Читать книгу Мы будем вместе. Письма с той войны - Гавриил Яковлевич Кротов - Страница 12

Получил твоё письмо. Знаешь, Муся, как больно было его читать. Я написал ответ, но прочёл, положил и… порвал. Слишком резко было написано, а мне не хочется обижать свою ласточку. (А ведь ты правда похожа на чёрную ласточку с белой грудкой.) Много думал, буря мыслей улеглась, всё же отвечу прямо, но правдиво.

Милая Муся, как не стыдно тебе обижать своего медведя. Ты пишешь: «Я не могу быть тебе настоящей женой… Сначала ты, конечно, не будешь обращать на это внимание, но когда пройдёт ослепление…». Муся, да считаешь ли ты меня за человека? Или думаешь, что я ищу в тебе прачку и кухарку, но зачем тогда ИФЛИ и твои способности? «Оставлю тебя без обеда, так мало утешения найдёшь ты в бровях да в глазах…». За это надо бы надрать тебе ушки. Но я объясню тебе откровенно.

Есть пословица: «О мёртвых говорят только хорошо или совсем не говорят», – но я это говорю с той целью, чтоб ты поняла, что я не новичок в этом деле. На М. я женился, я говорил тебе, не по любви, а ради спокойной жизни. Но она не могла бы заметить этого. Я или помогал ей, или создавал условия, но меня тяготило отсутствие общих интересов: она никогда ничего не читала, не увлекалась идеей работы, её не могли увлечь идеи Макаренко и Калабалина даже тогда, когда я мог держать областную конференцию под своим влиянием и добился входа на педагогический Олимп. Не было друга в работе.

В тебе я увидел того человека, с которым можно было бы идти по пути любой работы. У тебя есть то, что поддерживало бы меня и тебя. Да не только поддерживать, но и тянуть меня вверх, куда стремился я всю жизнь. Но, мне кажется, и я мог бы кое-что дать тебе.

О моих недостатках. Муся, они есть, я их не скрываю, они меня мучают, а это уже не консерватизм. Кроме того, война и контузия тяжело отразились на моей памяти, речи и нервной системе, но 2—3 месяца отдыха среди книг и условий – и это пройдёт. Всё это поправимо. Порукой этому моё желание и настойчивость. Но зато, Муся, ты не увидишь от меня ни подлости, ни обиды.

Милая Муся, твоё письмо причинило мне столько боли. Да, я груб. Жизнь не баловала меня, но я шёл вперёд. Я достиг малого, но дорогой ценой. Пожалуй, каждый из тех, кто поражает тебя блеском своих знаний, только знает, но эти знания не служат ему практическим пособием для борьбы. Быть может, и бороться-то он не сумеет.

«Когда ты уехал в первый раз, я была уверена, что вся эта история кончилась и дело ограничится письмами. А что – жалко мне письма написать, что ли? Вот и писала…».

Да ещё как писала! Я читал и захлёбывался от счастья, а это, оказывается, была милостыня. Неужели после моей сказки о Ганюшке-дурачке, доверчиво рассказанной тебе, ты могла подумать о такой жестокой шутке? Могу ли я не думать, что это может повториться? Нет, милая Муся, лучше не шути, а скажи прямо. Я не заслужил от тебя такого жестокого удара.

«И хотя я готова согласиться с теми, кто говорит: он тебе не пара…».

Но разве я скрывал это или пытался сгладить впечатление? Нет, это было бы плохо для дальнейшей жизни, а от тебя мне надо всё или ничего.

Муся, милая быстрая ласточка, прости, но мне больно, ой как больно подумать об обмане или ошибке, то есть потере того, что мне так дорого. И если это неизбежно – напиши прямо. Дальше будет тяжелей. А я тебе плохого не сделал. Я не употребил ни капельки силы, я не настаивал, я не мог бы обидеть тебя, и не смогу. Поверь, что так любить тебя способны немногие. Понимаешь ли ты это?

Муся, если ты не хочешь покидать Москвы, то я постараюсь устроить жизнь в Москве, если не вместе, то поблизости к тебе. Я ничего не требую от тебя. Но всей силой души хочу твоей любви. И не буду верить ей, покамест она не будет явной.

Сейчас ты отдала мне всё, неужели это может измениться?

Но всё это, как ты пишешь, было и прошло. Да? Теперь между нами будет только откровенное, правдивое.

Муся, ты хотела написать что-то интимно секретное и, очевидно, важное. Прошу тебя, пиши всё откровенно. Ведь между нами нет ни физических, ни духовных покровов. Ведь мы уже одно целое. Да? Милая моя, помни, что тебя любит твой Ганя всей силой своей души. И было бы грешно обидеть его обманом.

Теперь о своей жизни. Перемен нет, и не предвидится скорых перемен. Быть может, я успею получить ответ Ткаченко, тогда мне придётся побывать в Москве в НКО, а потом начнётся новая жизнь.

Был у Абраши. Приехав из Москвы, я его не застал – он ездил в Орёл. Хорошо познакомиться. Он очень понравился мне за его простоту и сердечность. Думаю, что мы будем с ним если не близкими, то хорошими друзьями. Мне очень понравилось его отношение ко мне, простое и милое, как, впрочем, и весь его характер. Передал ему свой книжный фонд, получил приглашение бывать у него и сегодня иду опять. Это хороший моральный отдых мне в условиях солдатской жизни. Он (наивное существо) много рассказывает о твоём друге. Теперь мне понятна сила твоих чувств. Он не заметил, что моя щека, прижатая ладонью, могла выдать мои эмоции.

Прости своего неуклюжего медведя. Целую тебя крепко, крепко.

Помни, что Ганя живёт ради нашей жизни, ради своего незаслуженного счастья.

P.S. Сегодня пробовал обработать один очерк, но чувствую, что нет ни памяти, ни гибкости мысли. Но пришлю (буду присылать) книжки. Пиши всё, что есть в твоей милой головке. Жду писем. Ганя.