Читать книгу Хроники Хамару: жажда свободы - Георгий Газиев - Страница 9

Итак, шёл четвёртый день патрулирования. Наступили вечерние сумерки. Фонари еще не загорелись. Людей на улицах не осталось. Последние магазинчики и кафе закрывались. Относительно двух часов назад было абсолютное затишье, кроме грохота в мусорках, где сцеплялись в жестоких битвах кошки.

Кудрявый, невысокий, плотный со множеством родинок на лице Гарам патрулировал вечером свой сектор. Он служил в полном соответствии со словами, которые тогда были донесены Власу. Даже сейчас, когда силы и внимание были на исходе, он продолжал бдить, продолжал повторять себе “возвращайся к работе”. В паре с ним шли непутевые друзья Зверя, которые с неделю назад на китайской ярмарке грубо подшутили над Анной и которые впоследствии испугались угрозы от Каткемы. В общем, Гарам был от них тоже не в восторге. Патрулировали оболтусы, спустя рукава, болтали постоянно о всяких отвлеченных делах, обсуждали жителей района, клеймя бедняками и нищими, хотя сами выглядели более неопрятно. После того, как и Гараму пришлось наехать на них пару раз, оболтусы остепенились. Смена уже заканчивалась, они проходили маршрут последний раз и уже хотели направиться к точке сбора, как вдруг, в небольшом магазине вниз по улице, где продавали цифровую технику, раздался грохот, звук битого стекла и вопль девушки.

– Там что-то стряслось! – Осекся Гарам, мгновенно обернувшись на шум.

– Чувак, ты чего, у нас вот-вот конец дня, мы уже можем спокойно уйти, не стоит туда лезть, – промычал один из балбесов, возмущенно размахивая руками и оглядываясь, не взбаламутились ли жильцы, не высовывались ли из окон.

– Говноеды вы! Там же люди в опасности! Я пошел на помощь, а вы как хотите. – Злостно ответил Гарам, и один побежал к тому магазинчику.

Вдоль улицы недавно прошла поливочная машина, и вся правая полоса была залита грязью, левая же блистала чистотой. Два труса двинулись вниз до переулка по левой полосе, опасно проскальзывая и замазывая всю обувь. Гараму же жизнь благоволила, его путь по правой стороне до салона был гладок. Как ему говорил отец: “если убежишь однажды, будешь убегать всю жизнь. Для героизма необходима отвага, а ее нужно нарабатывать, применять в различных ситуациях. Иначе же произойдет атрофия этой черты, которая будет преследовать человека всю жизнь, которая заставит его бояться существовать в нашем мире, которая вызовет сожаление. Такие люди занимают последние места в игре жизни”. Гарам привык рисковать, привык геройствовать, и если даже он терпел поражение, то не считал себя проигравшим. “Проигрывает человек лишь тогда, когда не встает после поражения; если продолжать бороться, то сожаления не будет. Сожаление появится, если поддашься страху и опустишь руки”, – проговаривал он про себя, пока несся к месту.

Когда Гарам молниеносно преодолел стометровку и подбежал поближе, то увидел разбитую витрину и входную переднюю дверь. Изнутри долетала негромкая речь. Повсюду лежали осколки стекла, рядом валялись два кирпича. Он с неимоверной силой отворил дверь, так что послышался громкий хлопок, и стекло на двери лопнуло. Внутри всё также было разгромлено: валялись табуретки, телефоны, ноутбуки, стопки бумаг, был свален один плохо прикрученный стеллаж. Некоторые лампы у потолка тоже были раздроблены, другие моргали чаще, чем у курсантов в раздевалке. Телевизор, висящий в углу помещения с огромным отверстием посередине экрана, шипел и сверкал разноцветными полосами. Стена у входа была залита высокими брызгами крови, а на полу лежала женщина в дорогом белом деловом костюме. Она интенсивно истекала кровью, на шее виднелись глубокие кривые как от зубьев раны. Кожа на глазах бледнела, а дыхание прекратилось. Крови было так много, что образовалась расплывающаяся алая лужа. Задели артерию. Моргающее дневное освещение помогало рассмотреть все мелочи очень четко. Гараму сразу стало не по себе, глаза заслезились, а в горле пересохло. Время замедлилось, он не слышал ничего вокруг, и даже тех криков пожилого продавца, стоящего у стены за кассой.

За стойкой стоял плотный человек ростом с метр девяносто, в порванных джинсах, кожаной жилетке, с наколками черепов на руках и с банданой синего цвета. Густая щетина и торчащее толстое брюхо подчеркивали имидж байкера. Преступник, который был заляпан свежей кровью, держал в своей руке разбитую бутылку из-под пива с множеством острых граней на конце, другой рукой он держал за горло испуганного пожилого продавца. Тот судорожно, хрипло просил не убивать его и взять все деньги из кассы. Однако шею ему сдавливали без жалости.

– Стоять на месте! – Басом приказал Гарам, взяв в руки дубинку. – Не двигать…

Не успел Гарам закончить предупреждение, как преступник вонзил “розочку” прямо в живот кассиру.

– Нееет! – Закричал пронзительно курсант.

Продавец начал стонать и кашлять. Изо рта плевками выходила кровь. Высокий громила отпустил жертву, которая в предсмертных воплях скатилась по стенке на пол с торчащими кровоточащими кишками. Байкер сразу вынул покрасневшие желтоватые лезвия и ловко перепрыгнул через стойку, сбив ногами еще немного канцелярии и готовясь поквитаться с копом. На столе остался лишь органайзер в форме человеческой кисти с вытянутыми указательным и средним пальцем.

– Ублюдок! Я тебя урою! – Почти ревел Гарам, сжимая дубинку двумя руками изо всех сил. Зубы скрипели, а слюни лились рекой сквозь щели.

– Попробуй, щенок, – с ухмылкой прорычал бандит, подергивая своим жирным торсом.

Гарам окончательно озверел и без секунды сомнения побежал вперед, раздавливая дорогущую технику. Он замахнулся дубинкой над собой и хотел настигнуть врага точно в голову, но тот отпрыгнул в последний момент и увернулся от удара, окончательно разбив шипами на жилетке шипящий телевизор. Курсант в порыве ярости действовал слишком прямолинейно и очевидно. Юный коп откинул ногой назойливо мешающую табуретку в сторону, и байкер тут же, режущим боковым ударом замахнулся на него. Однако Гарам тоже успел вовремя среагировать, отскочил назад и миновал холодное оружие. Курсант слишком часто и не аккуратно перебирал ногами, не следил за движениями, эмоции захлестнули его с головой, а блики света сбивали с толку. Убийца заметил это, резким рывком двинулся вперед и ударом снизу попытался проткнуть живот Гарама, как того бедного продавца. Но капритоновая пластина сделала своё дело и спасла владельца, задержав зубья в себе. Одновременно с этим байкер начал толкать всем своим весом копа к стене, пытаясь пробить его защиту, но это оказалось не так уж и просто. Пластины судорожно скрипели, стекло под ногами трещало, однако они понемногу двигались к выходу. Гарам зверски покраснел, рычал как зверь, пока вдруг услышал, как наступил на лужу крови женщины. Здесь испуг и стресс трехкратно усилил его мотивацию к действию. Пока верзила замешкался, пытаясь, наконец, преодолеть сопротивление брони, курсант зарядил ему с локтя прямо в левый висок. Да так сильно, что раздался щелчок. Тот, матерясь, отошёл назад, закрыв свободной рукой разбитый глаз и высунув губительное стекло из непробиваемой пластины. Из-за поспешности Гарам пожалел о том, что ударил не в челюсть, в этом случае он бог бы на раз свалить амбала. Страха в них с начала схватки совсем не осталось, только зверское желание порвать друг друга в клочья. Паренек, по инерции, сразу же подскочил и, не теряя момент, нанес по голове три дюжих удара дубинкой. Первый боковой удар разбил злому товарищу нос, а последующие два пришлись уже прямо по макушке и по челюсти. Хруст. Тупой стук. Неровное хрипение. Байкер выплюнул в сторону стенда с новой моделью телефона окровавленный зуб и проматерился. Кудрявый курсант, излишне поверив в себя, открылся, а убийца, на удивление, выдержал все удары и незамедлительно пошел в атаку, поймав курсанта на этой роковой ошибке. Он ударил Гарама апперкотом по голове, да с такой силой, что если бы не шлем, то курсант сразу бы свалился без чувств. Экран поплыл, юный правозащитник попятился назад, потерявшись в пространстве и пытаясь рукой за что-нибудь ухватиться. Он споткнулся об табуретку, и громила, воспользовавшись моментом, вонзил “розочки” в незащищенную область плеча Гарама. Курсант почувствовал резкую колющую боль и жжение; не успел он опомниться, как его проходом в корпус сбили с ног, байкер оказался сверху и мощными ударами пытался пробить защиту. Своими огромными ручищами, он словно молотами крушил полицейского, прижимая его к битому стеклу и валявшемуся авто-журналу. Тупорылые попытки опять пробить броню были безнадежными, хотя Гарам все же ощущал удары, оставляющие ссадины и синяки. Неожиданно преступник додумался попробовать задушить курсанта, схватившись двумя дланями за худую шею. Дела лежащего были плохи, на него наваливались всем весом сто двадцать килограмм. Он попытался оторваться, взяв дубинку в две руки и отталкивая его от себя. У разбойника из разбитого носа и глаза медленно скатывалась кровь, растекалась по всему лицу, цеплялась за густую черную щетину, и оттуда капала на Гарама, изо всех сил старающегося не умереть. Курсант не мог давать сильный отпор из-за торчащего в плече битья. С каждой новой каплей крови байкера на визоре, к Гараму приближалась смерть. Плечо невероятно жгло, было тяжело дышать, глаза наполнялись краснотой, взгляд мутнел, а яркий свет от ламп угасал. Но тут он неожиданно заметил вокруг себя множество стекляшек, давно уже ждущих его. Гарам тут же схватил горсть и разбил ее о поврежденный глаз врага, отчего из виска и глаза мощно хлынули струйки крови. Вновь схватившись за кровоточащий глаз, байкер отпустил Гарама и завопил от боли. Курсант еле-еле отползал назад, пытаясь отдышаться и откашляться после удушения, все силы покинули его.

– Сука, ослепил меня, убью падла! – Ревел окровавленный байкер, вставая на одно колено.

Он взял ту злосчастную табуретку, валяющуюся всё это время у них под ногами, и, что было мочи, ударил об спину курсанта. Она мгновенно разлетелась на части, а Гарам замер и не мог больше пошевелиться.

И в этот же удачный момент стал слышен шум приближающихся сирен.

– Твою мать! – Осекся байкер.

И чтобы курсант так легко не отделался, на него, без труда сорвав с петель, свалили тяжелую, двухметровую, забитую телефонами стеклянную стойку, которая намертво прижала бедолагу. Гарам потерял сознание, а преступник успел ускользнуть через чёрный ход, оставив за собой внушительное побоище. Курсантам по рации сообщили, что нужно снова прочесать район и что по “Нокохаме” сейчас бегает убийца. Всех ребят, уже за эту пару дней привыкших к беззаботной скуке, ошеломило такое сообщение.

Като вновь почувствовал страх, покалывающий в груди: “Неужели, правда?!”. Чокнутая Элли бежала на место преступления, таща за шкирку Стива, так как они оказались близко к салону. Като же аккуратно замедлил шаг и, когда она завернула за угол, курсант не торопясь шёл вместе с толпой взволнованных жителей, вышедших в халатах и пижамах на улицу в такую темень из-за шума. Вся инструкция от родителей вспомнилась ему мгновенно. Но, чтобы хоть как-то не выдать нежелание подчиняться приказу или стать ещё одной жертвой, Каткема начал говорить налетевшему скопищу, что всё в порядке, якобы на нем лежала задача следить за горожанами. Ему, разумеется, никто не верил, все возмущались и расспрашивали, что там стряслось. Кто-то понаглее, кто-то повежливее, но его ответ был одинаков. “Вcе под контролем СБТ”. Като ненавидел себя за эти стандартные слова. Несколько мужиков и женщин из заднего ряда взъелись на Каткему за то, “что у него еще молоко на губах не обсохло”, чтобы охранять район, как и всем остальным курсантам. И тут у Чешуа возникли сомнения насчет правильности его выбора не идти с Элли. С лестничной клетки над ними взлетели голуби, и на плечо Като упало белое перо. Совсем старенькая женщина увидела это и с отвращением прищурилась на курсанта, вспомнив давно забытую всему примету про перья и трусость.

Но инстинкт страха взял над ним вверх, не дав благородным мыслям даже появиться. Каткема снова стал тем скромным и трусливым мальчиком, который боится выглянуть из норки. Когда Чешуа терпел нападки жильцов и взгляд старушки, воспоминания обещания, которого он дал себе несколько дней назад, вернулись. Като чувствовал себя ущербно, потому что он не следовал пути, на который ему прямо указывала жизнь.

“Хоть даже если я на месте, где изначально быть не планировал, это не повод опускать руки, не повод уподобляться страху. Я должен служить, и служить хорошо. Я должен даже в этой стезе ставить цели, иметь мечту и достигать ее, не щадя собственных сил. Я пойду наперекор своим слабостям! Только так я смогу распробовать вкус жизни, только так я смогу стать достойным человеком! Я не сдамся под тяжелым напором судьбы!”.

Чешуа в очередной раз очень воодушевился, на него снизошло благоговение. Негатив, льющийся на него рекой, обрушился об выставленный ментальный барьер и остановился. Курсант смотрел на плакат с героем города, офицером отряда “Вепрь”, по имени Магилан Райли, чьей службой вдохновляются все новоиспеченные поколения курсантов, а теперь воодушевился и он.

Искали убийцу где-то полчаса, затем курсантов отозвали по домам, так как его и след простыл. Обнаружили только капли крови за зданием, но потом и их не стало, скорее всего, преступник забинтовал вовремя рану на бегу. Больше на юношей прикрепленные офицеры и преподаватели не надеялись и вызвали отряд спецназа “Вепрь”. Да и курсанты особо не стремились искать преступника. Насмотрелись на полуживого Гарама и двух трупов, храбрость как рукой сняло. В транспортерах под угрозой трибунала ребятам говорили держать произошедшее в тайне. Старшие по званию были потрясены, так как убийства в городе совершались крайне редкою. Они переживали и за курсантов, увидевших такую жестокую картину, и за храбреца, Гарама. Приказ “Высота–400” начал давать свои первые осечки.

Между собой курсанты шептались, что у Гарама было проколото плечо разбитой стеклянной бутылкой и множественные переломы, ушибы от ударов табуретом и падения шкафа, также присутствовали множественные неглубокие порезы. Другие два умерших являлись работниками этого цифрового магазина: продавец и консультант. Оба умерли от повреждения жизненно-важных органов и потери крови, их глубокие раны были получены от той же стеклянной разбитой бутылки.

Каткема, как пришёл домой, был поглощен думами о произошедшем. Алисия тут же кинулась к нему расспрашивать о прошедшем дне. Она ничего не знала о случившемся, а интуиция подсказывала курсанту не рассказывать правду. Для ее же блага. Но она долго не допытывала сына, на кухне закипела кастрюля, и пришлось кинуться убавлять газ. По новостям, конечно, ничего не передавали, “СБТ” не могло портить свой имидж. Только сарафанное радио могло распространиться от жителей “Нокохамы”, которых и так нагло старались дезинформировать. Оллемы дома не было.

Като сохранял весь вечер молчание, ни о чем не желал говорить с родителями. Он был снова наедине с самим собой, полон решимости и энтузиазма завтра начать новую жизнь. Во второй раз он дал себе обещание не сходить с “правильного пути”, постоянно проговаривал его, прокручивал в голове, надеялся, что на утро громкие слова не станут писком юнца. Обещания, данные самому себе всегда сложнее всего исполнять, но Чешуа верил, что на сей раз сам себяне подведет, даже решил перепрочесть книгу про героизм, которая оказалась способна нехило повлиять на человека при должном к ней отношении.

Во время ужина родители снова интересовались, не опасно ли было на патруле, Като отвечал спокойно и сдержанно, хотя внутри все кипело. “Если бы хоть капельку верили в меня и в мои силы, то вашего волнения поубавилось бы, и я был бы смелее”, – гневался Като про себя.