Читать книгу Шанс. Добро пожаловать в новый мир! - Евгения Липницкая - Страница 14

***

Всё-таки душ – отличный способ привести в порядок не только тело, но и мозги. Пока Оз обрабатывает введённый запрос, посвежевшая после водных процедур я, наскоро запихиваю в себя завтрак, заботливо оставленный для меня кем-то из ассистенток. Золотые всё-таки девчонки, даже не представляю, что бы я без них делала!

Короткая мелодия оповещения и на экране появляются сотни ссылок, а мой верный Оз озвучивает, оставаясь за кадром, откуда-то из виртуального мира, краткое резюме собранных данных.

– Клонирование (от др.-греч. κλών – «веточка, побег, отпрыск») – в самом общем значении – точное воспроизведение какого-либо объекта. Объекты, полученные в результате клонирования, называются клонами. Клонирование человека – методология, заключающаяся в создании эмбриона и последующем выращивании из эмбриона людей, имеющих генотип того или иного индивида, ныне существующего или ранее существовавшего. Термины «клон», «клонирование» первоначально использовались в микробиологии и селекции, после – в генетике, в связи с успехами которой и вошли в общее употребление.

– Оз, дорогой, это я знаю. Что у тебя есть ещё интересного? – нетерпеливо перебиваю я своего помощника и учителя.

Благо, искусственный интеллект не умеет обижаться, а то бы Оз уже давно отказался иметь со мной дело.

– Я предположил, что леди стоит освежить в памяти основные знания. Однако если вы хотите перейти к следующему файлу…

Вот как ему, засранцу виртуальному, удается заставить меня почувствовать себя виноватой?

– Продолжай, Оз, – вздыхаю я в ответ, – Ты прав, память стоит освежить.

– Хорошо, – невозмутимо откликается он, – С вашего позволения, я продолжу. Итак, наиболее успешным из методов клонирования оказался метод «переноса ядра», который использовался ещё Яном Вилмутом и Китом Кэмпбеллом в Рослинском институте, в Шотландии, близ Эдинбурга, в 1996 году для клонирования овцы.

– Так, историю Долли точно можешь пропустить, – распоряжаюсь я.

Оз послушно удаляет несколько десятков ссылок и переходит к следующей части рассказа.

– Используемая в современном мире «технология расщепления эмбриона», хотя и даёт генетически идентичных между собой индивидов, не может обеспечить их абсолютной идентичности с родительским организмом, и поэтому технологией клонирования в точном смысле слова не является, но получившиеся в результате её применения особи все равно называют клонами или «нерождёнными». По сути, этот метод воспроизводит монозиготных близнецов, с тем лишь отличием от этого природного явления, что искусственно зигота делится до пятидесяти раз.

Ничего себе! Пятьдесят совершенно одинаковых лиц разом, даже несмотря на то, что я вчера вечером видела, представить сложно. Да и жутковато, честно говоря… Но главный вопрос, ради которого я, собственно и обратилась к Озу, всё ещё остаётся открытым.

– Оз, мне интересны причины, побудившие общество к созданию клонов. В две тысячи семнадцатом клонирование человека было законодательно запрещено в большинстве стран, так что изменилось?

– Клонирование человека так же находилось под запретом на протяжение последующих тридцати лет, – бесстрастно продолжает свой рассказ Оз, – Этому способствовало, в основном, влияние различных религиозных организаций. Впоследствии, опыты по клонированию человека были разрешены в США, России и Австралии, но все действия учёных ограничивались жёсткими законодательными актами узкой направленности. Все основные эксперименты в этой области проводились в условиях строгой секретности, по большей части, в военных лабораториях. Так же, в исследованиях принимали участие несколько крупных частных корпораций, но основное финансирование получали государственные проекты, заявленные как оборонные. Ещё пять лет потребовалось для достижения более-менее стабильных методов клонирования.

Несмотря на то, что большинство исследований и проектов в этой области начинались как военные, частные корпорации добились в этой сфере куда больших успехов. Широко рекламируя возможности новых программ, они сумели привлечь значительные инвестиции, а также, что намного важнее, утвердить в общественном сознании позитивное отношение к идее клонирования человека. В результате чего, не заставили себя ждать и законодательные изменения по этому вопросу, значительно смягчившие условия для деятельности учёных.

К концу двадцать первого столетия, клонирование начало входить в ряд обычных медицинских практик в центрах планирования семьи. На тот момент, создавать клонов разрешалось только в случае если их будущие родители хотят таким образом воспроизвести одного из членов семьи, чаще всего умирающего ребенка или старшего родственника.

Параллельно проводились эксперименты по клонированию умерших, чьи образцы ДНК, предварительно замороженные, хранились в специальных крио капсулах. Тогда было весьма популярно мнение, о возможности клонов наследовать не только внешние признаки донора ДНК, но и способности, включая интеллект. Сторонники данной теории приводили весьма убедительные аргументы, основным из которых был тот факт, что близнецы имеют семидесятипроцентную корреляцию в интеллекте и пятидесятипроцентную корреляцию в чертах характера. Следовательно, считалось, что клоны будут наследовать интеллектуальные способности донора ДНК как минимум на семьдесят процентов, а возможно и превзойдут их. Таким образом, сторонники данной теории надеялись воспроизвести наиболее значительных и талантливых деятелей в различных областях науки и культуры. В частности, рассматривалась возможность клонировать каждого из Нобелевских лауреатов ради того будущего вклада, который их близнецы могли бы потенциально внести в науку.

Слушая Оза, понимаю – оптимизма его рассказ мне вряд ли прибавит.

Нет, в том, что человечество решило пойти по пути наименьшего сопротивления и просто выращивать новых гениев как грибы, ничего удивительного, как раз нет. Только вот, готова поспорить, вместо Эйнштейна очень скоро решено было вырастить Джордана. Быстрая прибыль всегда будет единственным весомым аргументом для спонсоров любого коммерческого проекта.

– Я так понимаю, затея провалилась?

– Совершенно верно, – подтверждает Оз, – Выяснилось, что полученные особи только в двадцати процентах случаев проявляли склонности к тем же видам деятельности, что и их прототипы. Изначально предполагалось, что различия неизбежны, но никто не думал, насколько они будут разительны.

Оказалось, что клон может иметь те же способности, что и прототип, но не проявлять к свойственным прототипу наклонностям и видам деятельности ни интереса, ни склонности, даже, если его таланты развивать в нужном направлении с раннего возраста. Способностей, обусловленных генетически, недостаточно для того, чтобы определить будущее особи. Огромное влияние на развитие оказывают внешние факторы – среда, общество, условия жизни и многое другое.

Да уж, открытие…

Кем бы стал Линкольн, родись он на двадцать лет позже или на сто лет раньше? Да просто в другой стране и ли у других родителей.

А Ленин? Бетховен? Айвазовский?

Насколько среда влияет на развитие личности?

Странно, что идеалисты-учёные не подумали об этом, создавая свой инкубатор для гениев.

– Тем не менее проект по созданию клонов выдающихся людей не закрыли?

– Многие состоятельные семьи пожелали быть родителями двойников известных людей, поэтому окончательно проект не свернули.

– То есть, вместо гениев на поток поставили звёзд?

– Вы очень образно формулируете, – выдал комплимент электронный разум.

– Оз, скажи, а какие-то ограничения на клонирование определённых личностей были, не считая тех, чья ДНК не сохранилась?

– На клонирование живых людей требовалось их официальное разрешение. Некоторые, популярные на тот момент личности, зарабатывали на продаже своей ДНК миллионы. Кроме того, до сих пор существует запрет на клонирование психически больных и страдающих генетическими заболеваниями, а также серийных убийц, мировых лидеров и диктаторов.

На этих словах я с облегчением выдохнула

Пока я слушала Оза, моё воображение уже нарисовало картину мира, в котором любой обладающий большими деньгами оригинал может родить себе своего кумира. Прямо-таки воочию увидела выводок маленьких Ким Кардашьян, что весело лепят куличики на детской площадке, Джастина Бибера и Саддама Хуссейна, жующих шоколадные батончики, а рядом играющих в войнушки Гитлера с Менсоном или катающихся с горки Сталина и Тэтчер…

Ох, и фантазия у меня! Её бы в мирное русло.

– Однако, вскоре, уже в 2112 году, все масштабные проекты по клонированию человека методом переноса ядра были закрыты, ввиду признания их негуманными, – ровный голос моего электронного преподавателя отвлекает меня от мрачных фантазий, – К тому времени выяснилось, что клонам свойственна низкая продолжительность жизни и слабое здоровье. Большинство из них умирали, едва достигнув двадцатилетия, и страдали множеством болезней, от астмы до артрита. Также, было признано, что клоны в большинстве случаев неустойчивы психически. Некоторые специалисты полагали, что проблемы с психикой у колонов были вызваны тем психологическим давлением, которому они, в большинстве случаев, были подвержены из-за высоких ожиданий общества и родителей, связанных с их врожденными способностями. Кроме того, для родителей клонов их слабость и ранняя смертность почти всегда оказывалась сильной психологической травмой.

Больше всего меня покоробило это «почти. Да, я понимаю, что люди, несмотря на все риски, решившие дать жизнь такому ребёнку и заплатившие круглую сумму за образец звёздной ДНК, в последнюю очередь будут терзаться из-за того, что обрекают живое существо на короткое и довольно мучительное существование, но всё-таки… Речь ведь даже не о щенках и котятах, которых многие так привычно воспринимают в качестве живых игрушек. Впрочем, и к игрушкам можно привязаться.

– Оз, я правильно понимаю, что женщина, решившаяся родить клона, проходила процедуру искусственного оплодотворения?

– Абсолютно верно. Мать клона вынашивала и рожала его как обычного ребенка. Эмбрион выращивался в лабораторных условиях, обычно примерно трое суток. На четвертые сутки развития начинается стадия морулы, именно на этой стадии в организме матери эмбрион попадает из маточной трубы в полость матки. Точно так же, клонированный эмбрион имплантировали в матку женщины, где после он развивался обычным образом. После запрета на свободное клонирование подобные эксперименты проводились только в нескольких закрытых лабораториях, разумеется, с полного согласия участников эксперимента.

С полного согласия, ну конечно… Вынашивать и рожать заведомо обреченного, того, кто всю свою короткую жизнь будет лишь подопытным кроликом, расходным материалом для шлифовки навыков по производству таких же двойников – копий с других, признанных важными. Кем нужно быть, чтобы добровольно согласиться на такое?

Писк коммуникатора заставляет меня подпрыгнуть от неожиданности. Поспешно вытираю внезапно вспотевшие ладони о штаны.

– Приветствую, Ева. Это Мила. Сообщаю вам, что приступаю к дежурству. Если вам что-нибудь понадобится, я к вашим услугам.

– Приветствую, – проглотив горький ком в горле, отвечаю я, – Мне действительно кое-что нужно, Мила. Не беспокойтесь, всего лишь ответ на вопрос!

– Слушаю.

– Что вы думаете о клонах?

Тишина в динамике озадачивает.

Неужели Мила не знает, как ответить? Гудок отбоя красноречиво свидетельствует, что отвечать мне она не хочет. Или не может? Однако если бы эта информация была секретной, как например, о вживленном мне нано чипе, вряд ли Оз смог бы столько всего мне рассказать, да и клонов тогда невозможно было бы встретить в первом попавшемся торговом центре. Что ж, нет, так нет. Вернусь к безотказному и услужливому искусственному интеллекту, он пока ещё ни разу не подводил.

– Оз, а сейчас процесс рождения клонов как происходит?

– В настоящий момент эмбрионы выращиваются в лабораторных условиях в специальных контейнерах, среда которых полностью имитирует естественную. Отсюда происходит второе название искусственно созданных монозиготных клонов – нерождённые. Однако оно не получило столь широкого употребления, как более привычное «клон», в виду того, что большинство современных пар прибегают к такому способу вынашивания младенцев из-за его безопасности для здоровья матери. Например, в случаях, когда женщина не желает рисковать собственным телом, или хочет избежать некоторых внешних изменений, неизбежных в период беременности, а также, если оба родителя мужчины, – объясняет Оз.

Ах, вот оно что! Я-то думала, дело в неблагозвучности, а оказывается, причина – давно изжитый вроде бы шовинизм.

– Оз, спустя много лет, человечество вернулось к клонированию, почему?

– Как я уже упоминал, – заводит свою пластинку виртуальный зануда, – Современный метод расщепления эмбриона не может считаться технологией клонирования в точном смысле слова…

За спиной раздаётся едва слышное шипение открывающейся двери. Инстинктивно жму на паузу, прерывая рассказ Оза, и поворачиваюсь к входу. На пороге Мила.

– А ваши вопросы с каждым разом всё интереснее, – улыбается она.

При виде Милы я чувствую огромное облегчение. Всё-таки живой собеседник куда лучше! При всей своей полезности Оз не способен на эмоции, а есть вещи, излагать которые бесстрастно просто нельзя – они от этого звучат просто ужасно.

Мила закрывает дверь и устраивается рядом со мной, уютно забравшись с ногами в кресло. Рассматривает меня своими невероятными глазами, чуть наклонив голову к правому плечу. Она молчит, но я уже знаю эти её задумчивые паузы, они как проба босой ступнёй воды в реке.

– Ева, откуда вы узнали о клонах? – наконец спрашивает она.

– То есть, мне о них знать не полагается, что ли?!

Мила кусает губы, чтобы не рассмеяться. Интересно, что её так развеселило?

– Полагается, – успокаивающе произносит она, – Однако вы серьёзно опережаете программу, этот пункт в вашем плане лишь через двадцать дней.

– Я просто ввела запрос и…

– Вы не умеете лгать, Ева!

Мила говорит мягко, но я все равно чувствую себя полной дурой. Как им всем удается видеть меня насквозь, ума не приложу.

– Ной?

Она не столько спрашивает, сколько констатирует факт. Вздыхаю и киваю.

– Но он не рассказал деталей?

– Я уже выяснила почти все, что хотела, – пожимаю плечами я, – Кроме того, почему люди вернулись к клонированию. Для чего спустя столько лет, возобновили признанный бесперспективным и негуманным проект?

– Тогда я вам не нужна. Просто дослушайте Оза.

– Возможно, но… Насколько этому рассказу можно будет поверить?

Снова настороженная пауза. Мила смотрит так пристально, будто бы в её силах рассмотреть мои мысли.

– Сами решите, – произносит она, наконец.

Нажимаю кнопку «воспроизвести», и Оз продолжает рассказ.

– … Особи, полученные в результате, по сути, являются монозиготными близнецами и обладают всеми присущими таким близнецам особенностями. Название «клоны», однако, сохранилось, как было сказано выше. Воспроизводство человеческих клонов лабораторным методом возобновилось в 2253 году, по решению Всемирного Совета.

– Причина такого решения известна? – спрашиваю я, покосившись на Милу.

Она одобрительно кивает, значит, вопрос я задала правильный.

– Извините, но в отобранных по вашему запросу данных, эта информация отсутствует. Если хотите, я могу предоставить данные о Всемирном Совете 2253 года, включая протокол заседания и список обсуждаемых вопросов.

Вопросительно смотрю на Милу. Она-то наверняка знает причины, по крайней мере, официально заявленные, но Мила молчит, внимательно разглядывая собственные ногти.

– Оз, пожалуйста, выбери только ту информацию, об этом Совете, которая прямо или косвенно касается клонирования человека.

– В таком случае мне потребуется несколько минут для обработки данных.

– Я подожду.

Подтвердив системе новый запрос, поворачиваюсь к Миле.

– Мне по-прежнему интересно ваше мнение.

– Почему? – в её голосе звучит искреннее удивление.

– Честно говоря, это всё доктор Ной, – вздыхаю я, – Увидев клонов, я назвала их прекрасными, но сам факт их существования показался мне ужасающим, а он сказал, что такая формулировка непременно понравилась бы вам. Так что, его слова натолкнули меня на мысль, что вы для этой темы, возможно, самый подходящий собеседник.

– Значит, вы их видели… Ваш чудесный доктор нарушил все протоколы безопасности и устроил вам прогулку… Хм… Надеюсь, он не потащил вас в «Сферу»?

Отрицательно качаю головой.

– Эпика, – коротко отвечаю я, проигнорировав её слова о безопасности.

– Понятно, – Мила неодобрительно поджимает губы, – Хорошо. Что ещё вы хотите узнать об этих существах? Знаете, Ной ведь был прав, я как генетик, лучше многих могу оценить это ваше определение.

– Генетик?!

Глядя на мои удивлённо округлившиеся глаза, Мила звонко смеётся.

– А вы думали я для красоты по клинике хожу? Да, я ещё не подтвердила статус доктора, не открыла собственную клинику, но только потому, что взялась за дополнительное исследование. Ева, все специалисты, имеющие доступ к вам – профессионалы высокого уровня. Лила, между прочим, прекрасный специалист в сфере криобиологии, вы знали?

– Нет… Честное слово, я даже не догадывалась… Думала, что ассистирующий персонал – это младшие медицинские работники.

– Не в вашем случае.

Вот почему я не радуюсь собственной исключительности? Нет, я понимаю, что мой случай нельзя назвать рядовым, но…

Мила откровенно веселится, глядя на калейдоскоп эмоций, отражающихся на моем лице.

– Неужели вы до сих пор не поняли, Ева? Вас изучают! Тщательно. Подробно. Старательно. Ни в одной другой капсуле не подключены все датчики, в этом просто нет необходимости, всегда подключают те, чьи показания наиболее важны. Каждый ваш вздох фиксируется. Всё имеет значение – биоритмы, эмоциональные реакции, физиологические процессы. Вы не просто феномен, Ева, вы ещё и ценнейший материал для исследований. Самый удивительный эксперимент за последние три столетия, понимаете?

Самое смешное, что все эти слова о феномене и тому подобное, я не раз слышала от Ноя, но только сейчас до меня дошло, что они значат. Я – лабораторная мышь. Вся эта возня с возвращением меня к жизни, весь процесс восстановления, программа реабилитации, моё экспресс-обучение, долгие разговоры по душам в кабинете Ноя, даже вчерашняя прогулка – всё это лишь эксперимент. Каждый мой взгляд, каждая улыбка, каждое слово, всё будет запротоколировано, внесено в отчёт. Реакции объекта, вот как это называется.

Колючие злые слезы бегут по моим щекам.

Мила уже не смеется, смотрит огромными удивлёнными глазами, похоже, она совсем не ожидала подробной реакции.

– Ох, Ева! Я не хотела…

Качаю головой, не в силах произвести хоть слово в ответ, чтобы не разреветься окончательно. Показываю ей сложенные в кольцо большой и указательный пальцы – я в порядке. Запрокинув голову, чтобы слезы перестали бежать по лицу, вытираю нос рукавом. Мила вздыхает, не то с сожалением, не то с досадой, пожимает плечами, но попыток успокоить меня или оправдаться больше не предпринимает. Молча ждёт, когда я приду в норму.

Звук поисковой системы, оповещающий об окончании сбора запрошенных данных, заставляет нас обеих повернуться к экрану.

Поспешно вытираю слезы. Опять глупость! Словно Оз может их увидеть! Уж кому-кому, а ему точно плевать на человеческие проявления эмоций.

Да, с нервной системой у меня явно неладно, реву по пустякам как законченная истеричка. Изучают её, подумаешь! Великая беда случилась! Конечно, изучают. Спасибо, что в лаборатории не оставили – не каждый день им попадаются девицы глубокой заморозки.

Наверное, всё дело в докторе Веге. Точнее в том, что мне хочется думать, будто наши беседы, шутки, споры, смех, совместные обеды и ужины – всё то, что связывает меня с ним помимо этой капсулы, то что так похоже на дружбу – всё это на самом деле, по-настоящему. Мне не хочется верить, что он скрупулёзно заносит в отчёт мои вопросы о его детстве и рассказы о собственном, наши споры о том, что взять на десерт, обсуждения моих любимых книг и фильмов. Не хочется верить, что он подробно записывает для конференции в Атланте наши беседы о человеческом обществе, искусстве и философии, протоколирует шутки, над которыми мы вместе смеялись и описывает, какое лицо у меня было, когда я впервые увидела Мегаполис из окна его кабинета.

Мне очень хочется верить, что в этом мире у меня есть друг. Но мало ли чего мне хочется…

– Сбор данных по вашему запросу окончен, – сообщает Оз, – Резюмировать или вы планируете изучить ссылки самостоятельно?

– Резюмируй, пожалуйста, – гнусавлю я в ответ.

Вот почему я даже плакать нормально не умею?

Как некоторые девушки: огромные глаза влажно блестят, слеза катится по нежной щёчке, трепет мокрых ресниц и всё такое… У меня же, стоит пустить слезу, сразу распухший заложенный нос, глаза-щёлки и всё лицо красными пятнами, будто меня веником по нему били. Наверное, именно поэтому я никогда не умела использовать слёзы, как средство манипуляции. Растрогать кого-либо таким лицом гиблое дело, чего уж там.

– По вашему запросу в повестке дня заседания Всемирного Совета 2253 года прямых отсылок не найдено, – вещает, равнодушный к моим душевным терзаниям Оз, – Однако в протоколе заседания Совета, согласно пунктам 24.4 – разрешение на клонирование человеческих особей, имеется отсылка к пункту 15 повестки дня данного заседания. Так же, упоминание о клонах содержат пункты 28.2, 28.3.

– Оз, не тяни, пожалуйста! Что там говорится?

– Пункт 15 повестки дня заседания Всемирного Совета 2253 года посвящён проблемам размножения. Пункт 24.1 – Постановление о выделении дополнительных средств на лабораторные исследования гамет человека.

Пункт 24.2 Постановление о привлечении к исследованиям ведущих специалистов в области биологии.

Пункт 24.3 Постановление об учреждении закрытого института для исследований и разработок альтернативных методов воспроизводства человеческих ресурсов.

Пункт 24.4 Разрешение на клонирование человеческих особей в рамках программы исследований, учрежденной согласно пункту 24.3.

Пункт 28.2 Коммерческое использование продуктов клонирования.

Пункт 28.3 Возможность использования продуктов клонирования в рамках проекта по урегулированию уровня агрессии граждан Альянса.

– Спасибо, Оз.

Пока я слушала отчёт Оза, слезы высохли. Теперь всё мое внимание сосредоточилось на том, что я узнала за это утро. Что-то не складывается в этой истории, такой простой и логичной на первый взгляд, вот только не пойму, что именно.

– Мила, скажите, что за проблемы размножения заставили Совет действовать таким образом? Насколько я знаю, искусственное оплодотворение применяется по сей день, и дети рождаются здоровые, всё в порядке. Так зачем все эти дополнительные расходы?

Моя собеседница задумчиво теребит серёжку в ухе, словно не знает, с чего начать. Наконец, в свойственной ей манере, отвечает вопросом на вопрос.

– Ева, вы знаете, почему искусственное оплодотворение стало обязательным условием, а не применяется в исключительных случаях, как было когда-то?

– Да, – я с уверенностью повторяю не так давно заученные факты, – Это позволяет получить здоровое потомство и заодно контролировать рождаемость. К такому методу пришлось прибегнуть, чтобы решить проблему перенаселения, плюс, это позволило избавиться от ряда наследственных заболеваний, раньше считавшихся неизлечимыми.

– Примерно так всё и обстояло, – кивает Мила, – По крайней мере, в этом уверено большинство людей.

– А на самом деле?

– На самом деле, как обычно бывает, всё несколько запутаннее. Иногда, пытаясь решить одну проблему, мы получаем другую, гораздо сложнее. Но не об этом сейчас речь… Вам знакомо понятие «перенаселение», но представляете ли вы, с чем боролись генетики на самом деле?

Вспоминаю бесконечные пробки, толчею в метро, потом виденные мной новостные сюжеты из стран Третьего мира и, наконец, видеозаписи из архивов Оза.

– Да, знаю, – уверенно заявляю я.

– То, что вы видели в две тысячи семнадцатом, не идёт ни в какое сравнение с ужасом, в котором существовали люди лет так полтораста спустя.

– Я смотрела видео.

До сих пор мурашки по коже, когда их вспоминаю.

Человеческий муравейник посреди безжизненной пустыни. Прохожие в респираторах, небо, на котором не видно солнца из-за смога, сизый воздух, почти не пригодный для дыхания и песчаные бури, заносившие целые города за считанные часы. Людям не хватало ни пространства, ни кислорода. Инфекции, несмотря на все достижения медицины, распространялись подобно лестным пожарам, выкашивая целые кварталы, как чума в средние века.

В таких условиях жизни быстро нарушались социальные связи и порядки, напряжение и недоброжелательность нарастали до предела, превращая социум из небольшого объединения в конгломерат, единство которого было обеспечено лишь структурой вертикальной власти и силовыми структурами. А они, как показала история, справлялись неважно.

– Как вы, должно быть, помните из курса истории, как раз в это время генетика вышла на новый уровень.

– Помню, но, если честно, до сих пор не совсем понимаю, как это случилось.

Мила морщит носик, но принимается рассказывать.

– Сначала, ещё в ваше время, в центрах рождаемости врачи изучали эмбрионы пар, прибегавших к экстракорпоральному оплодотворению. Чаще всего, тех, у которых раньше рождались нездоровые дети, например, с синдромом Дауна. Это делалось целью отбора здоровых эмбрионов. Вскоре, родители уже имели возможность выбрать пол будущего ребенка. Но потом, с развитием технологий, все изменилось. Генетики начали заниматься тем, чем раньше занимались косметологи и пластические хирурги, стали делать людей красивее. Как и все учёные, они предпочли масштабный проект – был основан Международный Центр Репродуктивной Поддержки.

– То есть туда обращались родители, чья внешность была отшлифована пластической хирургией, если хотели получить детей, похожих на них после апгрейда, а не до?

– Совершенно верно, – подтверждает Мила.

До меня, наконец, начинает доходить.

– То есть в этих Центрах Репродуктивной Поддержки детей просто собирали как конструктор?

– Почему собирали? Центр Репродуктивной Поддержки до сих пор существует в каждом городе, а самый крупный в Альянсе «Общемировой ЦРП» находится в Атланте. Можно прийти туда и выбрать себе будущего ребенка по миллиону параметров: пол, рост, вес, цвет волос, склонности, IQ, память – всё что угодно. Схема довольно проста. Генетический тест одинаков у людей на 99,9 процентов, а в оставшемся небольшом отрезке и зашифрованы все индивидуальные различия: цвет кожи, глаз и волос, предрасположенность к болезням, особенности характера, способности и таланты. Именно этот участок генетики подвергают небольшой коррекции, в зависимости от пожеланий будущих родителей. Проводя заранее селекцию эмбрионов, можно получить любой желаемый результат.

Даже не знаю, как на это реагировать. С одной стороны, это прекрасная возможность для будущих родителей, с другой – напоминает человеческое бистро. Жутковато… Зато, теперь мне понятно, почему спустя двести лет, все выглядят потрясающе и похожи друг на друга, как родные братья и сёстры.

– Как только метод был разрешен, начались изменения. Родители с удовольствием покупали генетические показатели своим детям, чтобы их потомки были наилучшими, чтобы лучше конкурировали друг с другом.

Да уж, ярмарка красоты и талантов! Никогда не относила себя к консерваторам, но… Чёрт возьми, это ведь чистой воды евгеника!

– Сперва, некоторым, консервативно настроенным гражданам, это казалось весьма опасным, но на практике, послужило толчком к мощному и очень быстрому развитию человека, как вида с высокой жизнеспособностью.

Кажется, у меня сейчас будет взрыв мозга. А ведь все это я уже знала, если подумать, ведь Оз предоставил мне всю информацию за пропущенный мной отрезок времени. Только вот, в различных источниках одни и те же факты часто выглядят совершенно по-разному. То, что показывает Оз – победа интеллекта, ноократия, парламентарная система власти, высочайший уровень науки и образования – напоминает рекламный буклет пятизвёздочного отеля, но стоит только вспомнить Нижний Уровень, некоторые рассказы Ноя, холодный взгляд Алиссии Барот или вот, откровения Милы по поводу этих Центров Репродуктивной Поддержки, как глянцевый образ прекрасного нового мира теряет свой блеск.

Поёжившись, я продолжаю расспросы.

– Мила, так что с проблемой размножения?

– Всё просто, – небрежно машет рукой она, – В самом начале этой программы учёным и политикам часто приходилось идти на крайние меры, но так или иначе, результат был достигнут. Правда, через несколько десятков лет, когда контроль рождаемости перестал быть таким жёстким и Совет снял ограничения на естественное зачатие, люди столкнулись с проблемой – только у двадцати пар из сотни беременность наступала естественным образом. Через пятьдесят лет этот показатель понизился до десяти пар на сотню. Сейчас естественное оплодотворение почти невозможно, примерно трое из ста младенцев могут быть зачаты естественным образом, однако большинство из таких беременностей заканчивается выкидышами.

До сих пор не выяснено точно, с чем связано это явление, но с каждым поколением, количество вырабатываемых организмами людей гамет неуклонно снижается. Мои родители, например, потратили около двенадцати лет на получение жизнеспособного эмбриона. Я сдаю пункции фолликулов с момента полового созревания, то есть уже более девяти лет. Разумеется, предварительно проходит гормональная стимуляция овуляции. На данный момент в крио капсуле ЦРП хранятся две мои замороженные яйцеклетки, но нужно ещё хотя бы раз попытаться, прежде чем приступать к оплодотворению, должна быть страховка.

– О… Мне жаль, Мила… Очень жаль.

– Да бросьте, – усмехается она в ответ, – Будь моя воля, думаете я тратила бы на это время?

На несколько долгих минут в капсуле повисает тишина. Мы с Милой старательно разглядываем каждая свою стену. Она первая прерывает затянувшееся молчание.

– Ирония в том, что клонирование не поможет и не могло помочь. Клоны стерильны. Абсолютно. Участники Совета отлично это знали, когда давали добро на их разведение, больше того, это стало одним из главных условий для всех лабораторий, производящих нерождённых.

– Как? – недоумеваю я, – То есть, клоны не выход? Не понимаю, зачем тогда они разрешили это?

– Клоны не выход, – вздыхает Мила, – Они лишь ресурс. Те, что вы видели в «Эпике», по сути своей, не более чем живые манекены. Не знаю, как вышло, что вы попали именно на показ Викки, но надеюсь, это лишь нелепая случайность. Совпадение. Живые модели уже давным-давно не участвуют в таких шоу, есть варианты куда проще и дешевле – голографические проекции, например, или виртуальные. Викки не столько дизайнер, сколько общественный деятель, знаменитая своими странными идеями, одна из которых, что клоны должны быть приравнены к гражданам Альянса и признаны как члены общества. Этот её перформанс, свидетелем которого вы стали в «Эпике», обсуждает сейчас весь Мегаполис.

– Не признаются? Но, постойте, зачем они тогда?! Рабочая сила?

– Клоны – не члены общества, не решение проблемы размножения и даже не рабочая сила. Они продукт производства, Ева. Достаточно полезный и достаточно прибыльный, чтобы продолжить их создавать, но не настолько, чтобы признать их равными. Как вы думаете корпорации вроде «Барот Фарм» обходят запрет на эксперименты с участием людей?

Мне становится не по себе.

– Я думала, они платят добровольцам. Всегда ведь есть отчаявшиеся.

– Ни один гражданин Альянса, каким бы отчаянным ни было его положение, не пойдёт добровольно в подобное учреждение как подопытный. Существует практика направлять для исследований некоторых, совершивших особо тяжкие проступки, преступников, но, как вы понимаете, этот источник может дать гораздо меньше материала, чем требуется. Клоны же, созданные в лаборатории на средства корпорации, фактически являются её собственностью, продуктом, если хотите. К тому же, они намного удобнее, поскольку в них можно ещё на стадии селекции заложить все необходимые для дальнейшей работы параметры.

– Например, врождённые заболевания? – озвучиваю я свою жуткую догадку.

Мила, молча, кивает в ответ.

– Но это же бесчеловечно!

– Увы, кроме вас, да ещё Викки, никто так не думает, – качает головой она, – Для остальных, клоны расходный материал или живые игрушки, не более.

– Игрушки?

Мила снова вздыхает, на этот раз с явной досадой. Похоже, ей начинает надоедать этот разговор.

– Вы же слышали Оза, пункт 28.2… Корпорации нередко продают свою продукцию, Ева. В некоторых увеселительных заведениях, например, их детища пользуются немалым спросом.

Чувствую, как кровь отливает от лица. Перед глазами всплывают черты вчерашних знакомых, спутниц Улисса Ларса, одинаковые лица и тела, синхронные движения и предельно откровенные наряды. Вряд ли заведения, подобные тому, откуда привёл девушек Улисс, покупают живой товар, чтобы посетителям было с кем составить партию в шахматы.

– Помните, «использование продуктов клонирования в рамках проекта по урегулированию уровня агрессии»? – подтверждает мои догадки Мила, – Это те самые заведения, что приобретают продукты генетических лабораторий. Они предоставляют гражданам Альянса возможность потакать своим порокам без вреда для других членов общества.

Видимо, на моём лице ясно написано, что я думаю относительно подобных методов «урегулирования». Извечная проблема выбора между интересами общества и индивидуума, между интересами своими и постороннего. Клоны не только не являются субъектами права, они, судя по всему, в глазах их создателей, низшие существа, ресурс, как выразилась Мила. Поэтому граждане Альянса не ограничивают себя по отношению к ним нормами морали и этики.

– Ева, вы должны мне кое-что пообещать, – понижает голос Мила.

Её слова отвлекают меня от мыслей о нелёгкой доле клонов.

– Что именно? – Я тоже невольно перехожу на шёпот.

– Притворитесь, будто вы всего этого не знаете. В любом разговоре, в любом месте, с любым, – она с нажимом произносит это слово, – Собеседником. Хорошо?

– Это что большая тайна?

– Нет, но для вас будет лучше, если ваша осведомлённость останется вашим маленьким секретом. Ной убежден, что вы простодушны и не умеете лгать, но, думаю, он плохо знает женщин. Вы сможете, если захотите.

– И зачем мне это?

– Затем, что вам лучше выглядеть той, кем вас считают – простоватой, не слишком образованной наивной девушкой из прошлого. Для вас окружающий мир – фантастика, ставшая реальностью. Мой вам совет, не разрушайте этот образ в глазах окружающих, он вас не раз выручит. Особенно если учесть, что вам не избежать общения с особами, вроде леди Барот и Эрика Вега. Поверьте, для вас же будет лучше, если они будут считать вас недостойной их пристального внимания. И ещё, не принимайте слишком близко к сердцу всё то, что я вам рассказала сейчас о клонах, о них есть, кому позаботиться. Забудьте и живите своей жизнью.

С одним я согласна – внимание Алиссии Барот мне привлекать совершенно не хочется, равно как и прочих хозяев жизни этого мира. Не знаю, с чего Мила взялась раздавать мне советы, но сказанное ею я на ус намотаю. На всякий случай.

– Спасибо, Мила, я учту ваши рекомендации.

Она в ответ только усмехается.

Когда дверь капсулы уже закрылась за Милой, я, чувствуя себя совершенно обессиленной, вытягиваюсь на кровати.

Забыть и жить своей жизнью, сказала мне леди Мор.

Это тяжело и неприятно, но, что я могу сделать? Выступить в одиночку против власти многомиллионных корпораций? У меня даже одежды своей нет, не говоря уж о знаниях, связях и возможностях в этом мире. Приходится признать, что Мила права.

Я хотела получить ответы на свои вопросы, что ж, я их получила. Следовало ожидать, что они мне не понравятся, но, когда это меня останавливало?