Читать книгу Ургол - Евгения Монастырская - Страница 6

Мариголь с трудом приоткрыла веки. Над ней, обдавая невыносимым смрадом, нависло серое лицо, вяло помаргивая глазами – щелями. Девушка дернулась. «Ургол! Она попала в страну ургол!» И зажмурившись, сжалась в комок, резко подтянув ноги к животу, и, прижав подбородок к груди, накрыла голову руками. Ужас ледяными струйками растекался по телу. Ее парализовало. Больше не было сил бороться. Лишь бы это произошло быстро. Быстро! Сейчас он присосется к ней. Вылакает. Высосет.

– Очнулась, наконец, – прохрипело существо, изобразив потрескавшимися губами подобие улыбки.

И отведя руки от лица, Мариголь увидела женщину неопределенных лет, с короткими сальными волосами. Помятое, припухшее лицо добродушно кивнуло. Левый глаз заплыл огромным сиреневым синяком. На ней была мужская клетчатая рубаха и синие, заляпанные грязью штаны. Пахло от нее отвратно.

– Где я? – попыталась подняться, но тело ломило, выкручивало, и она вновь откинулась на какое-то тряпье, служившее подстилкой.

– А где бы ты хотела быть, детка? – хохотнула незнакомка.

– Я… где… – потерла пальцами раскалывающуюся голову, – я думала, вы… ургол.

– Это твой дружок что ль? Хлебнули вчера лишнего? – женщина подмигнула здоровым глазом.

Мариголь огляделась, – маленькая полутемная каморка, под потолком крошечное пыльное оконце, из которого лился тусклый свет и доносился странный гул. Вдоль стен стояли метлы, ведра, валялось тряпье. В углу притулился небольшой столик, заставленный бутылками и кружками.

Над столом висел изображенный на бумаге, обтрепанный по краям поясной портрет молодой женщины. Длинные волосы обрамляли благородное лицо с высоким чистым лбом. В глазах плясали хитрые огоньки. Но самое непостижимое, заключалось в завораживающей улыбке незнакомки, – казалось, в уголках ее губ притаилась неразгаданная тайна.

«Чулан или людская» – догадалась Мариголь.

И осторожно спросила:

– Скажите уважаемая, чей это замок? Где я?

– Замок! – фыркнула женщина, и представилась, – я Люсек.

– Мариголь, баронесса фон Лимистонг, – и чинно наклонила голову.

– Баронесса! – Люсек затряслась рыхлым телом, загоготала, схватившись за толстый, прыгающий, нависший над брюками живот, – ну а я Королева английская!

Королева… это вряд ли, досадуя, подумала Мариголь. Отчего так странно шутит эта женщина? Или… может быть она королева в изгнании? Прячется от врагов, загримировавшись и приняв вид простолюдинки?

Наконец, успокоившись, Люсек подошла к столу, плеснула в жестяные кружки бесцветной жидкости, выудила из банки два соленых огурца.

– Выпить хошь? Может, полегчает, в себя придешь…

– Благодарю, – Мариголь приняла металлическую кружку, понюхала содержимое, поморщилась от едкого запаха.

– Накось закусь, – Люсек протянула огурец.

Женщина чокнулась, и, опрокинув, крякнула, шумно захрустев огурцом. Вновь наполнила свою кружку.

– Скажите, это ваша госпожа? Мы в ее владениях? – Мариголь кивнула на портрет над столом.

– Госпожа? – Люсек обернулась, – да уж умерла давно госпожа! Не узнаешь что ль? Джокондушка это наша, любимица всенародная. Все лыбится и лыбится… и все ей нипочем! А ты что не пьешь, дочка? Ну и ладно…

И она и чокнулась с портретом загадочной незнакомки:

– Давай Лизонька! Что б век нам всем так лыбиться!

Выпила, хохотнула, шмякнув пустой кружкой об стол.

– А ты это… – пристально посмотрела на Мариголь, – не знаешь Джоконду, что ль? Память отшибло? И баронессой себя называешь…

Люсек опустилась рядом, понизила голос:

– Из психушки сбежала?

– Наверное, – грустно ответила Мариголь, не вполне понимая значение слова «психушка», но решив до поры не выдавать себя. Надо было осмотреться в этом странном, незнакомом мире, понять в какое же королевство она попала.

Ее тревожил странный гул, доносившийся снаружи.

– Скажите Люсек, а в окрестностях нет чудовищ? – вспомнила она слова Совгора, о том, что дыра ведет в мир населенный чудищами.

– Кроме ментов, нет, – откликнулась женщина, деловито подливая себе уже третью порцию, – бывает, так лютуют, суки! Вот неделю назад Ваську Самарского так отделали, чуть кости не переломали. Пару дней отлеживался, охал. Лучше им не попадаться, дочка. Паспорт то у тебя есть?

– Нет! – сокрушенно ответила Мариголь, понимая, что в конец запуталась.

– Ща Марфа придет. И мы пойдем.

– Какая Марфа?

– Дворничиха наша вокзальная. Ой, добрая женщина! Зимой пускает нас сюда погреться. Это она тебя утром нашла и приволокла в подсобку. Ты лежала у стены, она уж подумала, мертвая.

Мариголь поежилась. В этот момент дверь со скрипом распахнулась, и на пороге возникла огромная фигура, облаченная в синий халат. Широколицая рябая женщина улыбалась.

– Ожила наша красавица, – пританцовывая, пропела уже не трезвая Люсек, и заговорчески подмигнула, – из психушки она, безумная… вон, даже Джокондушку не признала.

И расхохоталась.

– Ладно, по тише тут. Сейчас начальство с обходом пойдет, – отозвалась дворничиха.

– Пойдем баронесса, познакомлю с нашими, – Люсек вцепилась в руку Мариголь и поволокла ее к двери.

– Опять все выхлебала, шельма, – беззлобно крикнула вслед дворничиха, позвякивая пустыми бутылками.

Выйдя из дворницкой, Мариголь на мгновенье оглохла от страшного, непривычного грохота. Воздух был наполнен гарью, будто после пожара. Огромная разноцветная толпа странно одетых людей беспорядочно металась взад вперед, нагруженная баулами и тюками. Многие держали во рту белые дымящиеся палочки. Другие, зажав что-то в руке, разговаривали сами с собой, энергично размахивая руками, иногда повышая голос и крича. По улице мчался непрерывный поток самодвижущихся ревущих карет немыслимых форм и расцветок. От обилия впечатлений у Мариголь закружилась голова, и она чуть было не села прямо на мостовую.

– Идем баронесса, идем, – дергала руку Люсек.

Вдруг впереди вырос высокий замок с красной башней, увенчанной взмывающим в небо остроконечным шпилем, на конце которого восседал золотой дракон с закрученным хвостом и тонкими изящными крыльями. Арочные окна замка украшала богатая лепнина. Мариголь поразили башенные часы – на огромном голубом циферблате сияли искусно выполненные из золота загадочные мифические существа.

По сравнению с этим великолепием ее собственный замок, показался ей убогим, серым, неказистым. Люди толпой входили и выходили из огромных ворот. У Мариголь затеплилась надежда.

– Скажите Люсек, чей это замок? Здесь живет ваш король? Я хочу быть представлена Его Величеству! Мне надо! Немедленно! – она резко остановилась, в голосе прозвучали властные нотки.

Люсек озадаченно уставилась на нее. Пожевала вспухшие потрескавшиеся губы.

– Это наш Казанский вокзал, детка. Ты явно не местная. И хватит нести чушь! – и поволокла Мариголь дальше.

– Я баронесса фон Лимистонг! Я имею право… быть представленной… – упираясь, Мариголь почти кричала, вырывая руку, – пусти меня! Тебя выпорют, простолюдинка!

Люсек приблизила лицо, обдав водочными парами, и неторопливо, внятно, почти по слогам, объясняя, будто малому ребенку, отчеканила:

– Послушай деточка, если ты не хочешь, чтобы на тебя обратили внимание менты… а ведь они вернут, обязательно вернут тебя в твой сумасшедший домик… иди за мной тихо и спокойно и не привлекай внимания.

Услышав слово «менты» Мариголь затихла и, пригнув голову, покорно поплелась за женщиной. Губы ее задрожали, слезы покатились по щекам. Казалось, она сходит с ума, мир опять перевернулся с ног на голову, неоткуда ждать спасения, не найти ей приют.

Они пришли в вонючий закуток, под стенами замка. В нише, отгороженной от улицы картонными коробками, прямо на земле, впрочем, это была не земля а, как заметила Мариголь, плоский серый камень, выстилавший все окружающее пространство, расположилось семеро людей. Кто-то дремал, прикрыв голову газетой, вытянув ноги в дырявых носках. Двое заросших щетиной мужчин потягивали янтарный напиток из бутылок. Одна женщина, почему-то в этот теплый день сидевшая в облезлой шубе, жадно обкусывала желтыми зубами бублик.

– Мишаня! – выпустив руку Мариголь, Люсек кинулась в объятья тощего небритого мужика. Тот по-хозяйски похлопал подругу по выпуклой заднице, и, прищурившись, оглядел Мариголь.

– Это та, что ль…

– Ага, та самая. Не в себе она.

Люди пристально разглядывали Мариголь. Она покраснела.

– Вот что, переодеть ее надо, а то, как оборванка совсем, – и Мишаня обратился к женщине в шубе, – Свет, у тебя есть что… из общих шмоток… посмотри.

Сам Мишаня красовался в серой майке и черном пиджаке, который, правда, был несколько великоват. На ногах болтались легкие канареечные брюки в полоску. Грязную шею украшало темно-зеленое кашне.

Женщина в шубе обернулась к стене, вытянула из угла огромный баул. Порывшись, достала голубые джинсы, красную футболку, джинсовую куртку. И белые кроссовки с желтыми полосами.

– Давай детка, скидывай свои обноски, – весело приказала Люсек.

– Где же мне… переодеться… – Мариголь оглянулась на снующих мимо людей.

– А я тебя шубкой прикрою, – отозвалась Света, – иди суда в уголок, никто не увидит красоту твою, – и хихикнула.

Пересиливая отвращение, Мариголь натянула пропахшую застарелым потом одежду. На футболке красовались большие масленые пятна и крошечные прилипшие кусочки какой-то коричневой еды.

Джинсы сидели хорошо, но футболка и куртка болтались. Да и кроссовки оказались на размер больше.

– И откуда такая будешь? – Света отошла на шаг, улыбаясь, оглядела Мариголь, удовлетворенно кивнула.

– Я не помню, – откликнулась Мариголь и опустила глаза. Она вдруг почувствовала себя заблудившимся, беспомощным ребенком, которого похитила шайка бродяг. Такими историями в детстве ее часто пугала бабушка, дабы она не убегала далеко от замка.

– Из психушки сбежала… бедная девочка, – ввернула Люсек, подмигнув мутным глазом, – баронессой себя называет.

Вокруг загоготали.

– Вот, что баронесса, – Мишаня поскреб щетину, – помогли тебе, чем смогли. Если хочешь, можешь идти. Но сдается мне, не далеко уйдешь… чудная ты слишком… если надумаешь остаться с нами, надо работать на общество наше. Таковы правила.

– И что нужно делать? – пролепетала вконец растерявшаяся Мариголь.

– Да это на выбор, – подтянув канареечные штаны, Мишаня присел на корточки, – Светка вот по электричкам всякой мелочью приторговывает. Люсек в метро стоит с табличкой. Я с Игорьком выбираюсь на свалки, есть там, чем поживиться – метал цветной, безделушки разные, можно перекупщикам сдать.

Он протянул руку, потрепал Мариголь по нечесаным слипшимся волосам, прищурился.

– А тебя бы отмыть да накрасить… ты ж, смотри, красава какая! Дворничиха пустит, почистишься там в раковине. Я с Кирюхой договориться могу, он вокзальных проституток пасет. Будет водить к тебе клиентов. Работа не пыльная, быстрая. В туалетной кабинке туда-сюда и вся недолга. И гуляй себе! Но половину Кирюхе отдавать надо.

Люсек, плюхнулась внушительным задом между Мариголь и Мишаней.

– Ты к чему девку склоняешь, – и погрозила грязным кулаком, – да ты посмотри на нее, какая из нее шлюха? Она как дите малое, убогая и дикая.

Мишаня шмыгнул носом, поднялся:

– Ну как знаешь… но что б занятие себе нашла, никто тебя здесь бесплатно кормить не будет. Осмотришься день-два и в дело.

К закутку подошли двое мужчин, расстелили газету, вывалили жестяные банки, буханки черного хлеба, бутылки с бесцветной жидкостью и три жаренных, дымящихся курицы. Вся компания сгрудилась вокруг еды.

– Поближе садись, – позвала Люсек Мариголь, – у Юрца днюха. Выставляется!

Мариголь отломила дурно пахнущую куриную ножку и молниеносно проглотила, только сейчас поняв насколько голодна. Перед ней поставили жестяную банку с крошечными рыбками, плескавшимися в кровавом соусе, отломили кусок хлеба, налили в белый стаканчик прозрачной вонючей жидкости.

Она выбралась из шумного круга, села поодаль. Краюхой хлеба подцепляла плавающих в соусе рыбок. Спросила воды, ей передали большую бутылку с шипящим странным напитком, цвета мочи. На бутылке был нарисован улыбающийся веселый человечек в колпачке, с длинным носом, держащий в руке большой золотой ключик. Наверное, циркач, подумала Мариголь и глотнула. И фыркнув, зажмурилась; сотни маленьких иголок впились в небо, язык, ежиком прокатились по горлу. Отставила бутылку в сторону, не понимая, как можно пить эту колючую воду.

Люди в кругу шумели, дымили белыми палочками.

Опустился вечер. Время от времени раздавались странные гудки и металлический женский голос, усиленный в сотни раз, рассказывал о каких-то поездах, отправлениях и посадках.

На Мариголь нахлынула невыносимая, выкручивающая тоска. Все происходящее казалось сном. Если бы это действительно был сон, принесенный Черлом, который похитил сновидение у заночевавшего на лесной дороге, сошедшего с ума, странствующего сказочника. Сейчас она откроет глаза, окажется в своей уютной спаленке, накинет шаль, быстро спуститься в подвал, и выберет самую дорогую бутылку вина, приберегаемую для гостей. Накроет стол, выпьет бокал выдержанного терпкого вина, и смоет, наконец, этот привидевшийся кошмар.

Она чувствовала себя в тупике, в полной растерянности. Словно бы нити бытия выскользнули у нее из рук. Она не понимала, по каким законам живет этот неведомый мир, не в состоянии была представить, как существовать в незнакомом, враждебном пространстве.

Пировавшие бродяги потихоньку расползались по углам, в качестве постели им служили сплющенные картонные коробки. Они укрывались куртками, пиджаками, обшарпанными одеялами, взятыми из огромного баула.

Люсек, прижавшись к бормочущему во сне Мишане, громко похрапывала. Двое мужчин еще сидели, передавая друг другу бутылку, порыгивая, еле ворочая языками.

Мариголь нашла картонку, отползла в самый дальний уголок у стены, подальше от храпящих людей, над которыми висело тошнотворное облако пота смешанного с перегаром.

Женский металлический голос все также сообщал о поездах. Она слышала непонятные звуки, гудки, подумалось – верно, так ревут чудовища, которых в этой стране называют ментами. Где они бродят? Казалось, совсем близко. Их боятся, но отчего-то не выставляют стражу. Может быть, дымящиеся белые палочки, не подпускают чудовищ к людям? Те не выносят едкого дыма?

Девушка приподняла голову, увидела в ночи проходящих мимо людей с баулами, у некоторых в руках дрожали огоньки. Дымят палочки, – засыпая, подумала Мариголь, – не придут чудовища. Она улыбнулась, сжалась в комочек и заснула.

Снился Черл. Казалось, он пытается подлететь к ней, но какое-то невидимое силовое поле удерживало его. Он бился об него крыльями, ухал, сверкал янтарными глазами… и растаял. Потом появилась улыбка… завораживающая, зовущая… Мариголь стояла в огромном хрустальном зале, наполненном мягким теплым светом, появилась прекрасная Джоконда, поманила рукой… Но зал беззвучно взорвался, рассыпавшись на миллиарды маленьких осколков.

Мариголь очнулась и увидела, как занимается заря. Каменные стены зданий начали светлеть, окрашиваясь в бледно – розовый цвет. Нарастал рев самодвижущихся карет. В голове было пусто, казалось, чувства омертвели. Ее накрыло апатией, будто вязким прохладным тестом. Теперь было все равно, что случиться с ней дальше. Помаргивая уставшими, припухшими от слез глазами, она наблюдала, как стайка воробьев склевывает остатки вчерашнего пиршества.

Первым проснулся Мишаня. Потянулся, зевнул, поморщился и с силой потряс за плечо развалившуюся рядом подругу.

Люсек охнула, приподнялась на локте, потерла кулаками заплывшие глаза. Мишаня виновато пожал плечами:

– Золотце, сбегай в палатку за пивом, – и ткнул измятой купюрой.

Та поворчала, назвала Мишаню «извергом», кряхтя, поднялась на ноги и, пошатываясь, ушла.

Люди просыпались, скребли немытые головы, фыркали и зевали, помаргивая припухшими мутными глазами.

Вернулась Люсек, держа под мышками две огромных бутыли. Дрожащими пальцами быстро свинтила пробку и присосалась, делая огромные жадные глотки.

Наконец, оторвавшись от бутыли, громоподобно рыгнула и, утерев губы, важно сообщила:

– Встретила я Василича…

– И?

– Завтра чистка будет.

Со всех сторон понеслись проклятья.

– Если Василич говорит, значит верняк, – нахмурился Мишаня, – а жаль, дел тут у меня невпроворот.

– Что за чистка такая? – нервно оглядываясь, спросила Мариголь.

– А неймется им, – Люсек забарабанила пальцами по бутыли, – время от времени решают очистить от нас вокзал. Кто не уходит, в приют отправляют. Но тухло там. Правила. Не выпить, не погулять. Через пару недель, когда все утихает, снова сюда возвращаемся. Не извести нас, мы как тараканы! – она весело хохотнула.

– И куда же… уходят все? – Мариголь напряглась.

– Мы с Мишаней в Подмосковье. Есть на пятидесятом километре у нас блиндаж! Наша дача летняя. Хорошо там! Только с заработком туго. Светка с Юрцом по подвалам валандаются. Да, Свет?

Та кивнула.

– В общем, кто куда… – Люсек вновь присосалась к бутыли.

Люди потихоньку начали паковать вещи. Мариголь отошла в сторонку, и, пытаясь сдержать слезы, уставилась в серую стену. Куда ей идти?

– А ты что приуныла, баронесса? – окликнула Люсек, – Хочешь с нами? В лесу хорошо!

В лесу! Сердце радостно забилось, – здесь есть леса! Возможно, они так же прекрасны, как чудесные леса ее мира.

– Ладно, возьмем. Куда ж ее теперь… – кивнул Мишаня, увязывая веревками картонную коробку.

– Руку мою не отпускай, – Люсек ухватила кисть Мариголь, и они врезались в шумную толпу. Обогнули замок, оказались перед металлическим забором с двумя отломленными прутьями. Протиснули вещи, проскользнули следом. Мариголь увидела вереницу длинных домиков с большими окнами и плоскими крышами. Домики, будто повозки, стояли на огромных колесах и были сцеплены друг с другом металлическими крюками.

– Вот наша электричка, – они вошли в проем. Внутри домика оказались лавки. Мариголь села у большого грязного окна, потрясенная, слегка напуганная. И чуть не вскрикнула, когда домик вдруг содрогнулся и, постукивая, покачиваясь, двинулся вперед, набирая скорость, оставляя позади толпу разноцветных людей.

Припала к окну. С бешеной скоростью проносились постройки самой разнообразной формы и вышины. Многоэтажные, с множеством окон, они сливались в одно огромное бесконечное здание. Время от времени домики останавливались, входили-выходили люди. Потом она увидела странные замки из темно-красного камня с толстыми, взмывающими к небу трубами, из которых валил черный дым. Ей стало не по себе.

И, наконец, сердце радостно забилась, когда за окном замелькали низенькие деревянные домишки, раздольные поля, сменяющиеся густыми лесами. Не удержалась, вскрикнула от восторга.

– Что ты? – встрепенулась задремавшая Люсек. В полусне она обнимала почти пустую бутыль. И было слышно, как в ее животе, будто в огромной бочке, булькает выпитая жидкость.

Они вышли на тихой станции. Пошли лесной тропинкой, высланной хвоей, обогнули деревеньку, вышли в поле. Мариголь резвилась как ребенок. Обнимала деревья, ласкала пальцами дикие цветы, зеленые стебли. Скинула душные кроссовки, с наслаждением побежала босыми ногами по мягкой траве.

– Во девка чудит, – улыбнулась Люсек.

– Должно быть, долго мурыжили ее в психушке, – проворчал Мишаня, и крикнул Мариголь:

– А родители где твои? Помнишь? Может, ищут тебя?

Мариголь остановилась. Зажала пальцами пушистый лист лопуха.

– Они погибли. При переходе через горы.

– Альпинизмом увлекались? – спросил Мишаня.

Мариголь не поняла, но кивнула. Люсек заохала.

Начались лесные овраги. Приходилось перебираться через поваленные стволы.

– Вот и домик наш! – воскликнула Люсек.

Мариголь c удовольствием осмотрела новое жилище. Куда лучше, чем нищенствовать у стен замка, ожидая прихода чудовищ.

У основания обрыва была вырыта небольшая землянка. Пол устилали еловые ветки, углы подпирали толстые бревна. Два пенька посередине, незамысловатый кухонный скарб в углу прикрытый ветошью – сковородка, кастрюльки, котелок. Перед входом кострище, и огромное бревно. Невдалеке слышалось журчание небольшой речки.

– Значит так, – Мишаня выудил из кармана помятые купюры, не спеша, важно пересчитал, – недели на две на жратву и бухло хватит. А потом соображать придется, что и как. Может на вокзал уже можно будет вернуться… продукты в магазинчике ближайшей деревни. Час ходу.

Они варили похлебку в котелке из макарон и консервных банок. Люсек с Мишаней, накачивались прозрачной вонючей жидкостью и заваливались спать. Мариголь мыла посуду в речке, скидывала мусор в яму. И надолго отправлялась в лес.

Через несколько дней она пришла в себя, будто отпустила судорога, и тело стало легким, подвижным. Лес лечил. Деревья были не похожи на деревья ее Витайского леса, но она чувствовала, – они такие же добрые, с мягкой целительной аурой.

Каждый день она купалась в прохладной чистой неглубокой речке, наслаждалась пением птиц, с интересом рассматривала насекомых. А теплыми ночами вытягивалась на мягкой пахучей земле, устланной хвоей, и подолгу изучала незнакомые созвездия, тоскуя по огромным звездам своего мира.

Однажды сидя, прислонившись спиной к старому дубу, Мариголь вспоминала учение о множественности миров, изложенное великим магом древности Мирамидом. Его толстенные тома, хранящиеся в библиотеке замка, она изучила еще в отрочестве. Мирамид говорил, – миры могут соприкасаться, проникать друг в друга. Но лишь избранные способны путешествовать из одного мира в другой по собственной воле.

Она не хотела возвращаться в шумный, рычащий, дурно пахнущий город, в который так рвались ее новые знакомые.

Ей нравилось жизнь на природе, но теперь она с трудом представляла свое будущее. Мариголь словно утратила, потеряла себя, став покорной марионеткой. Неужели никто из ее мира не поник в этот? Ведь согласно Мирамиду, между мирами может существовать множество входов и выходов.

И ей хотелось верить, безумно хотелось верить, что на острове Миланге и на других островках Королевства спаслись ее соплеменники. Возможно, когда-нибудь, она сможет вернуться, отыскав обратный путь. Сладко сжалось сердце, она закрыла глаза. Как жаль, что здесь нет старинных фолиантов из ее библиотеки, где на пожелтевших страницах, содержались так необходимые ей сейчас магические знания. И как обидно, что, будучи отпрыском древнего рода Лимистонгов, она никогда не верила в свою силу. Досадуя, баронесса прикусила губу.

Может быть, удастся разбудить дремлющие в глубине ее существа силы? Но действуют ли магические законы ее мира на этой планете?

Осторожно коснувшись кончиками пальцев коры дуба, ощутив все шероховатости, трещины, извивы могучего ствола, почувствовав тепло его бурлящего соками тела, Мариголь вдруг отчетливо поняла – да, действуют. Дуб чуть слышно скрипнул огромными ветвями, будто отвечая на ее мысли.

– Знаю, – прошептала, – главное верить.

Она замерла, закрыла глаза, сосредоточилась. В лес вползли сумерки. Прилетел огромный жук и, врезавшись в ствол, упал на колени. Прошел час. Другой. Мариголь открыла лаза. Улыбнулась. Рассказы бабушки и разрозненные знания, вычитанные из книг, сложились в единую стройную ясную картину.

– Надо отдохнуть. Попробую завтра, – и поцеловала шершавый ствол дуба.

Стояла глубокая ночь. Луна бросала причудливые тени на землю. Мариголь поднялась и не спеша, почти бесшумно, как дикое животное, двинулась в сторону землянки.