Читать книгу Наездник Ветра - Григорий Александрович Шепелев - Страница 5

Лев Мелентий начал свою дворцовую службу двадцатилетним юношей. Это было при василевсе Романе, в 942 году. Отпрыском незнатных родов в те годы трудно было рассчитывать на стремительную карьеру. Но Льву Мелентию повезло. Поступив на службу в звании кандидата, он был зачислен младшим секретарём в контору селенциария. Секретарей различного ранга в этой конторе трудилось полторы сотни. Все они отличались приятной внешностью, потому что селенциарий был человек со вкусом. Жена у него имелась, но Лев Мелентий вскоре почувствовал, что нужна она исключительно для отвода глаз. Штат секретарей вельможа обновлял часто, но ни одного юношу он ни разу не бросил на произвол судьбы. Старательный Лев Мелентий после полутора лет безупречной службы был удостоен рекомендации на хорошую должность в ведомстве легатория. Его приняли и слегка повысили в чине. Он стал спафарием.

Осенью 943 года ударил гром над Империей. Архонт Игорь опять напал на Константинополь. Этого князя прозвали на Руси волком. Слава Олега всё не давала ему покоя. Он учёл опыт двухлетней давности, когда шторм уничтожил его суда и включил в состав своих полчищ конницу – орды угров и печенегов. Они обложили Константинополь с суши. Корабли руссов заполонили Босфор и пристали к гаваням. Загорелись предместья. Над городом пополз дым. На союзников, то есть на дунайских болгар и волжских хазар, рассчитывать было нечего. Стольный город был неприступен, но василевс, опасаясь голода, всё же начал переговоры о мире. Игорь потребовал по два фунта золота для каждого из своих воинов. Пришлось дать. Это исчерпало сокровищницу до дна. Получив своё, грабители убрались за море, на Киммерийский Боспор. К нему примыкает край обширных солончаков и лихих бродяг – Готские Климаты. В этих местах Игорь два года тому назад едва спасся от победивших его ромеев. На сей же раз варвары пировали там чуть ли не до самой зимы, и было им чем заняться – ведь караванных путей через те края пролегает много. Спустя ещё пару лет князь-волк был убит на своей земле одним из подвластных ему племён, собирая дань. Жена его, Ольга, взяла власть в Киеве. Её крепкой опорой в межплеменной войне, тут же разгоревшейся на Руси, сделались варяги, дружинники князя-волка. Их предводителями были некие Свенельд и Асмуд.

Нашествие варваров приостановило карьерный рост Льва Мелентия, потому что страна ослабла и обеднела. Роман Лакапин, насколько это было возможно, сокращал должности, а не раздавал их. К счастью для Льва Мелентия, этот василевс вскоре умер, и трон вернулся к прежней династии. Императором стал некто Константин Багрянородный, македонянин. Он очень быстро заметил умного и любезного ловкача из ведомства легатория и приблизил его к себе, а позже возвёл в чин протоспафария. В тот же день Лев Мелентий смог стать помощником логофета, чего давно добивался. Руководитель ведомства, некто Пётр Катакалон, уже туговато соображал и дышал на ладан. Сделавшись его правой рукою, тридцатилетний протоспафарий мгновенно вник во все сферы внешней политики, как до сих пор вникал во все сферы внутренней. Но, к его досаде, Пётр Катакалон никак всё не умирал, а царь никак не желал его отстранять. Бедный Лев Мелентий уже прикидывал, на какой из лестниц дворца должен оступиться хромой старик, чтобы сломать шею наверняка, как вновь начались огромные хлопоты, связанные опять с северными варварами.

В июле 955 года, когда дела опять пошли в гору, Константинополь вдруг посетила княгиня Ольга. Свита её состояла из целой тысячи человек. Чтобы обуздать опасных варягов, которые, утвердив её на престоле, требовали за это всё больше золота и земель, княгиня хотела иметь союз с ромейской державой. Для достижения этой цели она решила стать христианкой, что и произошло во время её визита в Константинополь – к восторгу всех, кроме Льва Мелентия. Он не ждал ничего хорошего от язычников, даже названных христианами.

Спустя год для него освободилось, наконец, место великого логофета. Он получил это назначение вместе с чином магистра. А в 959 году преставился василевс Константин. На престол взошёл его сын Роман, совсем ещё юноша. Государственными делами он совершенно не занимался, проводя время то на охоте, то в пьяных оргиях. Когда Лев Мелентий являлся к нему с докладом, царь заставлял его говорить с ним не о политике, а о женщинах, благо что логофет слыл любителем и любимцем их. Должно быть, благодаря познаниям в этой области Лев Мелентий смог удержаться при василевсе Романе, хотя именно в те годы враги плели наиболее гнусные интриги против него. Особенно изощрялся некий евнух Василий – паракимомен, или министр двора. Его царь назначил главным своим советником. Лишь в одном смогли согласиться евнух Василий и Лев Мелентий. Оба они решили, что следует поддержать доместика схол, Никифора Фоку, который предложил план присоединения Сирии. Уже в следующем году ромейская армия, возглавляемая Никифором, двинулась на восток, и, в первой же битве наголову разбив более многочисленные войска султана, заняла несколько крепостей. Триумф был громоподобен. Не все ещё понимали, что это – только начало трудной и очень долгой войны.

Как же появилась императрица по имени Феофано? Это произошло за несколько месяцев до кончины прежнего василевса. Однажды его наследник, то есть Роман, охотился далеко от Константинополя. С сумасбродным царевичем были его друзья. Молодые люди так увлеклись преследованием зверя, что не заметили, как стемнело. Пришлось им заночевать в небольшой деревне, близ виноградников. Дочь трактирщика, уроженца Пелопоннеса, Плясала перед царевичем. Она знала, для кого пляшет, хоть он сохранял инкогнито, даже пил с другими гостями. Греческие, арабские и персидские танцы давно были ремеслом семнадцатилетней зеленоглазой девушки. И она ремеслом своим так владела, что через месяц Роман с нею обвенчался, бросив её отцу две номисмы, а своему – угрозу повеситься, если брак не будет благословлён. И брак был благословлён – не только царём, но и патриархом. Однако, в отличие от последнего, на которого красота и ангельский голосок плясуньи произвели волшебное впечатление, Константин сноху невзлюбил всем сердцем. Поэтому, когда вскоре он взял да умер, слухи поползли разные. Тем не менее, Феофано взошла на трон вместе со своим ровесником-мужем. В последующие три года она родила василевсу двух сыновей и дочь – такую же рыжую, как сама. Наставником отпрысков был назначен евнух Василий.

К 963 году уже седой магистр Лев Мелентий стал понимать, что если Роман продержится ещё пару лет – будет катастрофа. Он, логофет, не мог противостоять множеству советников, а точнее сказать – собутыльников василевса, которые получили свободный доступ к казне и распоряжались ею по своему усмотрению. Для того, чтобы обозначить масштабы этой беды, достаточно сообщить только об одном – она примирила на целый год Льва Мелентия и Василия. Впрочем, пользы это не принесло. Царь слушал не их, а своих дружков, и хуже того – подружек, а уж они умели поднимать визг такой убедительный, что все замыслы логофета рубились сразу и на корню. Пришлось Льву Мелентию изложить свои опасения домистику схол, Никифору Фоке. Военачальник их разделил. Осталось уговорить только Феофано. С этой задачей магистр справился без труда. Царственной красавице надоел развратник и грубиян, которому она была всем обязана. Ей сгодился бы куда лучше муж, посаженный на престол не законным правом, а её прихотью. Лев Мелентий проникся пылким сочувствием к собеседнице.

На заре следующего дня двадцатитрёхлетний Рагнар, недавно назначенный командиром дворцовой гвардии, очень тихо спускался из Лавзиака по узкой винтовой лестнице, чуть не падая от усталости. Феофано, нежась на смятых шёлковых простынях, сладко улыбалась. Да, молодой варяг оказался просто находкой! Следовало воздать хвалу логофету, который принял его на службу. А где же был василевс? Он снова провёл всю ночь на охоте. А может быть, у какой-нибудь поселянки с гибким и загорелым телом. Императрицу это уже давно ни капли не беспокоило.

Осенью 963 года Никифор Фока, стоявший с войсками под Антиохией, получил записку от логофета. Гонец т доставил этот клочок бумаги за трое суток, загнав полдюжины лошадей. Не зря он спешил. Прочитав письмо, домистик прервал боевые действия и повёл азийские фемы к Константинополю. Там творилось нечто ужасное.

Встретив очередную зарю на шёлковых простынях, Рагнар начал действовать. У него не осталось выбора, потому что он был искусан весьма свирепо и, можно сказать, раздавлен сладостными обхватами четырёх изящных конечностей, наделённых силой пелопоннесской страсти. Четверо самых близких друзей Романа Багрянородного вдруг исчезли. На другой день их выловили в Босфоре и сразу начали хоронить. Подругам царя велели на них взглянуть, и те после этого обратились к святейшему патриарху с просьбой о пострижении. Но Роман не мог огорчиться этому, потому что сам уже остывал в гробу. Его отпевали в соборе святой Софии, где собрались тысячи людей. Цвет лица покойного недвусмысленно говорил о том, что царь был отравлен. Константинополь наполнился мрачной предгрозовой тишиной. Не хватало искры, чтоб разгорелся пожар, ибо Феофано вела себя как царица, а весь народ и вся знать, а главное – гарнизон, ждали от неё каких-то рыданий и объяснений. С чего бы вдруг? Патриарх немедленно заболел, но архиепископ Феофил Евхаитский от лица церкви прямо и коротко заявил о цареубийстве. Вот это и послужило той самой искрой. К дворцу подступили толпы, настроенные решительно. Защитить царицу мог лишь Рагнар. Их жизни висели на волоске, когда подоспел с войсками Никифор Фока. Все успокоились, кроме двух стервозных сестёр покойного. По приказу юной вдовы обеих отправили в монастырь, где вся отвратительность их характеров нашла выход в ссорах с игуменьей, стражниками и крысами. Не дождавшись, когда закончится траур, домистик схол заключил с Феофано церковный брак и короновался. Так возник василевс Никифор Второй.

Все его мгновенно возненавидели, потому что он похож был на мясника. Это иногда прощается полководцам, но очень редко – царям. Над ним потешались. Августа – таков был официальный титул императрицы, делала это демонстративно. Все слои общества воспылали к ней обожанием. Про отравленного Романа вдруг позабыли. Помнили лишь о том, что она – мать маленьких василевсов, Василия и Константина, вдобавок – женщина красоты необыкновенной, а новый муж её – узурпатор, который поднял налоги. Кроме того, августа была моложе его на двадцать пять лет, а со стороны казалось, что на все сорок. Нужно ли говорить ещё и о том, что всем опостылела затяжная война с арабами? Из-за этой войны налоги и повышались. Ценой огромных потерь Никифор Второй взял штурмом Алеппо, Адану, выгнал мусульман с Крита, но ему так и не удалось овладеть их главным оплотом в Азии – Антиохией. Сокрушительные события, разыгравшиеся на севере, вынудили его с этим повременить.

Святослав, сын Игоря и Ольги, вырос и вошёл в силу. Первый боевой клич его, прокатившись через всю степь, достиг Каспия и заставил вздрогнуть кагана. Этот самый каган, как и предыдущие, стоял руссам поперёк горла. В его руках был великий торговый путь, который соединял Европу и Азию. Из-за этого все товары восточных стран на киевских рынках стоили в полтора-два раза дороже, Чем, например, в Херсонесе, ибо на азиатских подступах к Херсонесу не было никаких хазар. Всё самое лучшее вовсе не достигало Киева, доставаясь кагану. Святослав решил избавиться от него раз и навсегда. В 964 году он взялся за дело.

Хазары были всегда союзниками ромеев, как угры – руссов. Про Святослава же говорили разное – например, что этот мальчишка воспитывался варягами и, конечно, будет от них зависеть до конца жизни. Однако, в первой битве с каганом, которая состоялась под стенами Итиля, Святослав выставил против семидесяти тысяч хазарской конницы сорок тысяч любимых своих варягов. Большая часть их была убита на месте. Но и ряды хазар поредели сильно. Молодой князь, не дав им опомниться, с двух сторон обрушился на них конницей. Через час хазарская армия полегла. Каган едва спасся. Итиль был взят и разрушен до основания. Та же участь вскоре постигла и Семендер.

С помощью Никифора Фоки каган собрал ещё одно войско, под сто тысяч. Его основой был конный ромейский корпус. Все свои силы хазарский царь подтянул к Саркелу – крепости на Дону, которая даже превосходила и Семендер, и Итиль высотою стен. Около неё и договорились устроить битву.

Она произошла ночью, в ливень, при свете молний. В первом же столкновении Святослав пробился к кагану, который славился своей силой, схватился с ним и снёс ему голову. Это решило исход сражения. Саркил пал. Хазария перестала существовать. Руссы взяли около двадцати тысяч пленных. Сто кораблей, нагруженных золотом и другой богатой добычей, отплыли в Киев. Сотни бывших вассалов хазарского государя признали двадцатилетнего Святослава своим властителем.

С Дона князь повёл все свои войска в Готские Климаты, к берегам Сурожа. Близ пролива между двумя морями он разбил стан, сказав, что здесь будет город. А на вопрос, как будет именоваться город, ответил: Тмутаракань. Все пришли в восторг, и начался пир, который продлился полтора месяца. На поклон к Святославу сразу сбежались все местные царьки. Он им объявил о своём желании взять в ближайшее время и Херсонес, и Константинополь. Эти его слова, услышанные ещё и купцами, быстрее ветра достигли границ Империи. Херсонес мигом обезлюдел, как и вся Таврика. Её жители устремились в Константинополь, искать спасения за его колоссальными стенами и щитами ромейских войск. Щиты эти не были очень уж многочисленны – василевс испытывал трудности на сирийском фронте. О войне с руссами даже речи быть не могло. Никифор Второй отправил к князю послов. Князь спросил у них, привезли ли они ключи от Константинополя, и, узнав, что не привезли, прогнал их пинками.

Никогда прежде тень краха не вырастала перед Империей столь стремительно и внезапно. Константинополь, в который начали стягиваться войска со всех рубежей, охватила паника.

Святослав, тем временем, веселился. Однажды к нему на пир пришёл странный молодой человек благородной внешности, но одетый простым бродягой. Его позвали за стол, и мгновенно стал он душой компании, совершенно очаровав князя Святослава и его воинов. Те из них, кому доводилось шляться по Таврике, его знали. Также он был известен в Готских Климатах, как лучший друг всех мошенников. Утром он научил Святослава курить гашиш. Это дело князю пришлось по вкусу. Так познакомились Иоанн Калокир – сын градоначальника Херсонеса, и Святослав. Целую неделю они пьянствовали вместе, после чего Святослав заявил дружине, что нечего больше делать в этих краях, пора возвращаться в Киев. Воины тут же стали седлать коней. Таким образом в 964 году Калокир обратил на себя внимание Льва Мелентия и, конечно же, всей Европы. Сразу после успешных переговоров он отбыл в Таврику. Святослав ускакал на Русь, оставив в Тмутаракани три сотни воинов. Вся Империя огласилась радостным колокольным звоном. Война с султаном сейчас же возобновилась. О Калокире немножко поговорили и позабыли.

После четырёх лет войны карманы большинства подданных василевса были обчищены, можно сказать, до дна. Торговля с ремёслами перестали приносить прибыль. Выгодным оставалось только одно ремесло, пока что не облагаемое налогами – воровство. К 965 году воров на столичных рынках стало уже не меньше, чем в государственных учреждениях. Константинополь наполнился также нищими. Они были самыми яростными критиками царя. Посоревноваться с ними в этом занятии могла разве что Феофано. Впрочем, она упражнялась в ругани не на улицах, а в Сенате, куда являлась обыкновенно вместе с Рагнаром. Парламентарии, не решавшиеся оспаривать ни один указ Никифора Фоки, сопровождали овацией почти каждое слово его жены, которая называла эти указы бредом, позором и сволочизмом. Она вдруг стала любить народ не менее пламенно, чем Рагнара. Народ платил ей взаимностью.

Конец года принёс ещё одну большую напасть. Западная область Империи, Фракия, стала подвергаться набегам угров. Было понятно, что эти варвары и враги христиан свободно проходят через Болгарию, отделяемую от Фракии лишь Балканским горным хребтом. Между тем, Болгария получала дань от Константинополя. Более того, болгарский царь Пётр был женат на тётке покойного василевса, Романа Багрянородного. Нынешний василевс выразил Петру своё возмущение в связи с тем, что тот позволяет уграм причинять зло Империи. Но болгарский царь знал, что угры – лучшие друзья Святослава, и обнажить оружие против них – это то же самое, что вступить в войну с самим князем руссов. Но и с Империей враждовать ему не хотелось. Он ограничился тем, что попросил угров больше не появляться в его владениях. Угрские князья отнеслись с почтением к этой просьбе и повернули морды своих коней в сторону германцев. Но император последних, Оттон, был воином. Встретив угров на Лехском поле, под Аусбургом, он их изрядно поколотил. После этого причитания и мольбы болгарского царя уже не могли остановить угров. Фракия вновь подверглась их нападениям. Никифор Фока грозил, Святослав молчал. Как раз в эти дни супруга Петра, Мария, вдруг умерла, и некому стало обуздывать многочисленных родственников царя, которые не стеснялись клянчить у Святослава деньги и, соответственно, знали, что их задача – требовать от Петра полного разрыва отношений с Константинополем, чтобы киевский князь был ими доволен. Царь уж готов был пойти на это, но Святослав вдруг сам всё испортил. Он объявил, что ежели Пётр будет и впредь якшаться с ромеями, то ему, Святославу, уж не останется ничего другого, кроме как посадить на болгарский трон более разумного человека. Это был гром средь ясного неба. Услышав такое из уст посланника, даже братья Петра решительно посоветовали ему не забывать о том, что он – царь, а не один из конюхов Святослава. Выбор был сделан. Но отношения Петра и Никифора не наладились, потому что угры не унимались. Так вот Болгария оказалась меж двух огней. В апреле 966 года Пётр предпринял весьма оригинальную попытку восстановить мир с Империей. Он отправил в Константинополь послов за очередной данью. Послы были с позором изгнаны в день прибытия.

Поздним вечером Льву Мелентию сообщили о том, что Никифор Фока желает с ним говорить.

– Очень хорошо, – сказал логофет, – впрочем, вероятно, будут вновь просьбы угомонить царицу. Лучше бы ему обратиться с этим к Рагнару, а не ко мне!

Тем не менее, логофет отправился вслед за посланным в дальний путь почти через весь дворец. Перед дверью царского кабинета, что примыкал к Золотой Палате, стояли шесть экскувиторов. Трижды стукнув согнутым пальцем в звонкую облицовку двери под аркой глубокой ниши, служитель провозгласил:

– Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа!

– Аминь, – раздался за дверью угрюмый бас. Логофет вошёл.

В узкие оконца просачивался шум моря и ветерок. Горели лишь три свечи, потому магистр не сразу понял, что возвышавшаяся над креслом тёмная глыба – это и есть василевс. Тот сохранял полную неподвижность, сложив могучие руки на животе и глядя в окно. Логофет с поклоном приблизился. Царь велел ему сесть. Магистр сел за стол. Когда василевс принимал его одного, они так всегда и располагались: первый – в одном из кресел для посетителей, а второй – за столом хозяина кабинета. Это настраивало беседу на более доверительный лад.

– Ну, что ты обо всём этом думаешь? – прозвучал обычный вопрос.

– О чём именно?

– Я имею в виду мисян.

Ромеи мисянами называли болгар, Болгарию – Мисией. Лев Мелентий изобразил на своём лице великое изумление, позабыв, что это – напрасный труд из-за темноты.

– О, благочестивый! – воскликнул он, – неужто ты полагаешь, что я потратил хотя бы час на раздумья об этих тварях после того, как Порфирогенита Мария, отданная им в жертву, скончалась? Разве мне больше нечем заняться?

– Ты сказал – тварях? – насупился василевс, – но они – одной с нами веры.

– К несчастью, да, – признал логофет. Помолчав, спросил:

– Ты думаешь, твоя святость, что я напрасно выгнал этих послов?

– Да, именно об этом я размышлял. Не лучше ли было восстановить мир с Петром? Ведь он в самом деле не мог противостоять уграм.

– Зачем же нам нужен такой беспомощный и безвольный союзник? Он ведь ещё и требует дани! Разве у нас слишком много золота?

– Не об этом речь! Так ли было нужно гнать послов палками? Вот чего я не понимаю.

– Но, надеюсь, ты понимаешь, царь, что проделки угров – это не более чем прелюдия? Если они так бесятся, нужно ждать гораздо более страшных событий.

– Это мне ясно! Угры – друзья понятно кого. Святослав готовится к войне с нами. Болгары-то здесь при чём? Зачем ты решил их сделать врагами нашими? Разве это нам нужно в преддверии войны с руссами?

– Дело в том, – сказал Лев Мелентий, – что Святослав, пожалуй, нас разобьёт.

– Это не ответ на вопрос, который я задал.

Тихо вздохнув, магистр дал пояснение:

– Государь! Если за тобой гонится злобный пёс – швырни ему кость, и он о тебе не вспомнит, пока её не сгрызёт. У тебя есть кость, которую Святослав будет грызть не менее года. Кость эта – Мисия. Святослав взял степь, чтобы торговать с Азией. Теперь он хочет прибрать Дунай, чтобы торговать с Европой. Ведь у Дуная – поистине золотое дно. По нему идёт в десятки раз больше товаров, чем по дорогам. Овладев Мисией, по которой течёт Дунай, Святослав ещё больше обогатится и передаст мисянский трон тем, кто любит руссов и ненавидит ромеев. То есть, камитопулам.

– Камитопулам? – нахмурился василевс, – и что же, ты предлагаешь смириться с этим?

– Смириться мало, – твёрдо сказал сановник, – необходимо заключить союз с русским князем против мисян.

Никифор опешил.

– Это уж слишком, Лев! Клянусь тебе, это слишком!

– Благочестивый мой государь! Перед ним сейчас стоит выбор – напасть сначала на нас или на мисян. Нужно сделать всё для того, чтоб он выбрал их. А иначе он, чего доброго, возьмёт осенью Херсонес. А может быть, двинется и на Константинополь сразу!

– Теперь-то я понимаю, Лев, зачем ты прогнал послов, – с печалью произнёс царь.

– Нужно было их вообще убить! Мисяне – наши враги теперь. Злейшие враги, твоя святость, злейшие!

– Я надеюсь, ты тщательно всё продумал?

– Да, как всегда.

– Кто поедет в Киев, заключать мир?

– Тот, кто только один и сможет договориться со Святославом, – вяло, но властно проговорил логофет. Поняв, о ком идёт речь, василевс свирепо заскрипел креслом.

– Что? Калокир? Изменник и сумасброд?

– Совершенно верно. Два молодых сумасброда договорятся! А то, что этот прохвост – ещё и изменник, тоже неплохо. Видя себя через год уже василевсом, он ни за что не допустит руссов на нашу землю. Зачем ему разграбленная Империя? Да и что это будет за император, приплывший к трону по рекам крови ромеев? Кроме того, Святослав ни с кем всерьёз говорить не станет, кроме как с ним. Дадим ему чин патрикия, и пусть едет.

– Ты прав, – признал василевс, – пожалуй, нам нужно выиграть время, хотя бы год. Войну на два фронта мы не потянем. В следующем году, я надеюсь, Сирия будет нашей. И вот тогда…

Через двое суток дромон «Константин Великий» под командованием друнгария императорских кораблей отплыл в Херсонес.