Читать книгу Мы будем вместе. Письма с той войны - Гавриил Яковлевич Кротов - Страница 6

Часть 1. Пишите мне!
Глава 1—3. Твоя дружба мне необходима

Оглавление

Кажется, опять в книжность полез
16.1.44

Получил твоё письмо. Ты пишешь, что я «книжный человек». Да, Марина, жизнь столько била меня, столько я видел гадости, что я старался изменить её. Иногда это было донкихотство, а иногда… Да вот ты – моё сочинение. Знаешь, как больно было, когда от тебя не было долго писем. Смешно и глупо. Мне, 34-летнему, влюбиться в мечту, именно мечту, так как ты живая не смогла бы быть объектом моей любви. По годам, психологическому укладу (ведь за жизнь мою грязи ко мне пристало, я не любил её, но… а ты чиста от всего этого). Но факт, что сегодняшняя дрожь, выдавшая мою радость, – это плохой признак. Ну, это ерунда. Я могу не только взять себя в руки, но и за глотку.

Видите, как много я насплетничал на себя.

Да, Марина, жизнь меня не баловала, и, быть может, это спасает меня там, где гибнут мягкотелые. И вот, сидя в грязи, кушая из котелка, я пою и чувствую:

Звени бокалом, жизнь моя,

Гори, любовь и хмель…


И дальше:

Эх, только б мне не лечь сейчас

В морозную постель5.


Ты удивляешься, что меня интересует театр. Да ведь, друг мой, навязла в зубах вся эта передряга. Вот вчера я был у подполковника, начальника политотдела. Он вернулся из госпиталя после тяжёлой контузии головы. Узнал, что меня награждают третьим орденом, и позавидовал мне, а я – ему, что он побыл в Москве. Назвал меня дураком и обещал отпустить в Москву здорового. В Москве меня пугает строгость дисциплины. Ведь тут иногда и с генералом курить приходится. А я отвык от строевого тыла. Но постараюсь в Москве сделаться «гражданским». Только, Марина, веди в театр, как ты хочешь.

Получила ли ты мои письма и фото? Правда, я там мало похож на себя, это фото больше подходит в альбом уголовного розыска. Но о наружности хорошо сказано:

За дни боёв я стал их много старше,

Сам у себя я на глазах старел,

Когда в снегу по пояс шёл на марше,

Когда о ствол винтовки руки грел…


И ты собой мне заполняла душу.

Я сам теперь не вспомню, сколько раз

Я с жадностью хотел твои рассказы слушать,

Ловить тепло твоих лучистых глаз…


И я приду. Дым пороха, махорки,

Пыль городов и сказочную даль

Внесу на пожелтевшей гимнастёрке,

Где орденов багряная эмаль.


Ну, я, кажется, опять в книжность полез. Но что ж делать, если жизнь не так красива, как книги. Маяковский писал:

Надо жизнь сначала переделать,

Переделав, можно воспевать…6


Ну что ж, сколько хватает сил, я переделываю, как солдат, наших генералов, а петь, политотдел уверяет, что тоже надо. Ну, заболтался я. А бумаге конец. Но, Марина, запомни одно – твоя дружба мне необходима. Письмам рад и жду их.

Целую Галку. Привет твоим родителям (всё же имён я до сих пор не знаю). Привет Дее. Да хранит меня Аллах от медиков. А тебе я затрудняюсь, чем выразить своё чувство: руку пожать – охать будешь, поцеловать – рискованно, боюсь обидеть, а других способов не придумал. Ганя


Приписка на обороте:


Марина, я забыл, что у тебя слабое зрение, а я пишу мелко и неразборчиво. Прости меня, но хотелось много, много написать тебе. Как бы мне хотелось увидеть тебя, хотя бы на фото. Итак, надо проститься и ждать писем. Пока.

Хочется передать спасибо тем, которые дали тебе возможность легко добиться места в жизни, и не жалей, что тебе с ней не пришлось бороться. Это плохое занятие и неприятное.

Намёки на любовные чувства я безжалостно высмеивала
(из «Бавыкинского дневника»)

…Месяца через три я получила ганину фотографию – маленькую, где он был с двумя орденами «Красной звезды» и маленькими усиками под носом. Выглядел он много старше меня – 34 года – старик! – и меня совсем засмеяли домашние, так как в письмах Гани стали явственно проступать нотки не только дружеские, но и более нежные. Впрочем, все попытки, намёки на любовные чувства я безжалостно высмеивала, да и на самом деле не могла себе представить, как можно полюбить человека, не видя не только его самого, но даже и фото (свою фотографию я послала уже после встречи)…

Быть может, бестолково написано
31.1.44

Дорогой друг,

Ты прочти последнее, быть может,

Из всего, написанного мной.

Я сегодня вспомнил всё, что прожил,

Всё, что видел на земле родной.


И сегодня говорю себе я:

– Мне неплохо выпало пожить.

Я из тех, кто мог бы, не старея,

До глубокой старости дожить.


Вот и полночь. Дует ветер южный.

Есть приказ – с рассветом двинем в бой.

С другом долго говорил о дружбе,

А теперь поговорю с тобой.


Знаешь ты, минута есть такая

В тишине тревожной, фронтовой,

Когда всё невольно вспоминаешь,

В жизни совершённое тобой.


На рассвете, когда цепью двинем,

Когда степь атакой загудит,

Я пойду за мир, прозрачный, синий,

И средь первых буду впереди.


Скоро утро. Скоро солнце брызнет.

Как я долго мысль свою ловил…

Перед боем говорил о жизни,

А случайно вышло о любви.


Впрочем, может, это так и нужно.

Ты пойми сквозь вереницу слов:

Наша жизнь – ведь это дружба

И отвага в жизни, и любовь.


Я иду на бой, чтоб вечно жили

Светлые весенние мечты,

Чтоб весёлых юношей любили

Девушки хорошие, как ты.


Не беда, что путником случайным

Вздумал руки греть у чуждого костра.

Снова в путь. Прощай, родная,

Незнакомая моя сестра.


P.S. Это ответ на твоё письмо, в котором ты указала предел дружбы. Быть может, бестолково написано.

Жаль, что надежды на будущее слабеют
31.1.44

Лист вложенной тобой бумаги я объясняю, как желание получить письмо. Правда, только что я закончил письмо, в котором пытался оправдаться о переходе границ дружбы (неумышленно). Думал, что теперь ты обидишься, но вот бумага. Ну так, друг мой, морщись, а читай.

Ты утверждаешь реальность своего существования. Напрасно. Я – русский человек, и для того чтобы убедиться в реальности – надо пощупать руками. А пока ты – моё сочинение. И я л… виноват – уважаю тебя за твои письма и острый язычок.

Но судьба моя – быть неприкаянным умником: опять стихи. И если ты начнёшь писать тоже, то я одобряю традицию влюблённых школьников и советую культивировать и дальше для юношей до 40-летнего возраста.

Эх, Марина, ты говоришь, что у тебя бывает паршиво на душе. Напрасно. Жизнь дьявольски хороша. Даже весенняя грязь имеет хороший запах. А ты – прекрасное – да ещё в книгах. Вот ты познай прекрасное в жизни. Вот отрывок, писанный мне моим учителем:

Слушай, я видел в уборной потом:

Лужей зловонной скопились отбросы,

Щупая землю лучами кругом,

Солнце пробралось на лужу полоской.


Что за чудесная радуга вдруг

В луже зловонной тогда заиграла…

Будь же как солнце, певучий мой друг,

Всё – от росы на цветах и до кала —


Творческой мыслью своей освети,

Силою воли с зловонием споря,

Радости песен рассыпь на пути

Над каплями счастья и лужами горя.


Это стихотворение назвать любовным нельзя, но очень подходит к тебе. Мне когда-то оно помогло.

Да, Марина, пожалуй, я понял бы тебя, несмотря на возраст, но вместо банального соболезнования ты наткнулась бы на жёсткие советы, беспощадные, как правда.

Ты во мне предполагаешь, что я из вежливости могу скрыть правду. Нет.

Да, пожалуй, ты будешь стесняться, рассказывать, как в письмах, но первое время. А потом доверила бы всё.

Жаль, что надежды на будущее слабеют. Отпуск отказали, а идти канючить не могу. Не в моём характере.

Да, Марина, сколько у тебя этих «вдруг»? Вдруг могу только я явиться, а всё остальное будет подчинено закономерности.

О ужас, буду лечиться: на меня нападают приступы философии, а это опасно.

Ну, пока. С приветом, Ганн

А где Галка?

Книгу получил, прочёл и снова без книг.

Не понял: за что ты обиделась?
20.2.44

Милый друг,

Получил обратно своё письмо. Прочёл и… ничего не понял: за что ты обиделась? Ты мне в предыдущем письме написала, что я перешёл линию дружбы и упомянул слово «любовь». Ты обиделась, а я поспешил объясниться. Мне тяжело было терять друга ради неосторожно сказанного слова. Но, слава богу, это кончилось, и мы опять друзья.

А по правде говоря, тебе тяжело было терять друга, ты ходила как в воду опущенная, это плохо.

Ты просишь писать стихотворения, но, мой друг, увы, я не поэт, и лишь в минуты, когда что-либо коснётся моего сердца, я пишу, но это мука. Мало я писал и не люблю писать.

Милая Марина, ты очень безапелляционно опровергла слова моего учителя. Напрасно. Ты говоришь о канализации и прочем, с точки зрения москвички. Но я всю жизнь провёл в дебрях страны, и Москва мне давала лишь зарядку. Любуясь парком, выставками и т. п., я мечтал лишь о том, чтобы перенести это в глухие уголки.

Да, Горький умел…

Радости песен разлить на пути

Над каплями счастья и лужами горя.


Вот тебе «Страсти-мордасти» – прочти их, чувствуя себя продавцом кваса, желающим перевернуть социальные устои. Прочти его «Рождение человека»… Ты не мать и вряд ли поймёшь эту поэму любви к человеку. Прочти «Старуху Изергиль», да всё это разве не радуга в испарениях зловонной лужи, от которой благовоспитанная барышня, отвернулась бы и, осторожно подняв края юбочки, перешагнула лужу. А можно видеть в этой грязи отражение звёзд: любовь, материнство, смелость.

Нет, Марина, мне недёшево досталось право судить так, и я вижу красоту сейчас вот в этих солдатах, я слышу певучесть и лирику сквозь мат, любовь сквозь похабщину. Да, я боролся с этим зловонием, но не покрывал его радужными пятнами. Я знаю, что на этой почве может вырасти всё красивое.

Меня удивляет, что у тебя иногда проскальзывают нотки пессимизма. Марина, а ведь я начал борьбу без образования, без поддержки, без перспектив. Не я, а мы – комсомольцы 20-х годов. Марина, я забыл, какого ты года рождения? Знаю, что ты очень молода против меня. Я – 1910. Но в 1916 году уже работал в пимах7.

Но, милый друг, не думай, что твоя наружность сможет играть роль в нашей дружбе. Мне важны твои письма, ум, а не внешность. Так что пришли фото. Ведь я послал, и не из лучших, без «надежд понравиться». Не говори, что нет у тебя фото. Ведь ты в Москве, а там есть хотя бы пятиминутки.

Помни, что ты обидишь меня, если не пришлёшь.

С горячим приветом Ган

Целую Галку.

Нет, друг мой, молчать не поможет
25.2.44

Здравствуй, мой сердитый друг!

Замолкла. Вернула письмо, отругала и замолкла.

Ну нет, друг мой, молчать не поможет. Ты что это посадила меня на «сухой паек», заставляя перечитывать старое письмо, где ты так отругала моего учителя, и напрасно? Всё-таки радуга хороша и в луже, но лужа безобразна. Марина, напиши, получила ли ты моё письмо твоим девочкам. Как твоё вступление в партию? Как здоровье отца? Что делает Дея? И почему не пишет Галка, или она, как и «тётя», сердится?

Хотел возвратить «Батыя», но он попал к медикам, а ведь это такой народ… Виноват, около тебя тоже есть медики…

Тебя удивляет появление на сцене Котельнической набережной. Это квартира моего бывшего боевого, а вообще лучшего друга инженера Макарова, где хранятся мои бумаги, где ждёт меня мой боевой друг. Это, в случае приезда, будет моей квартирой.

Ну, пока. Жму руку. Ган.

Добьюсь, мы увидимся, но вряд ли сумеем долго говорить
3.3.44

Добрый день!

Моя маленькая, глупенькая, строгая и придирчивая, но милая подруга.

Тебя волнует моё молчание? Но мой друг, не было ни одного письма, чтоб я на него не ответил. Для этого я нахожу время, место и… бумагу. Но вот когда ты молчишь, то мне лезут разные мысли в голову. Я думаю, уж не написал ли я что-либо, что могло обидеть тебя. Ведь ты у меня обидчивая. Один раз уже сумела рассердиться на меня за постороннее слово, так пуганая ворона писáть боится. Видишь, какой я трус.

Но, когда я прочёл слова: «Ган, милый, ты, очевидно, не представляешь, насколько тревожусь я за тебя», – ребята думали, что я сошёл с ума, так как глупая улыбка расплывалась по лицу (глупая, потому что не было никаких причин улыбаться).

Так вот, Марина, нет ли постановления о том, чтоб маленькие глупенькие девочки оказывали уважение к взрослым и серьёзным (умным) людям и писали им чаще?

Моя милая девочка, да разве я не рад бы приехать в Москву, разве я не делал всё (не нарушая гражданской совести и солдатской чести), чтобы вырваться! Но будь уверена, что я добьюсь, и мы увидимся, но вряд ли сумеем долго говорить. Приеду дня на 2—3.

А пока пиши мне свои «скучные» письма. Если можно, вышли «Чингиз-хана» или «Кому на Руси жить хорошо».

Ты пишешь, что переписка никогда не заменит живого слова. Кто мог в этом сомневаться, но если нет живого слова, то чем плохи консервы дружбы? Вот жаль, НКО8 не догадалось обеспечить нас такими консервами, а ты выдаёшь их со скупостью, достойной пушкинского рыцаря.

Ты любишь спорить и надеешься испробовать это на мне. Но если я, покорный тебе, буду на всё отвечать согласием, то лишу тебя этого удовольствия.

Ты хочешь встречи, а может, я неразговорчив, глуп и туп; а может, я нахал; а может… но время покажет, что может.

А всё-таки: жди.

Ты думаешь, что в боях мне нет времени. Нет, я отдыхаю, лечусь, и конца покамест не видно.

Но думаю отдохнуть или побывать в Москве.

Сейчас много пишу, печатаюсь в газете. Но вот сегодня взялись за меня: один из писателей взял у меня один из эпизодов для «Огонька», сфотографировали. И вот обнаружишь мою фото-физиономию вместе с порядочными людьми.

Спокойной ночи, моя девочка.

Твой друг Ган


Жду писем. Они благотворно подействовали на меня, и доктор прописал мне их принимать ежедневно, но в аптеках этого лекарства нет, а ты даёшь слишком маленькие дозы.

5

Ирландская застольная песня, на музыку Бетховена.

6

Из стихотворения «Сергею Есенину».

7

В Сибири и на Урале – это валенки.

8

Народный комиссариат обороны СССР.

Мы будем вместе. Письма с той войны

Подняться наверх