Читать книгу Наездник Ветра - Григорий Александрович Шепелев - Страница 20

Медленно мимо киевских гор несёт свои воды Днепр. Начинаясь где-то на севере, в хвойных дебрях, маленьким ручейком, он выходит в степь огромной рекой со множеством островов, покрытых дремучим вековым лесом. Тысячи рек, речушек и родников вливаются в Днепр, даря ему ледяную, чистую воду со всех краёв и из всех глубин земли русской.

По Днепру плавали дивные корабли из заморских стран. На тех кораблях привозили в Киев уйму всего. Торги начинались уже на пристани. Прямо к ней перекупщики подгоняли тягловый скот, налаживали с купцами переговоры и кое-что у них брали оптом. Но всё же большая часть товаров распродавалась по всей Руси самими купцами. Многие из купцов знали Святослава и первым делом шли на поклон к нему – конечно, с подарками. Князь любил говорить с гостями, подолгу слушал рассказы их о далёких землях, а иной раз вдруг просил Роксану, знавшую буквы, записывать кое-что на пергамент. Зачем ему это было нужно, так и осталось тайной. Предполагали – только лишь для того, чтоб занять Роксану хоть чем-нибудь, ибо Святослав сам умел читать и писать по-гречески. Впрочем, вряд ли он хоть раз вспоминал об этом с десяти лет, когда мать его обучила грамоте. Странно было бы Ольге не сделать этого – ведь во время её правления весь дворец был заполнен книгами и учёными греческими монахами. Повзрослев, Святослав все книги велел снести в одну комнату, а с монахами поступил ещё хуже, так как монахи, не в пример книгам, были прожорливы и не очень-то чистоплотны. После обеда они совали в карман золотые ложки, даже их не помыв. Святослав попросту не мог на это смотреть, и пришлось монахам дворец навсегда покинуть, объяснив Ольге, что её сын непоколебим в языческих заблуждениях.

Этот самый дворец из белого камня стоял на большой горе, которая называлась издревле Щековица. Вокруг дворца раскинулся сад. Его, в свою очередь, окружала стена, имевшая три дозорные башни – на север, юг и восток. Весь запад был покрыт лесом. Перед фасадом дворца находился пруд, в котором ручные лебеди отравляли жизнь карасям. А по всему саду с весны до осени днём и ночью слонялись отроки и их кони. Они старались всё время быть под рукой у князя, чтоб не упустить случая вступить в драку с лихой ватагой или степной ордой, как только прилетит весть об очередном грабеже или нападении на какой-нибудь городишко. Такие вести летели к русскому князю быстро, ибо его заставы стояли по всей степи вдоль больших дорог.

Над Киевом разгоралось ясное утро. Город шумел. Торги шли вовсю. Позади дворца, среди груш и яблонь, стояло мягкое кресло. В нём разместилась дворцовая поломойщица – восемнадцатилетняя иберийка с лицом красивым, но глупеньким и с ногами довольно длинными, но умеющими лишь бегать. Она была одета слишком легко даже для такого тёплого утра, однако же улыбалась несколько посиневшим ртом до самых ушей, когда Святослав её щёлкал по носу или клал ей на плечо руку. Молодой князь сидел рядом с нею, на подлокотнике кресла. Болтая одной ногой в красном сапоге, он слушал трёх человек, которые перед ним стояли и спорили. Это были трое вельмож: боярин Гордята, военачальник Свенельд и некий Гийом – белокурый франк, знаток лошадей, вина и всяких других полезных предметов. Он был конюшем у Святослава. Хотя Гийому едва исполнилось тридцать лет, он успел порядком набедокурить во многих странах и предан был Святославу ничуть не менее, чем Лидул, также опасавшийся мести кое-каких особ.

Свенельд и Гордята явились в сад к Святославу с разными целями, но причина была одна: прибытие в новгородскую землю сорока тысяч викингов, которых норвежский конунг отправил в помощь русскому князю против Болгарии. Главарями этого войска были прославленные, лихие ярлы – Эрик и Харальд.

– Эрик прискакал нынче ночью в Киев, – начал Свенельд, закрутив усы, – просит разговора с тобою, князь.

– Ты дашь нынче пир? – спросил Святослав.

– Конечно! Это дело решённое.

– Пусть он будет на том пиру. И я, может быть, заеду. Там и поговорим.

– Ты знаешь, чего он хочет?

– Очень легко догадаться. Он хочет тут зимовать.

– И что ты ему на это ответишь?

– Надо подумать.

– И думать нечего, Святослав! – вмешался Гордята, – их сорок тысяч! Как ты прокормишь эту ораву? Дураки наши, которые за Сновидом ходят, поднимут вой!

– Не слишком боюсь я воя, – поморщился Святослав, – пускать ли этих варягов в Киев, решу ещё. Вряд ли, думаю, они мне угодны будут.

– Но это лучшие воины, храбрецы! – заверил Свенельд, который уговорил Святослава принять дружескую помощь от властелина фиордов, – многих из них я знаю не понаслышке!

– Чем их кормить, этих храбрецов? – резко повторил свой вопрос Гордята. Князь поглядел на него.

– А что, разве мало хлеба запасено?

– Очень мало, князь. Весь август ненастен был. И смерды ленились. Пол-урожая на полях сгнило.

– Разве и мяса мало?

– Довольно мяса. Но если придут варяги, его не хватит.

– Возьмём побольше оброков с кривичей и с бужан, – предложил Свенельд, – они зажрались там, в лесах своих!

– Подобный совет ты дал уже как-то раз моему отцу, – сжал кулаки князь, – помолчал бы лучше!

Свенельд потупил глаза. Он был невысок, широк, седовлас, красноват лицом, всегда одевался очень нарядно и носил меч. Гордята превосходил его ростом, но уступал ему толщиною.

– Ну, так что, князь? – прервал он долгую паузу, – как решил ты?

– Пока никак, – прозвучал ответ, – решу позже. Идите оба.

Сановники повернулись и зашагали к воротам, возле которых их ждали кони.

– Так что ты мне хотел сообщить, Гийом? – спросил Святослав, внимательно глядя в синие глаза франка.

– Мы не одни, – сказал тот. Святослав спихнул разнежившуюся девушку с кресла.

– Иди отсюда!

– Ты обещал не гнать меня, Святослав! – запротестовала служанка.

– Пускай сидит, если ей охота проникнуть в тайны Равула, – предложил франк, – мне интересно даже, когда Равул сумеет её зарезать – уж нынче днём или всё же дождётся ночи?

Юная иберийка с визгом умчалась. Князь рассмеялся. Ловкий конюший умел его веселить. Чем-то он напоминал ему Калокира. Кроме того, Гийом считался лучшим рубакой в армии. Сам Лидул, который однажды встретил в степи десять печенегов и изрубил их всех, утверждал, что он не решился бы вызвать Гийома на поединок. Ему, впрочем, того и не нужно было. Они дружили.

– Ну, говори, – поторопил князь.

– Сперва отдай мне свой меч, государь, – потребовал франк.

– Зачем?

– Дай сюда свой меч, Святослав! Иначе, клянусь тебе, не услышишь ты от меня ни одного слова.

Князь улыбнулся, отстегнул меч и молча швырнул его к ногам франка. Тот подобрал его, отошёл с ним шагов на десять и молвил:

– Равул в Путивле говорил всем, что, мол, у Роксаны на животе, в самом низу – шрам, будто от удара ножом.

Святослав вскочил и кинулся на Гийома. Но хитрый франк, бросив меч в одну сторону, побежал в другую и вскоре скрылся среди деревьев. Князь не погнался за ним. Не стал и подбирать меч. Свирепо тряхнув кудрявою головою, он зашагал к воротам. Около пруда, на травке, сидели отроки. Было их человек пятнадцать.

– Что, князь, когда ты нас поведёшь на греков? – крикнул один из них Святославу, когда тот проходил мимо.

– Как только перетоплю христиан всех в Киеве, – отозвался князь. Чтобы скрыть волнение, он прибавил, – но ты, Талут, не пойдёшь со мной ни на каких греков! Сыт я по горло тобою здесь.

Идя вдоль конюшен, князь размышлял, не взять ли коня. Решил – нет, не брать. У ворот он встретил Рагдая. Тот был взъерошенный, заспанный, без кафтана – забыл его у лихих. Впрочем, и в рубашке ему после пути в гору было не зябко.

– Пошли, – сказал Святослав, быстро выходя за ворота. Рагдай, даже не успев растеряться, нагнал его, зашагал с ним рядом. Пологим спуском они сошли на Боричев, где, как обычно, народу было полно. Свернули направо. Князь торопился. При этом он не желал пачкать сапоги, обходя толпу по вязкой обочине, и пришлось Рагдаю пихать в грязь увальней, не успевших посторониться. Таковых, впрочем, было немного – почти все знали Святослава в лицо и быстренько убирались с его дороги.

За городскими воротами травяная обочина была суше. Князь и Рагдай спустились по ней к Почайне. Перейдя речку по мостику из сосновых брёвен, двинулись они вверх по склону горы – более крутой, чем все горы в Киеве. Её правый, восточный склон внизу был обрывистым. Уходил обрыв прямо в Днепр.

– Что за дела у тебя с Калокиром были? – спросил у Рагдая князь, замедляя шаг.

– Мы с ним влезли в дом к епископу херсонесскому, чтобы взять там письмо, – объяснил Рагдай.

– Письмо? Какое письмо?

– Я думаю, из Царьграда. Очень уж Иоанн хотел его прочитать.

– Когда это было?

– Ровно два года тому назад.

Князь остановился, глядя Рагдаю прямо в глаза.

– И взяли вы то письмо?

– Нет, не удалось. Наткнулись на слуг. Иоанн успел от них убежать. А я не успел. Меня оглушили и заковали.

– Ты не назвал Калокира?

– Нет. Меня ни о чём таком и не спрашивали. Решили, что я за деньгами лез.

– И как долго пробыл ты на галере?

– Четыре дня. Я ушёл бы сразу, если бы руку в драке не повредил. Как только она болеть перестала, я сорвал цепь, которой меня к уключине приковали, и прыгнул за борт. Берег был близко, и я сумел до него доплыть. Какая-то женщина указала мне монастырь, где нужен был человек, чтоб колоть дрова, ухаживать за скотиной, на огороде работать. В этом монастыре я пробыл полтора года. Потом оставил его и пошёл на Русь.

Святослав, дослушав, зашагал дальше. Рагдай опять поспешил за ним, но отстал – болела нога, которую он расшиб у лихих. Вершина горы была уже в ста шагах. Там, за частоколом из толстых еловых брёвен, сияли маковки терема и конёк на высокой крыше. Князь и Рагдай шли прямо к воротам, сколоченным из досок и крепко обшитым узкими полосами железа.

– Увидишь ты Калокира, – пообещал Святослав, вновь остановившись, чтобы его попутчик с ним поравнялся.

– Он плывёт в Киев на корабле Всеслава? – спросил Рагдай.

– Откуда ты это знаешь?

– Все это знают. Ему грозит большая опасность, князь!

– От кого?

– По-моему, от Равула.

Князь лишь кивнул и продолжил путь. Думая о чём-то, он вдруг поинтересовался:

– Верхом когда-нибудь ездил?

– С четырёх лет, – отвечал Рагдай, – мой отец коней разводил.

– Это хорошо. Ты мне нужен.

Как только Рагдай и князь подошли к воротам, те распахнулись. Вышли семь дюжих отроков при мечах.

– Как дела, Лешко? – спросил Святослав самого высокого и пригожего.

– Тихо всё и спокойно, – отвечал тот, глядя на Рагдая, – а ты кого, князь, привёл?

– Ничего ты больше не хочешь знать?

Ребята посторонились. Войдя за князем в ворота, Рагдай увидел широкий двор, за ним – высоченный дубовый терем, а дальше – сад, который был отделён от леса лишь частоколом. Яблони и берёзы переплетались ветвями поверх него. Около крыльца стояли ещё два десятка отроков.

– Она спит? – обратился вновь Святослав к Лешку, что шёл рядом с ним.

– Нет, князь. Ведь мы, едва увидали тебя близ пристани, сразу послали девок будить её. Вчера флорентийцы приволокли ей целый мешок всяких побрякушек. Час она будет надевать их! Ты лучше войди к ней сам.

Но князь пожелал остаться перед крыльцом. Он вдруг покраснел. Это удивило Рагдая. И только впоследствии, через много лет, Рагдай смог понять, что тогда случилось со Святославом. Он всего-навсего терял твёрдость некоего решения, и ему казалось, что все это замечают.

Не через час, а через минуту дверь терема распахнулась, и на крыльце появились четыре рослые босоногие девки в длинных рубашках, вполне себе миловидные, хоть и тонкие. Вслед за ними вышла ещё одна – и слегка повыше их, и постарше. Она была в белоснежном римском хитоне с широким парчовым поясом и в сандалиях со шнуровкой вокруг лодыжек. На её пышных, чёрных кудрях лежал золотой венец, осыпанный бриллиантами. Это был необыкновенный венец. Калокир сказал бы, что он дороже всех вместе взятых венцов, колец и браслетов царицы Римской Империи, Феофано. Черты лица самой длинной девки были египетскими. Рагдай, конечно же, стал смотреть на это лицо. Чем пристальнее он вглядывался, тем больше ему казалось, что он – уже в ином мире. И было теперь понятно, почему мёртвые не шевелятся, что бы с ними ни вытворяли.

Когда года полтора назад Феофано почтила визитом Таврику и заехала в городок, где Рагдай работал в монастыре, он видел царицу издали, окружённую сотней воинов. И поэтому он не верил, когда ему говорили, что Феофано не так прекрасна, как египтянка Роксана. И оказалось, что зря не верил. Роксана была красивее, чем царица. Куда красивее!

Долго ли она простояла возле дверей, рассерженно глядя на Святослава и его отроков и сдосадой слушая своих девок, которые ей шептали что-то наперебой в оба уха сразу, привстав на цыпочки? Для Рагдая время как будто остановилось, и он не мог потом вспомнить, минуту всё это длилось или мгновение. Наконец, Роксана велела всем замолчать, скорчила презрительную гримасу и важно сошла с крыльца. Тут вдруг её важность куда-то делась, точнее – стала насмешливой. Подойдя к Святославу, пышноволосая египтянка вдруг ни с того ни с сего встала перед ним на колени, склонилась лбом до земли да так и застыла, задрав обтянутый шёлком зад. Белый шёлк хитона был очень тонким и не скрывал ничего. Все отроки, на которых это и было рассчитано, покраснели.

– А ну-ка, встань! – не выдержал Святослав. Она поднялась, кусая губу от сдерживаемого смеха. На её длинных пальцах виднелись следы колец, а в ушах – проколы. Только на левой руке у неё остался тонкий витой браслет, который она, судя по всему, позабыла снять. Потом уж Рагдай узнал, что князь расплатился за этот самый браслет целым табуном отборных коней. После состязания, кто кого уничтожит взглядом, между Роксаной и Святославом произошёл такой разговор:

– Неужели, князь мой, тебя я вижу? Два дня ты не приходил! И не звал к себе. Я была в отчаяньи!

– А теперь, я вижу, ты опять счастлива? Кого надо благодарить за это?

– Ты груб со мной, Святослав! Твой голос звенит, а глаза сверкают!

– Скажи спасибо, что я вообще с тобой разговариваю!

– Спасибо. Но я даже на колени встала перед тобой, чтоб выразить благодарность! Тебе это не понравилось.

– Как ты смеешь кривляться передо мною?

– А ты хотел, чтобы я рыдала?

Князь огляделся по сторонам, как будто ища поддержки, и устремился к крыльцу. Взбежав на него, он яростно рванул дверь и исчез в темноте за нею. Четыре девки вмиг обступили Роксану и снова что-то затараторили, успокаивая её ласкающими прикосновениями к рукам. Сердито тряхнув чёрными кудрями и сдвинув тонкие брови, она воскликнула:

– Ну, всё, хватит! Это уж мне вконец надоело!

И пошла в терем. Девушки кинулись за ней следом, а тридцать отроков, что-то коротко обсудив, подошли к Рагдаю.

– Кто ты такой? – спросил у него Лешко. Рагдай коротко ответил, назвав ему только своё имя. Ребята переглянулись. Стало им весело, и они начали расспрашивать про историю в кабаке. Рагдай, удивлённый тем, что по всему Киеву обсуждают эту историю, рассказал в двух словах, как там было дело.

– Эта Агарь – с огоньком! – заметил Лешко, когда вслед за тем разглядели Хлеськин засос на шее Рагдая, – куснула, будто волчица! Может, Рагдай, то было от злобы, что не пустил ты к ней Василя?

Дружинники засмеялись.

– Я не был с ней, – отвечал Рагдай.

– Его укусила Хлеська, – сказал один из ребят. Лешко цокнул языком.

– Без Хлеськи и в этом деле не обошлось! Везде она влезет. Рагдай, ты брагу пить с нами будешь?

– Можно. А где вы пьёте её?

– Да вон там, под яблонями.