Читать книгу Передвижная детская комната - Евгений Меньшенин - Страница 13

***

Даня брел в темноте.

Он так далеко ушел, что когда поворачивался к своему минивэну, видел только маленькое светящееся пятно не больше мотылька. А поле все не заканчивалось.

Его руки покрылись мелкими порезами о траву и чесались, но он продолжал идти по следу, как настоящая ищейка. А след все тянулся и тянулся.

Даня уже не верил, что эти черные пятна были пятнами крови Кати. Даже во всем ее теле не было столько крови, чтобы протянуть такой длинный след по траве. А уж в голове тем более. Но он все равно продолжал идти, потому что не видел другого выхода. Стоять на месте он не мог. Единственный след, какой он нашел, – эта примятая кровавая дорожка в поле. И ему представлялось логичным, что нужно ей следовать.

Он иногда поглядывал на часы. Ему казалось, что время вообще стоит.

И сколько он уже прошел? Километр? Два? Пять? Он не знал и не мог определить. В темноте все казалось другим. Расстояния изменились, будто темнота искажала пространство и нарушала законы геометрии. Ему казалось, что в двух метрах от него, куда не доходит свет фонаря, нет физики. Там черная дыра, другие законы, которые даже физическими назвать нельзя. Законы тьмы, законы отсутствия пространства. Быть может, там все плавают, в этой черноте, как пузырьки в газировке. Может быть, там бесконечность, и если ступишь туда, то окажешься в вечности.

Все эти мысли пугали Даню. Но еще больше его пугало то, что сын его находится там без фонаря, даже такого слабого, как у него. Он в темноте, с мертвой головой, которая поет ему песни.

Ну хоть в компании.

Эта мысль не насмешила его, а еще больше напугала.

Даня корил себя всю дорогу. Это он виноват. Он безнадежный идиот. Как мог оставить своего сына и жену одних тут, посреди незнакомого леса? Он должен был думать о Косте. Он мог бы выпить еще энергетика и доехать до ближайшего мотеля. А вместо этого?

Он услышал сзади шуршание травы. Он обернулся и замер.

Это кто-то шел за ним?

Он выдержал две или три минуты не двигаясь.

Тишина.

Показалось.

Он посмотрел на пятно света от фар минивэна. Полицейские все еще не приехали.

Даня пошел дальше. Он снова выкрикнул имя сына, и кто-то ответил ему из леса. Кто-то поджидал его. И этот кто-то становился ближе. С каждым разом он отвечал все раньше, и голос был слышен все сильнее. Даня приближался к этому существу в ночи, в лесу, в темноте.

Я не боюсь тебя, твердил Даня, я не боюсь. Я иду за сыном, и ты меня не испугаешь.

Страх притупился горем.

Страх притупился ненавистью к тому, кто разрушил его семью. И если этот клоун в лесу – тот самый, кто убил его жену и украл сына, то он поплатится.

Даня его не боялся, а наоборот, он жаждал встречи, жаждал расплаты.

Он никогда не дрался, но это не потому, что он не умел, а потому, что он раньше не видел смысла в драке. Но теперь он понял, что видит еще какой смысл. Смысл в насилии над тем, кто убил его Катю.

Даня видел, что сделает с этим подонком. Схватит за яйца, а потом дернет изо всех сил. То же самое он сделает с языком, когда урод будет плакать и корчиться на земле. Даня ступит ему на горло, вытащит его розового слизня изо рта и будет тянуть, пока не вырвет с корнями. И выколет мудаку глаза. Будет издеваться, пока тот будет дышать. Будет его унижать, как тот унизил его жену, как унизил сына, как унизил его, причинив боль самым слабым членам его семьи.

Ты еще пожалеешь, тварь!

– Костя, – послышалось из леса.

Даня задумался, а кричал ли он перед этим? Или теперь этот спрятавшийся в лесу сам проявил инициативу?

– Костя.

Даня остановился. Сейчас он точно молчал.

Значит, это было не эхо.

Он вздрогнул.

Ему было намного проще идти вперед, когда существовала большая вероятность того, что этот голос был плодом его разыгравшегося воображения. Что этот голос был просто эхом. Легко представлять, как ты сражаешься с врагом, осознавая, что никто не ждет тебя впереди. На самом деле Даня не рассчитывал встретить в лесу затаившегося убийцу. Он надеялся найти сына.

Но теперь он осознал: кто-то и правда звал его. Все это время, пока он шел по следу и слышал звук эха. Кто-то звал его, используя имя его пропавшего сына. Нет, не звал. Он подзывал. Как подзывают уток на охоте манком, как подкармливают рыб хлебом. Его прикормили именем сына.

Пропавшего сына.

Единственного.

Даня проглотил ком.

Он может убежать, дождаться полиции, прийти сюда вместе с ней. Но разве этот кто-то не сделает все, чтобы наказать его за бегство? А если Костя у него (а скорее всего так и есть), разве он не разделается с малышом?

Нет, бежать нельзя. Нужно перехитрить врага.

И Даня позвал:

– Костя! – делая вид, что он по-прежнему думает, что это эхо раздается в лесу. Только на этот раз эхо звучало раньше, чем его голос. И Даня старался ему тщательно подражать.

Как мне с ним драться? Я даже не взял ничего тяжелого. А мог бы взять хотя бы гаечный ключ.

Он повернулся к минивэну. Если он пойдет обратно, то это займет слишком много времени. А его, как предполагал Даня, оставалось мало.

Даня вспомнил Толяна, с которым они учились в универе. Толян был отчаянный любитель подраться по пьяни. И он научил Даню одному приему самообороны, когда они жили в общежитии.

– Даня, ты хоть раз дрался с кем-нибудь? – спросил Толян. Они стояли в курилке.

– В детском саду и во втором классе, – ответил Даня. Он не курил.

– Понятно. Ну а что ты будешь делать, если, допустим, ты гуляешь с телочкой, а к тебе подваливает какой-нибудь поц и хочет тебе дать в харю и забрать твою телку?

– А разве у гопников нет закона, что парней с телочками нельзя бить?

– Ты в каком мире живешь? – спросил его Толян.

– Я думал…

– Если ты так думал, то ты никогда не был в моей деревне. Тебя там могут отмудохать, даже если ты идешь под ручку со своей мамой, бабушкой и всеми своими тетями. Бабы никого не остановят.

– Тогда мне кранты.

– Нет. Если запомнишь один прием. Когда к тебе подваливает кент и ты понимаешь, что он подошел не просто стрельнуть сигу или хлебнуть твоего пивка, то тебе нужно принять быстрое решение и ударить первым. Не думай, просто делай. Будешь думать – получишь в хлебальник, потеряешь зубы. Но не бей как телка. Ты должен сделать все правильно. Вот он подошел к тебе и буровит на тебя своей харей – толкни его вот таким движением, – Толян быстро стрельнул рукой и толкнул Даню в лоб ладонью, не ударил, а именно толкнул, но так неожиданно и резко, так уверенно, что голова Дани завалилась назад, и на секунду он увидел потолок вместо Толяна. Он кое-как удержался на ногах, даже поднял руки для равновесия, а потом вернулся к обычному положению, как маятник или как метроном.

– Видишь, ты потерялся. И он потеряется. А как только ты откинешь его голову назад, то выбрасывай кулак, – Толян медленно показал, – и бей ему в нижнюю челюсть. Главное, не зажимай большой палец в кулаке, а то сломаешь. Если все сделаешь правильно, то сразу выключишь падлу. Усек?

– Усек.

Дане так и не пришлось воспользоваться этим советом. Но сейчас он вспомнил все до мелочей и повторял про себя последовательность движений. Ладошкой отталкиваешь голову и кулаком в нижнюю челюсть. Усек.

– Костя! – кричали из леса, чуть ли не смеясь.

– Костя! – кричал Даня и шел навстречу противнику, сжимая кулак.

Сзади снова донеслось шуршание. Даня остановился, прислушался. На этот раз звук остался. Что-то шуршало. Далеко, может, в пятидесяти метрах, но он отчетливо слышал, как кто-то шебуршится в траве.

Даня повернулся. Посветил фонарем в ту сторону.

Кто-то его преследовал. Кто-то шел за ним. Кто-то полз за ним в траве.

Крысы? Змея? Дикая собака? Какие-нибудь полевые грызуны или…

Или Катя.

Даню пробрал холод. Кожа покрылась мурашками.

Это Катя. Она ползет за ним по траве, как уродливый четырехлапый паук, вместо головы у нее обрубок шеи, который вытянулся в толстый хобот. Она обнюхивает этим хоботом землю, всасывает мелких насекомых в свое мертвое нутро. Она идет по его следу. И когда доберется, то выпрыгнет из травы, схватит его мертвыми конечностями, которые будут хрустеть от трупного окоченения, прижмет его к земле и прильнет к его лицу толстым холодным хоботом-шеей. И начнет высасывать из него жидкости, кровь, слюну, глаза! Он почувствует, как вылезут его глаза, как они лопнут и покинут свои насиженные места. Как мозги вытекут через нос вместе с кровью!

Звук приближался. Что бы это ни было, Даня не хотел проверять. Он повернулся и побежал.

Фонарь качался в руках. Он бежал наугад. Он бежал вперед, надеясь, что это поле кончится раньше, чем та тварь успеет добраться до него.

Пробежав сотню метров, он остановился. Он тяжело дышал. Он поискал следы крови на траве. Вот они. Даня прислушался. Хотел узнать, преследует ли его еще то существо.

За тяжелым дыханием сложно было что-то расслышать. Но что это? Да. Он слышит. Трава шуршала. Громче. Оно скользило по земле как змея, преследовало его. Даня снова побежал.

В голове стучало, как в требующем ремонта станке. Уши заложило, в боку начало колоть.

Но Даня бежал.

Бежал от своей мертвой жены. Она вернулась, чтобы отомстить ему. Вернулась, чтобы высказать все, что не успела при жизни. Обвинить его еще раз в том, что это он во всем виноват. Если бы не он, то она была бы жива, и Костя был бы с ней. А он разлучил их.

И тут поле закончилось так внезапно, что Даня даже сначала не поверил. Он вылетел на какую-то размытую дождями и изрытую техникой дорогу в глубоких колеях.

Он запнулся и полетел вперед, выставив руки. Он грохнулся и ударился грудью об кочку. Дыхание перехватило. Но он тут же вскочил, повернулся к полю и выставил руку с фонарем вперед, а в другой руке держал свой кулак, который последний раз бил человека во втором классе на перемене, когда защищал Женю Судакова от Саши Жернова. Они не поделили булочку. Ах, эти проблемы второклассников. Они уже давно в прошлом. Сейчас нужно было справляться с ползающими по высокой траве мертвецами и похитителями детей.

Шуршание затихло. Даня ждал. Сердце гулко стучало в груди. Он слышал только его. И свое дыхание. Он присел, смотрел на край пшеничного поля и ждал, когда трава расступится и оттуда выползет нечто. По крайней мере, он его увидит и сможет оценить свои силы, справится ли он или нужно бежать сломя голову.

Но никто из травы не появился. Даня больше не слышал ни малейшего шуршания. Оно притаилось.

Он еще посидел на корточках, поворачивая телефон то в одну сторону, то в другую. Потом он осторожно встал и попятился, держа в поле зрения тонущий во мраке участок дороги, где он выбежал из травы.

Потом повернулся к лесу. И присмотрелся.

Стена деревьев высилась перед ним. А в лесу царствовала такая тьма, что все, что было до этого, казалось белым светом. Дане лес казался плотным, что там не пролезла бы даже муха. Но это все было из-за темноты, она заполняла пространство между деревьями, как вязкий соус. Как бы там не прилипнуть, в этом соусе.

Даня медлил. Он шел сюда с единственной целью – спасти Костю из лап кого угодно. Но сейчас он уставился на этот плотный лес и думал-гадал, а стоит ли ему туда идти. Ведь он и сам может потеряться.

А еще он ощущал, что в лесу кто-то есть. Наверняка. Там кто-то прячется за деревьями. Кто-то смотрит на него из-за дерева из темноты. Даня был виден издалека со своим фонариком.

Что-то поджидало. Готовилось. И может быть, даже не одно. Наверняка не одно. В лесу обитает множество существ, которые так и ждут, когда к ним забредет человек. Особенно тут, в глубинке, вдали от деревень и городов. Какие-то древние существа, которых выгнали со своих мест люди, уничтожив лес, и теперь они могли прятаться только тут.

Перед глазами встала улыбающаяся мордочка Кости. В ушах звучал его заливистый смех.

Этот смех он унаследовал от своего папы. Даня в школе был тем еще весельчаком. У него было много друзей благодаря его смеху, благодаря его умению вовремя пошутить.

Даня обычно в компаниях не особо трепал языком, но если уж шутил, то всегда встречал одобрительные смешки. А когда заливался сам, то все вокруг вторили ему просто за компанию, даже если и не знали причины веселья.

Костя умел так же.

Но сейчас малышу было не до смеха.

Даня подумал, что если он хочет еще раз услышать смех сына, то ему нужно ступить в этот проклятый лес, населенный опасными существами, которые могут преследовать его, скрываясь в траве и прячась за деревьями.

Таящийся в лесу уже молчал последние несколько минут. С того самого момента, когда Даня узнал, что за ним кто-то пробирается в траве. И действительно, зачем ему выдавать себя? Он приманил Даню и знал, что сейчас тот уже не отступит, не сбежит. Вот он, как на ладони.

– Костя! – неожиданно для себя крикнул Даня, но эха больше не было.

Лес молчал.

– Костя!

Тишина.

Слабый ветер иногда обдувал его мокрую от пота спину и шевелил кроны сосен. По меркам города это была гробовая тишина.

Все умерли!

– Эй, козел! Да, ты, мудак, выходи сюда и веди моего сына! – заорал Даня.

Тишина.

– Эй! – заорал еще раз Даня и услышал, как в темноте кто-то сказал: «Эй». Не кричал, не звал, как это сделал Даня. Этот кто-то просто холодно произнес «эй», как говорят, когда отвечают на вопрос, который уже давно надоел.

Даня примерно определил то место, откуда донесся голос, собрал всю волю в сжатый кулак, готовый впиться в чье-нибудь лицо, и вошел в лес.

Он не видел, куда ступает, он светил фонарем вперед, боясь залезть в паутину с каким-нибудь жирным тарантулом-людоедом. Боялся выколоть себе глаза ветками или сучьями, боялся упустить момент, если кто-нибудь выглянет из-за дерева.

Что это справа?

Он повернулся и замер.

Кто-то там был? Кто-то шевельнулся? Кто-то спрятался за дерево?

Даня шепотом позвал:

– Эй, мудила, это ты там прячешься за деревом?

Или это был тот куст, который качается от легкого ветерка?

Он посветил налево, потом снова направо.

– Я тебя видел, – сказал Даня. Подождал несколько секунд.

Даня изменил курс и направился в сторону того куста, который, как ему казалось, шевелится.

Что-то мелькнуло слева.

Он резко обернулся.

Показалось?

Снова справа.

Он снова повернулся.

Что за дерьмо? Что это? Их несколько? Если да, то ему будет сложнее. Ему нужно оружие.

Он посветил под ноги. Нашел сучок, поднял его и зажал в руке, как кинжал. Если такой воткнуть в горло, то деревяшка легко пробьет артерию. Или можно всадить его в глаз. Даже такое вялое оружие сейчас было кстати.

Даня снова посветил по сторонам.

– Я вижу тебя, урод, у тебя нога торчит!

Но никакая нога нигде не торчала. Он видел только деревья, кусты и темноту, окутавшую лес.

И что-то постоянно где-то шевелилось. То справа, то слева.

Вот опять.

Тени, отбрасываемые деревьями и кустами, превращались в уродливых тонкоруких кривых существ. Они следили за ним, отвлекали. А когда Даня светил на них, то замирали, притворялись деревьями.

Пока ты тут каждые два метра тормозишь, кто-то может сделать твоему сыну плохое. Тебе надо действовать очень быстро, сделай вид, что тебе не страшно, рвани вперед, загляни за это долбаное дерево.

Да, так и сделаю.

Он еще раз посветил по сторонам. Кто-то определенно тут был. Он ведь видел какие-то мелькающие тени. Ну ничего, рано или поздно он их найдет. А если будет двигаться медленно, то они так и будут от него прятаться. Надо быть как они – резким.

И он рванул вперед, к тому дереву, за которым спряталась очередная тень.

Он пригнулся от веток, смотря по-прежнему вперед.

Он представил, как забежит за дерево, увидит удивленного парня, который думал, что перехитрил Даню. Как тот испугается, и его улыбка сползет с лица, когда Даня воткнет ему сучок прямо в глаз. Вот и посмотрим, кто кого.

Даня добрался до сосны в три счета и заглянул за нее.

Никого. Он так разволновался и так быстро двигался, что чуть не задохнулся. Грудь поднималась и опускалась, дыхание вырывалось с шумом.

Он обернулся. Осмотрелся.

Этот мудак смотался раньше. Не стой, беги, ищи. Как в Quake 3: будешь стоять – убьют нахрен. Туда, вон, видишь?

И да, он видел. Кто-то стоял слева. Луч телефонного фонарика не мог дотянуться до того места. Но Даня видел, что там кто-то стоит. Рядом с большой сосной, которая дотягивалась до самого неба. Он стоял неподвижно и смотрел на Даню. Он ждал. И даже не пытался спрятаться.

Даня напряг кулак.

Толкай башку, а потом бей прямо в челюсть, напомнил Толян в его голове.

Даня сделал шаг и провалился.

Он не смотрел под ноги и наступил на трещину в земле. От неожиданности он заорал. Ему показалось, что он сунул ногу в рот существа, спрятавшегося в земле, и сейчас оно откусит ему стопу или, еще хуже, утащит в свою нору.

Он успел заметить, как тень у дерева метнулась в сторону.

А затем Даня заткнул рот рукой, посмотрел на землю и понял, что никто не жрал его ногу. Он вытащил ее из щели и осмотрелся. Никто на него не набросился.

Но тень около дерева пропала. Значит, кто-то там был. И этот кто-то убежал.

Может быть, это Костя? Может, он не узнал его? И поэтому убегает.

– Костя! – закричал Даня. – Сынок! Это папа!

Голос утонул в лесу. Деревья проглотили его слова.

– Костя!

Даня направился туда, где видел тень. Осмотрел землю. Следов не нашел.

Снова движение справа. Он замер, пригляделся.

Оно пытается меня запутать и напугать. Ничего у него не выйдет.

Даня бросился вправо. Он решил действовать быстро. И на этот раз он смотрел под ноги. И старался пригибаться от веток. Он залез в несколько паутин, он срывал их с лица рукой и снова прыгал от дерева к дереву. Он видел тень то справа, то слева. Но он был уверен, что поймает ее. Его? Оно не сможет убегать вечно. Вот он снова увидел тень за соседним деревом.

Даня бросился вперед, и тут он наткнулся на кое-что интересное. Он остановился.

Он увидел впереди небольшую прореху в лесу, полянку, если можно было так назвать площадку шириной в рост человека, в центре которой торчал большой пень. А на этом пне что-то лежало. Что-то, напоминающее болотную кочку, поросшую травой.

Даня поднял фонарь, и его руки задрожали.

Это была чья-то голова, повернутая к нему затылком. Грязные волосы разметались по пню. По ним ползали муравьи. Голова стояла на пне, как на выставке, или как чурбан, который приготовили, чтобы разрубить колуном.

Даня обратился в камень. Руки вспотели. Кулак дрожал, и если бы пришлось кому-то сейчас влепить в челюсть, Даня бы точно промахнулся.

Он узнал эту голову. Конечно, узнал. Он видел столько раз ее затылок, когда она отворачивалась от него в постели, чтобы написать кому-то эсэмэс. Отворачивалась от него, чтобы выйти из комнаты, кипя от злости, и хлопнуть входной дверью. Отворачивалась от него, когда они ходили по торговому центру, она говорила, что любит делать покупки одна, когда ей никто не мешает. Она отворачивалась от него всегда. И даже сейчас, в смерти, она отвернулась от него.

Я никогда не любила тебя, произнесла она.

Даня чуть не выронил фонарь. Он открыл рот. Слова застыли на языке.

Ты бездельник. Ты зацикленный на одном и том же, как морская свинка в колесе, бежишь и бежишь по кругу и не двигаешься с места. Ты бездарь, ленивый и толстый. Ты ни на что не способен. Только и знаешь, что живешь в своем мире фантазий. Ты как аутист, оторванный от реальности. А у тебя, между прочим, тут, в реальности, есть сын. Но из-за своих дурацких мечтаний ты никогда не умел присмотреть за ним. Помнишь, как однажды ты позволил ему выпить жидкость для разведения краски для волос? Если бы не я, то у нашего Костика уже была бы язва. А ему всего-то было два года тогда. Ты хотел погубить его жизнь с самого рождения. А еще тот случай, когда ты купил испорченный йогурт и начал кормить Костю. Хорошо, что он стал громко реветь, и прибежала я. Ты бы так и накормил его этим дерьмом, если бы не я. А еще, когда я на десять минут оставила вас, чтобы сбегать в магазин, ты уснул, и Костя включил плиту! Я бы не расстроилась, если бы наша квартира сгорела вместе с тобой, лишь бы Костя остался жив. Тебе всегда было плевать на сына. А когда Костя сказал тебе, что у него болит живот, ты проигнорировал его слова, сказал, что завтра все пройдет, помнишь? Помнишь, что из этого вышло? Ты помнишь, чертов говнюк? Я вызывала скорую!

Даню трясло.

Да, он помнил. Она вытащила на поверхность все, ничего не забыла.

Он не претендовал на роль лучшего отца, но оказалось, что он был не просто не лучшим отцом, но даже худшим. Его неотесанность, его безответственность могли бы погубить их сына. И если бы не Катя…

Теперь некому защитить нашего Костика.

В ее голосе появились нотки жалости, она плакала, плакала мертвыми слезами, плакала отрубленной головой. Даня отчетливо видел эту голову в свете тусклого фонаря. И она говорила, повернутая к нему затылком.

Он не видел ее губ и глаз, но если бы увидел, как они шевелятся, то сошел бы с ума.

– Я… – сказал он, а потом вдруг осознал ужас происходящего. Он стоит в темном лесу и говорит с отрубленной головой жены. А что он, собственно, собирался ей сказать?

«Я, я, я»… Только и знаешь ты, что говорить о себе. Ты всегда говорил только о себе. Я устал, я хочу спать, не мешайте, я читаю, я не хочу, я не пойду, я лучше так, я лучше тут… Да пошел ты на хер, эгоистичный мудак! Оставайся один! Ты нам не нужен! Ты не нужен ни мне, ни Косте. Мы уходим от тебя. Я подаю на развод. Слышишь меня, козел? Я ухожу. И Костя будет жить со мной.

Он прикусил губу. Мало ей было умереть, так она еще и бросала его.

– Катя… – сказал он, но не смог продолжить. А что он мог сказать? «Не уходи?» «Я исправлюсь?» Вряд ли это бы помогло.

Я изменяла тебе, сказала она, изменяла с Сергеем, помнишь его? Тот самый, что помогал мне с курсами по ораторскому мастерству. Он хорошо меня поднатаскал в оральном мастерстве, уж поверь. Он приезжал, когда ты был на работе. И он был настоящим виртуозом. Он делал со мной такие штуки, которые у тебя бы и не получились – физической подготовки должной нет. Тебе до него далеко. И знаешь, я даже рада, что умерла, ведь теперь мне не придется терпеть такого нытика, как ты. Тем более, мне кажется, что ты умер намного раньше меня. Сдох, но даже не заметил этого.

– Нет, – сказал Даня, а потом заорал что есть силы: – НЕТ! Заткнись, сука! Заткнись!

Его прорвало. Он не мог больше сдержаться. Он заорал, заревел. Горе хлынуло потоком, как в каюты «Титаника». Он бросился к ней и схватил ее за волосы. Она захохотала.

Дэни, Дэни, Дэни-бой, не возьму тебя с собой.

Ты говнюк, а не отец, отсоси-ка мне конец.

Он бросил ее голову в темноту, попал в ближайшее дерево, и голова отскочила обратно к пню со смачным хрустом. Она упала, и Даня увидел ее мертвое лицо. Оно уставилось на него белыми пустыми глазами. Зрачков не было. А может, они были, но побелели. Даня не мог различить их. Язык распух и торчал наружу, кожа была цвета мела. В носу торчали длинные волосы. И они шевелились. Нет, это были какие-то насекомые. Сороконожки!

Голова молчала. Она просто застыла с мертвой маской на лице и с презрением смотрела на горе-мужа.

А смех звучал и дальше. Только смеялась не голова. Смеялся кто-то в лесу.

Кто-то справа.

Но Даня не мог оторвать взгляда от лица жены.

Вот теперь, только теперь он осознал до конца все, что произошло. Осознал только тогда, когда увидел ее лицо. Тело ничего не значило. Конечно, без него жить нельзя. Но тело – это всего лишь тело. Лицо – вот настоящее доказательство.

Он не узнавал ее. Он понимал, что это Катя. Он видел ее сережки, родинку на щеке, ее морщинки на лбу от ее хмурок, видел дырку в брови, где она когда-то носила пирсинг, еще до работы в банке, но он все равно не узнавал ее. Смерть сделала ее другой.

И тут кто-то коснулся его плеча.

Даня не сразу осознал, что кто-то тронул его. Он продолжал смотреть на мертвую Катю и думать о том, что жизнь на этом эпизоде подошла к своему финалу.

Она сказала, что Костя ушел вместе с ней. Костя покинул его. Означало ли это, что он мертв? Если да, то ради чего же ему тогда жить? Ну уж точно не ради сердечной боли, которая теперь будет с ним до конца дней. Он чувствовал ее. Она присутствовала в этом физическом мире, как черви в глазах трупа, как сок в желудке, как ногти на руках, как моча в пузыре. Так и боль плескалась в его груди, сжимая ее мертвой хваткой, стальными прутьями обвила его сердце. От боли он даже согнулся.

И только после этого понял, что уже продолжительное время на его плече лежит чья-то рука.

Он медленно повернулся.