Читать книгу Ургол - Евгения Монастырская - Страница 7

Этой ночью Евгению опять мучил навязчивый сон. Она сидит перед ноутбуком, и, напрягая глаза, вчитывается в роман. Пытается набирать строчки, но буквы дрожат, корчатся, превращаются в маленьких быстрых жучков. Расползаются по монитору, выделывая причудливые зигзаги, и сыплются с виртуального листа прямо на клавиатуру. Цепляясь за подушечки пальцев, бегут по ее ладоням. Она смахивает их, давит, – на руках остаются черные мокрые кляксы. Но проворные жучки успевают забраться под рукава кофты, царапают кожу жесткими лапками. Добираются до ее шеи, ползут по лицу, она размазывает их мягкие тельца по щекам, но они лезут в глаза, забивают рот, ноздри. Она давится ими, они хрустят на зубах, лопаются во рту, оставляя гнилостный вкус. Она задыхается, ее горло кишит колючими жуками-буквами.

Евгения проснулась в поту. В животе что-то булькало, дрожало. Придерживаясь рукой за стену, прошла в ванную. Пустила струю воды, умыла лицо, долго поласкала рот, стараясь смыть привкус гнили, плесени.

Подошла к столу, включила ноутбук. Открыла последнюю страницу романа. Всмотрелась в текст. Буквы не двигались. Казалось, они затаились, готовые в любую минуту атаковать. Зло усмехнулась. Она уже ненавидела свой текст. И ненависть эта, похоже, была взаимной. На мгновенье захотелось нажать кнопку delete. Но удержалась. Все-таки месяц трудов, груда исписанной виртуальной бумаги.

– Всегда могу отправить тебя в корзину… – прошипела в текст, приблизив дрожащие губы к монитору – ты слышишь меня, слышишь?

Сердце колотилось, она слегка задыхалась.

– Так что не кусайся. Будь паинькой… будь паинькой, если хочешь остаться в живых.

Ей вдруг захотелось укусить свой текст, сделать ему больно, отомстить.

Выключила ноут, поплелась в постель. Это просто творческий кризис… просто… зарылась тяжелой головой в подушку.

Но заснуть не удалось. Почему-то вдруг вспоминала тех, кого любила. Ее память изранена, – сжала голову руками. «Интересно, у всех так?» – хмыкнула, ухватила зубами кончик подушки. После каждого ушедшего человека, оставались вспоминания, сотканные из кусочков нежности. Голоса, разговоры, откровения, поступки, прикосновения, взгляды… Крошечные кусочки нежности… они шевелились расплющенными птицами, по которым проехались шины машин, они еще жили, дышали, кровоточили, мучились… открывали клювы в беззвучном крике. Невозможно вернуться к тем людям, к тем дням, словам, открыть те двери… невозможно.

Наконец, задремала.

Ей снилось, она входит в огромный зал с мясными рядами. С ужасом понимая – это пространство ее памяти. Каждое воспоминание – освежеванная туша. Покупателей нет, лишь продавцы – мясники, в забрызганных кровью халатах с топорами в мускулистых руках. Она медленно обходит зал, ступая по желтому кафелю, и шаги гулко разносятся в огромном павильоне. Отрубленные свиные головы, с посиневшими рылами, разложены на лотках, подвешенные на крюках телячьи туши покачиваются, блестят влажной плотью. Продавцы молчаливы, глаза мутные, застывшие, на лицах змеятся едва уловимые улыбки. Они указывают на товар, манят руками.

Она видит наваленных на металлический прилавок освежеванных кроликов, которым почему-то оставили головы и из глазниц таращатся мертвые, подернутые пленкой глаза. На картонной табличке, воткнутой в тушку, небрежно нацарапано синими чернилами: «Детство. 300 руб. кг».

«Это воспоминания моего детства» – ее сотрясает внутренний истерический хохот. И тут одна тушка вдруг содрогается, сучит лапками, подергивает головой. Мертвый кролик открывает окровавленный рот и верещит, хрипло, жалобно, тоненько и тянет к ней свои лапки – обрубки, а глаза начинают бешено вращаться, вылезая из орбит. Не спеша, в развалку подходит продавец, жмуря сонные глаза, зажимает огромной рукой визжащее рыльце и обрушивает на голову кролика обух топора. Раздается хруст. Тушка дергается, затихает.

И она бежит, мечется по бесконечным мясным рядам в поисках выхода. И вдруг на одном прилавке замечает большие куски сочащейся кровью вырезки и табличку с крупными буквами: «Роман».

По красному мясу вяло ползают крупные зеленые мухи и маленькие жучки, похожие на печатные буквы. Она подходит ближе, хочет смахнуть насекомых. И видит застывшую в двух шагах рыжую собаку с вздыбленной на загривке шерстью. Из приоткрытой пасти доносится тихое рычание. Собака встает на задние лапы, и, положив передние на прилавок, вгрызается в мясо. Давясь, заглатывает большие куски, урчит, пофыркивает.

«Она пожирает мой роман!» – удивляется Евгения.

– Не смей! – и, вцепившись в загривок собаки, пытается оттащить…

И просыпается.

Дрожащей рукой нащупала выключатель. Поморщилась от вспыхнувшего света. Долго лежала, не шевелясь, скованная ужасом, уставившись в потолок. Казалось, ей предстоит разгадать странный жуткий ребус. Распутать чью-то жестокую игру, в которую она оказалась втянутой, помимо своей воли.