Читать книгу Хроники Хамару: жажда свободы - Георгий Газиев - Страница 6

Наутро Като вроде бы пришел в себя, на свою убранную и чистую комнату он смотрел уже более сдержанным, но суровым взглядом. Даже самый острый глаз не смог бы здесь придраться, так как родители Каткемы убирались почти ежедневно, не от перфекционизма, конечно, скорее оттого, что им просто нечем было себя занять, поэтому пылинки трепетали. Его большая берлога казалась очень умиротворенной из-за темно-синего цвета обоев и штор. Даже навевалась какая-то грусть и скука, но чтобы хоть немного разбавить помещение яркими красками, было решено постелить светло-бежевый ковролин. Но, цвет пола был скорее нежным и незаметным, конечно, не учитывая постоянно появляющиеся темные частички ткани от носков. Като с долей сатиры и иронии сравнивал порой комнату и себя, в них многое очень сходилось. Диван, который трансформировался в кровать, был справа от окна и прижат к стене для большего уюта, напротив окна стоял письменный стол, слева компьютер с полками поверх него, набитой тетрадями и различными учебниками, которые так любили сваливаться на пол, снося все со стола. Далее кровати Като шел огромный и вытянутый шкаф-купе с зеркальными дверцами, перед которыми сын частенько любил останавливаться, обычно выдавливая прыщи и черные точки. В другом углу притулился также шкаф с книжными полками. И книг было здесь немыслимо много, целая коллекция различной литературы: и художественной, и научной, и психологической, и для личностного роста. Это было, наверное, единственным увлечением Каткемы. Дальше стоял аквариум с парой рыбок, где пора было уже давно поменять воду. В общем, комнатушка казалась новой, так как мебель была ещё совсем свежая, даже серебристый диван стоял без единого пятна. Так же выглядела вся трехкомнатная квартира, сделанная на один манер. Хоть ее площадь выдалась нескромно большой, семейка решила обставить все так, чтобы свободного пространства не осталось, для максимального создания уюта и зоны комфорта. Комната Като могла показаться прохожему человеку пустоватой, но и интересов у него было не густо. Ему большего всего доставляло удовольствие уволиться на диван и начать мечтать, как он лет через двадцать просто общается с людьми, шутит и веселит их своими байками в своем баре у океана. Конечно, надо ещё отметить гитару, стоящую рядом с письменным столом, Като только недавно начал учиться играть на ней, но судя по пыли на струнах, забросил это увлечение.

Быстро позавтракав, посредственно вымыв посуду, и стараясь не звенеть тарелками, Чешуа тихо вышел из квартиры. Так как у родителей был отпуск, они спали дольше сына, так сказать, отсыпались от итак полусонной жизни. На улице было очень пасмурно, мир будто погрузился в серые чернила, но почему-то Каткема чувствовал себя довольно комфортно в такую погоду. Не было назойливой жары, и еще не наступили холода, хотя грозовые тучи очень и очень намеревались избавить его от такой гармонии, как и толпа первоклашек, неохотно идущих в школу под руку нервозных родителей. Те предки, которым приходилось прямо волочить непослушную детвору, срывались и с криком ругали отпрысков. В каждый такой раз Като кривил от раздражения лицо, ведь негативные слова портили настроение на раз. Неприятная, но привычная картина городского утра. Като решил пойти прочь от них и срезать путь через старые одноэтажные дома. Он бывал здесь очень редко и обнаружил, что коротенькая улица стала полностью мертва: никого не было, прежних жильцов-старичков не было, деревянные стены и заборы прогнили, а дворы заросли травой, крыши проваливались, и окна были намертво заколочены. Като чувствовал здесь присутствие смерти и даже решил пробежаться, чтобы поскорее миновать страшное место.

Сегодня, как и во все другие дни недели, предстояла ненавистная практика на улице. Первой парой стояла математика, а второй уроки-самообороны. Когда Като зашёл в класс и сел рядом с Арти, то понял, что что-то в его взгляде и во взгляде других изменилось. Он был схож с взглядом тех троих зачинщиков драки. Воздух будто был заряжен злой аурой. Каждый смотрел с неким пафосом и предвзятостью на всё вокруг, искренностью и любовью вообще не пахло. Чешуа подсознательно почувствовал что-то негативное и темное, как только зашел, а пасмурная погода будто специально подчеркивала его замечание, облачив курсантов в хмурые кандалы. Преподаватель еще не зашел в класс. Высокие тополи за окном на глазах хрупко тряслись от ветра, словно намереваясь рухнуть на академию. Кто-то обсуждал сплетни со вчерашней вечеринки, кто-то прямо, не стесняясь, поносил некоторые лица, абсолютно непристойно желая смерти их родственникам или родителям, кто-то дрался и быковал с соседями по парте, как остолопы, кто-то надменно оглядывал всех в классе, скривив лицо в отвращении, и тихо высказывал свои “добрые” комментарии. Да, тополь горел желанием на них свалиться.

– Как дела? Чем вчера вечером занимался? – Очень наивно и дружелюбно спросил Като у Арти после хлипкого рукопожатия.

– В смысле, чем? Что за вопрос? В клубе был, как и все нормальные люди. Погоди-ка, кроме тебя, конечно. Ты то, небось, дома просидел опять весь день. – Как заведенный крайне ядовито ответил он, пафосно и высокомерно отводя взгляд в сторону, не отрываясь от печатания в телефоне громкими тычками пальцев. Казалось, то и дело экран треснет.

– Ну, да… – Ответил весьма обыденно недоумевающий Каткема, пока медленно доставал учебники и пенал из портфеля. – Чувак, что случилось?

– Да ничего не случилось, вчера хотели всем потоком собраться, потусить знатно. С тобой хотелось попьянствовать, в том числе, но до тебя, как обычно, хрен дозвонишься. И меня, и Анну обломал. – Все больше свирепствовал Артед, на глазах краснея как переспевший помидор. Несколько сплетников, сидящих позади, обратили на них свои важные, величественные взоры. Не сказать, что они были удивлены, шумный и говорливый Арти частенько не следил за громкостью интонации, а Като же всегда старался разговаривать тихо и спокойно, не замечая никого вокруг и создавая свой уютный кокон. Такие противоположности очень гармонично взаимодействовали.

– Че орешь то?! Виноват, что ли я, что не смог вашу “важную” вечеринку навестить!? – Озабоченно и также желчно отреагировал Каткема, но стараясь не повышать голос, чтобы не привлечь лишнего внимания.

– Ага, не смог он, лапшу на уши мне не вешай. Твои дела – это с унылым видом завалиться домой на кроватку и о всякой философской чуши “размышлять”. Цену себе набиваешь. Вот наша всеобщая претензия к тебе, давно хотел сказать. И на тусовки ты не ходишь, потому что якобы себя выше нас, плебеев, себя ставишь. Не твоего уровня утехи, а? – Разошелся ни на шутку Арти и даже отложил неразлучный телефон. Внимание большинства сидящих они все-таки привлекли.

– Ты что несешь? Вы что меня за спиной каким-то выскочкой уже успели заклеймить! – Еле сдерживался Като. У него быстро промелькнула мысль, что этот скандал может испортить и день, и дружбу. Он попытался успокоиться. – Слушай, наверняка есть, из-за чего можно на меня дуться и есть за что мне предъявить. Я не идеален и, возможно, заслуживаю такого наезда. Но сперва скажи, пожалуйста, причем здесь Анна?

Негодование Като выдавало то, что он без конца сворачивал тетрадку в рулон.

– Не съезжай с рельс, мы сейчас о тебе говорим. Значит, ты признаешь все вышесказанное? – Лукаво улыбнувшись и выпучив глаза, промолвил Артед, барабаня пальцами теперь уже по старой разрисованной парте.

– Нет! – Мгновенно бросил Като, отрицательно замахав головой, – ты возвел все в абсолют, вчера я, правда, был занят… точнее, мне нездоровилось, и я лег рано спать. Однако, если честно, то я все равно, скорее всего, не пошел бы в клуб, но не из-за того, что ты думаешь. Мне просто не интересен подобный досуг, допустим, пошел бы весь поток в другое место, то и я бы, скорее всего, согласился.

Каткема решил оставаться честным с ним, чтобы восстановить доверие и усмирить пыл товарища. Артед замолк и проницательно выжигал взглядом своего приятеля, показалось, что он сначала успокоился, но нет. Слова Чешуа ему вовсе не понравились, и сейчас вредина натягивал тетиву, чтобы выстрелить еще мощнее, сразу наповал. Внимание публики на сей раз заняла цокающая на каблуках секретарша, в той же обтягивающей юбке, шагающая долго по коридору прямо напротив открытой двери их аудитории.

– А кто инициатором и организатором встречи то был? Целых два потока собраться сами по себе не могли. – Безмятежно спросил Като, восприняв паузу за добрый знак и, наконец, оставив в покое тетрадь.

– Ну, во-первых, второй поток был лишь частично, компания Мусы и другие парни не пришли. А, во-вторых, сейчас ты удивишься: Ми-фенг, Ланс и Кел. – Хладнокровно начал коварную “шахматную партию” Артед, едва заметно прищуриваясь.

– Что??? Но они же последние уроды, как вас угораздило с ними пересечься? – Совсем тихо начал Каткема с потерянной физиономией, у которого произошел мягкий шок.

– Кто бы говорил. Это был их знак извинения перед потоком за тот случай. Просто… Нужно узнать их поближе, чтобы отогнать ложное первое впечатление. Не суди книгу по обложке… Честно, ребята красавчики, все быстро и ловко организовали, держали всю тусовку под контролем, со всеми познакомились и сдружились, даже я, Фрола и Анна с ними нашли общий язык. Кстати говоря о твоей типа девушке, она скучала по тебе вчера… Но потом мы ей объяснили, что не стоить ради такого пофигиста слезы лить, и получилось. Девчонка наконец-таки раскрепостилась и отожгла вместе со всеми, как и подобает молодежи. – Продолжал ехидно Арти, натягивая гримасу радости, и все накаливая ампулу, под названием сердце Каткемы до неистового бурления. Он воспылал ненавистью к Като в данный момент, самострелы, постепенно развешенные в течение последних трех лет, начали палить залпом. Раздражали также дерущиеся на задней парте охламоны, которые умудрились грохнуть стул на древнейший ламинат.

Като молчал, будучи в полной растерянности, его будто бросили в мясорубку и начали медленно прокручивать, тревога вызвала вопросы об Анне, начала истерично и массивно скрещивать мысли про нее с фразами Арти про то, что наивная девчушка хорошо отожгла и что познакомилась с Келом или Лансом. А простыми знакомствами с такими красотками эти парни не ограничивались. Чешуа смотрел под парту, с подавленным, но суровым лицом. Арти был счастлив.

– Понимаешь, мой дорогой друг, эти парни реально знают, что делают. Они так хорошо вчера сказали в одном из пьяных тостов, что жизнь коротка, а молодость еще короче. Сейчас идут наши золотые годы. Нельзя их спускать в унитаз уныния и скуки, нужно кайфовать, веселиться, что не в себе, наслаждаться жизнью, которая во взрослом этапе ничем хорошим не сулит нам. Когда еще ты сможешь так ярко пожить? Больше подобной свободы не будет. Ты то уж должен это понимать. Сейчас ради твоего же блага распинаюсь. – Покрасневший и вспотевший лепетал Артед как по нотам. Он резко перешел от желчи к философским дружеским нравоучениям.

“Идиот, кретин, баран, жалкий ублюдок, что за пургу ты несешь? Ты бы на себя и вокруг посмотрел. Так разве выглядят золотые годы?”, – кипела этими мыслями голова Каткемы. В классе стало еще темнее. Свет никто не собирался включать. Предпочтение оставалось за мраком.

Чешуа в период юношеского становления для себя хорошенько уяснил, что нужно всегда отвергать жизненные парадигмы, которые пытается навязать общество, нужно оставаться при своем. Все люди разные, всем нужно разное. В данной же ситуации Като сразу заметил обратную сторону монеты. Неправильно было рассуждать, что дальнейшая жизнь ничем хорошим не сулит, неправильно думать, что золотые годы только в молодости. Человек либо всегда наслаждается жизнью, либо никогда. Кроме того, тусовщики всегда умалчивают, что после счастливого веселья появляется куча проблем, которые предстоит разгребать.

– Давай про Анну подробнее. Ты сказал, что она с ними познакомилась и потом оторвалась. Она была весь вечер с вашими “королями” вечеринки? – Очень твердо, сухо, но грозно спросил Като, не отводя глаз от пола, от своих испачканных коричневой грязью туфлях.

– Я не знаю, вроде бы нет… Я ее потерял из виду потом, помню только отжигала в толпе на танцполе. – Неуверенно солгал Арти, бегая глазками, как пугливый кролик.

Наихудшие опасения начали подтверждаться, у Като застрял ком в горле. Как только он собрался дальше разбирать по полочкам ложь Арти, зашел преподаватель. Низкорослый облажался и из-за этого засмущался, но затем опять начал, после нервного вздыхания, жгущим проницательным взглядом сверлить Чешуа, будто перед ним сидел злейший враг. Като наконец-таки понял, почему сейчас атмосфера как на похоронах. Потому что вчера большинство курсантов продали свои души дьяволу.

Каткема не мог спокойно сидеть рядом со своим когда-то близким товарищем, Артед стал для него отвратителен. Он прогнулся и изменился под влиянием каких-то уродов, потерял себя, как безмозглый ведомый.

Сегодня у женского потока снова не было одной пары, преподавателя постоянно вызывали в город, и они, закутанные в шали поверх блузок от поднимающегося ветра, решили заглянуть целой прорвой на стадион. Като увидел Анну еще в коридоре, в толпе, но она уже не смотрела на него, как прежде, не мчалась к нему в объятия с широкой улыбкой, а наоборот, сторонилась. Фрола и пара подружек Анны косились на них, не скрывая ехидной улыбки. Стояли в коридоре у выхода на стадион, на улице заморосил слабый дождик.

– Привет. – Энергично начал запыхавшейся Чешуа, не скрывая своей озлобленности. Он заметил ее еще издали и подбежал, чтобы успеть поймать.

– Привет. – Ответила она холодно, а во взгляде читалось безразличие. Чешуа не мог поверить, перед ним как будто стоял совсем чужой человек. Даже ее лицо лишилось того играющего румянца, появилась жуткая бледность. Курсант впервые почувствовал такое с ее стороны. Анна была последней каплей, нарушившей адекватное состояние Каткемы, который впервые за долгое время находился в неистовой ярости.

– Прости, что вчера опять был недоступен, мне было не хорошо. Стыдно перед тобой в очередной раз, чувствую себя свиньей.

Он выжигал ее страстным взглядом, нежно взяв за кругленькое плечо. Анна прикусила губу. Раньше ей от него понравился бы такой жест, но только не сегодня.

– Угу. – Буркнула она, упорно смотря в сторону. Девичьи некогда вьющиеся локоны теперь были намертво и бездушно выпрямлены.

Здесь Като пристыдился, но чутье подсказывало, что нужно поскорее переходить к сути.

– Ответь мне честно, пожалуйста. Вчера на вечеринке ты была с Лансом или Келом?

Про Ми-фенга он не стал упоминать, так как у восточника в общении с девушками было совсем худо. На этом моменте пристально смотрящая Фрола нервно начала грызть наращенные ноготки. В отличии от нее, вялой колбасы, Анна могла вспылить ни на шутку, да так, что окна бы потрескались.

– Да тебе какое дело?! – завизжала подозреваемая в измене, оторвав от дылды плечико и посмотрев осуждающе влажными глазами. – Не притворяйся, будто тебе не все равно! С кем я! Что я! Уйди с глаз долой!

Курсанты, проходящие мимо, начали хихикать и таращиться на орущую парочку, выясняющую отношения. Фрола и подруги от стыдобы отвернули головы, якобы не при делах. Чешуа же вектор взгляда не изменил, ему сейчас было необходимо добраться до истины. Однако некоторые неаккуратно оброненные фразы из толпы заставили его заострить слух. Каткема услышал, как проходящие перешептывались, что она вчера терлась по углам с Лансом весь вечер, другие шептались, что видели их вдвоем в туалете, и что блондинку напоили коктейлями до безумия. Анна ничего не услышала или делала вид, что не слышала. Этажом выше, прямо над ними разбирали пол, был слышен гулкий звук дрели и ломов. Через щели начали просыпаться опилки и известка. Анне упало несколько частичек прямо на макушку, застряв в волосах. Чешуа ничего не увидел или делал вид, что не видел.

– Что язык проглотил, Каткема? Не удивлюсь, если ты сейчас меня здесь прилюдно бросишь. Ты можешь, я знаю. – Пилила скромнягу гневная распутница с долей надменности и проклятой холодности. Блондинка неосознанно встала в атакующую позицию, выставив ногу вперед, а руки оттянув назад.

Като молчал, не мог подобрать слов и думал, а нужно ли их подбирать. Он ощущал в ней присутствие чего-то инородного, чего-то гниющего, как и у остальных. Смотря дольше на милое лицо, в нем просыпалась ненависть. Девушка точно вчера изменилась, потеряла честь, потеряла невинность. Като знал это, просто знал. Артед, осознавая свой косяк, взявшись за голову, наблюдал за всем разговором издали из-за шкафчиков. После минуты напряженного молчания Каткема резко ушёл, так и не попрощавшись, а Анна, ошарашенная такой выходкой, стояла смирно с тем же высокомерным лицом. Неудавшийся разговор лишь подпитал злобу курсанта, стало еще больнее, выворачивало наизнанку.

На стадионе он отстраненно ходил меж толп, пока все ждали преподавателей. Дождик прекратился, но тучи, по сравнению с утром, стали еще кучнее, значительно потемнев. В этой мгле Чешуа наблюдал за курсантами. Они будто заразились чванством и лукавством, с презрительными рожами общались с друг другом и таким же образом косились по сторонам. Обсуждали сплетни, ржали как кони, и никому, что самое мерзкое, не смотрели в глаза, знатно засунув руки в карманы. Здесь троица “поганцев” стала центром внимания. Все им словно вылизывали сапоги, а те, довольные своим положением, больно и не обращали внимания на подхалимов. “Засранцы” подошли к девчонкам и оказались словно в неге. Холодало. Меркло. Посвистывал промозглый ветер. Каткема уже шутливо думал, что наступает белый хлад, смерть всего живого. Хотя жалеть здесь было некого.

Вот, наконец, явились преподаватели. Старший преподаватель, в своей манере, начал глумиться над курсантами.

“Снова Януш со своими речами”, – думал сердитый Като, наблюдая за кружащей стаей ворон над стадионом.

– Такс, сегодня, как и всегда, скажете вы, у нас отработка обороны с щитом и универсальной палкой; только теперь от нескольких вооруженных неприятелей сразу. Сейчас самое время показать, чему вы научились за предыдущие занятия. Делимся по четверкам, один обороняется, трое пытаются свалить его наземь и создать имитацию избиения. И не церемониться, как некоторые вчера. – Кое-как проговорил до конца из-за одышки Януш и выпил воды, которую, как обычно, подал Мюрг.

После непродолжительной разогревающей пробежки и разминки тройка клубных организаторов захотела начать первой и звала к себе желающих быть четвертым. Никто, разумеется, не хотел. Курсанты либо расходились по другим тройкам, либо просто молчали, уткнувшись взглядом в пол. Такое напряжение заметил сам главный преподаватель по физическому воспитанию и был ошеломлен, когда увидел Каткему Чешуа, молчаливого скромнягу, изъявившего желание к ним присоединиться. Честно сказать, ошеломлены были абсолютно все.

– Отлично. – Радостно объявил Келлепо, смотря на Като, как хищник на жертву, и начал довольно расхаживать, на показ зевая, разминая руки и кисти.

– Будь аккуратнее, проигрывать мы не любим. – Хихикая, вставил Ми-фенг. Он быстрыми круговыми движениями ладони растирал нос, чтобы хорошенько его размять.

– Вы тоже. – Ответил Каткема с такой силой и уверенностью в словах, что они на секунду начали недоумевать. В движениях и словах аутсайдера не было колебаний, только решимость, он кинул взгляд на зрителей, и у всех, включая прежнюю компанию Като, были лица, как у зрителей в древних аренах, жаждущих, чтобы одного из воинов разорвали в клочья.

– Смешной ты. – Ляпнул Ланс, поправляя щитки на ногах, как будто специально хотел спровоцировать Чешуа, чтобы он совершил ошибку в гневе. В бою одной ошибки, обычно, достаточно.

Тут с западных ворот, где хмурое небо было светлее всего, зашел второй поток с Мусалимом во главе. Их отправляли на субботник, поэтому так и припоздали. Среди них Като увидел и Власа, которому удалось перевестись к своим друзьями после избиения. Вообще другой поток казался Каткеме намного благодушней и добросердечней, он и сам был бы не прочь учиться с ними.

Каждая группа спарринговала друг за другом, чтобы Януш мог лучше заметить их ошибки. Внимание всех глаз было приковано к центру стадиона. Толпа зрителей притихла, затаив дыхание. Девчонки держали свои шали у шеи от ветра и бурно махали “поганцам”, желая им победы, парни азартно сжимали кулаки, лишь компании Власа и Мусалима настороженно и волнительно наблюдали, так как переживали за незнакомого смельчака. Вдалеке сверкало от ударов молнии. Гром доносился только секунд через двенадцать.

Итак, прозвучал свисток, Каткема надел шлем, поправил щитки, встал в стойку, вытянув левую ногу немного вперед и встав полу боком, разрывая под подошвой влажную траву, затем поставил щит и дубинку в боевое положение. Перед ним так же наготове держа палки, но только без щитов, растянулась грозная тройка, чтобы попытаться напасть на Като со спины. Скутум полагался только обороняющемуся курсанту.

Чешуа старался дышать спокойно и максимально сконцентрироваться, но в то же время оставаться расслабленным. Для Като воцарилось глубочайшее спокойствие, были лишь три цели перед ним и никого вокруг. В напряженной обстановке слышался лишь свист ветра, колко задувающего тело бойцов меж щитков, и звук грома позади, будто призывающего парней к действию.

Каткема отходил назад, крутя головой во все стороны и не давая застать себя врасплох с какого-нибудь фланга, следил, как учили, за ногами противника. И тут, Келлепо, подходящий слева, резко рванул на Като, замахнувшись дубинкой над головой. Было ожидаемо, Кел даже не использовал никаких финтов. Каткема не испугался и, сделав пару шажков ему навстречу, выставил щит. Удар пришёлся прямо по нему, Като сразу же повёл щитом в сторону, пытаясь таким образом перенаправить центр тяжести Келлепо и одновременно освобождая место для атаки. Резко. Сильно. Он размашистым диагональным ударом заехал сверху Келу по шлему. И опять самому главному задире первому прилетело по голове, защитное стекло от вибрации врезалось в горбатый нос, слегка разбив его. Януш, хваля такую комбинацию, засмеялся и удовлетворенно закивал. Кто-то из зрителей громко и протяжно простонал “оооууу”, остальные замерли. Тут же в лоб налетает Ми-фенг, но Чешуа успевает вовремя отскочить назад и уйти от мощного толчка корпусом. И в ту же секунду, еще немного отступив, Каткема уже сам пошел в атаку. Он резко подбежал и сбил щитом наглого восточника с ног так, что враг свалился прямо на Кела. Здесь Като не забыл и про Ланса, который в своей крысиной манере хотел боковым ударом с полу-оборота, словно отрубающим головы, вывести Каткему из равновесия. Однако так уже не вышло, Като увидел бежавшего на него врага, даже не ориентируясь по отсутсвующей тени, и ловким нырком уклонился от атаки. Атакующие действовали слишком неосторожно, неумело, тренировки прошли для них даром. Правда дубинка Ланса все же зацепила шлем Каткемы и повела его за собой, снимая с головы. Мгновенно Като, поднявший голову и теперь наблюдающий за всем процессом шире и четче без запотевшего визора, ударил прямым ударом с ноги в незащищенный левый бок открывшегося Ланса, встряхивая селезенку не хуже чем блендер фрукты.

– Сукаааа. – Застонал Ланс и упал на одно колено, схватившись за отбитое место.

Каткема снова принял боевую стойку и наблюдал за встающими врагами. Анна, как и многие, была поражена такой четкой и символической картиной, она начала невольного за него переживать. Были приятно удивлены и Мусалим с Власом. Оба смотрели на схватку, словно сидя в кинотеатре, особенно приятно было наблюдать последнему. Все их окружение негласно желало победы Каткеме, шепча “давай, давай!” и замирая на опасных моментах, в неравный противовес всему первому потоку. Курсанты получили шанс лучше разглядеть внешность парня, которого раньше и вовсе не замечали. Его отросшие каштановые волнистые волосы были красиво свалены назад. Ниже шёл прямой и низкий красивый лоб, не совсем широкий и не совсем узкий, без единой морщины. Нос был лишь слегка вытянутый, абсолютно прямой и не видавший переломов. Брови угольно черного цвета и изогнутые по краям заметно густели ближе к переносице. Глаза также были нескромно большие, цвета яркого лесного ореха. Челюсть Като была не воинственная, не широкая, а щеки впалыми, оттого лицо имело форму перевернутого треугольника. Из воротника тянулась худая шея и явно была длиннее, чем у большинства ребят, за это мама его в детстве ласково прозвала жирафиком. Сам он казался со стороны достаточно высоким, ростом в метр восемьдесят пять, не особо плечист, но и не грушевидной формы. Также язык не поднимался сказать, что курсант был крепок, скорее больше походил на худощавого. Но почему-то парень с такой не воинственной внешностью сейчас выглядел очень благородно.

Анна была ослеплена его необычным образом. Сейчас “бывший кавалер” открылся для общества под совсем другим углом. От Като разило уверенностью и правотой, чего нельзя было сказать о Келлепо, Лансе и Ми-фенге, которые со своими оскалившимися, злыми лицами и яростными глазами, сгорбившись, снова бежали против грозно свистящего ветра в атаку, напоминая пещерных людей, гнавшихся за дичью. Като, полностью вытянувшись, спокойно стоял, набираясь сил, пока капельки пота капали с кончиков волос. Надо было быть совсем глупцом, чтобы не понять кто здесь за добро, а кто за зло.

Первый в ярости побежал Ми-фенг, оскалив зубы и замахнувшись палкой из-за плеча, а позади него мчался Келлепо, в надежде сбить с ног своего обидчика и затем избить до полусмерти. И плевать было, если бы их снова посадили в академический карцер. Каткема успел отпрыгнуть вправо, увернувшись от заготовленного удара, но тот тут же, резко начал колотить беспорядочными и тупыми ударами по щиту, открывая все свои слабые места. Каткема спохватился и захотел убрать этого назойливого игрока с поля боя, но Келлепо не заставил себя долго ждать и заблокировал его удар, скрестив дубинки. Като не растерялся, так как соблюдал правило оставления нескольких противников на одной линии атаки, и быстро ударил ногой по левому колену Кела. Сломать сустав не удалось, но в удар он вложился хорошенько, ведь всё-таки эти парни с ним не церемонились. Видимо, Чешуа перестарался и тот заорал, свалившись на бок. Хруста не было слышно, и Като даже не зациклился на южанине, ведь другой напористый, боевитый восточник не сбавлял оборотов и продолжал колотить Като, но все удары приходились по щиту. Каткеме нужно было лишь отходить назад и ждать подходящего момента. Как легко было лишить задир необходимого в любой схватке холодного расчёта. Каткема боялся начинать бить в ответ, потому что мог пропустить удар, другой. Но он все-таки рискнул и превосходно удавшейся подсечкой сбил итак уже неустойчивого узкоглазого с ног. Не теряя времени, Като тут же, приложившись всеми силами, пнул его по груди, отчего нога застряла между щитков. Чешуа желал настучать Ми-фенгу дубиной столько раз, сколько он мог успеть, и через секунду Каткема уже со звоном лупил восточнику по визору и, случайно, двигаясь свободной ногой, выбросил лежащему пыль в глаза. Восточник пытался защититься руками, что было не лучшим решением; от сильных ударов палкой, по рассказам старших, руки ломались как спички. Като уже вошёл во вкус и не заметил набросившегося на него сбоку Келлепо; они упали друг на друга, но Като оказался снизу, а его скутум во время падения вылетел из рук. Стало очень опасно. Второй поток разом привстал и воскликнул “нет!”, народ с первого же подскочил и начал орать во все горло, призывая южанина победить любой ценой. Каткема, вымазанный затылком в земле, случайно поймал взгляд визжащих Фролы и Артеда. Первая мысль была, что они болели точно не за него, вторая мысль заставила его еще больше рассвирепеть, без шансов на поражение. Келлепо, тоже потеряв своё оружие, пытался бить руками по чему только можно было. Его черное лицо маячило и расплываясь буро-красными цветами в глазах Чешуа, потому что вся физиономия южанина была вымазана в грязи и крови. В попытке выбраться из положения Каткема обхватил шею противника и крепко прижал его голову к своей груди, пытаясь схватить на удушающий, но тот ерзал, как сороконожка, то и делая, что нанося маленькие тычки в бока. Держа Келлепо под контролем, Чешуа заметил еле идущего к ним Ланса, который долго отходил от удара и сейчас ковылял с немыслимой колющей болью в области селезенки. Каткеме удалось зафиксировать ноги на земле, и затем появилась возможность перевернуться. Быстрыми и ловкими движениями поясницей Като пытался изогнуться в мостике, и чудо произошло. Ему удалось перевернуться, на огромное удивление всем. Теперь уже самого Кела прижали к торчащей траве, вдавливая в мягкую землю, Чешуа ударил его корявым боковым хуком, прямо в челюсть; далее хотелось выключить засранца одним ударом с колена, но нельзя было забывать об упорно крадущемся Лансе. Каткема встал и отпрыгнул в сторону, и очень вовремя, потому что блондинчик почти дошёл до него и, проклиная вслух Като за то, что тот отпрыгнул, попытался ударить дубинкой сверху. Но скорости и силы в его движениях совсем уже не было. Чешуа, даже на последнем дыхании, с легкостью уклонился от атаки и колющим ударом впечатал конец дубинки ему в тот же бок, чтобы раз и наверняка. Ланс весьма ожидаемо свалился и свернулся калачиком, хрипя и матерясь очень тихим, прокуренным голосом. Неизвестный ранее никому паренек, но вмиг надевший корону чемпиона еле стоял на ногах. Легкие так сильно перекачивали воздух, что возникла неимоверная тяга лечь или сесть, вдобавок начали колоть все внутренние орган, а горло жечься.

– Молодец! – Кричал Каткеме Януш, упершись руками в бока и одобрительно кивая головой.

Но радоваться было рано, так как Келлепо был уже снова на ногах. Но он не торопился нападать вновь. Они стояли и смотрели друг на друга, тяжело дыша, силы у обоих были на пределе. Следующее движение было решающим. Даже Януш сворачивал губы от напряжения, а Мюрг и вовсе дрожал. Некоторые ученики из окон второго этажа пристально следили за происходящим, забыв про преподавателя, распинающегося у доски.

– Сволочь… Мразь… – Хрипел Кел, пока случайно не заметил лежащий скутум.

Каткема понял, что тот попытается успеть схватить преимущество. Он быстро рванул к стойкому южанину, который попытался схватить щит, однако Като оказался проворней и сшиб его, выставив вперед левое колено. Удар пришелся точно по шее, и Келлепо мгновенно начал задыхаться и кашлять. Като, действуя уже по инерции, сел на него сверху и начал свирепо мочить его, даже используя локти. Под конец Като сбил ему шлем с головы и затем нанес еще пару заключительных ударов. Увидев пораженное лицо противника, залитое кровью от разбитого носа и губы, Чешуа понял, что стоит остановиться и что бой был давно уже окончен. Он встал, огляделся и увидел приготовленного свистеть Януша, который специально выждал, чтобы его нелюбимого, самого несносного курсанта хорошенько “промяли”. В этот пасмурный, облачный день солнце на миг открылось и осветило стоявшего победителя и его троих поверженных, уже жалких на вид, врагов.

Волнистые, вымокшие липкие волосы падали Като на глаза при судорожных поворотах головы, капли стекали Чешуа на ссадину на щеке, зловредно пощипывая. Он не понимал, сейчас воцарилось реальное затишье, или ему так казалось из-за звона в ушах. Отчетливо было слышно только дикое дыхание, граничащее с охриплостью. Взгляды всех первокурсников, увидевших такое суровое и беспощадное, но захватывающее зрелище, были с некой неопределенностью. Многим за день до этого в клубе слишком понравился образ жизни, поток мыслей и нравоучений от “золотой тройки”. Вдруг зрителям сейчас вернулось свежее осознание и память о том, как те расправились с Власом, как они поступают и как унижают всех вокруг, с каким огромным эго Ланс, Келлепо и Ми-фенг, с каким высокомерным презрением смотрят на своих ровесников. И теперь, увидев их жалкими, лежащими на песке и побитыми, каждый будто бы прозрел и понял, что прожил последние двенадцать часов в отвратительном неведении. Некоторые, конечно, снова скоро вернуться в соблазнительный омут, но часть курсантов все-таки пересмотрели свое отношение.

Особой же радости Муса и Влас не выдавали, но испытывали истинное, невообразимое ликование. Мусалим не сдержался и подошел к недавно избитому.

– Приятное зрелище, скажи. – Кокетливо начал он, не скрывая радости. Их друзья позади обменивались крабами и дружескими тычками по плечу по случаю победы.

В речи Мусы прослеживалось что-то мудрое и уверенное, а северянин сам по себе был добрым малым, поэтому дал барьеру первого слова легко сломаться.

– Да, загляденье. Все-таки справедливость существует в мире. – Говорил умиротворенно и без торопи Влас, гладя пальцем опухшую и посиневшую гематому, нависающую под глазом.

– Не то слово.

– Все же Януш подонок. Сейчас он остановил паренька, но все же тот успел разбить им лица всмятку. Кто отдаст ребенка в академию, зная, что там его разрешают до полусмерти избивать. – Гневался Влас, морщась от боли из-за оставшихся синяков и ссадин.

– Да. Мой дядя здесь учился и сказал, что такого раньше не допускалось, тренировки изменились, когда парадом начал командовать Януш. Он жестокий садист, с этим не поспоришь. Всякие байки ходят о его службе, и я тебе скажу, не веселые. – Угрюмо подтвердил Мусалим, сурово морщась. – Тем более он заставил тебя уже через несколько дней после таких серьезных травм идти на учебу. Это, по-моему, уже за гранью.

– Януш разрешил мне просто быть наблюдателем на занятиях. Но все же, чтобы я вернулся в строй быстро, меня накачали современными реген-препаратами и два дня безвылазно держали под облучателем на койке. Поэтому раны так быстро затянулись, а самочувствие улучшилось. Мама сказала, что такое инновационное “сырое” лечение может дать гормональный сбой в организме, собиралась подать жалобу, но мы с отчимом ее отговорили. Хуже бы только сделала. – Усмехнулся пепельноволосый северянин, оставив ухмылку, но его глаза приняли горестный облик.

– Это правда, не в нашем городе жалобы подавать. А ведь и в правду говорят, женщины руководствуются эмоциями, а не логикой. – Захохотал протяжно Муса с небольшим страхом, что шутка получилась слишком бестактной и грубой. Совершив лимбическое бегство, он бросил взор в сторону друзей, обучающих друг друга правильно напрягать бицепс.

Но Влас захохотал в ответ, то и дело, ойкая от боли в лице. Звуки грома все приближались. На спарринг вышла следующая четверка.

Януш сказал Като, что он молодчик и заслужил отдых, послал его домой, восстанавливаться. Каткема уходил медленно, и не смотря по сторонам. Его накрыло жаром, и резко отнялись силы. Он не заметил отрезвевшую в считанные секунды Анну, которая плавно отсоединилась от толпы и пошла в его сторону, Фрола попыталась выловить подружку, но не успела протиснуться в толпе, а лишнюю шумиху поднимать не хотела. В противовес Артеду, который решил изначально затихнуть и затаиться. У Анны появилось неистовое желание поговорить и снова сблизиться с Чешуа, в конце концов, извиниться за свою жалкую измену, в надежде, что все будет как раньше. Но он не мог позволить себе ее простить. Каткема в очередной раз разочаровался в своих товарищах, а может быть и во всех людях. И на сей раз, похоже, окончательно.

Чешуа быстро зашел в мужскую узкую, длинную раздевалку, где в два ряда вдоль стен шли шкафчики, а посередине стояли скамейки. Он включил свет, который после десяти устрашающих морганий загорелся, быстро разделся, закинул потную, испачканную землей вместе с высохшими почерневшими пятнами крови униформу в корзину, затем сдал в хранилище, надеясь, что там ее не забудут постирать. Далее Като пошел в душевую, эйфория битвы исчезла. Все тело ломило от усталости, благо, что у него, кроме пары синяков и ссадин, не было следов побоев, которые так любят помучить человека после драки. Каткема зашел в душевую кабинку и дал струйкам горячей воды с головы до ног облепить уставшее тело. Релаксирующий душ очень легко и быстро расслабил победителя, ему даже стало сложно стоять. Пришлось двумя руками опираться о боковые плиточные перегородки, однако покидать кабинку желания не было. В голове возникло чрезмерно приятное чувство удовлетворения от “мести” троице, но все равно оставался осадочек от вчерашнего душевного надлома, продолжающегося сегодня весь день. Будто присутствовало что-то гнетущее, но трудно различимое. Курсант не понимал, что его до сих пор гложет, лишь горькое чувство тоски, злобы на все вокруг и одиночества были очевидны. Он думал, что целый мир пытается его сломать. Вдруг раздался звук скрипа двери в раздевалку, Като даже не напрягся, что это могли быть поверженные и что они хотят возмездия. Мозгу не хватило сил подумать дальше и понять, что парни точно не зайдут, слишком он их сильно покалечил. Страх сгинул после схватки окончательно. Но стояла тишина. Шагов не было слышно. Вдруг раздался тихий женский голос и позвал Каткему. “Черт, кто ее сюда пустил?!”, – думал гневно Чешуа, поняв, что Анна пришла за ним.

– Като? – Спросила белокурая с нотками трепета и сожаления, стоя прямо напротив кабинки, из которой активно клубился пар. Она дотронулась до затемненной стеклянной двери, но затем быстро убрала ручку, оставив три полоски на запотевшей поверхности, перерезающих мутное тело победителя.

Чешуа молчал, не хотел абсолютно ничего ей говорить, злоба переполняла всю душу курсанта, лишь стук горячих капелек воды об его спину и голову способствовали усмирению зверя внутри. Факт того, что Анна повелась вместе со всеми на уловку негодяев, заставил поменять мнение о ней окончательно. В голове у Каткемы проигрывалась два варианта дальнейших развития событий: первый предрекал, что если Анна решится зайти в кабинку, то порывистая злость перерастет в страсть, и они займутся горячей любовью, затем останутся вместе на неопределенный срок, второй же гласил, что если Като продолжит упорно молчать, то юная дева просто уйдет. Хоть Чешуа и был в обиде, яростно осуждая ее недалекость, мужские непоседливые гормоны желали первого исхода.

– Чего же ты молчишь?! Ответь мне что-нибудь?! Почему ты сегодня от меня убегаешь?! – С ломающимся от наступающего радыния голосом жалобно спрашивала Анна, сжимая свой итак измятый воротник. Горькие слезы начали выкатываться из орбит.

Похоже на улице опять заморосил дождик, боковая стена в душевой, сделанная из бирюзового стекла, выходила наружу и проходила прямо под сливной трубой. С крыши стекали струйки воды и размывались по стеклу. Играющая жидкость отражалась на лице плачущей, будто создавая видимость уродливого шрама.

Каткема изо всех сил сдерживался, чтобы не издать ни единого звука. Он смотрел на матовую стеклянную дверь в страхе, что ее в любую секунду отворят. Вдруг параллельно с шумом душа стали слышны тихие дрожащие всхлипывания, которые быстро переросли в плач, а затем и в громкое рыдание. Мучительные звуки, но Като стоял, не мог позволить себе дать слабину. Спустя несколько затяжных мгновений, он услышал, как Анна, продолжая громко и горько рыдать, выбежила из душевой, отталкивая с силой дверь и направляясь к выходу по пустующей мужской раздевалке. Чешуа осекся, тяжело задышал, внутри бурлила буря эмоций, но затем быстро пошла на спад. Облегчение, на сей раз окончательное, наступило. Он медленно вышел, вытерся полотенцем, оделся и направился на выход. Немыслимая усталость после сразу нескольких стрессовых моментов хотела свалить Като с ног, поэтому он хотел поскорее прийти домой и завалиться спать, как обычно и привык справляться с проблемами. Чешуа вышел из душевой, разок чуть не поскользнувшись, так как опять забыл принести тапки в академию, затем наскреб мелочи из своего шкафчика, чтобы проездом быстрее оказаться в своем любимом спальном районе.

Чешуа с никудышным настроением вышел на свежий воздух, миновав спящего охранника, который заставлял чертыхаться каждого курсанта из-за своего досаждающего храпа. Это и снова неработающий турникет только испытывали кончающееся терпение курсанта. На улице он заметил, что тучи накрыли весь центр. “Хоть бы под ливень не попасть”, – подумал он, направляясь торопливо к остановке вместе с другими представительными работниками деловой части полиса. От человека к человеку притягивалась тревога. Вдруг Като получает сообщение от Артеда, в котором он пишет, что сегодня в связи с мирной акцией протеста вдоль проспекта, где находится их цветочный магазин, букеты всем выдают только до двух часов дня. Арти в перерыве между практическими занятиями выкрал минутку, чтобы успеть предупредить уже бывшего друга, который как можно быстрее должен был забрать подарок для Фролы. Чешуа простонал и обозлился, даже яростно пнув по камешку, он и совсем забыл про свое задание. Была мысль послать его к черту и кинуть, но Като пообещал, а обещание каждый человек должен сдерживать, невзирая на обстоятельства. Забывчивый Каткема вчера даже поставил напоминалку в смартфоне на три часа, так как боялся не выполнить поручение.

Уставший курсант пошел скорее пешком к свалившемуся на голову магазинчику, наискось, через весь центральный квартал. Должен был успеть дойти за десять минут. Вокруг все быстрее редели толпы людей в деловых костюмах. Начинался ливень. Но боковой усиливающийся ветер вместе с каплями дождя врезался об могучие высотки, укрывая суету внизу. Каткема торопился, постоянно врезаясь плечом о движущейся поток унылых клерков. Злоба прошла, и начиналось необоснованное инстинктивное смятение, проснулось стадное чувство. Като уже мечтал забрать эти цветы и свалить отсюда поскорее, вот он уже повернул за угол и попал на проспект, и его в считанные секунды захлестнула толпа митингующих. Гул, гомон, шум и толкотня чуть не парализовали итак ноющее тело курсанта. Невозможно было сделать шаг в сторону. Он, держа в одной руке телефон с включенным навигатором, надеялся, что не выронит дорогой аксессуар и что его здесь не затопчут. Толпу на проспекте уже не прикрывали небоскребы, и весь шквалистый ветер отрывался на митингующих, как только мог. Каткема ускорил шаг по мере возможности, и вот в поле зрения наконец-то появился пункт назначения, Чешуа открыл дверь и быстро заскочил в помещение, будто выплюнутый толпой. Внутри цветочной базы люди поскорее торопились забрать последние заказы, бегая по куче стеблей и листьев, разбросанных лихорадочно по полу, продавцы тоже хотели поскорее все распродать и закрыться. Като быстро получил свой букетище из пятидесяти одной красной розы, который удобно было держать только в обхватку двумя руками или под боком. И правда, подарок выглядел внушительно стоящим. Продавщицы ласково поинтересовались, берет ли он на день рождения или в качестве извинений, ответил, что делает одолжение. Перед выходом Чешуа посмотрел на карте ближайшую остановку и постарался запомнить кратчайший путь к ней, чтобы не мешкать в толпе.

Вот он наконец собрался с силами и уверенностью, нужно было поскорее выходить, за окном давка нисколько не уменьшилась, а ливень только прибавил обороты. Като выдвинулся, сжимая крепко заветные цветочки. Не испортить подарок в данной ситуации было практически невозможно. Уверенным шагом он двинулся сквозь орущую одни и те же фразы толпу, размахивая под жестоким дождем своими баннерами с агрессивными лозунгами, призывающими правительство снизить налоговые ставки, выросшие повсеместно. По началу ему удавалось прорываться почти без толканий, но затем все митингующие вокруг начали, как резаные, кричать, что началось “крутилово”. Вся орава людей, в дождевиках и без, начала беспорядочно бежать во все стороны, некоторые же напротив продолжали идти в спокойном неторопливом темпе. “Дело плохо”, – рявкнул Каткема и побежал, по диагонали проскальзывая весь проспект, то и дело, обтираясь и ударяясь об галдящих неравнодушных граждан. Началось состояние аффекта, Чешуа бежал, уже не обращая внимания на розы и только сильнее сжимая стебли. Грустные вываливающиеся лепесточки одиночно падали на мокрый асфальт, забытые существом, которое изо всех сил пыталось сохранить свою шкуру целой. Никому не было дела на чудесное растение: ни людям, ни цепким бойцам полиции, которые, тоже, в свое время обучались в академии. Копы подбегали к самым громким бунтарям, заламывали их за руки, некоторых еще и за ноги, затем поднимая над землей. Их всех сразу же отводили в “автозаки”, бронетранспортеры и вагонетки, а далее в отделения.

Каткема уже не обращал внимания на ледяной дождь, так как температура тела повысилась недурно. Он быстро смекнул, что путь к остановке отрезан. Сквозь тысячи тел было невозможно проскочить. Като метался по сторонам, не знал, куда бежать, лихорадочно вертел головой. Вдруг, совсем вблизи, жестокие полицейские начали окружать граждан, которые, на первый взгляд, шли просто по своим делам, вид у них был точно отличен от митингующих. Копы были разъярены как бесы или кто похуже. Без предупреждения, эти уполномоченные в касках начали беспощадно избивать пожилого мужчину, девушку в наушниках, паренька с дипломатом. Дубинка проходилась и по шее, и по спине, и по рукам. Рядом раздался пронзительный визг и крик. Подобным же образом копы начали избивать всех, кто попадался под руку, словно все здесь были врагами народа. У Като от страха начали дрожать губы, он побежал прочь от избиения, бежал без устали, будто сегодня и не дрался вовсе. Букет то и дело бился обо всех, колючими иглами на стеблях оставляя маленькие порезы. Из-за интенсивного ливня, заливающего лица, вокруг, люди расплывались и оставались мутными очертаниями. Пробежка продлилась недолго, пока Като не увидел, что давка и драки происходили и с противоположной стороны. Улицу оцепили щитоносцы, шагающие в один ряд. Митингующие надеялись, что в ход не пустят слезоточивый газ. Чешуа без обдумываний принялся убегать в сторону, но переулков почти не было. Протестующие долбились в окна и двери магазинчиков, в некоторые напрасно, в некоторые пускали, но хозяева быстро запирали двери, так как нахлынувший поток было не остановить, а помещение не резиновое. Зашедшие орали на оставшихся позади, что мест больше нет. В безопасности незамедлительно просыпался эгоизм. Каткема был в числе тех, кто не успевал, в числе тех, кого могла настигнуть черная свора полицейских, захватывающая толпу в свои губительные когти. Юный курсант с ужасом лицезрел, как некоторые копы просачивались дальше остальных и совершали самосуд, их униформа символично казалась намного темнее обычного. Чешуа чудом не попадался в цепкие лапы бывших курсантов, ведь совсем рядом с ним они выцепили паренька и разбили ему нос так, что оттуда струей хлынула кровь. Ушастый пацаненок устрашающе кричал и молил о пощаде, но щадили его только ударами по ребрам и шее. Като не мог поверить, прямо на глазах бедного парня отбросили к кирпичной облицовке гламурного ресторанчика и сокрушительно лупили палками под слышимый хруст ломающихся костей, браня его, за то, что тот осмелился пойти против власти. Дьявольская картина отпечатывалась медленно и четко в сознании Каткемы, она собиралась засесть там надолго. Он опять начал уносить ноги, страх колол сердце беспощадно, тело бросало из жара в холод, внешний шум то пропадал, то появлялся. Когда Каткема в очередной раз попал в толкотню, все массово пытались убегать, и из-за этого образовалась новая давка. Като краем глаза приметил узкий закоулок, упирающийся в тупик, который все почему-то игнорировали. Там было абсолютно пусто. Чудовищным воем изнутри интуиция заставила Чешуа продвинуться именно туда, он кое-как добрался до закоулка, но в последний момент зацепился об чью-то ногу и свалился на промокшие кучи разбросанных старинных газет.

Каткема перевернулся на спину, букет вывалился из его рук вместе с последними розами. Он, окруженный красными цветками, которые на глазах мокли и съеживались из-за лишней влаги, весь изможденный и несчастный, смотрел на толпящихся людей, переполненных страхом, что сейчас их изобьют и отвезут в отделение только из-за того, что они осмелились мирно высказать свое недовольство правительству и королю. Никто не знал, что теперь им делать, и где скрыться. Каткема тоже не знал. Дикий гомон и сутолока не прекращались ни на миг. Черное небо давило монотонной отчаянностью, а стены закоулка будто хотели сдавить Като, который увядал вместе с розами. Утренняя живая злость перешла в ужасную мертвую безысходность.

– Эй, парень! – Раздался тихий грубый голос с левой стороны.

Като повернул голову и увидел голову бородатого мужичка, торчащую за решеткой, которая заменяла низ стены пятиэтажки. Размером проем был сантиметров пятьдесят и длиной в полтора метра. Он служил неофициальным входом в подвал здания. Чешуа онемел, не мог произнести ни слова, и мужичек заметил это, приподнял решетку и взмахом руки подозвал в свое укрытие. Като долго не думал, он без оглядки, юрко протиснулся и оказался в подвале здания, который был обустроен для житья бездомными.

Их в просторном помещении, выложенным почерневшими от влаги кирпичами переходящие в бетонные плиты, было человек пятнадцать. В углах были сооружены личные комнатки с матрасами, огороженные висящими на крючках полотнами и простынями, выглядели как самодельные палатки. На некоторых стенах висели старые ковры, освещаемые ярким желтым светом горящей бочки. Бездомные грелись у таких костров и играли в карты или нарды, они смеялись и шутили, словом, выглядели счастливо, будто снаружи ничего не происходило, но все равно старались лишний раз не шуметь. Некоторые из них занимались чем-то бытовым, кто чем, Като разобрать не мог, слишком много было тени. Он только разглядел как один мужичек неумело пытался постирать вещи, женщина с обмотанным платком на лбу подошла и ласково предложила свою помощь. Бродяга, спасший Чешуа, был с длинной русой бородой и в зеленой шапочке, которая походила на торчащий носок, он прошел с Каткемой в свой уголок, посадил его на раскладушку и предложил кофе. Озябший и замерзший курсант не мог отказаться от горячего напитка, бездомный с добрым лицом улыбнулся и дал Като плед. Пока человек наливал кофе в жестяной стакан, Чешуа рассмотрел его получше. Мужичек был высок, толстоват в животе, на нем красовались целенькие черные кроссовки, джоггеры бурого цвета, поверх них бездомный нацепил на себя черную футболку, прикрытую зеленой ветровкой на молнии, у которой были по локоть оторваны рукава, а поверх всего вязаная шерстяная жилетка, на руках были продырявленные в районе пальцев строительные перчатки. Весь его внешний вид создавал двоякое впечатление. С одной стороны казалось, что одежда на нем новая и опрятная, а значит его собственная, а не найденная на свалке, с другой стороны из-за обросших длинных волос и нечистой кожи появлялись прямо противоположные мысли.

Каткема принялся пить обжигающий напиток, и его накрыла облегчающая эйфория. Тело стало очень приятным и легким, голова отбросила негативные мысли, осталась лишь грусть. Он очень устал. Мужик зажег лампу и поставил под стулом, наверное, чтобы вдобавок подогревать задницу. Сначала Като слепил слишком яркий желтый свет, но затем быстро привык. Стена позади него тоже замерцала и обнажила висящее потрескавшееся зеркало. От курсанта отходила большущая тень, раздвоившаяся из-за ножки стула. Сначала бездомный смущался первым заводить разговор, все время оттягивал, не знал с чего начать.

– Как кофе? Вкусное? Не обжигает? – Затараторил от стеснения бородатый, быстро пытаясь спрятать руки в карманах.

– Ахах, нет, хорошее. Слегка горчит, но ничего страшного, мне пойдет. – Болезненно от полного бессилия захихикал Чешуа, хлебнув очередной раз.

– Не нужно принижать свои потребности, человек всегда заслуживает самого лучшего, верно? – Сказал кротко, улыбаясь, мужичек, – я поэтому добавил побольше молока, чтобы тебе не горчило.

– Благодарю еще раз. Напомнило мне молотое южное, мое самое любимое. – Слегка оживился Чешуа.

– А, помню, помню. Там на золотистой упаковке еще мартышка изображена, которая зерна ворует. – Изрекнул бездомный, водя пальцами по бороде, и что-то шепнул на ухо подошедшему подростку. Он попросил сахара, но ему ответили, что закончился.

– Да-да мерзкая такая хулиганка. – Воскликнул Чешуа, делая вид, что не услышал.

– Да ладно тебе, природа не зря же обезьянам дала такую внешность и такой озорливый нрав, ее труды нужно уважать. – Промолвил незнакомец, кивая неторопливо головой.

– Согласен, да я так ляпнул. – Сконфузился курсант, потирая холодный локоть.

– А вообще, я бы рекомендовал тебе закупаться цельными зернами и приобрести кофемолку, чтобы самому молоть. Так кофе получается насыщеннее, и будешь уверен, что никаких лишних примесей нет. Опять же, нужно тянуться к лучшему. – Повторно утвердил бродяга, поскрипывая на походном стуле, который, казалось, обрушится под его большой массой.

– А где вы молите-то? И откуда у вас вообще зерна? – Поинтересовался Чешуа, вновь укрываясь сползающей шалью, так как-никак не мог согреться.

– У меня старый приятель держит кофейню в квартале отсюда, он меня остатками и радует. В свое время я ему тоже помогал… Не думай, что я беспомощный попрошайка. – Объяснял нерасторопно мужчина, покачиваясь своим увесистым телом взад вперед.

– Вот оно что. – Сказал тихим голосом Като, поникнув из-за вернувшихся воспоминаний о свежих событиях, и решил отвлечь собеседника от своего состояния, – Ваши рассуждения разве не граничат с эгоизмом?

– Вовсе нет. – Добродушно начал Гаред, почесывая затылок. – Понимаешь ли, даже если у человека плохая самооценка, стоит осознать, что в каждом есть внутренняя красота и уникальность, поэтому полагается себя польстить самым лучшим. Человек этого точно заслуживает. Заслуживает жить в свободном мире… а мы то точно не эгоисты, будь верен, потому что научились думать в первую очередь о близких своих. Нам никогда не жалко поделиться последним кусочком хлеба. И не раз, и не два, забота должна стать образом жизни.

Каткему тронула речь бездомного, он неосознанно впитывал его речи.

– Что-то несчастный у тебя видок, дружище. – Бодро возобновил серьезную беседу Гаред, долго ломая голову над вопросом: “паренек чем-то сильно расстроен или сам по себе такой меланхоличный?”. Такая его активность разбивалась об изможденность Каткемы, который посмотрел на собеседника очень проницательно и будто осуждающе. Настроение стало ни к черту.

– Почему дружище то сразу. Скорее просто нуждающийся в помощи. Друзей у меня, не сказать, чтобы много, и то с натяжкой я бы их таковыми назвал. – Ответил Като после недолгой паузы и широко улыбнулся, уставившись в маленькую лужицу на бетонном полу, а затем в большие голубо-зеленоватые глаза своего собеседника, в которых было место надежде.

– Для меня все люди друзья, даже те, кому я не мил, такой вот путь выбрал. – Все также открыто продолжал мужичек, доставая из джинсовой изорванной сумочки консервную банку с фасолью, и начал ее жадно уплетать.

– Интересное отношение, по-моему, чересчур мягкое для объективно сурового мира. В любом случае… Спасибо за дружеский прием, очень ценю, правда, пропал бы без помощи. Как, кстати, звать тебя? – Интересовался Като, опершись на стенку, будто намереваясь в любую секунду вырубиться, но голову оставались еще силы держать. Под глазами сильно посинело, а кожа стала бледнее обычного.

– Гаред, очень приятно. А по-моему, люди заслуживают только хорошего отношения. – Все продолжал улыбаться спаситель, целиком проглатывая ложку и капнув бульоном на свою густую бороду. Красные капли расходились по светлой растительности, словно вампир только что испивший крови.

– Поэтому ты сделал здесь вместо оконных проемов решетку? Чтобы впускать в свой дом таких же бедолаг? – Спросил Като, хлебая кофе по капельке, итак язык уже несколько раз обожгло.

– Ха! Нет, на самом деле, я не был бездомным. Скорее сказать, что я отрекся от дома и стал жить вместе с этими прекрасными людьми. – Похвалился Гаред и бросил быстрый взгляд на его друзей. Большинство бездомных либо спали, накрывшись шалью и газетами, либо разговаривали у огня.

– Как это отрекся от дома? – Недоумевал Каткема, пытаясь сесть прямо, но потерпел поражение.

– Ну взял и переехал жить из моей квартиры сюда в подвал, вот даже одежду всю забрал, еще чистая, хорошо пахнет. – Шуточно хвастался Гаред, показывая коробку рядом с его раскладушкой, надеясь, что сейчас из угла не выбежит крыса.

– Зачем??? – невольно повышая голос, снова задал резонный вопрос Чешуа. Мягко говоря, он был изумлен до ужаса.

Гаред тяжело вздохнул, взглянул на ту решетку, откуда пролез Като. Оттуда до сих пор доносился шум ливня, вой и крики. Бездомный набирался сил, чтобы сказать пареньку то, что он вряд ли поймет и, скорее всего, осудит.

– Вот зачем! – С грустью заявил толстячок и указал на их единственный пролаз в стене. – Я разочаровался в этом городе и системе.

Но вместо ожидаемой критики или ругани, Като оставался совершенно спокоен. И мускул на лице не дрогнул. Он понимал бездомного. Гаред уже смелее начал продолжать свою мысль.

– Слишком много дерьма приходиться терпеть каждый день, вот однажды задумался и решил, что, возможно, изолируясь от общества, моя жизнь станет счастливее. И не прогадал, меня окружают сейчас искренние, преданные и правильные люди, которые тоже решили не быть рабами системы. Ну, кроме Мика, конечно… Он сам по себе алкаш. – Захохотал спаситель, вытирая жирные пальцы о штаны. – И среди этих прекрасных людей я познал любовь.

– Понимаю, понимаю. – Тихо соглашался Каткема, мыслями уходя вглубь своего сознания, где всплывали по большей части картинки сегодняшнего и вчерашнего дня.

– Далеко ходить не надо, ты сам видел, что снаружи твориться. Люди осмелились впервые за три или четыре что ли года выйти на мирный митинг из-за того, что государство в край уже охренело. Подчеркиваю слово “мирный”. А их бац, и начали копы палками сразу лупить до полусмерти, да потом еще и в свои “кареты смерти” сажать. По-моему, это уже перебор. Здесь в подвале и то лучше. Еще самое уморительное, а, лучше сказать, безумное это то, что они целый год выпускников отправили учиться на копов-болванчиков. Просто один взмах пера, и судьбы тысяч определены, и это только капля в море. К черту их всех! – Совсем раскочегарился Гаред, выстреливая меткими фразами как из самострела.

– Знаешь, после встречи с тобой, кажется, я начал верить в судьбу. Просто последние два дня со мной что и происходит, так это полнейшее опустошение, будто жизнь начинает ломать меня со всех сторон. И у нее получается… – Продолжал Каткема, повторно воспроизводя и осознавая последние события.

– Что же с тобой случилось? Расскажи, друг, не бойся, обещаю, в душу не плюну.

– Так с чего бы начать. Ну, пожалуй, с того, что уже вчера я начал разочаровываться в людях. Просто краем уха услышал, отвратительные вещи… почему то так близко к сердцу воспринял, аж больно стало. Сегодня даже у меня появился шанс на них оторваться, и я мягко отомстил. Отомстил за все плохое, что те мерзавцы натворили за свои никчемные жизни.

– Как отомстил? – Серьезней обычного перебил Гаред Каткему.

– Можешь так злобно не смотреть, – усмехнулся Като, – Я всего лишь отмутузил их на тренировке в академии, знаешь ли, это именно мой год попал под раздачу. Теперь жду и радуюсь, когда же, наконец, попаду на службу.

Чешуа стало тяжелее дышать, в носу поднималось колющее давление, будто сидел после истощающей кардио-тренировки.

– А, понял. Я напрягся, потому что чувство возмездия и справедливости у всех разное. Для одних мягко, для других ни черта не мягко. – Объяснил бездомный, тихо выдыхая пар при каждом открытии рта.

Во время их разговора один из бездомных дожарил на шампурах перцы, которые крутил над бочкой уже около десяти минут, и начал подзывать всех покушать. Гаред предложил Каткеме, но тот был не голоден и немного брезглив. Все остальные жители подвала радостно приняли пищу.

– Что более важно и, к сожалению, страшно до жути, так это осознание, что такие ужасные ценности не только у тех нескольких упырей, они практически у всех в этом сраном городе. Сегодня, как по щелчку пальцев, весь поток новобранцев изменился к худшему… или скорее, просто они открыли для меня свои истинные лица. – Более низким тембром продолжал Каткема, беспощадно сжимая пружину раскладушки.

– Давай-ка здесь поподробнее.

– Люди жестоки, они могут бесконечно и с удовольствием причинять физическую боль, могут засыпать тебя упреками и обзывательствами. Люди неверны, они могут с легкостью переспать по пьяне с другим человеком, уподобясь животным желаниям их тела. Люди ленивы, они предпочитают жить чужими парадигмами и дают рулить их жизнью кому угодно, вместо того, чтобы поднять задницу и найти свою цель, протоптать свою дорогу проб и ошибок. Я, конечно, собой в этом вопросе не горжусь, потому что с видением своего будущего у меня тоже туговато, но хотя бы, как слепая овечка, не стараюсь следовать за всеми и делать, как другие говорят. Важно отметить, что и выбора то у нас особого нет, я считаю, что свобода выбора неотъемлема и всем твержу об этом.

Пульс курсанта учащался, и сердце начало покалывать.

– Несложно догадаться, кто выбор у тебя забрал. – Добавил Гаред, медленно кивая головой, его взор был суров.

– Да, эти ублюдки, которые нацепили на себя погоны. Я думал, что быть полицейским достойная и благородная профессия, но убедился что они лишь марионетки в лапах бюрократов и короля, которые будут делать все грязные делишки, если им прикажут. А служить городу и помогать людям – лишь красивый марафет прогнившей системы. – Злился Като, скрепя зубами. С мокрых волос челки, прилипшей ко лбу, щекотливо сползали капли воды.

– Полностью согласен. Но другой любой слушатель обвинил бы тебя в том, что ты мягкосердечный слабак. – Ляпнул застенчиво Гаред, низко подняв руки и втянув плечи.

– Грустно, но так и есть. Знаешь, последние несколько месяцев меня преследует вопрос, почему мир по природе своей так жесток, почему людям приходиться страдать. Вот и впал в хандру, вдобавок сейчас чуть по морде от копов не получил. Задумываясь о таком нашем незавидном существовании, становится страшно. – Признался Чешуа, облокотившись об стенку с головой, потому что держать ее было слишком тяжело.

– Собственно по похожим причинам, все мы и выбрали такую жизнь. – Заключил радостно Гаред, положив пустую банку консервов и направляя на Като жирным указательным пальцем, торчащим из прорези, другую руку из-за холода он не высовывал из кармана. – Мы и тебе ее предлагаем, беззаботно и без лишних разочарований.

– Спасибо, но я вынужден отказаться, о причинах говорить не буду, чтобы, не дай бог, не обидеть, тем более после того что вы для меня сделали. – Поблагодарил его робко Каткема, прижав руку к сердцу.

Он не одобрял подобную жизнь бездомных из-за того, что единственная цель, к которой они стремятся – это найти еду. Более того, как только правительство их найдет, то сразу же отправит в шахты. Незавидная судьба. Но уважение у него не могло не вызывать, что люди осмелились выйти из крысиных бегов, поставили себя выше и что остаются самими собой, не подверженные никакими соблазнами. Чистые души.

– Ничего, я понимаю. Настаивать не могу, надеюсь итак смог тебе помочь.– Без тени сожаления сказал Гаред и снова предложил перцы.

– Конечно, смог, не сомневайся. – Обрадовался как ребенок Чешуа и все-таки принял сей щедрый жест. Он был голоден как старый пес и открылся их доброму обществу, даже наплевав на сырой пересоленный вкус.

Чешуа посидел, прихлебывая понемногу кофе еще полчаса, согрелся, увидел, что телефон полностью разрядился, и нужно было отчаливать домой. Родители уже, наверное, не весть, что напридумывали. Он со всеми бездомными и Гаредом любезно попрощался, посмотрел перед выходом на себя в очень растрескавшееся зеркало, но отражение было сильно искажено, поломано… затем полез обратно на улицу. На сквере было тихо, весь митинг уже успешно разогнали, однако ливень продолжался. Чтобы не простудиться, нужно было скорее добраться до дома, Като полез в карман за мелочью на проезд и обнаружил, что там ее нету, затем нащупал узенькую дырочку на дне, вспомнил, как тяжело пролазил телефон. Като чертыхнулся самыми скверными словами и пошел под холодным дождем до дома, его снова пробрало злостью и отчаянием, снова промок насквозь, вдобавок несколько раз облили рядом проезжающие машины, одно матерное слово вырывалось за другим. Последняя обрызгала Като аж с головы до пят, Чешуа вытер лицо, проморгал, посмотрел на тот зловредный продуктовый грузовик. Его белое полотно на задних дверях было страшно разорвано, а номер состоял из трех шестерок. “И, правда, черти”, – гневался про себя курсант, в чьей голове постоянно всплывал вопрос “За что?”. Через сорок минут он дошел до дома, и на удивление, родители совсем не нервничали, Олли и Алисия думали, что у него только закончились пары, так как еще путались в академичном расписании. Пожалуй, единственное облегчение на день. Курсант повалился в горячую ванну обогреваться, затем отведал малинового джема с горячим чаем, нацепил на себя свитер с высоким горлом, шерстяные носки и теплые толстые трикотажные джоггеры, снова проигнорировав привычку проверять Толлограм через телефон, завалился спать крепким долгим сном. До утра даже ни разу не проснулся.

В течение этого и следующего дня огромная пелена очень тёмных туч расстелилась над мегаполисом. Было безветренно, и поэтому она никуда не собиралась уходить. Ночью, наконец, началась гроза. Очень громкий и пугающе страшный звук грома прошел по улицам всего Толлосуса и не давал многим заснуть. Некоторым же не давала заснуть совесть… под утро снова начался ливень и не переставал лить, то затихая, то вновь усиливаясь.