Читать книгу Крушение надежд. Серия: ВРЕМЯ ТЛЕТЬ И ВРЕМЯ ЦВЕСТИ - Галина Тер-Микаэлян - Страница 6

Сначала предполагалось усадить всех гостей за одним длинным столом, но молодые сестрички и акушерки из роддома опечалились:

– А танцевать где же будем?

– Это что для вас, бал в дворянском собрании? – едко поинтересовался Колпин. – Мы, кажется, не вас, а Евгения Семеновича чествуем, и вряд ли он так уж желает, чтобы вы весь вечер с голыми ногами по залу скакали.

– Что вы, Игорь Иванович, голубчик, – мягко укорил его главврач, – давайте-ка мы уж так сделаем, чтоб и нашим, и вашим – поставим столики по четыре человека, а между ними пусть молодежь пляшет, пока мы с вами будем черную икру есть. Да что там молодежь – я и сам стариной тряхну, спляшу гопак.

– Не дури, Семеныч, какой тебе гопак, – хмыкнула Анна Игоревна, – молодежь, она, пусть прыгает и вихляется, а мы с тобой по-стариковски – вальс.

– А следующий танец тогда мой, – сказал подошедший в это время Антон, – ладно, Анна Игоревна? Я тоже вальс люблю, мы с вами им покажем классику!

Все засмеялись, а старик с нежностью взглянул на юношу, чувствуя, как от боли защемило сердце – из пяти детей Максима именно Антон больше всех походил на отца, но именно его старик не мог прижать к груди и назвать своим внуком. Анна Игоревна заметила слезы в глазах Баженова и, разряжая обстановку, сердито заворчала:

– Ах ты, Антошка-молокосос, ты меня, старуху, переплясать захотел? Вижу, вижу, не отпирайся! Посмотрим еще, кто кого!

Все смеялись, лишь Колпин с досадой качал головой – из-за этой идеи старика рассадить гостей по четыре человека ему придется где-то договариваться насчет маленьких столиков и думать, как их расставить, чтобы освободить место для пляшущих пар. А музыка? Придется еще и насчет музыки голову ломать. Хорошо, давайте, тогда все торжественные мероприятия превратим в дискотеки! Великолепно! Давайте, вместо официальной части тоже спляшем – пусть Анна Игоревна станцует с Ельциным! От этой кощунственной мысли Игорь Иванович даже поежился – придет же такое в голову – и поспешно сказал:

– Как вам будет угодно – танцы, так танцы.

В день юбилея из Ленинграда прикатила увешанная фотокамерами младшая дочка Максима Евгеньевича Катя.

– Дедулечка, я все увековечу на пленке, это будет настоящий шедевр, который мы оставим благодарным потомкам! А твой Антон придет?

– При чем тут Антон? – сердито насупился старик. – Ты не имеешь к нему абсолютно никакого отношения, оставь его в покое!

– Ладно тебе, папа, – засмеялся Максим Евгеньевич, – пусть перебесится, она уже целый год им бредит, я же говорил тебе.

– Ничего подобного! – Евгений Семенович стукнул кулаком по столу. – Этот Антон – развратник, бабник и шельмец, каких мало! Всех баб с первой встречи в постель тянет. Чтоб ты близко к нему не подходила! Ясно?

– Папа, да пусть она сама свои дела решает, не вмешивайся. Один раз нарвется – во второй не полезет, не нервничай.

– Ничего подобного, Максим, я не желаю, чтобы моя внучка меня позорила с таким, как этот Антон. Ты поняла меня, Катя, или еще раз повторить? Близко не подходи!

– Поняла, дедушка, поняла, – Катя скромно опустила глаза, – что ты, да раз он такой негодяй, то я к нему ни на шаг не приближусь, не волнуйся.

Дед подозрительно покосился на нее, но за суматохой праздничного дня разговор этот вскоре вылетел у него из головы.

Московский городской Совет и комитет партии постановили отметить восьмидесятилетие одного из старейших врачей республики, ветерана войны и труда Баженова Евгения Семеновича в доме культуры медработника. Торжество немного задержалось и началось около шести – полчаса ожидали запоздавших высоких гостей, – но потом все пошло очень мило. Во время официальной части торжества, на которой присутствовали представители министерства и народный депутат СССР Ельцин, в адрес юбиляра было произнесено много теплых слов, вручена бесспорно заслуженная им награда – орден Ленина. После этого высокие гости уехали, и начался банкет. Приглашенные заняли уютно расставленные около стены круглые столики, и Евгений Семенович еще раз порадовался так удачно пришедшей ему в голову мысли. Он сидел за одним столом с сыном, внучкой и Анной Игоревной. Антон разместился вместе с Воскобейниковыми и постоянно поддразнивал Настю по поводу ее «взрослой» прически. Андрей Пантелеймонович распорядился принести микрофон с длинным шнуром, и теперь каждого, кто желал произнести тост, можно было услышать в любой точке зала.

– Дорогие друзья, – сказал Антон, когда все утолили первый голод и первую жажду, – а теперь, черно-белый танец – дамы приглашают кавалеров, а кавалеры дам.

Грянула музыка, молодежь начала подниматься с мест. Инга Воскобейникова подошла к юбиляру.

– Евгений Семенович, вы потанцуете со мной?

Старик растроганно посмотрел на ее светившееся счастьем прекрасное лицо.

– Деточка, да куда уж мне, старику, – ты с сыном моим потанцуй, а то он совсем заскучал у меня.

– С вашим сыном Настя потанцует. Идемте, Евгений Семенович!

Она осторожно увлекла старика на середину зала, а подбежавшая Настя с серьезным видом протянула руку профессору. Тот засмеялся и послушно поднялся с места.

– Счастлив, что вы оказали мне такую честь, мадемуазель!

Обвешанная камерами Катя вертелась среди присутствующих, снимая торжество во всех ракурсах. Антон галантно склонился перед Анной Игоревной.

– Мадам, хочу напомнить вам ваше обещание!

– Все-то ты, Антоша, шутишь, – говорила слегка подвыпившая и раскрасневшаяся старушка, пока молодой человек бережно покачивал ее под музыку, – сто лет уже не танцевала, как бы мне тебе ноги случайно не отдавить.

– Это будет самое приятное отдавление в моей жизни, дорогая Анна Игоревна, представляете, сколько мне давят ноги в общественном транспорте!

– Фу, шутник, голова с тобой закружилась. Посади меня и иди, танцуй с девочками – вон эти две балаболки с родильного вдвоем танцуют, мужиков им не хватило, а ты тут меня, старую забавляешь.

Не успел Антон усадить старушку, как к нему подлетела Катя.

– Антон, а со мной ты не хочешь потанцевать?

– Ты бы себе сама парня привела, милая, – сердито начала, было, Анна Игоревна, – у нас в роддоме своим девочкам мужчин не достает.

– Анна Игоревна, миленькая, посторожите, пожалуйста, – Катя приткнула свои камеры на стуле рядом со старушкой и потянула за собой Антона, – пойдем, это вальс.

Андрей Пантелеймонович не хотел танцевать, но его чуть ли не насильно подняли с места и увлекли в вальсе, поочередно передавая друг другу, две молодые практикантки.

– Андрей Пантелеймонович, мужчин не хватает!

Он краем глаза наблюдал за Ингой – она разговаривала со стариком Баженовым и ласково ему улыбалась.

– Эх, мне бы полсотни лет скинуть, деточка – увел бы тебя от Пантелемоныча.

– Ладно вам, Евгений Семенович, на вас и так все женщины заглядываются!

– Женщины-то заглядываются, а косточки-то старые трещат. А ты все хорошеешь, и Настенька наша красавицей растет, шесть лет, а выглядит совсем барышней. Высокая – в папу. Или ты ей каблуки надела?

– Что вы, Евгений Семенович, каблуки в ее возрасте вредно, у нее может осанка испортиться, – она с улыбкой оглянулась на стройную фигурку дочери.

– Ладно, пойдем, посидим немного, пока твой муж танцует, полюбезничаем. Восемьдесят лет – не восемнадцать.

Старик тяжело опустился на ближайший стул, а Инга, продолжая наблюдать за дочерью, присела напротив.

Настя по-взрослому важно двигалась с профессором, откинув светловолосую головку. Инга сделала ей завивку, и теперь пышные кудри девочки делали ее похожей на маленькую дриаду.

– Вы очень хорошо танцуете, – говорила она своему партнеру, – а я вот всегда путаю, когда какую ногу ставить. Меня мама водит в балетную школу. Вы ходили в детстве в балетную школу?

– Нет, я самоучка, – засмеялся Максим Евгеньевич, – танцевал в студенческие годы на танцплощадках – вот и вся моя школа. Но не плохо танцевал, скажу вам, маленькая леди.

– Наверное, вам некогда сейчас танцевать, ведь вы оперируете мозги, да? Мне Евгений Семенович говорил. А это очень трудно оперировать мозги? – девочка посмотрела на него с благоговейным восторгом.

– Не легче, чем все остальное, во всяком случае, – улыбнулся он.

– У вас тоже много разных приборов, наверное, как у Антона Муромцева. Он ведь даже в Германию ездил учиться, чтобы на них работать.

– Это, наверное, тот самый Антон, про которого столько рассказывают? – профессор наморщил лоб. – Муромцев, Муромцев… какая знакомая фамилия, а не могу вспомнить. Ты не знаешь, часом, где я мог ее слышать, девочка?

– Может быть, вы знали его маму? – подсказала Настя, искренне желая помочь. – Ее звали Людмила. Вы ее не знали?

– Конечно, ты молодец и умница! Конечно же – Людмила Муромцева! Так Антон ее сын? А сама она где же?

– Как, вы не знаете? Она же давно умерла.

– Как умерла? – побледнел профессор. – Как так умерла? Когда?

Он внезапно остановился и, взяв девочку за руку, подвел ее к одному из пустых столиков, хозяева которого где-то самозабвенно плясали.

– Давай, посидим немного, ты мне расскажи про Людмилу. Видишь ли, я давно был с ней знаком и даже не знал, что она умерла, и что Антон – ее сын. Я даже не знал его фамилию, а то бы вспомнил, конечно.

Настя сочувственно смотрела на взрослого человека, которого ее слова так сильно расстроили, и упрекала себя за болтливость. Зачем, ну зачем было рассказывать ему о смерти Людмилы? Говорил же ей Антон, что всегда нужно сначала думать, а потом говорить!

– Я ничего не знаю, – осторожно заметила она, – вы у папы лучше спросите, а я Людмилу не помню – это было, когда я только родилась.

– Так давно? А сколько тебе лет?

– Шесть… скоро будет. Людмила у мамы роды принимала и меня спасла – это у нас все знают.

– Да, а я, видишь, не знал, – профессор неожиданно закашлялся и, вытащив таблетку, положил ее в рот.

– Вы болеете? – испуганно спросила девочка. – Хотите, я папу позову?

– Нет, не надо, сейчас пройдет. А как? То есть, я хотел сказать, от чего она умерла?

– Кажется, она попала под машину, но мне тогда только месяц был, я ничего не помню.

– Понятно. А где ее муж? Я имею в виду отец Антона – он жив?

– Я… я не знаю, – Настя смутилась, потому что она действительно не знала, – наверное, он тоже давно умер – еще раньше. Папа говорил, что после смерти Людмилы Антон остался совсем один. Потом они с Евгением Семеновичем послали его в Германию учиться. Он очень умный, это все говорят. Хотите, я вам что-нибудь принесу попить? Вы очень бледный.

– Нет, спасибо, я посижу, а ты иди, потанцуй, детка, иди.

– Я посижу с вами, ладно? Послушайте, танго играют. Смотрите, смотрите, как хорошо ваша дочка и Антон танцуют!

Она захлопала в ладоши, когда Антон и Катя скользнули мимо них, будто слившись в одно целое под страстные звуки аргентинского танго. Девушка откинула назад голову, глаза ее сверкали, тело пластично изгибалось под музыку, и в ней сейчас не было ничего от того угловатого подростка, которым всегда представлял ее себе Антон.

– Антон, – шептала она, – Антон! Я так ждала, так ждала этой минуты! Пойми, пойми!

– Что я должен понять, ты мне расскажешь? – он наклонился над ней, но тут же выпрямился, и они вновь двинулись, подчиняясь зовущим к безумию звукам.

– Не смейся, Антон, я тебя люблю, только не смейся надо мной!

– А почему я должен смеяться, глупышка? Я счастлив – ты одарила меня сверх меры своим признанием.

– Тогда почему ты не хочешь поцеловать меня?

– Не вгоняй меня в краску, моя прелесть, я стеснительный и целоваться не умею.

– Хочешь, научу? – раскрасневшаяся девушка засмеялась и потянула его из зала.

Продолжая танцевать, они выскользнули в дверь. В коридоре никого не было, и Антон, в последний раз крутанув Катю в танце, повлек ее в темное фойе. Она прижалась к стене и положила руки ему на плечи.

– Антон, мне все равно, понимаешь? Я люблю тебя, Антон, с первого дня, как увидела, только не смейся! Наверное, я сумасшедшая.

– Тише, – сказал он, глядя на нее смеющимися глазами. – Тише, музыка кончилась.

Музыка в зале действительно стихла, все начали рассаживаться по местам. Евгений Семенович, сидевший во время танго спиной к залу, поднялся и подал Инге руку.

– Пойдем, передам тебя мужу и отправлюсь развлекать Анну Игоревну, а то все ее бросили. А, вот и Пантелемоныч. Принимайте, уважаемый, свою супругу.

– Нам уже пора, наверное, Евгений Семенович, – весело говорила Инга. – Насте спать нужно ложиться, поздно. Вы не обидитесь?

– Что с вами поделаешь. А где же ваша красавица? Все моего сына забавляет?

Максим Евгеньевич, понурившись, сидел рядом с Настей. Она сочувственно молчала, понимая, что никакие слова не могут смягчить его печаль. Подошедшая Инга взяла дочку за руку.

– Нам пора, детка, попрощайся с Максимом Евгеньевичем.

– Спасибо тебе за компанию, деточка, – профессор тяжело поднялся и не смог удержать грустную улыбку, увидев полный сочувствия взгляд огромных голубых глаз, – ну-ну, все будет хорошо.

Он потрепал ее по плечу и пошел к своему столу. Его отец как раз в это время опустился на стул рядом с Анной Игоревной и, увидев Катины фотопринадлежности, рассердился:

– Разбросала все и убежала – что за девчонка!

– Семеныч, – проговорила старушка, взяв его за рукав, – не дело, Семеныч, Катя с Антошкой целоваться пошли. Нельзя так, расскажи им, Семеныч, а то беда будет.

Побагровевший старик вскочил, резко отодвинув стул. Подошедший Максим Евгеньевич проводил отца недоумевающим взглядом и спросил у Анны Игоревны:

– Куда это папа опять отправился?

– Не сидится нам, старикам, на одном месте. А ты, Максимушка, сядь, посиди, посиди.

Евгений Семенович вышел в коридор и, остановившись, вгляделся в мрак неосвещенного коридора. Откуда-то доносились шорохи, где-то засмеялись, и высокий девичий голос что-то неразборчиво сказал. Не Катька – кто-то еще, видно, решил прогуляться в темноте. Старик чертыхнулся про себя, ругая нерадивых электриков, не удосужившихся заменить перегоревшие лампочки и тем самым создавших такой соблазн для молодежи.

«Почему так нелепо все получилось? Родные мои, любимые детишки!»

– Ты мне не веришь? – тихо спросил откуда-то полный укоризны голос Кати. – Считаешь, что я дура, начиталась романтики и говорю не своими словами, да? Тогда поцелуй меня, и почувствуешь – ты не можешь не почувствовать!

Голос Антона что-то ответил – очень тихо, старик не расслышал и торопливо шагнул в темноту. Схватив юношу за воротник, он резко рванул его в сторону.

– Негодяи, вы что тут делаете оба?

Оторопевший Антон на миг утратил дар речи, но быстро пришел в себя.

– Что вы, Евгений Семенович, – сказал он, не пытаясь вырваться, – что вы такое подумали, ничего такого не было, мы просто разговаривали.

– Дедушка, – со слезами отчаяния на глазах закричала Катя, – я тебя звала? Что ты лезешь не в свое дело, я уже не маленькая, мне двадцать лет! Ты что думаешь, что я никогда ни с кем не целовалась?

– Целуйся, с кем хочешь, только не с этим негодяем, – прошипел разъяренный старик и еще раз встряхнул Антона.

– Евгений Семенович, – с достоинством возразил тот, – я бы мог с вами обсудить эту ситуацию, если б вы выпустили мой воротник. Сам я вырваться не могу, потому что боюсь вас случайно толкнуть.

– Боится, видите ли, меня толкнуть, – Баженов выпустил молодого человека, но отпихнул его так, что Антон едва устоял на ногах, – думает, будто я старик и сдачи ему не дам. Да я вам обоим сейчас так уши надеру, что до конца жизни помнить будете! А ну, пошла быстро в зал и чтоб ни на шаг от меня не отходила!

Он крепко взял Катю за локоть, она попыталась вырваться:

– Я никуда не пойду, я сейчас уйду отсюда с Антоном!

– Катя, – спокойно возразил тот, потирая шею, – послушай, что говорит твой дедушка, и иди в зал. Не нужно портить всем праздник, а потом, если захочешь, мы поговорим. Иди.

Катя повернулась и пошла с дедом в зал. Он усадил ее между собой и Анной Игоревной. Старушка, взглянув на обиженное лицо девушки, спокойно положила перед ней кусочек торта.

– Ешь, Катюша, смотри, как вкусно. И посиди немного со мной, а то все забыли про старуху, затанцевались, – она мельком взглянула на задумавшегося профессора, но тот был занят своими мыслями и даже не заметил волнения дочери.

Евгений Семенович постепенно успокоился, хотя на душе у него продолжали скрести кошки – перед глазами стояло обиженное лицо Антона. Он перехватил тоскливый взгляд Кати, брошенный на входную дверь.

«Ждет его. Ах, черт, надо непременно ей сказать, но как? Как все объяснить? А что сказать Антону, когда он вернется? Подойти и извиниться? Попросить простить глупого старика, который заступился за честь внучки? Ах, как все нелепо!»

Однако Антон не стал возвращаться в зал. Немного постояв в коридоре, он вышел на улицу и остановился у входной двери. Было еще совсем светло, в воздухе стоял запах лета, а по небу плыли перистые облака.

«И чего старик так взбеленился – можно подумать, что я насильник какой-то или соблазнитель. Или считает, что я недостаточно хорош для их Катьки? С кем хочешь, только не с этим негодяем – ишь! Совсем уже из ума выжил! Нет, не вернусь в зал – пойду, погуляю, а они пусть сами свои семейные проблемы решают».

– Антон, ты что тут делаешь? – спросил Воскобейников, выходя на улицу. – Жарко в зале стало? А, вот и Петр подъехал, – он махнул рукой водителю.

– Нет, мне уже нужно идти – дела, дядя Андрей, – хмуро ответил юноша.

– Домой? Так рано? Тогда Петр тебя тоже подкинет – он Ингу с Настасьей домой повезет, и тебя заодно. Я тоже хотел уехать, но неудобно – надо Колпину помочь.

– Антоша, ты с нами едешь? – спросила Настя, выходя вслед за отцом.

– Да, поеду, – он подождал, пока Инга с дочкой сядут в машину, и забрался следом за ними, – можно же и мне когда-нибудь с ветерком промчаться.

– С ветерком, это в метро езжай, – подмигнул Петр, – тут по центру с ветерком не погонишь, да и Телемоныч ругается, если быстро еду.

– Ты что такая грустная? – с тревогой спросила Инга у дочери. – Не заболела?

– Нет, мамочка, – Настя быстро взглянула на Антона, тряхнула волосами и постаралась улыбнуться, – от волос просто жарко.

– У тебя какая-то средневековая грива, – хмыкнул молодой человек и подергал ее за локон. – Давай я тебя наголо постригу, а то купил тут по случаю машинку для стрижки, а потренироваться не на ком.

– Ты на себе тренируйся, – обиженно фыркнула девочка, – у меня скоро свадьба, мне нужно с прической.

– У тебя? Свадьба?

– Ну, у Ильи – какая разница. Я же не могу там лысая гулять.

– Да ты что – Илья вдруг решился бракосочетаться? – он вопросительно взглянул на Ингу. – Надо же, а мне ни слова! И кто же счастливица?

– Ах, Антон, что ты спрашиваешь, – вздохнула Инга, – ну кто же еще может быть?

– Илья, как честный человек, обязан теперь жениться на Лиле, – ехидным тоном заметила Настя, – у нее будет ребенок.

– Настя, перестань, – укорила дочь Инга – не особенно сердито, впрочем.

– А что – она же не скрывает, – хмыкнула девочка, – ходит и всем рассказывает.

– Ладно, девочки, я у вас тут много интересного выслушал, но на метро, пожалуй, быстрее домой доеду, – буркнул Антон и выглянул в окно, – остановите где-нибудь, Петр, я выскочу.

Помахав Насте рукой, он направился к телефону-автомату. Лиля оказалась дома и не сразу узнала – или сделала вид, что не узнала – его голос.

– Ало, кто это?

– Не узнаешь своего друга Антона? Ты что, спишь уже? Одна?

– А что тут удивительного – уже одиннадцать, – лениво протянула она. – Илья хочет, чтобы я теперь рано ложилась и берегла себя.

– А сам он где? У тебя?

– Он… его сейчас нет – у него дела. А ты, собственно, чего хочешь?

– Поговорить – и срочно! Место встречи – на твое усмотрение.

– Что, так срочно? До завтра нельзя?

– Нельзя! – отрезал он. – Немедленно!

– Ладно, – в трубке послышался зевок, – тогда приезжай ко мне.

Лиля встретила его в очаровательном халатике, сотворенным, казалось, из морской пены, и провела в огромную гостиную. Не предложив ему ничего съесть или выпить, она уселась напротив Антона и уставилась на него круглыми глазами.

– Ну, я слушаю. В чем срочность?

– Ты, говорят, беременна, замуж собралась? И какой же у тебя срок?

– А ты что, хочешь предложить свои услуги гинеколога? Спасибо, у меня уже есть лечащий врач, и я им довольна.

– И все же, какой срок? Ты же понимаешь, что я все равно узнаю.

– Ну… два месяца, наверное, или три, а что? Это случилось перед самым отъездом Ильи в Новосибирск, я думаю, – она застенчиво потупилась и разгладила кружевные оборки халата. – А тебе-то, какая разница?

– Какая?! Ты меня за идиота держишь? Я осматривал тебя уже после отъезда Ильи – ты не была беременна. Так что ты врешь и врешь очень нагло.

– Но ведь тогда еще было рано, ты не мог ничего определить.

– Все я мог определить, у тебя тогда был одиннадцатый день нового цикла, и ты уверяла, что принимаешь таблетки. У меня в компьютере вся эта информация зафиксирована. Так что придумай что-нибудь получше.

Лицо Лилианы выразило некоторое замешательство, тон стал менее уверенным:

– Ничего я не собираюсь придумывать – я была у врача, и уже сделала все анализы. Вот, посмотри, – она торопливо порылась в стоявшей на столе сумочке и, достав справки, протянула Антону, – я совершенно точно беременна, а ты уж лучше не выступай и не расписывайся перед всеми в собственной безграмотности.

– Тут указан срок десять недель, – заметил он, внимательно просмотрев анализы.

– Конечно, сейчас еще трудно точно определить срок, – Лиля снисходительно пожала плечами и перешла в наступление: – Если бы ты определил беременность, когда я к тебе приходила, срок указан бы был точнее. Я не виновата, что у тебя не хватает опыта.

Антон не стал спорить, он еще раз взглянул на бумаги и положил их на стол, взгляд его был задумчив.

– Что ж, похоже, ты действительно беременна, но тогда напрашивается другое предположение.

– Какое же? – она презрительно сморщила нос, убрала анализы в сумочку и захлопнула ее, громко щелкнув замочком.

– Это не ребенок Ильи.

– Ненормальный! Идиот! – в голосе Лилианы послышались истерические нотки. – Никто тебе не поверит, Илья мой единственный мужчина! А ты… ты…

Антон терпеливо ждал, пока она устанет кричать и умолкнет.

– Успокоилась? Тогда пошли дальше. Десять недель. А знаешь, очень похоже, что это мой ребенок. Ты устроила весь этот спектакль нарочно? Использовала меня, чтобы подловить Илью?

Наступило молчание, во время которого Лиля сидела, опустив глаза и чертя что-то на полу носком изящной домашней туфельки. Наконец она невозмутимо спросила:

– Ты что, хочешь на мне жениться?

– Никоим образом. Жениться на такой наглой авантюристке меня совершенно не тянет. Но я не хочу, чтобы меня использовали. Сделай аборт, а потом выясняйте свои отношения с Ильей без моего участия.

– Еще чего! Не понимаю вообще, почему ты вмешиваешься, какое твое дело?

– Потому что это мой ребенок, и я не хочу, чтобы он страдал! Из этого брака ничего путного не выйдет, а ребенку будет плохо.

– Не волнуйся, этот ребенок получит все, уж об этом тебе не стоит тревожиться. А ты лучше молчи – не очень-то красиво позорить женщину, которая была с тобой близка.

– Я не собираюсь тебя позорить, сделай аборт, и никто ни о чем не узнает. Играй своей жизнью, но нельзя играть ребенком, пойми, – он опустился перед ней на колени, взял за руки и заглянул в глаза, – пойми, Лиля, обман не даст тебе счастья. Не нужно так поступать, умоляю тебя.

– Антон, – глаза ее наполнились слезами, она прижала к груди его руки, – Антон, пойми меня, мне так плохо! Ты даже не представляешь себе, что значит для меня твой ребенок, я никогда не откажусь от него. Антон, я же твоя, Антон!

И, как всегда в присутствии этой женщины, разум оставил Антона. Через два часа он неожиданно проснулся от того, что лежавшая рядом Лиля, резко села на кровати и посмотрела на часы.

– Заснула, надо же – как ты всегда меня утомляешь. Однако уже половина первого, собирайся, а то метро закроют. Ты же понимаешь, что тебе неудобно здесь ночевать – у меня скоро свадьба.

– Превосходно, – насмешливо откликнулся Антон и начал натягивать брюки, – итак, ты все же решила довести свой план до конца?

– Антон, – она обняла его и заглянула в глаза, – я же сказала, что оставлю ребенка, но ведь ты не желаешь на мне жениться. Неужели ты хочешь, чтобы твой сын или дочь росли без отца? Илья будет хорошим отцом, поверь. Ты никому не расскажешь, нет?

Он вздохнул и, натянув рубашку, начал расправлять манжеты.

– Пока я жив, никто не узнает, но только пока я жив. А за последствия ответишь сама.

– Почему это, пока ты жив? – удивилась Лиля.

– Потому что, пока я жив, кроме меня никто не сможет ознакомиться с информацией в моем архиве и моем компьютере, и ты можешь спать спокойно.

– Подожди, – забеспокоилась она, – а уничтожить информацию ты не можешь? Совсем уничтожить?

Антон окинул ее насмешливым взглядом, наслаждаясь своей маленькой местью.

– Нет, дорогая, я этого принципиально не делаю. Так что молись, чтобы я жил вечно, – повернувшись к ней спиной и весело насвистывая, он направился к выходу и не видел взгляда, каким проводила его Лиля – иначе ему стало бы очень и очень не по себе.

Антон успел в метро до закрытия и через полчаса уже подходил к своему подъезду. Навстречу ему из темноты выдвинулась маленькая фигурка и жалобно всхлипнула.

– Катя! – изумился он. – Ты что тут делаешь?

– Я тебя ждала, ждала! – она обняла его за шею, всхлипывая, бормотала быстро и бессвязно: – Мы пришли домой, а дедушка стал меня ругать, чтобы я про тебя и думать забыла, а я накричала и убежала. И сказала, что не вернусь. Я ушла оттуда и пришла к тебе, а тебя нет и нет, а я жду, жду, а тебя нет.

– Ладно, зайдем ко мне, – поколебавшись, решил Антон, повел ее по лестнице и впустил в квартиру, – не реви, я тебе сейчас чайку согрею, а пока позвони Евгению Семеновичу, он переживает.

– Пусть переживает, не буду звонить! – лицо Кати стало обиженным и злым.

– Давай быстро, я не люблю повторять. Вот телефон – звони.

Катя недоуменно пожала плечами и подняла трубку.

– Не знаю, почему я тебя слушаюсь, – буркнула она, набирая номер. – ты разговариваешь совсем, как мой папа. И с таким же точно выражением.

– Потому что я уже старый и занудливый, – откликнулся Антон из кухни, где он ставил греться чайник, – все старики говорят одинаково.

– Ага, очень старый – всего на шесть лет меня старше. Дедушка, это ты? – спросила она в трубку. – Ты еще не спишь? А я у Антона. Что? Сейчас. Иди, Антон, дедушка хочет с тобой поговорить.

– Евгений Семенович, – сразу же сказал Антон, забирая у нее трубку, – я только что вошел, а Катя ждала меня у подъезда, так что сразу говорю: между нами ничего нет и не было. Если хотите, я сейчас возьму такси и привезу ее домой. Да? Тогда ладно, будем ждать.

– А я никуда не поеду, – сердито пробурчала глядевшая на него исподлобья Катя, – вот сейчас возьму и вообще уйду, раз ты так.

– Сядь и сиди, твой дедушка сам за тобой приедет. Или лучше пойди и завари чай, а я бутерброды сделаю.

Евгений Семенович приехал минут через сорок. Не глядя на Антона и тяжело ступая, он прошел в комнату, где, нахохлившись, сидела Катя.

– Хороша, нечего сказать! Ладно еще, что отец устал и сразу спать лег – не слышал, что ты устроила. Хорошо, я плохой дедушка, можешь меня не жалеть, пусть я уже два часа сижу и трясусь, но об отце-то подумай!

– Папа со мной никогда так не разговаривает, как ты, – хмуро возразила она. – я куда хочу – хожу, с кем хочу – встречаюсь. Он мне доверяет, и он мне не запрещал с Антоном встречаться, это все ты стараешься. Ты мне вообще не отец и не имеешь права мною распоряжаться.

– Я твой дед, и лучше знаю, что нужно, не хами, пожалуйста! Поедем домой!

– Отсюда я сразу уеду в Ленинград, а папе сама позвоню и все объясню. Уходи, я взрослая, и меня нельзя никуда тащить насильно. И вообще – захочу и буду спать с Антоном!

– Ну, Антона тоже не мешало бы спросить, – заметил Антон, стоявший в дверях и с интересом слушавший беседу деда и внучки, – иди-ка ты, Катя, домой, я с тобой спать не буду. Я ужасный негодяй, развратник, бабник, и для тебя не гожусь. Успокойтесь, Евгений Семенович, я не собираюсь соблазнять вашу внучку.

Баженов вздохнул, провел тыльной стороной ладони по лбу и тяжело опустился на диван, заскрипевший под его массивным телом. Он выглядел совершенно измученным, и в душе Антона шевельнулась жалость.

– Хотите чаю, Евгений Семенович? – спросил он. – Катя, вон, со слониками заварила.

Старик устало отмахнулся.

– Давно должен был с вами поговорить, но не решался, а вы ведь уже совсем взрослые. Виноват я, наверное. Понимаю тебя, Катюша, и даже очень – плохо твой дед себя вел, грубо. Антошку тоже обидел – нет, чтобы честно все объяснить. Не потому ты, Катерина, не можешь с Антоном спать или замуж за него выйти, что он плохой, а потому что он – твой родной брат.

– Ты это сейчас придумал, дедушка? – недоверчиво спросила девушка. – Как это брат?

– Еще до того, как Максим встретил твою маму, он любил Люду Муромцеву – познакомился с ней, когда был тут у меня в один из своих наездов. Не знаю уж, почему они расстались, и почему Люда ничего не сказала ему про Антошку – на то была ее воля, и я ничего изменить не мог. Если б она разрешила, я бы сам Антону все давно рассказал, потому что люблю его, если честно, больше всех своих остальных внуков.

– Евгений Семенович, – Антон растерянно сделал шаг вперед и остановился, – почему вы… почему… так значит, – он упал на диван рядом со стариком и закрыл лицо руками.

– А почему ты не сказал папе, дедушка? – потрясенно спросила Катя. – Он должен был знать, что у него есть еще один сын. Ведь никто ничего не знал! Представляешь, а если бы… – она запнулась.

– Если б я умер, – спокойно уточнил старик, – то у меня было готово письмо для Максима – там я все написал. А кроме меня еще знала Анна Игоревна – сама догадалась, или, может, Люда ей сказала. Теперь вот… вы оба тоже знаете.

– Мне так… так жалко, – девушка села рядом с Антоном и горько заплакала.

– Решайте сами, как жить дальше. Антон – брат тебе, Юлеку и твоим сестрам. Раньше, конечно, нужно было вам узнать. В детстве.

Антон резко оторвал от лица руки. Глаза его так зло вспыхнули, что Катя испуганно отшатнулась от неожиданности.

– Евгений Семенович, – сказал он, – у меня к вам одна просьба: если можно, то не нужно ничего менять в моей жизни – у меня никогда не было отца, и теперь, в двадцать шесть лет, я не хочу им обзаводиться. Я всегда буду любить вас – независимо от степени родства, но профессор Баженов никогда не станет моим отцом.

– Антоша, папа же ничего не знал! – всхлипнув, Катя схватила его руку и прижала к своему мокрому лицу. – Если б он знал, то никогда… Мне так жалко, что у меня была нормальная семья, а у тебя нет!

– Жалей других, – он резко высвободился, – у меня была семья, и дай бог всякому иметь такую семью и такую маму! Я и сейчас счастлив, живя памятью о ней.

Евгений Семенович поднялся и ласково провел рукой по волосам Антона.

– Хорошо, Антон, не волнуйся. Все, что было нужно, мы друг другу сказали, а дальше пусть остается, как было.

Катя встала следом за дедом, робко протянула к Антону руку, но тут же ее уронила.

– А мне… мне можно стать твоей сестрой?

Прозвучало это так по-детски, что Антон не сумел сдержать улыбки.

– Ты и так моя сестра, Катюша.

Проводив их до машины, он подождал, пока Баженов, кряхтя, усядется за руль, и, когда они уже собирались отъехать, вдруг вспомнил и нагнулся к окошку.

– Евгений Семенович, вы мне говорили на днях, что хотите привести… вашего сына ко мне на обследование – приводите в четверг, мы как раз подключаем диагностику сердечно-сосудистой системы и органов дыхания.

Старик кивнул и тронул машину с места. До самого дома он не произнес ни слова и ни разу не оглянулся на Катю, а та, съежившись на заднем сидении, тихо плакала.