Читать книгу Хроники Хамару: жажда свободы - Георгий Газиев - Страница 8

Все ребята после неожиданных испытаний пошли сразу же под горячий душ, отмываться от грязи, пыли, пота, да и просто согреться после ливня. Радость от облегчения накрыла каждого курсанта. Помещение быстро наполнялось паром, освещенным ярким белым светом люминесцентных ламп. Некоторые тарабанили по дверцам и кричали, чтобы те пошевеливались, пара парней с экстравагантным юмором шутили, что иначе они присоединятся к помывке. Другие же приходили в чувства, просто сидя на скамьях и выравнивая дыхание. Ланс бесцеремонно плевал под себя, целясь между прорезиненных ковриков. Курсанты скорее снимали униформу, яростно закидывая в личные корзины. В раздевалке было относительно тихо, все лишились сил, а мигающие лампы создавали краткое ощущение сумрака и гипнотизировали парней с запрокинутыми головами. Пар проник повсюду, теперь становилось очень жарко и душно. Один парень, у которого начала кружиться голова, открыл форточку, из которой сразу же пошел промозглый ветер и дождь. Но его тут же все обругали и заставили закрыть.

Вдруг в раздевалку врывается радостный Мюрг и, чуть не спотыкаясь об порог, сообщает ребятам, что тех похвалил сам фельдштрих. Он подходил и обнимал каждого попавшегося ему под руку, не брезгуя потных и грязных торсов. Вся раздевалка сразу воодушевилась, товарищи давали друг другу пять, хлопали по спинам, смеялись, радовались, некоторые даже начали подтанцовывать.

Каткеме тоже было радостно, что он стоял с этим щитом в грязи под дождем не просто так, но вспоминая вчерашние события, позитивный настрой испарялся в миг. Зная, к чему их готовят, радоваться было нечему. Он прикрылся дверцей шкафчика и продолжал угрюмо переодеваться.

Перед показательной битвой, в раздевалке между Като и Артедом произошел неприятной разговор, в ходе которого низкий крепыш устроил нагоняй на Чешуа, из-за того, что он подставил его с подарком. Каткема не дал себя в обиду, держался уверенно, взгляда не отводил, но и смотрел не прямо в глаза, а между них, так было проще. На повышенный обвинительный тон Чешуа отвечал спокойно и даже добросердечно, он объяснил, что вчера на митинге была невыносимая давка и что подарок было невозможно сохранить целым. Артед не поверил, так как все фото и видео избиения митингующих в интернете были изъяты в считанные минуты хакерами “CБТ”. Город по большей части думал, что митинг прошел мирно. Низкорослый продолжал закидывать Като упреками, что он подвел его, испортил подарок, даже не соизволил потом перезвонить. И Чешуа в один прекрасный момент осознал, что Арти даже ни разу не спросил, подвергся ли Като опасности и мог ли пострадать в толпе. Нет. Бывший друг интересовался лишь цветами, лишь своими проблемами и заботами… Като перестал спорить, рассудительно выдержал паузу и заявил, что жизнь сама рассудит, кто прав и кто виноват. Широколобый что-то буркнул себе под нос, отмахнулся рукой и гневный пошел прочь. На их дружбе был тоже поставлен крест.

Через минуту Арти уже воодушевленно подскакивал со Зверем, затем подтянулся Рифэль и ещё пару ребят, образовав кучу-малу, как яростные болельщики на стадионах. Обнимались за шеи и кругами скакали, смех и улыбки не пропадали с лиц. Невероятная суматоха и неразбериха царила в раздевалке, все друг друга без конца толкали, создавая вид волны. Крик и дикий гомон от множества углов резонансом звенел в ушах.

Но вдруг в раздевалку вошёл удовлетворенный, с мирным, в первый раз, выражением лица старший надсмотрщик. Все тут же притихли и успокоились. Като стоял и не изменял презрительного, недовольного взора, медленно складывая вещи в портфель.

– Сегодня вы показали хороший уровень подготовки. Ребята, спасибо вам за это. Смотря на вас, я понял, что наши тренировки не прошли даром и принесли свои плоды. Вы не опозорили меня перед самим фельдштрихом! – После нескольких терпких шмыганий громко заявил Януш, подло облизывая уголки губ и издевательски ухмыляясь.

На лицах полураздетых уже чистых и еще грязных курсантов стояла гордость и малое смущение, потому что старший надсмотрщик посещал уборную крайне редко. Хоть курсантов было сейчас, как всегда, очень много, они не ощущали той повседневной давки в узкой душной раздевалке, где два ряда двухэтажных шкафчиков бесконечно набивали курсантам шишки дверцами. Тусклый свет продолжал мрачно моргать, но энергетика, царившая в раздевалке, сразу уничтожила всю прежнюю угрюмость.

– Вот бы батя сейчас был здесь. – Прошептал Гарам Власу. Они были друзьями еще до академии.

– Гордился бы? – Спросил заинтересованно Влас, отрывисто чахнув.

– Чего? – Не расслышал кудрявый с легкой нервозностью.

– Гордился бы тобой отец? – Повторил свой вопрос Влас, краснея и собираясь чихнуть вновь.

– Несомненно, он всю жизнь хотел вырастить из меня военного. – Гордо заявил Гарам, приподняв подбородок.

Они шептались, но взгляда от Януша, который нахваливал курсантов и себя за проделанную работу, не отрывали.

– Неисполненные мечты? – Предугадал блондин под “воодушевляющий” треп надсмотрщика.

Мюрг, будучи почти на две головы ниже Януша, сейчас казался еще меньше. Он стоял в полуприседе, держась за живот. Бедолаге в этой духовке стало слишком тяжело дышать, и чтобы его не вырвало перед всем потоком, им было принято мудрое решение удалиться.

– Ага, по росту не проходил, и еще сердечник он у меня. – С досадой ответил кучерявый, опустив взгляд.

– Наверное, офисный рабочий сейчас?

– Нет, он не из робкого десятка, батек отработал сорок лет сварщиком на заводе. – С улыбкой продолжал Гарам, его голубые глаза загорелись ностальгической любовью.

– Из тех, кто привык полагаться на мускулы?

– Из тех, кто привык сталкиваться с трудностями лицом к лицу. – Беспрецедентно ответил Гарам, скрестив руки. По виду он был воодушевлен словами надсмотрщика.

Влас одобрительно закивал, косясь на Каткему, который за целой толпищей народу продолжал очень аккуратно сворачивать вещи и заталкивать их в портфель. Он был единственным, кто не смотрел и, казалось, не слушал треп седовласого лысеющего преподавателя.

Но тут Януш с сухими равнодушными глазами и едва дрожащими потрескавшимися губами продолжил:

– Я бы хотел поблагодарить вас за старательность, стойкость, усердие и доблесть. И теперь хочу с гордостью заявить, что именно таких воинов ищет Толлосус, и что вы теперь будете проходить практику на улицах нашего родного и любимого города. – Продолжал в таком же то ли искреннем, то ли лукавом довольном тоне Януш, скрытно засунув руки в карманы. Хорошее настроение намеревалось оставаться только у него.

– Ураа!!! – Заорали хором все, от тройки засранцев до компании Власа.

– А в каком районе, господин Януш? – Полный энтузиазма и смелости спросил смышленый Рифэль.

– “Нокохама”, – угрюмо проговорил седовласый, пока пристально смотрел на мигающие лампы, морща складчатый старый лоб. – И если еще раз обратишься ко мне не по должности, то в порт отправлю с отбросами жить, ты меня понял?!

– Так точно! – От испуга резко воскликнул Рифэль, прижав руки вдоль тела.

– На этом у меня все, копите силы на завтра, – быстро проговорил Януш, желая скорее уйти от паникующих курсантов, – и почему до сих пор не сказали на вахте, что здесь света, хоть глаз выколи? Слепыми вы итак стать всегда успеете.

Януш захохотал карикатурным злодейским смехом и пошел прочь, оставляя юные, наивные головы с самими собой. Выступая на сто человек, жалобно смотрящих на него, он не испытывал стыда и угрызений совести. А улыбки тут же пропали с лиц парней. “Как? Сразу в Нокохаму? Так там же теперь опасно!”, – шептались с ужасом ребята, потрясенные услышанным. Все переглядывались в надежде, что их кто-то успокоит, хотелось сбежать, да некуда. У многих в мыслях начали прорисовываться возможные события на патрулях: как их заманивают те бандиты из-за стены в тупик, затем жестоко расправляются или же убивают в прямом столкновении. В этих сценариях никто не ощущал своей хорошей сноровки, которую они нарабатывали всё учебное время. В воображаемых битвах свои удары казались ватными, медленными, неуклюжими, слабыми. В целом, чувствовалась беспомощность, чего нельзя было сказать о коварном устрашающим враге, действующим четко и решительно.

– Урод старый! – С чистой ненавистью воскликнул Келлепо, ударив по шкафчику и оставив вмятину, – на мясо нас решили отправить, суки…

Южанин, скрипя зубами и чуть ли не плача сел рядом с потерянным Лансом, который был не в силах произнести даже и слова, из их голов сразу исчезла планируемая месть над Като. Ми-фенга около них не было, так как он единственный, кто угодил из-за травм в госпиталь.

– Мой же отец совершенно равнодушен к моей службе, – начал говорить гордо Влас, озлобленный на слова Януша, – он из тех, кто презирает систему, готовящую из нас подчиненных. Папа всегда давал мне возможность, самому выбирать свою судьбу, потому что понимал, что дети не обязаны следовать по пути родителей.

Гарам ощутимо возмутился, широко раздув ноздри, но быстро остыл, так как отвлекся на вопиющих парней, мычащих удручающим стоном, что все пропало. Кудрявому пацаненку было тошно от своих будущих соратников.

После одной атаки из-за стен, ко всем пригвоздился страх, что это вновь повторится, и они пострадают. Гарам и его друзья были практически единственными из этой вопиющей толпы, кто держал себя под контролем, был спокоен и сдержан. Компания Мусалима имела немного иной вид. Муса, несмотря на всю свою старательную способность казаться мужественным и воинственным, сильно вспотел и смотрел в одну точку, пытаясь собраться с мыслями. Арти и Зверь тоже далеко не ушли, истерично лепетали друг с другом, их охватывала то и дело тряска, и многие слова дробились на части из-за дрожи.

Ликующая раздевалка наполнилась ужасом и трепетом. От резкого стоявшего запаха пота в ней, к которому курсанты давно привыкли, вдруг становилось тяжело дышать. Даже будто электрическое напряжение подскочило, лампы начали мигать чаще, бликами только усугубляя настроение.

Каткема первым, молча, незаметно вышел из раздевалки и тоже подвергся наплыву сильного ужаса. Сердце колотилось, шум возмущенных курсантов вокруг едва до него доносился. Чешуа даже больше досаждало, что на работе, которую он даже не хотел никогда в своей жизни, ему так рано придется рисковать жизнью. У него крепко настоялось отвращение ко всем силовикам и даже к академии, которая принесла ему слишком много боли за столь короткое время. Просыпалась ненависть. Их наглым образом дурили и готовили к работе – помощников дьявола. Но, конечно, об этом мало, кто из курсантов подозревал, потому что новости представляли копов только в положительном свете. Като сразу начал придумывать план, как избегать прямых столкновений с противником, как оставаться в стороне и не лезть на рожон. Даже если он знал, что по большей части банды из порта никогда не выползали, то страх делал свою работу и откладывал в разуме семена сомнения. Эти семена разрастались до гигантских размеров и активно распространялись. Теперь Като уже был точно уверен, что столкнётся с врагом и что те его непременно убьют. От коварных мыслей было невозможно укрыться в чертогах разума, их нужно было отгонять, отвлечься на что-то другое или просто быть оптимистом. Но слишком поздно, царство теней воцарилось в голове Каткемы. Он совершенно смурной дошёл к выходу, не слыша и не замечая никого.

По микрофону в главном коридоре объявляли, что уже завтра будет первое патрулирование и что сегодня занятия окончены, в связи с изменением расписания. Чешуа сопровождали взгляды уборщиц и охранников, которым было безмерно жаль молодых, невинных курсантов. Наверное, каждый понимал, что приказ фельдштриха жестокий и несправедливый. Дождь в мрачном городе не переставал лить, второй день он продолжал создавать моральное давление на людей. Като шёл в одежде, которую наспех нарыл с утра: в тёмных широких джинсах, а наверху бурая худи очень с большим капюшоном. Его руки спрятались от внешнего мира в карманах накидки, голова в капюшоне свисала вниз, бездумно исследуя мокрый асфальт и неровную брусчатку тротуара, на плече висел черный портфель, который весь промок до основания со всем содержимым. Вся одежда тоже промокла в считанные секунды, и влага добралась до волос c кожей, забирая все тепло. Каткема уже третий день подряд подвергался нападкам тревоги, он шёл как сумасшедший, с потерянным взглядом, даже не заметив пробегающую мимо стаю собак, пытающуюся найти поскорее укрытия. Чешуа же даже не укрывался под деревьями, настолько он смирился с безысходностью, что, возможно, уже входило в привычку. Из-под капюшона торчали промокшие черные волосы тонкими пучками и свисали на лбу в разные стороны. Он шёл быстро, топая по лужам, вокруг было ни души, лишь шелест качающихся и теряющих листву деревьев, которые будто ругались на курсанта. Под ногами крутились и ползали омерзительные дождевые черви, закручиваясь в желтые опавшие листочки. Некоторые дубы, клены и березы начинали постепенно обращаться в желтые и красные тона, некоторые уже были полуголыми. Порывы ветра врезались прямо в лицо Чешуа, снимая капюшон и обливая его каплями луж.

Курсант, в очередной раз превозмогая боль в мышцах ног, поднялся по горке к своему дому, в подъезде пахло жареной курицей, но аппетит не появился. Каткема тихо открыл дверь, в квартире стоял шум телевизора и кипящей воды, сына не услышали.

– Олли, ты уже подмылся? – Голосила Алисия, пытаясь перекричать свистящий чайник.

– А то! И твоим любимым одеколоном побрызгался! – Уныло, но также громко ответил ей муж.

– Прикрой, пожалуйста, форточку в зале, мне дует! – Сразу закричала она, почувствовав легкую щекотку в спине.

Оллема закатил глаза, не понимая, как можно быть такой нежной, но, как джентльмен, исполнил просьбу.

– Резинки приго… – не успела спросить Алисия, как Като опередил ее намеренным шумным захлопыванием двери.

Дома он застал готовящихся обедать при свечах. Мать что-то наготавливала, а отец смотрел новости. Восковые формочки были уже заставлены и зажжены по всей кухне, но романтика нарушилась.

– Ты что сегодня так рано? – Спросил сонно Оллема, переключая каналы и надеясь, что сын ничего не услышал, – до шести же должен учиться.

– Да посмотри на него, он же опять весь до нитки промок. Сынок, что случилось? – Продолжался женский гомон, уловив неспокойное состояние души сына.

Она была в домашних теплых хлопковых штанах, на ступнях толстые шерстяные носки, а сверху вязаный свитер с высоким горлом. У Алисии был насморк, глаза слезились, и сама часто чихала. Она простудилась, потому что думала, что заразилась от Каткемы. Занятно, учитывая тот факт, что Като сам остался здоров.

– Нас отправляют патрулировать район “Нокохама” с завтрашнего дня. – Горько и тихо ответил Като, сверля глазами полку для обуви, пытаясь найти ложку.

– Что??? Как??? Не может быть! Что ты такое говоришь?! – Воскликнула мать, упершись мокрыми руками в бока.

– Врать буду что ли.

– В этом районе живут же самые малоимущие, так он же рядом с портом… там же может быть опасно… они не могут вас туда послать. – Очень быстро и громко вопила Алисия, помогая Като снять мокрую кофту и будто успокаивая саму себя.

– Я сам в шоке сейчас. – Тихо ответил сын, не выражая никаких эмоций. Алисия скорее понесла сушиться кроссовки и худи.

– Да не могут они тебя туда послать, вы же еще только первокурсники, – сказал преспокойно Олема, вставая из-за большого бежевого дивана, стоящего на весь зал. Но на самом деле отец был очень огорчен, что потенциально приятное продолжение обеда оборвалось.

Перед ним стоял большой двадцати дюймовый плазменный телевизор, где был включен главный городской канал с не выспавшимися ведущими, которые старались сохранять бодрый настрой. Отец же приоделся в “модные” вельветовые бурые джинсы и заправленную в них черную рубашку с застегнутой последней верхней пуговицей. Чешуа младший не удивился бы, если он так приоделся ради ужина, но Олли выглядел так всегда и везде, боялся раскрепоститься даже дома. Оллема быстро обернулся, услышав срочный выпуск новостей. Они были еще из поколения, которое следило за миром только через телевидение и охотно верило во всю информацию, вещаемую из ящика. Там ведущая сообщала, что по указу фельдштриха курсанты полицейской академии города Толлосус будут обучаться по новой программе, и теперь у младших курсов будет больше практики на улицах города. Подтвердили, что первокурсниками будут патрулироваться городские районы, а старшие курсы будут на пограничных дистриктах.

Алисия и Оллема не могли поверить своим ушам. “Не может быть!”, – со слезами на глазах надрывалась мать, садясь медленно на стул и хватаясь за лоб. Но отец сразу принялся успокаивать ее, подбежав к столу.

– Не надо мне здесь вопить, в этом районе тысяч сорок человек живут и ничего, вроде нормально существуют. – Активно махая руками, горланил Олли, пока разок чуть не сбил свечку в стеклянной оболочке.

– Да те в дома спрятаться могут, а его идти вперед, на смерть отправят!!! – рыдая и уже заикаясь, выла мать.

Вся ее тушь стекала черными полосками вниз по щекам.

– Не придется. Всё у них там будет хорошо, я сказал! – Свирепо рычал отец, классически негодуя, что его не слушают.

Олли обнял свою рыдающую жену, Като безмолвно прошёл в зал и сел на диван, откинув голову на спинку и уставившись в потолок. Они сидели в полумраке, освещаемым только разноцветными свечениями с кухни. Алисия наставила самых различных подставок для свеч, поэтому было и такое пестрое разнообразие, играющее отражениями на трех жильцах. Подобная неразбериха была и в их думах. За окном продолжался шум надоедливых осадков. Семья будто переживала траур. Через часа два они успокоились, и трезвый рассудок вновь хозяйствовал в доме. Оллема ходил по залу взад, вперед, гладя свежевыбритое лицо. Дождь стих, свечи полностью растопились. Вид у отца был крайне важный. Несмотря на свои сорок три года Оллема выглядел очень молодо и свежо, без морщин на лице, седины и старческого пивного живота. Практически мыслить он точно умел.

– Слушайте внимательно, как значит, поступает с завтрашнего дня и впредь наш сынок на этой чертовой службе. Как я уже сказал, вероятность налететь на преступника, крайне мала, но если такое все же случится, ты действуешь следующим образом: во-первых, не бежишь на них, сломя голову, ты меня понял? – Включил лидера Олли, четко произнося речь, которую проговорил уже несколько раз в голове.

– Понял. – Тихо ответил Чешуа младший.

– Не надо казаться крутым и храбрым, смотришь по сторонам, ищешь укрытие, постарайся туда добежать незаметно для тех, кто представляет опасность, и для своих, кто может заставить лезть в бой или кто впоследствии настучит начальству, – объяснял тщательно Олли, присев на диван рядом с ними и обводя на листочке карандашом толстый круг.

– А камеры же меня тогда, труса, зафиксируют. – Ответил недоверчиво Като, нервно почесывая вески.

Алисия, без конца вытирая лицо платочком, внимательно слушала и следила, чтобы Каткема не смел сейчас своевольничать.

– Не думаю, что стычки будут под камерами, банды из порта не настолько тупорылые, чтобы под ними светиться. На них на всех досье висит.

– Звучит неплохо, Като, милый мой, ты всё понял? – Спросила Алисия, пристально глядя на сына в надежде, что он ничего не пропустил мимо ушей.

– Да, всё понял, сколько раз повторять. – Оскалился сын.

– Сколько надо повторишь. Это тебе не шутки! – Вспыхнула снова мать.

– Я сам не хочу выбегать и палкой махать на бандюганов. – Говорил терпко Каткема, но потом сильно зевнул и сбил всю желчь, – я устал, мне надо поспать.

– Конечно, конечно, иди спать, малыш. Завтра с утра я тебя сама разбужу, – спокойно произнесла она, вытирая потемневшими от туши пальцами заплаканные скулы.

– Постарайся хорошенько выспаться и отдохнуть, – кивая утвердительно головой, добавил Олли, сломав грифель.

Като лёг спать в полшестого вечера, что уже входило в привычку, и вырубился мгновенно, проспав до половины седьмого утра. Он невероятно устал из-за утренней тяжелой схватки под дождем, а затем из-за не очень приятных вестей.

Зато на утро Каткема был очень бодрым, выспавшимся и полным сил. После сна его разум был свеж по сравнению с вчерашним днём. “Да и чего мы так нервы трепали, будто случится что-то”, – говорил он самому себе. Но матери от вчерашних мыслей не удалось так быстро и легко отойти. Весь вечер и полночи её тревожили мысли, иллюзии о том, что плохого может случиться с Каткемой. В них он был настолько беспомощным… пока курсант завтракал и собирался в академию, Алисия три раз повторила ту последовательность действий и наставляла, чтобы любыми путями Като сберег себя. Дошло вплоть до того, что опять со слезами на глазах предлагала сыну остаться дома, чтобы с ним ничего не случилось. “Да что ты такое говоришь! Всё будет в порядке, обещаю. Ты же знаешь, мы не можем пойти против указа властей”, – вспыхнул Като и обнял свою мать. Она молча кивала головой и невольно растирала свои мокрые щеки о плечо сына. Като вышел из дома и воздушно начал спускаться по лестничной клетке, чтобы поскорее попасть на свежий воздух. Он шел по улице, полный энергии, и уже не было той обычной вялости, которая преследует чрезмерно спящих. Воздух был насыщен свежестью, дышалось очень легко и приятно, как будто легкие очищались. Каткема в считанные минуты успел к началу общего сбора в академии. Всех курсантов отправили на склад получать обмундирование, им выдавали всё те же стандартные дубинки, защиту и шлем. Только в этот раз не старье, в котором занимались на стадионе, а новенькую, целую, окрашенную броню. Темно-синие щитки аж сверкали на свету. Помимо этого, салагам дали и специальные кожаные толстые ремни с различными карманами. На поясе боец должен был зацепить палку, рацию, маленький компактный набор аптечки для оказания первой медицинской помощи, небольшой нож, тряпочку, фаер и одну дымовую шашку. Всех новоиспеченных затем выстроили в одну длинную шеренгу на стадионе, и через громкоговоритель Мюрг перечитывал распоряжения фельдштриха. Лица у ребят были замученными и несчастными, цвет кожи бледный, а под глазами отчетливо вырисовывались мешочки. Видимо на всех, как и на Като, вчера тяжело повлияли последние новости. Затем Мюрг сказал, что район разбивается на секторы, которые будут патрулироваться по тройкам, далее принялся объявлять эти тройки вместе с прикрепленными секторами, на котором они закрепляются. Като определили в тройку с чокнутой Элли и Стивом.

Стив был печально известным своей болезнью “ставок”. Все деньги, которые давали ему предки, он сливал в букмекерских конторах с друзьями, с коими любил и подвыпить. Его короткие усики и бородка, отекшее лицо и висевшая бледная кожа на щеках говорили не меньше других болтливых языков о его любви к разгульному образу жизни. Ростом он был под два метра, но очень худой, и на бойца совершенно не походил. Чокнутая Элли же была полностью противоположна своим видом вечно уставшему и полусонному Стиву. Энергия этой бирюзововолосой девушки лилась из всех пор, она была, как постоянно заведенный мотор. Элли считалась одной из немногих девушек-курсантов, кто добровольно захотел вступить в ряды патрульных, так как, обычно, многие девушки при службе занимались офисной работой. Личико у нее было пухленькое, овальной формы, как и кончик носа. Глаза серо-зеленые, кожа не ухоженная, а макияж отсутствовал. Выглядеть красивой перед обществом было явно не в ее интересах. Такая вот парочка досталась Каткеме. “Ну, хоть с ней скучно не будет”, – думал он, глядя на дергающуюся без конца, гиперактивную Элли.

На тесном затемненном бронетранспортере их довезли до “Нокохамы”. Короткая дорога казалась мучительно долгой из-за того, что в машине было очень душно. По пути курсантам объясняли их простую, незаурядную задачу. Они должны были просто наматывать круги по выделенным секторам и следить за порядком. И если будут какие-то крупные правонарушения или беспорядки вызвать по рации подмогу, в лице курсантов с соседних секторов. Трижды в день ребята меняли локации по специально разработанной змейке, изображенной на карте, которая висела в транспортёре

В целом, “Нокохама” был индустриальным и полностью районом с двенадцати этажными домами, стоящими на расстоянии в пяти метрах друг от друга. Конечно, присутствовали недорогие кафешки и магазинчики самого разного толка, встроенные в первые этажи жилых домов. Выглядели постройки откровенно старыми: неокрашенные серые кирпичи выцвели, окна были деревянные, в переулках лежал кучами мусор в мешках, а стены были изрисованы граффити и грубыми фразами. Этот дистрикт стоял на малых холмах, отчего целый день ходьбы составлял далеко не легкую прогулку. Было солнечно, но облака не ушли далеко, поэтому часто спасали влажные спарившиеся головы в касках. Ослабление летнего солнца уже чувствовалось, хотя вчерашнего ливня будто и не было, все быстро высохло, и только редкие огромные лужи лежали в низинах.

И что можно было сказать про такую работу? Скучнее занятия и придумать нельзя. Сегодня был рабочий день, и все жители находились на работе или на учебе. Такая скука прерывала чувство страха на раз, и Като через некоторое время пожалел о своих напарниках. Стив рта не раскрывал и даже по сторонам не смотрел, просто вяло плелся за Элли и Като. Чокнутая же говорила без остановки, она надоела Каткеме уже через тридцать минут своими рассказами о будущей военной карьере, как она рада, что её взяли в патруль, как она готова безмятежно и бескорыстно служить городу. Существуют такие люди, которые из-за своего суетливого и чрезмерно энергичного темперамента отбирают все силы у окружающих, что и случилось с Като, который уже плелся наравне со Стивом, сверля взглядом брусчатку под глазами. И толка от них было мало. Так, пиная под ногами листья, они проходили весь день с одним перерывом на обед. Ближе к вечеру улицы стали оживленными, все начали приходить с работы. Обычные, добрые и отзывчивые работяги гуляли, сидели в верандах кафе, выпивали, объедались дешевой, но невероятно сытной едой, дети резвились рядом. Как будто бы эти люди жили близи не самого опасного района города, а в райском саду. Като вдруг осознал, насколько всё-таки изнежили его родители, насколько они сделали его жалким сибаритом. Смотря на счастливые лица играющих в догонялки детей, не боящихся опасности ни капельки, им чувствовалась своя ничтожность. Вдруг в Като случайно плечом врезается один пацаненок, притянув к себе внимание курсанта. Каткема наблюдал, как мальчуган пытался поймать остальных, но из-за развязавшихся шнурков постоянно падал. Мальчуган вставал, потом снова падал, и так раз за разом, пока он не догадался сначала завязать кроссовки. Затем он сразу же настиг дразнящих целей. Чешуа слегка тронуло, но через мгновение эпизод выветрился из головы.

В основном, вид полицейской формы не смущал граждан, все они были очень доброжелательными с курсантами, встречали их искренними улыбками и приветствовались. А Элли то и делала, что постоянно сюсюкалась с бродячими животными и давала пять ребятишкам. Като сначала мялся и брезговал, но после тоже вошел во вкус и разделял радость работяг. Даже некоторые юные красавицы, стоящие кучками у веранд, жадно сопровождали раскрепостившегося молодого копа вхглядами. Только пропитые высотники-монтажники, которые побывали на митинге, с отвращением смотрели вниз, кривив беззубые рты, и сплевывали с пятиэтажек на трех точек в полицейской форме. Но боковой ветер отвел содержащую весь гнев и отвращение макротистую слизь от доброжелательных курсантов. Весь район, конечно, выглядел далеко не благоустроенным. Места общепита тоже видали лучшие времена, хоть и были государственными. В укромных местах без камер похожие на бездомных разжигали костры в бочках и грелись рядом, некоторые даже подставляли рядом всякую выброшенную мебель, садились рядом друг с другом, пели песни, брынчали на гитаре, веселились, играли в карты. Это было настолько мило и душевно, что ни у кого бы рука не поднялась разогнать их. Стив исподлобья наблюдал за картежниками, затем попросил Элли немного постоять рядом с кострами. Её преподаватели назначили за главную их мини-отряда. Она была еще одним человеком, доказавшим, что лидером можно стать независимо от предрассудков окружающих. По началу, невежественному Каткеме крайне не нравилась такая власть с женской стороны, но подсознание напомнило ему, что он не должен осуждать и критиковать все ему неблизкое, и быстро избавился от гнилых мыслей.

– Мы при исполнении не братаемся с гражданскими, не разрешаю. – Грозно ответила Элли, вглядываясь на свои неухоженные ноготки.

– Ну блин, хотя бы на пять минуточек, мне их обыграть ничего не стоит. – промычал нудно Стив, следя за игрой неумех.

Като отвлекся на подростков, играющих в регби с баскетбольным мячом. Вдруг в его сторону полетел шальной оранжевый прорезиненный шар, но курсант успел среагировать и поймать мяч. Он вернул его и начал наблюдать за игрой: один крепкий высокий паренек прорывался сквозь всех игроков, без остановки финтуя и отбегая назад. Игроки вражеской команды резко вскрикивали, чтобы напугать его, однако парень был не промах, и как локомотив прорывался дальше, пока не забросил мяч в кольцо без сетки. Все тут же похлопали ему за хорошую игру.

И тут Чешуа неожиданно торкнуло, что, возможно, второе показательное стремление к победе – это некий знак, подсказывающий ему, что он сбился с пути.

– Я все сказала!

Стив больше не стал возражать, он считался с ее мнением, так как своим лидерством Элли негласно успела подчинить завзятого игрока, Като же был с ней согласен. Стив снова заковылял позади, сунув незаметно в ухо наушник, чтобы волшебной музыкой восстановить горечь утраты потенциального выигрыша.

– А он ведь обиделся. – Подметил шепотом Като, щура глаза от яркого заката.

– Мне плевать, ненавижу картежников. – Огрызлась Элли, широко шагая вперед, как бывалый вояка. Некоторые прохожие даже сторонились ее.

– У меня похожая история с полицейскими… – сказал колко Каткема, спрятав под шуткой истину.

Элли сделала вид, будто этого не слышала, и знак был им понят.

– Почему так все недоброжелательно? – Поинтересовался Каткема, подзывая совсем уже отстающего Стива.

– Они только и умеют, что всаживать заработанные деньги. Потом лезут в долги, начинают пьянствовать и прожигать жизни. – Весьма сурово говорила она, заправляя длинные косы. Ее покрашенные в бирюзовый цвет волосы были заплетены в две косички, засунутые за воротник, чтобы противник не смог потянуть за них при случае.

– Не все так критично, это, конечно, очередная форма зависимости, соглашусь, но многие, например, на ставках, только приумножают свои богатства.

– Нихрена они не преумножают, это не выгодно букмекерским конторам.

Игроки выигрывают и проигрывают, еле как выходят в ноль, но зачастую, к примеру, недостающие сто литов округляют к первоначальной позиции и думают, что жизнь удалась. Однако эта разница потихоньку накапливается, и человек сам не замечает, как теряет деньги. – Очень внушительно объясняла капитан тройки, не смывая с себя хмурых красок.

– Хм, в этом есть крупицы истины…

– Вот так и бывает, так что нечего его жалеть, мы даже доброе дело сделали.

Элли презирала ставки еще не только из-за практической стороны вопроса. По ее мнению, навеянному строгим отцом, такие интересы приучают человека к привычке, давать другим вершить свою судьбу, вместо того, чтобы добиваться всего собственным кропотливым трудом.

Они продолжали патрулировать, и Като поражала обстановка вокруг. У людей ни гроша в кармане, старая одежда, убогие дома, но на улицах ощущалось полное довольство жизнью. Самый бедный дистрикт полиса играл самыми живыми красками. “Наверное, для счастья многого и не нужно. Вот чего нельзя сказать о нас богатеньких толстосумах, боящихся впасть в депрессию из–за всякой ерунды. Хотел бы я научиться радоваться жизни и наслаждаться ею, как эти работяги”, – раздумывал с белой завистью Като. Он начал презирать себя за то, что так сильно боялся патрулирования, за то, что нервничал из-за всяких пустяков, за то, что дал зоне комфорта себя поглотить. Больной разум разыгрался не на шутку, представляя реальность в худшем свете, не давая возможности наслаждаться жизнью… сейчас Чешуа смотрел на ослепляющий закат, освещающий его желтыми тепленькими лучами, и чувствовал благоговение, полное воодушевления.

Так спокойно и размеренно прошёл первый день. А за ним так же и второй, и третий. Даже сама Алисия начала успокаиваться и понимать, что зря нервничала.