Читать книгу На перекрестье дорог, на перепутье времен. Книга третья: ВТОРЖЕНИЕ АББАС-МИРЗЫ - Галина Тер-Микаэлян - Страница 7

По мнению Айше-ханум, матери юного принца Мухаммеда, убранство покоев ее невестки, жены принца, выглядело довольно убого – ковры были грубой выделки, перламутровые кусочки мозаики инкрустированных столов явно отличались размерами.

«Аллах не допустит, чтобы гарем сына затмил гарем отца, – с огромным удовлетворением подумала Айше, отметив, что бархат, покрывавший расставленные вдоль стен диваны и подушки для сидения, выглядит потертым и тусклым, – и почему на ней так мало украшений?»

Украшений на принцессе Малике было явно меньше, чем на ее свекрови – Фетх-Али-шах, устраивая брак своих внуков, Мухаммеда и Малики, явно поскупился на подарки. Возможно, он рассчитывал, что недостающее восполнит отец жениха Аббас-Мирза, но шахзаде готовился к походу и не собирался тратить средства на обогащение гарема старшего сына. К женитьбе Мухаммеда он отнесся равнодушно, а Айше-ханум брак сына с Маликой и вовсе не одобряла.

«Разве нет девушек в нашем знатном роду Девели? – сидя на почетном месте между Маликой и беременной женой царевича Александра, размышляла она. – Через год-два войдут в брачный возраст дочери моего брата Алаяр-хана, к чему так спешно потребовалось женить Мухаммеда на разведенной женщине? Если даже – все в воле Аллаха! – с ним что-то и случится на войне, то у него есть родные братья, мои сыновья Бахман-мирза и Каграман-мирза. Аллах видит, они гораздо более достойны трона Каджаров, чем этот недоумок Мухаммед, которого неизвестно почему обожает Фетх-Али-шах. И которого даже английские доктора Кормик и этот – как его? – МакНейл, сочли идиотом»

Айше незаметно оглядела зал и осталась недовольна тем как рассадили гостей – упрямая Малика делает все по-своему и никогда не посоветуется со свекровью! Почему она так далеко посадила молоденькую Хатидже-султан, вторую жену своего мужа, недавно вошедшую в его гарем?

«Хатидже-султан тоже внучка шаха, дочь Имамверди-мирзы, и мне она нравится гораздо больше Малики. Какая жалость, что мать ее незнатного рода, из-за этого сыновья Хатидже-султан не смогут взойти на престол Каджаров! Зато сразу видно: по воспитанию Хатидже настоящая принцесса. Разве пристало ей сидеть между этими ничтожными Хурде и Шамил? Пусть Хурде считает себя любимой женой Аббас-Мирзы (Айше не хотела признать, что это действительно так), а Шамил самая старая его жена (это Айше признавала с удовольствием), но ведь они всего лишь дочери неродовитых ханов!»

Айше решила: Малика специально так сделала, чтобы унизить вторую жену своего мужа – ведь Хатидже гораздо красивее и моложе ее. Однако юная Хатидже, казалось, не разделяла брюзгливого недовольства своей свекрови, она весело болтала с приветливой Хурде-ханум – любимая жена Аббас-Мирзы посвящала недавно привезенную из Тегерана девочку в нюансы тебризской жизни. На кислое выражение лица Айше-ханум никто не обращал внимания, остальные гостьи принцессы Малики, удобно устроившись на диванах и подушках, поглощали угощения и наслаждались приятной беседой.

Ханум Геозала расположилась между Галин-ханум, теткой Малики по отцу, и Нисой-ханум, женой Абульфат-хана, недоброжелателя Гайка. Ниса, по происхождению грузинка, обсуждала с Геозалой один из наиболее животрепещущих для всех гаремов вопросов – на каком этапе готовности следует добавлять специи в красный соус для баранины. Галин-ханум, напряженно вытянув шею, с жадностью внимала беседе двух великих столпов кулинарного искусства, старалась запомнить.

Четвертой за их столиком сидела красавица Бадир-Джахан-Беим, дочь гянджинского хана Угурлу. За три года до того Угурлу-хан с целью укрепления союза двух ханств отдал ее в жены бежавшему из русских владений карабахскому Мехти-Кулу-хану. С тех пор Бадир-Джахан никогда не улыбалась, и теперь прекрасное лицо ее оставалось мрачным и неподвижным, в оживленный спор Нисы и Геозалы она не вмешивалась и вообще не выказывала никакого желания поговорить.

«Еще б ей веселиться, – скользнув взглядом в сторону печальной молодой женщины, злорадно подумала Айше-ханум, – у мужа половины носа нет, ребенка он сделать неспособен»

Увы, в злобных мыслях Айше-ханум было много истины – у карабахского хана Мехти-Кулу действительно не было половины носа. Он потерял его в ранней молодости в одном из сражений, но особо опечален этим не был – его природный нос был столь велик и так сильно выдавался вперед, что потеря половины несильно изуродовала лицо, и без того не блещущее красотой. Гянджинский Угурлу-хан тоже не задумывался о носе Мехти-Кулу, когда по политическим соображениям решил отдать ему Бадир-Джахан.

Поначалу он собирался устроить брак дочери с Абульфат-ханом – у лояльного тогда к русским Мехти-Кулу детей не было, и он хотел сделать любимого младшего брата Абульфат-хана своим наследником, даже обратился к русскому императору с просьбой утвердить завещание. Однако ему отказали – Абульфат-хан был слишком близок к Аббас-Мирзе, извечному врагу России. Позже Мехти-Кулу бежал из Шуши в Иран, и планы Угурлу изменились. Отдав Бадир-Джахан в жены Мехти-Кулу, он надеялся, что она родит сына, и тот в будущем объединит Карабахское и Гянджинское ханства, которые Аббас-Мирза отнимет у русских. Правда, пока это были лишь мечты – Карабах и Гянджа все еще принадлежали России, а Бадир-Джахан после трех лет брака оставалась бездетной.

«И останется, – продолжала злорадно размышлять Айше-ханум, – если только Мехти-Кулу не попросит брата заменить его на ложе Бадир-Джахан. Думаю, Абульфат не откажет, да и Бадир-Джахан согласится – будто я не замечаю, какие взгляды они исподтишка бросают друг на друга! Бадир-Джахан до сих пор не в себе из-за того, что ее разлучили с любимым Абульфатом, а сейчас еще Ниса, жена Абульфата, при ней обсуждает с Геозалой, как сытно накормить ненаглядного мужа. Вот потеха-то! И напрасно размечтался гянджинский Угурлу-хан – его внуку не объединить Карабах и Гянджу, ибо Бадир-Джахан никогда не родит сына. Сколько зим назад родился ее муж Мехти-Кулу? Говорят, он ровесник шаха, значит, пятьдесят четыре. И ни одна его жена до сих пор не забеременела! Похоже, вместе с носом ему отхватили кое-что еще»

От столь приятных мыслей настроение Айше-ханум значительно улучшилось, она с удовольствием погрузила пальцы в стоявшее перед ней блюдо, вытащила кусочек мяса, обмакнула его в соус, отправила в рот и изо всех сил напрягла слух, чтобы понять, что теперь обсуждают Хурде-ханум и Шамил-ханум, жены ее мужа Аббас-Мирзы, – что-то больно счастливые у них лица.

Услышать весь разговор из-за шумной болтовни и взрывов смеха было невозможно, но до ее слуха донеслись обрывки фраз:

– Войска Ардешир-мирзы вчера на смотре были удостоены похвалы шахзаде….

– А мой Хозрев-мирза….

Айше зло скрипнула зубами – понятно, рассказывают друг другу и Хатидже-султан о своих сыновьях, любимцах шахзаде. Ничего, пусть болтают, сколько влезет, – как бы ни любил Аббас-Мирза своего первенца Ардешир-мирзу, сына Шамил, и Хозрев-мирзу, сына Хурде, происхождение матерей никогда не позволит этим мальчишкам занять трон. А еще у Шамил седые волосы, а у губ пролегли морщинки – старуха, тридцать шесть лет, почти ровесница их мужа шахзаде! Хурде-ханум тоже не девочка, хотя продолжает удерживать любовь Аббас-Мирзы. На миг Айше-ханум поскучнела, вспомнив, что и ей самой недавно стукнуло тридцать три, однако тут же напомнила себе, что один из ее сыновей взойдет на трон Каджаров.

Высокомерно вскинув голову, она оглядела низкие дамасские столы, заставленные обильными угощениями. Восседая вокруг них приглашенные Маликой гостьи уписывали вперемешку сладости, соления и заправленное перцем мясо. Взгляд Айше задержался на столике, за которым сидели две другие жены ее сына Мухаммеда – Мах Мунавар, которую он познал еще будучи пятнадцатилетним, и молоденькая Рахима, дочь шейха-суфия, взятая принцем в гарем из уважения к ее ученому отцу. Рядом с Рахимой сидела ее сестра Яхия, а между Яхией и Мах Мунавар – необычайно красивая армянка. Она лениво жевала питу (восточная лепешка), держа ее двумя пальцами, и каждый раз, когда одна из ее соседок по столу хватала руками кусок мяса и засовывала себе в рот, на лице армянки появлялось странное выражение. Айше-ханум, всегда испытывавшая неприязнь к красивым лицам, кивнула в сторону стола:

– Кто эта армянка? – недовольно спросила она у Малики. – Почему ты велела посадить ее за один стол с женами твоего мужа?

Малика сверкнула глазами, в голосе ее послышался вызов:

– Пусть высокочтимую Айше-ханум это не тревожит. Муж этой женщины обучает моего мужа Мухаммед-мирзу французскому языку и пользуется его расположением. Мне хотелось сделать приятное моему господину, ибо я люблю его всем сердцем.

– Геозала-ханум рассказывала моему отцу, что ханум Эрикназ из знатного рода карабахских меликов, – застенчиво проговорила Мариам, жена царевича Александра, – к ней благоволит сама высокая ханум Агабеим-ага и, говорят, прислала ей богатые подарки к свадьбе и к рождению сына.

Слова Мариам вызвали у Айше живой интерес, она уставилась на серьги, браслеты и ожерелье Эрикназ. В золотые оправы украшений вставлены были рубины, прекрасно гармонировавшие с тонкой тканью светлого платья.

– Аллах, почему так великодушна к армянке высокая ханум? – не скрывая недовольства, протянула она. – Даже, пребывая в Тебризе, Агабеим-ага не выказала мне никакого расположения, не прислала ни одного подарка, помимо того, что преподнесла другим женам моего мужа Аббас-Мирзы. А ведь я подарила шахзаде троих сыновей, которые не позволят пустовать трону Каджаров! Скажи, Малика, а тебе высокая ханум выказывала свое расположение?

Малика высокомерно поджала губы.

– Агабеим-ага – всего лишь дочь хана, меня не волнует ее расположение, – холодно сказала она, – и даже не будь у тебя сыновей, высокочтимая Айше-ханум, трон Каджаров не опустел бы. Покойная Асия-ханум, мать шахзаде, да пребудет с ней Аллах, родила не одного сына.

Это был явный намек на то, что Айше, дочь хана из семейства Девели, все же стоит по рождению ниже внучки шаха Малики. И еще на то, что наместник в Тегеране Али-хан Зелле-солтан, родной брат Аббас-Мирзы, тоже по своему происхождению вправе наследовать шаху. Случись что с шахзаде во время войны, еще неизвестно, кого Фетх-Али-шах выберет своим преемником – родного сына Зелле или родного внука Мухаммеда. Однако шах, в любом случае, не назначит наследником Бахман-мирзу, любимого сына Айше-ханум. Поняв намек, Айше слегка покраснела.

– Мой сын Мухаммед-мирза и вправду может лишиться трона, если Аллах не даст ему от тебя сыновей, – прошипела она, – ты, дочь моя, еще не доказала своей способности рожать мальчиков. К тому же, мой сын Мухаммед вряд ли станет часто посещать твое ложе, ведь ты стара для него.

Широко улыбнувшись в ответ на упоминание о том, что она на три года старше своего второго супруга, а от первого, Мухаммеда Таги, родила лишь дочь, Малика весело ответила:

– Я еще молода. Надеюсь, к тому времени, когда достигну возраста почтенной Айше-ханум, Аллах пошлет мне много сыновей и дочерей, ибо Мухаммед-мирза посещает мое ложе с удовольствием. Я не перестаю возносить благодарность Всевышнему за посланную мне дочь Тадж-ол-Молук, ибо она прелестное создание, – Малика хлопнула три раза в ладоши и велела представшему пред ней евнуху: – Пусть приведут маленькую госпожу Тадж-ол-Молук!

Трехлетняя Тадж-ол-Молук была чрезвычайно подвижным ребенком. Увидев мать, она со смехом побежала к ней, семеня пухлыми ножками, за девочкой с трудом поспевали две служанки. Забравшись на руки к Малике, малышка ткнулась носиком в ее щеку, что означало поцелуй. Растрогавшись, беременная Мариам протянула руку и погладила Тадж-ол-Молук по голове.

Айше ханум брезгливо поджала губы – то, что жена ее сына столь открыто выказывает любовь к ребенку от первого брака, было ей отвратительно. Но худшее ждало ее впереди – весело взвизгнув, Тадж-ол-Молук вывернулась из объятий матери, потянулась схватить маамуль (финиковое пирожное), но попала рукой в стоявшее на столе блюдо с фесенджан (мясные шарики в гранатном соусе), отчего брызги густой красной жидкости полетели во все стороны и обильно смочили нарядное одеяние почтенной Айше-ханум.

– Аллах! Ты нарочно это сделала!

В ответ на оскорбленный вопль Айше-ханум Малика фыркнула и развела руками:

– Ханум знает, что с детьми порою невозможно справиться, ибо Аллах еще не наделил их разумом.

Оскорбленная Айше поднялась и прошествовала к выходу. Малика, отдав дочь служанкам, поспешила за ней, прижимая к груди руки и клянясь в своей вечной преданности. Однако Айше-ханум, не удостоив ее взглядом и не поклонившись на прощание остальным гостьям, удалилась.

– Аллах видит, Малика с каждым днем становится все более дерзка, – недовольно шепнула Хурде-ханум, любимая жена Аббас-Мирзы, его старшей жене Шамил-ханум, – ты знаешь, что шахзаде Аббас-Мирза сам испытывает неприязнь к Айше за ее злобный нрав, да и мне она неприятна. Однако ему может не понравиться, что его невестка Малика так ведет себя с матерью своего мужа.

Шамил-ханум была добра и незлобива, а к жизни относилась философски – да, теперь ей уже немало лет и Аббас-Мирза больше не делит с ней ложе, но ведь всему на свете когда-нибудь приходит конец. Аллах был к ней милостив – позволил побывать на ложе могущественного мужа и родить ему детей. В отличие от других она не осуждала Айше-ханум, полагая, что та такова, какой ее сотворил Аллах, и молодую принцессу Малику теперь тоже постаралась оправдать:

– Мать Малики принцесса Бегум-Джан-ханум мало обращала внимания на дочь, ты ведь знаешь. Говорили, она была сильно огорчена тем, что ее первый ребенок – девочка. Малику выдали замуж за Мухаммеда-Таги-хана, когда ей было пять лет, она росла в доме мужа, а там никто не занимался ее воспитанием.

– И все же шахзаде может разгневаться, – возразила осторожная Хурде-ханум, – он очень строго относится к этикету и непременно скажет: сегодня Малика безнаказанно оскорбила мать своего мужа, завтра она поступит также с вами. Поэтому нам, наверное, лучше сейчас уйти и этим показать, что мы осуждаем поведение принцессы. Увидев, что бы уходим, остальные гостьи тоже начнут расходиться, для Малики это послужит хорошим уроком.

– Уйти! – жалобно ахнула вторая жена принца Мухаммеда молоденькая Хатидже-султан. – Да ведь мы еще пахлаву не попробовали и кофе не пили!

Хурде окинула девочку снисходительным взглядом.

– Ты можешь остаться, если хочешь, Хатидже. Но на будущее помни: допускать нарушения этикета для женщины из семьи шахзаде непозволительно. Поэтому нам с Шамил лучше уйти.

– Ах, Хурде, – воскликнула Шамил-ханум и взгляд ее стал умоляющим, – для чего нам открыто портить отношения с принцессой? К тому же, мне хочется рахат-лукума.

Зная страсть подруги к рахат-лукуму, Хурде согласилась:

– Хорошо, уйдем, когда начнут веселиться. Так будет даже лучше.

После ухода Айше-ханум гостьи, ощущая повисшую в воздухе неловкость, на короткое время притихли, но вскоре вновь принялись за еду. Наконец женщины наелись и стали вытирать полотняными полотенцами жирные пальцы. Евнухи и служанки убирали со столов опустевшие блюда, разносили кофе и кальяны. Малика велела привести танцовщиц. Чернокожие евнухи-музыканты наигрывали мелодию, две молоденькие рабыни с полузакрытыми глазами извивались под музыку.

После второго танца, бросив танцовщицам в награду горсть золотых, Хурде-ханум и Шамил-ханум неожиданно поднялись и, поблагодарив принцессу за угощение, стали прощаться. Желая угодить Хурде-ханум, любимой жене шахзаде, имевшей на него огромное влияние, их примеру не без сожаления последовали остальные гостьи. Малика плотно поджала губы, скрывая досаду. Она прекрасно поняла желание Хурде-ханум наказать ее за непочтительность к свекрови, однако ничем не выказала своего недовольства, а недобрый взгляд, брошенный ею в сторону любимицы Аббас-Мирзы, был так короток, что его никто не заметил.

«Подожди – настанет время, и ты мне ответишь за это, Хурде-ханум!»

Эрикназ, испытала огромное облегчение оттого, что прием у внучки шаха окончен, она поспешила присоединиться к Геозале, в носилках которой прибыла во дворец, но у самого выхода к ним приблизился желтолицый евнух.

– Моя госпожа Малика-и-Джахан-ханум велела отвести тебя в ее покои, – сказал он Эрикназ тоном, не допускающим никаких возражений, и повел ее за собой.

Кивком ответив на вежливый поклон Эрикназ, Малика указала ей на подушки на против себя. Опустившись на них, Эрикназ молча ждала, внешне ничем не выдавая охватившей ее тревоги. Разумеется, она не слышала того, что говорила Малика своей свекрови, но видела, как удалилась разгневанная Айше-ханум, и догадалась о причине скорого ухода Хурде и остальных гостей. И что теперь могло понадобиться от нее этой взбалмошной женщине?

– Мне нужны твои услуги, – хмуро проговорила Малика, словно отвечая на ее мысленный вопрос, – но ты не должна ни с кем об этом сплетничать. Если узнаю, что ты кому-то проболталась, то я… я велю заживо содрать с тебя кожу, поняла?

Голос ее дрогнул, Эрикназ подняла глаза, и при виде обиженно надутых губ молодой принцессы, все ее тревоги неожиданно ушли.

– В таком случае ханум должна будет обратиться к Агало-хану, мужу почтенной ханум Геозалы, – мягко ответила она.

Ее ответ сбил Малику с толку.

– Почему?

– Потому что шахзаде в своей милости не дозволяет в своих владениях никакой казни свершиться без приговора суда, – серьезно пояснила Эрикназ, – а дела армян находятся в ведении Агало-хана.

К ее удивлению Малика смогла оценить шутку и расхохоталась.

– И что же, приговоры эти всегда справедливы? – прищурив маленькие темные глаза, насмешливо спросила она.

Эрикназ тоже улыбнулась.

– Справедливый приговор может вынести лишь Всевышний, на земле же судьям полагается следовать законам и пожеланиям тех, от кого зависит их судьба. Агало-хан, возможно, и приговорит меня к казни, если того пожелает ханум, но ведь тогда я не смогу оказать ханум услугу, в которой она нуждается. Так не проще ли для ханум просто попросить меня дать слово хранить все в тайне, не угрожая казнью?

– Мой дед – повелитель Ирана! – вспыхнув, воскликнула Малика. – Не подобает мне унижаться до просьб.

– Мои предки были меликами Арцаха, – с достоинством ответила Эрикназ, – и я всегда держу свое слово. Если ханум желает сохранить тайну, то я обещаю молчать.

С минуту Малика удивленно разглядывала сидевшую перед ней молодую женщину, потом неожиданно густо покраснела и, запинаясь, проговорила:

– Ну… хорошо. Мне известно, что твой муж обучает Мухаммеда французскому языку, и я…я хочу, чтобы ты обучила меня. И… я знаю, тебя воспитала француженка, обучила всему этому… манерам, ты бываешь в английском посольстве. Обучи меня тоже манерам. Но я не желаю, чтобы об этом знали, поняла? – в голосе ее вновь появились сердитые нотки.

От изумления Эрикназ на миг открыла рот, потом закрыла его и осторожно спросила:

– Ханум хочет, чтобы я ее обучала? Могу ли я обучать принцессу, получившую воспитание, положенное ей по рангу?

– Не смей надо мной смеяться! – раздраженно воскликнула Малика, распознав в этом кротком вопросе насмешку. – Разве ты сама не видишь, как дурно я воспитана?

Против воли Эрикназ была тронута этим отчаянным признанием.

– Пусть ханум простит меня, если слова мои ее задели, – ласково и виновато ответила она, и от ее сочувственного тона Малику словно прорвало:

– Моя мать Бегум-Джан-ханум, да пребудет с ней Аллах, при жизни своей никогда мною не интересовалась, – с горечью говорила она, – я даже не помню ее лица. Я выросла в доме мужа под присмотром его бабушки. На меня не обращали никакого внимания, пока я не достигла брачного возраста, тогда меня по просьбе мужа посетила моя тетка по отцу Галин-ханум, чтобы подготовить к брачному ложу. Она была поражена, что я не умею ни читать, ни писать, муж тоже встревожился – что, если шах однажды захочет меня увидеть и останется недоволен? Старому евнуху срочно велели обучить меня арабской грамоте. Я послушно запоминала все, что он мне говорил, хотя не понимала, для чего это нужно. Но теперь моя жизнь изменилась мне предстоит стать матерью будущего шаха, я хочу сама следить за обучением и воспитанием своего сына. Я хочу, чтобы мои дети имели европейские… эти… манеры. Ты сможешь обучить меня?

Эрикназ склонила голову.

– Стремление познавать указывает на мудрость и всегда достойно восхищения. Я уверена, ханум предстоит стать великой правительницей.

В глазах Малики вновь вспыхнул гнев.

– Опять смеешься? Не смей насмехаться надо мной, армянка, женщина не может быть правительницей!

– Почему же не может быть? – удивилась Эрикназ. – А английская королева Елизавета, русская императрица Екатерина, царица Тамар в Гурджистане? Во Франции Екатерина Медичи правила от имени своего сына, а мадам Помпадур от имени своего любовника короля Людовика Пятнадцатого.

– Откуда ты это знаешь? – требовательно спросила принцесса.

Только в эту минуту Эрикназ осознала всю глубину необразованности сидевшей перед ней молодой женщины, ее ровесницы.

– Об этом написано в книгах, – мягко и серьезно пояснила она.

– Я хочу все узнать! – Малика возбужденно стукнула по подушке. – Как скоро ты сможешь научить меня читать книги?

– Научиться читать недолго, но книг очень много, они сложны. Для того, чтобы ханум могла прочесть их и понять, могут потребоваться годы.

Малика задумчиво почесала затылок и решительно тряхнула головой.

– Все равно, учи меня! Французскому языку, книгам, манерам.

– Чтобы учить ханум, мне кое-что потребуется.

– Я щедро заплачу тебе за твой труд.

Эрикназ с трудом удержала улыбку.

– Я не об этом, – строго сказала она, – мне нужно обещание ханум без обиды принимать все мои замечания, не сердиться, не видеть в них обиды и насмешки.

Неожиданно Малика улыбнулась хорошей и светлой улыбкой, какой никогда не улыбалась прежде.

– Конечно, я обещаю во всем тебя слушать, иначе зачем же мне учиться? Начни обучать меня манерам прямо сейчас. Я хочу иметь манеры, как у европейцев, хочу быть в сто раз образованней, чем моя несносная свекровь Айше-ханум, и эта задирающая нос Хурде. Пусть смотрят на меня и завидуют!

– Тогда, – серьезно ответила Эрикназ, – ханум прежде всего должна заказать столовые приборы и научиться ими есть. В Европе не едят руками, там пользуются ложками, вилками и ножами.

Принцесса слушала, напряженно морща лоб.

– Скажи моему евнуху, что нужно заказать, – попросила она, – я не запомню столько сложных слов. А когда ты начнешь учить меня читать книги?

– Завтра. Может, ханум разрешит мне посоветоваться с моим мужем, чтобы попросить у него совета? Преподавание – дело тонкое и сложное, ему оно хорошо удается. Дальше него это никуда не пойдет, даю слово.

Малика пожала плечами.

– Для чего? Как может твой муж дать тебе совет, если он уедет?

– Не понимаю, о чем говорит ханум. Уедет? Куда? – в глазах Эрикназ мелькнула тревога.

– На войну. Мой муж Мухаммед-мирза желает, чтобы его учитель был рядом с ним и описал подвиги великого шахзаде в «Кагазе ахбар», которую издает Салех-Ширази.

Малика с важным видом дословно повторила то, что недавно сказал ей муж, но на этот раз слова ее не вызвали у Эрикназ улыбку – она была поражена, что Гайк до сих пор не обмолвился ей ни словом о своем отъезде.

К вечеру в прохладе подвала Зульфи окончательно пришел в себя. Рабочие типографии, проходя мимо, даже решились приоткрыть дверь и заглянуть внутрь. В конце концов, они совершенно успокоились – алевит не умирал, а спокойно сидел у стены, хотя худоба его ужасала. Перед уходом домой мирза Салех дал шустрому разносчику Али денег, велел принести Зульфи одеяло, молока и еще немного хлеба. К тому времени, когда Гайк, закончив все дела, зашел взглянуть на больного, тот оказался настолько бодр, что сумел подняться на ноги.

– Ага, – радостно воскликнул он при виде Гайка, – я боялся, что ты ушел и оставил меня здесь. Видишь, я уже здоров и в силах служить тебе.

– Отдохни еще немного, – поспешно возразил Гайк, – ночь проведи здесь, а с утра пойдешь на базар и купишь новую одежду, подобающую сарбазу. Потом сходишь в баню и к цирюльнику, ибо шахзаде Аббас-Мирза не дозволяет простым солдатам носить бороду. Возьми деньги, здесь достаточно – может, захочешь купить себе что-нибудь еще. Только помни мой совет: избегай солнца и духоты.

Он от души надеялся, что алевит, имея деньги, изменит свои планы – сбежит и избавит его от своей преданности. Однако надеждам этим, по-видимому, сбыться было не суждено, потому что Зульфи с серьезным видом принял кисет с монетами и опустился на колени.

– Благодарю тебя за заботу, недостойную твоего ничтожного слуги, великодушный ага. Дозволишь ли ты мне купить еще немного бумаги и маленький кусок угля, чтобы рисовать?

– Не нужно, – ответил Гайк, почему-то тронутый этими словами, – лучше выпей кофе, он поможет быстрей восстановить силы, а завтра я принесу тебе бумагу и карандаши, моя жена художница, у нас в доме все имеется.

Поспешно покинув подвал, чтобы избежать дальнейших изъявлений благодарности, он отправился домой – не торопясь, поскольку думал, что Эрикназ еще не вернулась с праздника, устраиваемого принцессой Маликой-и-Джахан. Однако служанка, принесшая ему ужин, сообщила, что ханум дома и теперь в своей комнате наверху – возится с «маленьким агой», который никак не хочет засыпать. Отодвинув тарелку, Гайк поднялся и направился к жене.

Когда он вошел, Эрикназ сидела в кресле, покачивая уснувшего сына и неподвижно глядя прямо перед собой. Лицо у нее было таким, что Гайк, забыв обо всем, встревожился.

– Что-нибудь случилось, дорогая? – тихо спросил он. – Что-то с ребенком?

Покачав головой, Эрикназ поднялась, отнесла мальчика в соседнюю комнату и, уложив его на кровать, вернулась.

– Ты не сказал мне, Гайк, что уезжаешь.

Голос ее дрожал. Криво усмехнувшись, Гайк опустился в кресло и устало вытянул ноги. В памяти вновь возник разговор с Салехом, в душе вспыхнули досада и горькое чувство унижения.

«Сколько раз я при ней рассказывал о неизвестной женщине, приславшей нам рукопись стихов, а она делала невинное лицо. И даже попросила один экземпляр книги, чтобы отослать в Тегеран высокой ханум. Да лучше мне сидеть в тюрьме, чем выглядеть в глазах других глупцом, которого жена обводит вокруг пальца!»

– Да, я уезжаю, – холодно ответил он, – мужчине моего возраста не пристало во время войны прятаться за бумаги и женскую юбку.