Читать книгу Ургол - Евгения Монастырская - Страница 5

– Привет! приходилось ли Вам кастрировать? Что отрезают при кастрации член или яички?

– Яички.

– Вы могли бы отрезать их?

– А кому это нужно – коту или человеку?

– Человеку. Мне.

– И какова мотивация?

– Хочу быть евнухом.

– Бывает)))

– Это плохо?

– Отчего ж… у каждого свои тараканы.

Евгения еще раз вгляделась в фотографию симпатичного юноши, и удалила переписку, отправив эксцентричного собеседника в черный список.

Уже пару лет она обитала на сайте знакомств, плескалась в виртуальных волнах, ловя комплименты, вожделенные вздохи, бесчисленные разнообразные предложения мужчин и женщин. Кто-то слагал ее прекрасные глазам, длинные бездарные вирши. Иные желали подчиняться и терпеть унижения. Транссексуал, изменивший пол и ставший женщиной, пространно размышлял о ничтожестве мужчин. Красивый стройный парень искал жену, которая, как он сообщал в подробном послании, сделала бы из него комнатного бытового раба. Он был готов стирать, убирать, готовить, встречать после работы, снимать обувь и делать массаж каждого пальчика. А за провинности получать пощечины. Интересно, сколько пощечин он готов стерпеть? – хищно улыбаясь, думала Евгения. Но этот юноша, с жаждой кастрации, пожалуй, переплюнул всех.

Королевством Кривых Зеркал, – так называла она этот забавный сайт знакомств. Ей нравилось наблюдать, как люди проявляются через текст, и казалось, сквозь светящиеся строчки проглядывает характер, мерцают мечты, проступает боль, шевелится страх. Иногда находились достойные умные собеседники. Попадались открытые теплые люди, и она грелась, нежилась в их словах, отдавая частичку своего тепла. Нередко приходилось выслушивать длинные слезные истории.

Это был ее личный бестиарий, шутовской карнавал, тайный мир с говорящими человечками, который можно было выключить в любой момент. Она лакомилась виртуальным варевом людских страстей, надежд, желаний. И временами казалось, сайт пульсирует вожделением, истекает похотью, набухает как головка члена, эякулирует. Она с удивлением рассматривала невиданных насекомых, ползающих по виртуальной вселенной, будто энтомолог изучающий фауну нового континента.

Утром обитатели виртуального мира снимали маски, чистили зубы, гладко брили подбородки, красили ресницы, и, спрыснув шею туалетной водой, вливались в безликую толпу, текущую в офисы.

Временами сквозь сонмы хищных гарпий, сладкоголосых сирен и похотливых сатиров она видела небо, – огромное, чистое, светлое.

Она считала себя неисправимым идеалистом и одновременно махровым циником: верила в любовь и, издеваясь, хохотала над ее быстротечностью.

Любовь – как новогодняя живая елка, думала Евгения. Сначала ее тщательно выбирают, торжественно ставят на видное почетное место. Позже начинают священнодействовать, открывают святая святых – сундуки с сокровищами – коробки с игрушками, и бережно преподносят пахучей красавице блестящие дары. Наряжают со вкусом, не торопясь, отступая на шаг, любуясь, добавляя новые детали. Щедро осыпают золотым дождем, окутывают мерцающими огоньками. И вот она сказка – во всей красе. И, кажется, – так будет всегда! Она центр мироздания, главная фигура для собравшихся вокруг нее в новогоднюю ночь счастливых людей.

После праздника, она еще стоит, неделю или две, робко роняя иголки, вызывая легкое недовольство домочадцев. Потом начинает мозолить глаза, мешать. И, наконец, грубо, не церемонясь, с нее срывают игрушки вместе с обильно сыплющейся хвоей. Разоблачают.

Ушло наваждение, растаяла сказка. Ее труп волокут на помойку, оставляя среди зловония, тления. И лишь кошки и крысы – ее последние свидетели, разгребающие мусорные баки в поисках еды, недоуменно принюхиваются к безобразно облысевшим веткам.

Такова жизнь! – внутренне хохотала Евгения. Было чувство – будто ее обманули. Карнавал жизни восхищал – жуткий, интригующий, великолепный. И одновременно пугал до потери сознания – не за что ухватиться и зыбкая почва уходит из-под ног.

В любви наступает время, когда любимый срывает маску, показывая истинное лицо – острые клыки, бездонные провалы глазниц. Сострадательная, нежная, убаюкивающая любовь, оборачивается безобразной, визгливо хохочущей старухой, тянущей к твоему горлу сухие длинные пальцы.

Евгения бежала от постоянства, панически боясь привычки. Никогда не хотела создать семью. «Тихая семейная гавань» – представлялась очередным миражем, жестоким обманом.

– В любви прекрасно лишь начало… – шептала, прикрыв глаза, вспоминая…

За три года на сайте она встретила двух мужчин. С одним разошлась давно, с другим расставалась сейчас – мучительно, неохотно, нелепо.

Вспомнила их первые свидания – упоительное открытие новой вселенной: каждый взгляд, жест, поворот головы, слово – были исполнены тайного смысла, волновали. Сводящее с ума проникновение в другого человека – потрясающее путешествие, которое только может случиться. И когда Саша первый раз поцеловал ее в кафе, мир взорвался у нее под ногами.

Они понимали друг друга с полуслова. Казалось, их связь глубока, талантлива, неповторима. Хотели создать семью, съехаться, и Евгения согласилась, решив, что Саша именно тот, единственный человек, которого она искала всю жизнь. Но где-то на задворках сознания клюнуло – так думаешь, каждый раз, находясь под гипнозом новой влюбленности.

Позже вкралось опасение – семейная жизнь превратит их в двух зомби, тихо шаркающих тапками по квартире, ощущающих рядом шевеление другого человеческого тела, порождающее иллюзию, что ты не одинок. В живое пространство отношений неслышной тенью прокрадется Ее Величество Привычка. И не церемонясь, наглухо запечатает в душном мирке. Они будут проходить сквозь друг друга, не замечая. И всю жизнь вспоминать тот, самый первый поцелуй в кафе.

А если случиться, вконец наскучат друг другу, то разойдутся без стенаний и слез. Слепо вынесут свою новогоднюю елку на помойку.

Уже сейчас их отношения стали мельчать, вянуть, вырождаться, обрастая отвратительным комом взаимных обвинений, упреков, непонимания. Ушла легкость, сморщилась красота.

Она ждала его звонка, но знала, сегодня вечером он не позвонит. Днем приключилась безобразная ссора, после которой голова наполнилась свинцовой не проходящей болью. Уже давно Саша взял привычку смеяться в ответ на ее слезы, бежать от ее истерик. Ее ощущение надвигающейся трагедии, он принимал за каприз непослушного ребенка, эмоциональные судороги невротика. И становился чужим, далеким. Она надолго замыкалась в себе.

Евгения открыла в папке «проза» роман, начатый месяц назад. Когда только приступила, ее трясло от возбуждения, как скаковую лошадь на старте. Яркие, выпуклые образы теснились в голове, выплескивались на лист. Теперь текст застыл, будто его закатали в асфальт; слова, казалось, издевались над ней, не желая складываться в предложения. Идеи, мысли, которые так долго, трепетно вынашивала, рассыпались, превращаясь в труху, бесследно исчезали, оставляя звенящую пустоту в голове.

Невыносимо хотелось куда-нибудь скрыться – в другой город, в другую страну. Хотя бы в пространство своего ускользающего романа. Жизнь замечательна. А ее существование бездарно. В любви, в творчестве – провалы. Она почувствовала отвращение и к себе, и к этому дню, и к роману, застывшему неподъемной глыбой. И к своей агонизирующей любви.

– В другой мир, – шепнула, странно улыбнувшись.

Потянулась за упаковкой снотворного, нежно погладила картонную коробочку пальцами. Не время еще…

Вдруг скайп выдал сообщение: «Любимая, приезжай завтра. Я тебя буду ждать, пожалуйста!»

Не ответила. Она не приедет, нет сил, желания. После каждого скандала чувствовала себя эмоционально выпотрошенной, будто избитой.

Выключила ноутбук. Глянула в окно. Ночной воздух был теплым и неподвижным, ни ветерка, ни капли прохлады. Конец августа в Москве в этом году был невыносимо жарким.

Ворчащий холодильник, дернувшись, замер. И в наступившей тишине вдруг почудилось – надвигается что-то жуткое, огромное, желающее поглотить ее, уничтожить. Возникло ощущение, – она нарушила какие-то правила игры. И почему-то, – и эта мысль не давала ей покоя, – предчувствие грядущей катастрофы непостижимым образом было связанно с ее недописанным романом.

– Что происходит? – шепнула Евгения.

Ночь ответила смрадом засыпающего города.

Она задрожала, закрыла глаза. На внутренней стороне век, в кровавом пульсирующем мареве, привиделась огромная оскалившаяся морда рыжей собаки.