Читать книгу Мы будем вместе. Письма с той войны - Гавриил Яковлевич Кротов - Страница 5

Это действительно роднит нас
13.9.43

Здравствуйте, милая Марина!

Пусть не шокирует Вас такое обращение, но оно более всего выражает моё чувство к Вам.

Сегодня я получил несколько писем, из которых Ваше мне показалось наиболее обстоятельным и близким. В нём есть строчка, которая больше всего понравилась мне, что Вы посвятили свою жизнь детям. Это действительно роднит нас. У меня не было иной жизни, кроме детей. И кое-чего я достиг в работе. Похвала А. С. Макаренко была лучшим аттестатом, и в школу я, конечно, вернусь.

На фронте я с первых дней. Родных у меня нет. Была жена Марина, но её расстреляли немцы. Она была еврейка, комсомолка – в общем, та, которых немцы не щадят. Об этом я узнал позднее.

Я не знаю Вас, но последняя строчка Вашего письма дорога и мила. Хочется укрепить эту дружбу на первые пятьдесят лет.

Итак, вот моя рука, рука солдата.

На фронте я с первых дней. Я старший сержант, командир взвода автоматчиков. На моём счету около сотни фрицев, официально установлено командирами 32, но счёт далеко не окончен. Награждён медалью «За оборону Сталинграда» и орденом Красной Звезды, но на героя я не похож: сутуловат, жёсткие волосы, рост 165 см, вес 64 кг – вот я. Любитель цветов, музыки, живописи, немного художник, когда-то писал стихи, люблю всё красивое и крепкий табак. По существу я далеко не военный человек, я не могу видеть развалины, кровь и горе, меня шокирует мат, угнетает грязь, но со всем этим я мирюсь. Люблю мечтать. Вот и сейчас майор смеётся, что я совершаю полёт в сферы, недоступные лётчикам. Пожалуй, он прав.

Я не слышу грохота орудий, не чувствую дрожи стен. Я бесцеремонно зашёл в Вашу тихую, чистенькую комнатку. Я вижу стол, накрытый скатертью, стопку тетрадей, этажерку, цветы; вижу Вас, молодую, серьёзную. Но лицо Ваше – лицо учительницы Советского Союза – калейдоскопично и не может закрепиться в памяти.

И вот я рад побеседовать с Вами. О чём? О войне? Нет. Вы не видели её – и хорошо. Скажу одно, что наши газеты не дают достаточно верной картины всей подлости немцев: развалины, кровь, бессмысленная жестокость. Трупы детей, тысячи закопанных живьём людей, обесчещенные девочки (буквально) – нет, об этом писать я не буду. И самому хочется забыть это. Вот почему я не выхожу из строя, даже если имею освобождение.

Недавно я узнал о раздельном обучении. Но с трудом представляю это себе. Очевидно, есть какие-то установки. Может быть, есть долгожданные правила ученика. Не знаю. Напишите мне. Боюсь, что, вернувшись в школу, я буду неопытным и беспомощным, хотя начал работу пионервожатым и не оставлял её до 13 июля 1941 года.

Хотел написать письма Вашим девочкам, но не подыму темы. Писать восторженным языком о войне не могу. Писать об ужасах её тяжело, да и всего не напишешь. Мой им привет. Пусть они не знают этих ужасов, а мы постараемся это сделать. Но только работы в жизни им предстоит много. Пусть учатся.

Теперь просьбы к Вам: разрешите называть Вас в дальнейшем на «ты» и «Марина», пришлите своё фото и пишите о себе, о Москве, о книгах, концертах, о своих вкусах; а я постараюсь писать о том, что вижу.

С боевым приветом, Ваш друг Ган Кротов, полевая почта 40248.

Жду писем и фото.

P.S. Сколько Вам лет? Когда в комсомоле?

Назначаю тебя своим представителем
19.12.43

Милая Марина,

Во-первых, хватаю Галку1 за косички и целую её, за её письмо. Во-вторых, даже самое красивое имя Дея2 не оправдает измену педагогике, так что я ей непримиримый враг. Отец – другое дело: хирургические ножи часто вмешивались в структуру моего организма, за что благодарен эскулапам. Маму твою попрошу приготовить пельмени (моё любимое кушанье) и накормить тебя (назначаю тебя своим представителем), ну, брату писать нечего. Но главное – Галка. Я её заставил бы летать под потолок, вот и письмо её возвращаю обратно, но испачканное3.

Марина, откуда ты взяла, что я могу прекратить переписку или погибнуть? Уж если за два с половиной года надо мной пролетело столько смертей, то на пороге победы погибать нет дураков.

Да, спешу исправить упущение о себе: историк, связан с литературой. Писал, печатался. Работал директором школы в Винницкой области.

Стариком я себя, конечно, называл напрасно. Правда, по документам мне 33 года, но подсчитаем: 8 часов = 1/3 в сутки я спал, долой 11 лет, 2 года на фронте – тоже за жизнь нельзя считать – итак, перед тобой двадцатилетний юноша. Прошу любить и жаловать.

Марина, ты выработала хорошие традиции – писать каждую неделю, но почему-то изменила. Пиши!

Ты боишься за детей. Напрасно. Умеющий ненавидеть может крепко любить. Ведь ненависть к врагам порождает любовь к друзьям, к родине. Твои девочки, ненавидя врагов, будут любить воинов. Привет им. Пусть и они напишут мне.

Марина, всё-таки пора бы показать себя, хоть фотографией, но если это трудно, то не надо. Внешность роли не играет.

Ещё раз предупреждаю, что внезапно я могу лично явиться к вам. Ну тогда-то поговорим и обсудим: что такое «не везёт» и как с ним бороться.

Прости, Марина, что пишу каракулями, это не почерк. Могу писать и по-другому, и это неуважение к тебе. Жду от тебя длинных писем, как мой боевой путь. Рад им, Марина. Немного некрасиво с твоей стороны, что ты не сообщила имя и отчество твоей матери. Итак, жду писем.

Привет всем твоим родным и твоим детям. С горячим приветом, Ган

Я лучший друг тебе – и всё
29.12.43

Милая, милая Марина!

Получил твоё письмо. Сознаюсь, что давно ждал его, и было немного больно и обидно, что появился перерыв. Всё это я объяснял странностью нашего знакомства, в котором недоверие вполне естественно, поэтому не обиделся, прочитав упрёк в том, что я способен втихомолку смеяться над тобою. Смешная, глупая девочка! Ведь в нашей дружбе нет тех примесей, которые портят дружбу: внешность, одежда, поступки, иногда просто какой-либо световой эффект. Нет! Вот и мама твоя, и Галка, и твой, очевидно, седой и солидный отец стали мне близкими.

О, какое спасибо тебе за твоё предложение о доме. Как добивался я отпуска в Москву – и не теряю надежды, почему и попросил номер телефона, чтоб созвониться.

Марина, ну ты не понимаешь, как я рад письму. Давай бросим упрёки и недоверие. Я лучший друг тебе – и всё.

Да, я называю себя стариком. Мне 33 года, но… Марина, тебе не понять мою жизнь. С 7 лет я жил «в людях», с 16 лет жил и учился самостоятельно, изъездил весь СССР, работал кинофоторепортёром, плотником, писателем, художником, ходил пешком, голодал; 3-й год в боях – и мне дают 40 лет! Ведь раны, мороз, лишения не проходят даром, и ордена на солдатской груди с неба не падают.

Милая Марина, как много чувств в твоих словах, что меня ждут дети. Я это знаю и бьюсь за право спокойно смотреть в детские глаза и требовать, будучи исполнителем сам.

Относительно ног. Зажили. Осталась лёгкая хромота, так что за меня не беспокойся. Я выживу всем смертям назло.

Итак, брось свои сомнения насчёт подсмеивания и прочую чепуху. Уж если я назвался другом, то ради дружбы готов сделать многое.

Пиши. Помни, что я не всегда смогу ответить вовремя, но это не значит, что я забыл.

Желаю счастья, здоровья и радости. С Новым годом.

Приписка на обороте «треугольника»:

Да, я хочу увидеть друга, но рад и письмам. По письмам, логике и смыслу писем, я уже знаю тебя.

Посылаю письмо твоим детям. Наладим переписку – постараюсь её сделать интересной. Привет тебе от моих друзей, вот сидит Ивакин.

Марина, прошу, посылай в письмах листки бумаги, только линованной. Пиши о театре, о новых книгах и шли вырезки стихов, очерков.

Ещё перечёл письмо. Глупая Марина, как ты можешь думать, что я способен смеяться над дружбой.

Не хочется кончать письмо, но что можно сказать бумажным языком? С каким удовольствием сейчас помолчал бы вместе.

Ну, спи спокойно! А я ещё немного постараюсь подумать о своём недоверчивом друге.

Да, учиться трудно
29.12.43

Товарищи пионеры и школьники, к борьбе за дело Ленина-Сталина будьте готовы!

Боевой вам привет от учителя-солдата!

Сегодня получил письмо от моего и вашего друга тов. Гиндиной с радостным известием, что вам вручают новые ученические билеты, в которых страна предъявляет вам 20 требований. Поздравляю!

Хочется пожелать вам счастья в жизни, а я уже третий год бьюсь за это счастье. Мечтаю снова быть с детьми, потому что люблю детей, как любит каждый учитель.

У нас тоже есть требование – присяга. Ради неё мы идём на смерть, и можете ли вы любить того, кто, испугавшись трудностей боя, скроется от требования совести? Нет, таких любить нельзя. Но не этими людьми держится жизнь.

Иные из вас требуют помощи…

Под огнём противника остался наш раненый боевой товарищ. Но гибнет товарищ, и мы, обстреляв противника, прижав его к земле, спасём друга.

Как же можно терпеть, что у вас отстаёт товарищ!

Да, учиться трудно. Но как вы думаете, на фронте легко?

Не завидую и вашим учителям, которые взяли на свои плечи тяжесть оставленного нами труда. Они отдают всё, а главное – покой и здоровье, это почти одно и то же, что и жизнь: двойная нагрузка, Хеопсова пирамида тетрадей, в результате – бессонные ночи, переутомление, расслабленные нервы, а тут ошибки, неприготовленные уроки, шалости.

Мы свято чтим своих командиров, потому что они ведут нас к победе, этого мы требуем и от вас.

Но я верю, что нарушений не будет, и мы будем друзьями.

Прошу прислать мне экземпляр ученического билета, и, если не обиделись на письмо и на мои требования, пишите. Будем друзьями.

Желаем вам счастья и успехов!

Гвардии старший сержант, трижды орденоносец,

командир взвода автоматчиков: Кротов

Гвардии старший сержант, дважды орденоносец,

награждён четырьмя медалями, парторг: Ивакин.

Брось разные подозрения
1.1.44

С Новым годом!

Марина, прочитал ещё и ещё раз твоё письмо. Странные мысли лезут в твою голову: тебе становится трудно писать, потому что в голову лезут какие-то сомнения, подозрения. Дорогая, да ты не… слишком ли горячо ценишь дружбу? Ведь это похоже на ревность, то есть на подозрения в унижении твоих лучших чувств. Нет, милый друг, ни в дружбе, ни в других хороших чувствах я не изменял, как не изменял родным в тяжёлые минуты, когда положение казалось безнадёжным. Так разве я такой подлец? Нет. По правде, мне тяжело было, когда твои письма прекратились, но вот оно пришло. Мы друзья по-прежнему. И брось разные подозрения. Я пока ещё твёрд.

Марина, будет время – ты узнаешь меня ближе. И увидишь, что другом я могу быть.

Итак, пиши, не дожидаясь писем. Пиши не как другу, а как своей подруге, которая не живёт, как реальный субъект, но ей доверено то, что есть в голове и груди.

Стоп! В лирику полез, а солдату там делать нечего. Спи спокойно, а я проведу рукой по твоим волосам. Ганя

Тебе пишу очень часто, но прочту и порву
11.1.44

Милая Марина.

Ты читала рассказ Горького «Болесь»4? Вот почти то же переживаю я. Я, правда, не пишу писем сам себе, но я придумал тебя, полюбил тебя чистой, платонической любовью, и твои письма, которые ввели меня в школу, в театр, в тёплый круг твоей семьи. Иногда я играю с Галкой, иногда пикируюсь с Деей, шучу с твоей мамой и часто беседую с тобой. И становится грустно, когда нет писем. Тебе пишу очень часто, но прочту и порву – ерунда. Хочется сказать что-то хорошее, но не выходит.

Паузы в письмах от тебя мне вполне понятны: так неестественна и странна наша дружба.

А ведь, Марина, я чуть не попал к тебе в Москву. Мне дают назначение для лечения ноги (электропроцедуры), но как-то всё откладывал, да и лечиться я не люблю. В больницы попадал только в бессознательном состоянии (три раза в жизни). Но, быть может, приеду.

Задержало ещё одно обстоятельство: награждают третьим орденом Красной Звезды. Получится не грудь, а млечный путь. Ну и хотелось чем-то оправдать это.

Марина, если можно, пришли фото, с Галкой, или даже с отступником педагогической веры, или с девочками школы, или одну. Буду рад.

Спроси отца, сможет ли он оказать мне содействие в лечении. Что там, я не знаю: ревматизм или ещё какая ерунда. Правда, неудобно пользоваться знакомством, но если я буду лечиться, то хотелось бы избавиться от всей этой гигиены больничной. Натура у меня неспокойная. Ни в медицинские, ни в педагогические нормы я не укладываюсь. А поехать и не полечиться тоже нельзя. Болит при прыгании и резких поворотах.

Ну, надоел я тебе с больничными охами – но учти, что пишу в исключительно грустную минуту, такие бывают очень редко.

Пиши, а я пока кончаю. С приветом, Ган

Для меня это было очень романтично
(из «Бавыкинского дневника»)

…Мы с Ганей начали переписываться. Потом мы от школы отправили ящик с подарками для бойцов ганиной роты (кисеты с махоркой, тетради, книжки, рукавицы и т.п.). Бойцы написали индивидуальные письма с благодарностями девочкам. А тем временем мы с Ганей продолжали переписку и заочно друг другу очень нравились. Для меня это было очень романтично: переписка с солдатом, фронтовиком! Письма я читала вслух домашним, они были остроумные, хоть и с ошибками. Ошибки я исправляла и указывала, как правильно писать. Ганя не обижался…

1

Четырёхлетняя племянница Муси.

2

Старшая сестра Муси (мать Гали).

3

Письмо написано на обороте детского рисунка. (Прим. Я. Г. Кротова.)

4

О женщине, которая посылала письма выдуманному жениху, а от его имени – себе.