Читать книгу Зима не в эту осень - Геннадий Чепеленко - Страница 1

С рождения человек попадает в мир звуков, букв из рассыпанного алфавита, не зная точного значения слов, смыслов, говоря языком физики – в мир неопределённости. Неясная картина вызвана также многозначительностью слов, выбора тех из них, которые наиболее полно передают ощущения человека. К её описанию подбираются точные слова или слова символы, чаще их включают в словесные окружения с другими. Именно, через них, достигается понимание её. В тексте, в речевом потоке оно получает совершенно различные значения. Контекст устраняет многозначительность слова, направляя смысл его в определённом направлении. Выбирая точные слова, можно попасть в зависимость от описательной точности предмета, лишая восприятие оттенков чувств, волнения, образной передачи предмета. Такие совпадения точности слова с предметом опасны и сравнимы с точностью фотографии. Выбор такого слова в контексте с таким же другим приводит к окончательности и неподвижности предмета, повторяя копию увиденного. Только там, где этих совпадений нет, семантика отдельных слов очень часто обрастает дополнительными оттенками смыслов. Именно, эта точность в неточности сговора слов, словесных сочетаний воздействует на семантику других словесных сочетаний, уточняют значение последующих строк. Именно так противостоят друг другу общая многозначительность слов и его частное контекстное значение. Через сговор слов смысл фразы, образа стремится к однозначности. В ней каждое слово является точным. Эта стилистика, связанная тончайшими деталями личного, и приводит к индивидуальной тональности автора, потому что тон это волнение частной души. Новый поэт не обязательно должен нести с собой новую систему стихосложения. К истории поэзии вряд добавятся новаторы слова – сотни лет свидетельством тому. Стих, состоящий из кратных уменьшений текста, эти ощущения, оттенки и составляют его суть. И другого не дано. Оптика одного слова, особенно за пределами обозначения им предмета и понятий превышает все возможности их реальных значений и это уже другая многозначительность, способная придавать высказыванию новые оттенки мыслей, чувств. Точное слово в её контексте для преодоления неясности, предощущения выше любого приёма поэтической гласности. Отсюда оно как поступок, всегда действие и определенность вне эмпирического обозначения предмета, всегда активирует мысль с соседним, с соседним – вызывает конкретные ассоциации с изображением предмета или прообраза новой неизвестной картины в новых ощущениях. Сам же образ развивает мысль и зависимый от неё язык, то же слово. И этот выбор придаёт своеобразие речи каждого из пишущих стихи, узнаваемый контекст размышлений о предмете или явлении.

Смутное, волнующее и неосуществленное всегда можно выразить словом. Выбор его зависит от невостребованности души, ищущей истину в стихотворении, которое пишется. Слова в нём оживают. Они вспыхивают в диапазоне значений, чтобы вызвать ассоциацию, часто за пределами синтаксиса или тропов. Каждое в строке может выступать как определитель (явления), помогает рядом стоящему освободить смысл, нести некий символ (метафора), не иметь самостоятельного значения. Оно является частью духовной истины и часто неуловимо в своём первоначальном значении. Однако, выбранное точно, оно оживляет речь в диапазоне строки, строфы, меняет восприятие образа, способно менять подтекст фразы, суть духовной истины. Оно меняет мысль, делая её открытой или частной, закрытой или улавливаемой, показывает важность ассоциаций или подобия увиденного в мире живущих или природы, чувства над разумом или смыслом, который может быть не сразу понятным, не сфокусированным в данной строке. Только перенастраивая слова и их фокусировку с рядом стоящими можно добиться свежего как бы неизвестного синтаксиса, образности стихов, усилить лаконичность и самозначение отдельных слов в этом подборе. Ясным словом можно достичь просветлённого молчания строки, когда смысл находится между строк. Каждый выбирает свое слово, ищет свою точность воплощения в образы видимого мира. Этот труд сопряжен с постоянным разрушением строк и, отчасти, самого поэта, ибо выбор слова особенно затруднительней в ритмической речи стиха, а сопротивление форме – место, где ему труднее выстоять и не потерять свое значение. Выбор его происходит внутри пишущего, как яркого мазка художником в тёмной комнате. Полумрак всегда обостряет зрение, явления становятся отчётливыми, чем даже в освещённой комнате. Даже у поэтов с совершенной оптикой восприятия смыслов через слово это удаётся с трудом, но другого выхода нет. Невидимое можно сделать видимым при условии, когда ему выбраны точные слова, когда найдены переходы между реальным и метафизическим значением слов, через сцепление отдельных точных слов и смыслов. Именно, тогда возможно появление новых ощущений через создание новой структурной модели стиха. Задача поэта в усовершенствовании её и доказательстве её жизнеспособности. С этим заданием справляются немногие поэты. Те, которые от попытки к попыткам продолжают сочинять в рифму и столбиком всё же надеются выполнить его и хорошо, если при этом отдельные слова и фразы смогут удивлять других.

Каждый пишущий стихотворение оправдывает своё занятие тем, что надеется сообщить об увиденном через обычные слова, которые до него никто не видел и как сверхзадаче – открыть мир в необычном образе, в деталях иллюминирующих воображение. Однако, часто этого не происходит: обычное становится обычнее, написанное скучнее видимой картины, слово не достигает цели, речь невнятной. Пишущий не слышит себя. Он видит только текст, оглушён магией формы или доступностью рифмы. Ему недоступно чувство слова и перебор слов преобладает в такой речи, мало чем отличающейся от обыденной. Идея творчества (смысл) подменяется доступностью словаря Даля. На этом пути поджидает неудача, озарения редки. Притягательность поиска смысла любой речи как новой реальности более чем способной выразить, чем обычный язык, возвращает надежду, а она делает пишущего слепым, чтобы изменить образ не самого худшего мира. Никто еще не смог дать совета, как научиться вглядываться в полумрак, в себя.