего добились.

И он опять стал читать.

– «В управлении государством мы создадим хаос и неразбериху. Мы будем незаметно, но активно и постоянно способствовать самодурству чиновников, взяточников, беспринципности. Бюрократизм и волокита будут возводиться в добродетель».

Он еще сделал паузу и продолжил:

– «Честность и порядочность будут осмеиваться и никому не станут нужны, превратятся в пережиток прошлого. Хамство и наглость, ложь и обман, пьянство и наркомания, животный страх друг перед другом, беззастенчивость, предательство…»

Борис Петрович закашлялся.

Слишком взволновала его эта часть документа.

А Максим вспомнил два случая, что произошли в доме по соседству. Один ветеран войны несколько месяцев ходил по инстанциям, выбивая себе что-то безусловно положенное. А чиновники издевались над ним как могли. И он бросился с девятого этажа.

А его сосед – пацан-наркоман убил собственную мать.

А тем временем Борис Петрович продолжил чтение:

– «Национализм и вражду народов, прежде всего вражду и ненависть к русскому народу – все это мы будем ловко и незаметно культивировать, все это расцветет махровым цветом…»

Он опять сделал паузу.

– Ну, каково? – спросил.

– Одно к одному! – воскликнул Максим.

– А вот чем кончается документ, – произнес Борис Петрович и прочел: – «Будем вырывать духовные корни, опошлять и уничтожать основы духовной нравственности. Мы будем растаптывать таким образом поколение за поколением. Будем браться за людей с детских, юношеских лет, главную ставку будем делать на молодежь, станем разлагать, развращать, растлевать ее. Мы сделаем из них циников, пошляков, космополитов».

Борис Петрович изможденно умолк.

Потом, чуть отдохнув, проговорил:

– Вот тебе и мода на эмансипацию и на борьбу с женственностью.

Через минуту он стал прощаться.

– Подождите! – остановил его Максим. – Возьмите свои деньги.

– Но ведь ты вынужденно простоял, – пытался отвести руку с деньгами Борис Петрович.

Но Максим был непреклонен.

– Я считаю, – сказал, – брать плату за полезную беседу более чем безнравственно.

И Борис Петрович пожал ему два пальца.