Читать книгу На перекрестье дорог, на перепутье времен. Книга третья: ВТОРЖЕНИЕ АББАС-МИРЗЫ - Галина Тер-Микаэлян - Страница 5

Император Александр Первый умер в Таганроге в первый день декабря 1825 года, а вскоре на Кавказ стали просачиваться смутные и искаженные новости о восстании декабристов. Новый император Николай Первый направил Ермолову довольно сухое послание, в котором запрещал даже помышлять о разрыве с шахом.

– Император предлагает подумать, нельзя ли уступить персиянам Талышинское ханство и территории на берегу Гокча, – пожаловался Ермолов в беседе с архиепископом Нерсесом Аштаракеци, – по мне так нам Талышинское ханство и вовсе не нужно, одни хлопоты, но ведь как престиж России падет в глазах персиян! Ереванский хан и без того постоянно совершает набеги на наши земли, а потом извиняется – дескать, его люди делают это без его ведома.

Нерсес знал о ситуации не хуже Ермолова, поскольку постоянно получал сведения от своих агентов. Талышинское ханство мало его беспокоило, больше тревожили русские владения на берегу озера Гокча. В той местности находилась окруженная водами озера и скалистыми горами обитель Севан, которая после ухода русских солдат могла подвергнуться разграблению – монастырь был богат, а люди Ереванского сардара, в отличие от Аббас-Мирзы, не испытывали почтения к армянским святыням. Тяжело вздохнув, архиепископ заметил:

– Дела в Европе и отношения с османами теперь действительно требуют от вашего высокопревосходительства большой осторожности. Меня же грызут заботы более мелкие, но близкие моему сердцу. Святая обитель Севан – как защитить ее, если император уступит те земли?

– Будем надеяться на Бога ваше преосвященство, – грубовато-ласково отвечал Ермолов, – обитель на неприступном острове, вы сами рассказывали мне, что Господь не раз спасал ее от буйных лезгин.

Архиепископ грустно улыбнулся – находившийся на острове монастырь Севан был действительно трудно доступен для разбойничавших вокруг лезгин, и Бог, казалось, оберегал его. Однажды враги, желая пробраться на остров, спрятались в ящиках с вином, которое монахи везли на лодках из окрестных деревень. Неудачу они потерпели из-за собственного нетерпения – стали переговариваться друг с другом, чтобы узнать, скоро ли конец пути. Монахи услышали голоса, обо всем догадались и сбросили ящики в воду. В другой раз лезгины попытались проникнуть на остров по сковавшему озеру льду и почти достигли берега. Однако в тот момент, когда до них донеслось песнопение молившихся монахов, лед треснул, раздался, и холодные воды поглотили вооруженных разбойников.

Об этом и многом другом Нерсес рассказывал Ермолову, но теперь слова главнокомандующего не могли его успокоить, он печально покачал головой:

– Ваше высокопревосходительство понимает: если диким горцам, не имевшим лодок и не умевшим с ними обращаться, проникнуть на остров было невозможно, то для прекрасно оснащенных войск Ереванского хана это не составит труда. Что, если, узнав о намерении императора уступить приграничные земли, они уже теперь совершат набег? Ведь ваше высокопревосходительство, желая сохранить добрые отношения с Ираном, не сможет дать достойный отпор.

Архиепископ вопросительно смотрел на Ермолова, и тот сердито пожал плечами.

– Сам я остаюсь противником каких-либо уступок, ваше преосвященство. И пока не получу прямого приказа, ни один сарбаз не войдет в русские владения. Нарочный привез мне известие, что от императора к шаху направлен послом князь Меньшиков. Я встречусь с ним в начале марта в станице Червленой, и только тогда буду точно знать, на какие уступки готов пойти государь. Кроме того, теперь по мусульманскому календарю наступает месяц раджаб – кажется, в этот месяц у мусульман существует запрет на военные действия, если только враг сам их не начнет.

Нерсес приподнял изломившуюся посередине бровь и покачал головой, как бы выражая сожаление в том, что главнокомандующий так плохо разбирается в тонкостях ислама. И это при том, что имел не одну кебинную жену-мусульманку!

– Об этом запрете упоминается в достоверном хадисе, переданном от Абу Бакра, ваше высокопревосходительство, – наставительно заметил он, – но здешние мусульмане шииты, они считают Абу Бакра узурпатором, похитившим власть у Али, любимого зятя Пророка.

Архиепископ Тифлисский был, наверное, единственным человеком, которому Ермолов позволял себя поучать. Он шутливо наклонил голову.

– Благодарю за науку, ваше преосвященство. Однако в любом случае теперь не стоит тревожится – пока о намерении Аббас-Мирзы начать войну мне не сообщают. Думаю, пройдут раджаб, шаабан и священный месяц рамадан прежде, чем что-то изменится.

Главнокомандующий оказался прав – окончился священный месяц рамадан, но мир между Россией и Ираном еще не был нарушен. Однако Тебриз наводнили войска. По улицам важно вышагивали пехотинцы в белых дзир-джома (широкие шаровары) и однобортных мундирах красного, зеленого и синего цветов.

Английским инструкторам удалось заставить сарбазов надеть сапоги и сбрить бороды, однако, несмотря на все уговоры, регулярные войска отказались снять высокие конусообразные шапки из шкуры черного ягненка – так называемые шапки Каджарской династии. Причиной отказа являлась скорее забота о собственном облике, чем уважение к шаху – шапки гармонировали с зюльфами (локонами) на висках и сзади, придавая воинам шахзаде вид величественный и мужественный.

Офицеры внешне мало, чем отличались от солдат, разве что им дозволено было не брить бороды. Однако не так давно жители Тебриза отметили еще одно отличие – на офицерских мундирах появились золотые эполеты. Вскоре стало известно, что их заказал в Тифлисе и отправил Аббас-Мирзе новый русский посол князь Меньшиков, желавший доставить шахзаде удовольствие. Сам посол тоже вскоре должен был проехать через Тебриз – князь следовал из Петербурга в Тегеран, чтобы уведомить шаха о вступлении на престол Николая Первого. Он имел также полномочия согласиться на все требования персов: Россия уступала Ирану часть Талышинского ханства и приграничные земли в Карабахе, а также приостанавливала строительство укреплений в селе Мирак на линии, тянувшейся от Гюмри до берегов озера Гокча.

Ермолов, знавший от лазутчиков о скоплении войск в Тебризе, пришел в бешенство, узнав, какие подарки посол Меньшиков везет шаху в столь напряженное время, – тысячу ружей, сукна на обмундирование целого батальона, а также шестифунтовые пушки с зарядными ящиками и со всеми к ним принадлежностями. И все это для того, чтобы убедить персиян в мирных намерениях нового императора!

Главнокомандующий, правда, сумел сдержать обуревавшие его чувства, и беседа с Меньшиковым прошла очень мило. В результате посол написал в Петербург, что духа вольнодумства в войсках Кавказского корпуса незаметно, и нет оснований подозревать существования здесь тайных обществ, тревоживших императорский двор гораздо сильней, чем события на Кавказе. А Ермолов угрюмо ворчал:

– Неужели одной кровати было бы недостаточно?

Хрустальная кровать – самый ценный из даров императора – была изготовлена талантливыми петербургскими мастерами специально для Фетх-Али-шаха. Весть о ней опережала Меньшикова на всем пути его следования, и еще до прибытия посла в Тебриз в городе знали о подарке русского императора могущественному шах-ин-шаху. Это еще сильней убеждало Аббас-Мирзу в том, что русские теперь слабы, и приближается время, когда нужно начать военные действия.

Миновали шесть дней искупительного поста шауваля, и Малика-и-Джахан-ханум, молодая жена принца Мухаммеда, решила устроить пышное празднество, пригласив на него не только ханшей, но и живущих в Тебризе знатных христианок. Среди почетных гостей были юная супруга царевича Александра Мариам, которой вскоре предстояло стать матерью, и жена Агало-хана Геозала. Принцесса пожелала также видеть у себя Эрикназ. Геозала лично привезла ей приглашение, и поначалу у Эрикназ от изумления чуть глаза на лоб не полезли.

– Не ошиблась ли ханум Геозала? – недоверчиво спросила она, решив, что веселая жена Агало-хана что-то напутала. – Шахзаде благоволит к моему мужу, но ко мне самой относится без особой приязни, он повторял это не раз и прилюдно. Неужели он мог позволить жене своего сына меня пригласить?

Геозала сунула в рот засахаренный орешек, прожевала его и на какое-то время прикрыла глаза, словно размышляя.

– М-м, недурно, ты неплохо усваиваешь мои уроки. Но я бы на твоем месте добавила больше меду. Рассыпчатое тесто у тебя вышло на славу, только не нужно класть сразу много сахару, лучше подсластить позже.

Эрикназ вздохнула.

– Ханум знает, что я нерадивая ученица. Но опять же насчет приглашения….

– Малика-ханум велела тебя пригласить, и ты не можешь отвергнуть приглашение принцессы.

– Но Аббас-Мирза вряд ли захочет….

– О, у этой молодой принцессы столь решительный нрав, что перед ней робеют не только ее муж и свекор, но и, говорят, сам шах. Тебе известна история ее брака с молодым мирзой? Если нет, то налей мне еще чашечку твоего восхитительного кофе, и я тебе все расскажу.

– В словах ханум укор, – со смехом ответила Эрикназ, – пораженная столь неожиданным приглашением, я забыла о своем долге хозяйки, – она наполнила чашку гостьи, позаботившись, чтобы сверху плавала пенка, – о браке молодого мирзы с Маликой я знаю мало. Говорят, Малика была замужем за мирзой Мухаммед-Таги, но получила развод, верно ли это?

– Кофе у тебя получается лучше, чем у меня, – вдыхая горячий аромат, признала Геозала, – да, ты права, Малика была замужем и даже родила дочь Тадж-ол-Молук, девочке сейчас годика три. Брак Малики расторгли, чтобы выдать ее за Мухаммеда – ее происхождение безупречно подходит для матери будущего наследника престола.

Покачав головой, Эрикназ подвинула к гостье блюдо с хрустящими печеньями.

– Неужели для молодого мирзы не нашли другой девушки из знатных кланов Девели или Джованлу? Ведь Бегум-Джан, мать Малики, – дочь Фетх-Али-шаха, сводная сестра Аббас-Мирзы. Ислам не запрещает столь близкого родства супругов, но и не одобряет его.

Покосившись на тарелку, Геозала укоризненно заметила:

– Ты хочешь, чтобы я еще больше раздалась вширь. Мой Агало любит, когда меня много, но, говорят, в Европе теперь мода на худых женщин, – не удержавшись, она все же взяла хрустик и сунула его в рот, – ты действительно стала прекрасно печь, дорогая! Так о чем мы сейчас говорили? Ах, да! Так вот, бабка Малики, мать ее отца Мухаммед-Казима Каджара-Джованлу, – принцесса из рода Зендов (персидская династия луров, свергнутая тюркским племенем каджаров во главе с Ага-Магомет-ханом). Слияние Каджаров с Зендами должно положить конец всем раздорам между персидскими и тюркскими племенами в Иране – в жилах сына Мухаммеда и Малики будет течь кровь самого Карим-хана Зенда (правитель Ирана с 1763 по 1779 годы), ибо бабка Малики была его родной внучкой. Кстати, о браке сына Аббас-Мирзы и девушки из семьи Мухаммед-Казима договорились еще при жизни грозного Ага-Магомет-хана.

– Но как это возможно? – изумилась Эрикназ. – Ага-Магомет-хан был убит за много лет до рождения Мухаммед-мирзы и Малики. Да и самому Аббас-Мирзе в то время было лет восемь, не больше.

– Все возможно, дорогая, – опасливо оглянувшись, Геозала понизила голос, – Ага-Магомет-хан был скопцом, но любил строить брачные планы. Поначалу речь шла не о дочери Мухаммед-Казима, а о его внучке – у него был маленький сын Мехтикули. На день убийства Ага-Магомет-хана мальчику исполнилось два года. Разумеется, предполагалось, что этот ребенок вырастет и обзаведется потомством. Скорей всего, Ага-Магомет-хан рассчитывал дожить до того времени и самолично устроить этот брак. Для скрепления договора он даже отдал в жены Мухаммед-Казиму крохотную Бегум-Джан, дочь своего любимого племянника и наследника Баба-хана, будущего Фетх-Али-шаха. И очень разумно, как оказалось, сделал – Мехтикули погиб при Асландузе, его единственная дочь Хумаюн умерла от лихорадки два года назад. Кроме Малики, дочери Мухаммед-Казима и Бегум-Джан, в семье Мухаммед-Казима женщин подходящего возраста не осталось. Сестер у Малики нет, ее собственная дочь слишком мала. Поэтому Фетх-Али-шах пожелал, чтобы его внук Мухаммед-Мирза и внучка Малика-и-Джахан-ханум поскорее сочетались браком и произвели на свет будущего шаха. Беспокойство шаха-ин-шаха понятно – когда начнется война, молодой мирза будет сражаться плечом к плечу со своим отцом шахзаде, нельзя предсказать всего, что случится.

Последние слова Геозалы отозвались в сердце Эрикназ тревогой.

– Ханум Геозала уверена, что война начнется?

– Иначе и быть не может, слишком многие ее хотят. Даже армяне на службе у шахзаде после свадьбы царевича Александра и дочери Саака Агамаляна словно сошли с ума – грезят об обещанном им Аббас-Мирзой Армянском царстве. Да ты ведь и сама, наверное, знаешь от мужа – на днях он был гостем у нас в доме и говорил об Армянском царстве с Парсиком Юзбаши и Зограб-ханом. Твой Гайк мудр не по годам, Парсик и Зограб предрекали, что у нового армянского царя он станет министром.

– Ханум Геозала знает, что не стоит делить шкуру неубитого тигра, – с достоинством возразила Эрикназ, – мой муж не имеет столь честолюбивых замыслов, и мне тоже этого не нужно.

Геозала рассмеялась и потрепала ее по руке.

– Умница! Мой Агало тоже очень осторожен, войны не хочет – считает ее разорительной для купечества. Но ни с кем не спорит. Хотят говорить – пусть говорят, от разговоров ни убавится, ни прибавится. Вчера нас посетили Саак Агамалян и его зять царевич Александр – так еще поесть не успели, как начались споры. Саак Агамалян, как и мой Агало, против войны, они с зятем чуть не поссорились, – она вдруг весело хихикнула, – нет, ты подумай – зять на десять лет старше тестя!

Эрикназ слабо улыбнулась.

– Да, все бывает. Бедняжка Мариам!

– Ну, не очень-то она страдает, больше гордится, что скоро станет женой царя армян и грузин и матерью царского сына.

– Я много слышала о царевиче Александре, когда жила в Тифлисе, – задумчиво заметила Эрикназ, – мне не верится, что он может стать царем. Грузины и армяне, живущие в Грузии, за ним не пойдут.

– Конечно, не пойдут, царевич надеется на поддержку Аббас-Мирзы. Ах, да, чуть не забыла: твой двоюродный брат Шамирхан заявил, что решил оставить русских и перейти на службу к Аббас-Мирзе.

Эрикназ с безразличным видом пожала плечами – от Гайка ей известно было, что Шамирхан шпионит для русских, но это было не ее дело, выдавать его она не собиралась.

– О желаниях Шамирхана мне неизвестно, ханум Геозала знает, что между нашими семьями вражда. Мне радостно знать, что почтенный Агало-хан не одобряет войну, я буду молить Бога, чтобы шахзаде прислушался к его мнению.

– Агало не станет ничего советовать шахзаде, потому что все уже решено. Мелик Саак увозит маленькую Мариам домой – не хочет, чтобы она оставалась в Тебризе в одиночестве, когда ее муж отправится воевать. Царевич Александр проводит их до Еревана, там его войска соединятся с войсками Ереванского хана.

Сообщение это всерьез обеспокоило Эрикназ:

– Так войны не избежать?

Геозала развела руками:

– Что делать? Посмотри на сарбазов, на их лице нетерпение. Если теперь не повести их в бой, они все вокруг сметут и растопчут Тебриз.

– Но, если русские ожидают начала войны, для чего русский посол везет повелителю кровать?

Геозала недобро усмехнулась.

– Русский император Николай боится и задабривает шаха, – сказала она, – при вступлении его на престол часть армии восстала. Я слышала, что говорил вчера моему Агало царевич Александр: сейчас в России идет война между императором и его старшим братом. Если Аббас-Мирза хочет начать войну, то лучшего времени не найти – на границе почти нет русских войск. Царевич Александр и Ереванский хан освободят от русских берега Гокчи и двинутся к Тифлису. Там они встретятся с шахзаде, который к этому времени освободит Карабах и разошлет послания ханам, требуя восстать против русских и присоединиться к нему. Не тревожься, эта война будет недолгой, русским нечего противопоставить армии шахзаде.

Эрикназ опустила голову, вспоминая Тифлис, город своего детства, восстание кахетинцев, ужас жителей и гарцующих на границе Авлабари лезгин.

– Война – разорение и гибель простых людей, – тихо сказала она, – мне жаль Тифлис и его жителей.

Лицо Геозалы стало недовольным – ее все еще мучила обида на русских бюрократов в Тифлисе, долго не выдававших ей когда-то паспорт, но в глубине души она не могла не признать правоту слов Эрикназ.

– Война – дело мужчин, дитя мое, мы с тобой ничего не можем изменить. Лучше подумай о наряде, который оденешь на праздник к Малике. Пожалуй, я выпью еще чашечку твоего чудесного кофе.

Когда они пили кофе, вбежала служанка – сообщила, что в город прибыл русский посол, и народ толпами следует за ним, надеясь хоть одним глазком узреть хрустальную кровать.

Въехав в Тебриз, Меньшиков, всю дорогу вполне уверенный в успехе своей миротворческой миссии, увидел войска, полностью готовые к походу, и впервые испытал некоторое подозрение. Однако Аббас-Мирза принял его в своем дворце и был любезен до приторности, хотя на все вопросы отвечал малопонятными цветистыми фразами. Он сообщил, что «могущественный шах-ин-шах теперь находится в своей летней резиденции в Султании и будет счастлив принять посланника русского императора»

Шах действительно принял Меньшикова приветливо, рассыпался в благодарностях за чудесную хрустальную кровать, однако не взял из рук посла письма императора Николая, а знаком указал положить послание на подушку. Это был плохой знак. Еще худшим оказалось то, что после аудиенции у шаха посольский лагерь был оцеплен сарбазами. Русский посол стал пленником.