Читать книгу Наследство Карны - Хербьёрг Вассму - Страница 11

Они знали день приезда Анны.

Сара взяла с собой Карну, и они с бугра, на котором стоял флагшток, следили за проливом. Дома служанки то и дело подбегали к окнам, а у Олине не нашлось времени, чтобы позволить Вениамину сменить ей на ноге повязку. Но он буркнул, что от раны будет идти запах, и она сдалась.

Когда в проливе загудел пароход, он бинтовал Олине ногу.

Он заставил себя закончить перевязку, словно и день, и пароход были самые обычные.

Олине вздыхала и торопила его. Послышались быстрые шаги и приглушенный возглас. Пароход уже обогнул шхеры!

– Беги же, беги! – крикнула Олине и толкнула Вениамина ногой.

Он выпрямился, глянул на дверь, ведущую в сени, и наконец бросился прочь.

Прыгнув вместе с Фомой в лодку экспедитора, он почувствовал, как у него стучит сердце.

Вениамин сразу узнал фигуру у поручней, но боялся поверить себе. Он даже не обратил внимания на то, что рядом не было Софии.

Произошла заминка со спуском трапа. Наконец Вениамин схватил его обеими руками и немного поднялся, чтобы помочь Анне.

Спускаясь, она стыдливо придерживала юбку. Один раз край юбки задел Вениамина по лицу. Он дотянулся до ее руки. И вот Анна с ним внизу!

В лодке она словно возникла из тумана и обрела очертания. Из-за яркого солнца, блеска воды или бог знает отчего еще у нее как будто не было лица.

Не отпуская ее рук, Вениамин сел. Если он хотел, чтобы она тоже села, то не догадался сказать об этом.

Он видел только глаза Анны. Две небесные бездны.

Все смотрели на них. Черт, чего они так уставились! Краска залила ему лицо, он чувствовал себя идиотом, самым большим идиотом в Нурланде.

Но мир вокруг него переливался синью и серебром.

И когда Анна, не дождавшись приглашения, опустилась против него на скамью, он подумал: Ханна в Страндстедете сейчас страдает.

Потому что встреченный им взгляд Анны мгновенно опалил его жизнь. Как он мог думать, что его переписка с нею была не больше чем переписка с Копенгагеном!

– Добро пожаловать в Рейнснес, Анна!

Он упражнялся, как следует произнести эти слова. Хотел, чтобы его приветствие было так же естественно, как раскуривание трубки. Но это у него не получилось.

Фома уже успел помочь матросу спустить в лодку два чемодана, а Вениамин все еще не знал, что сказать.

– По-твоему, я сильно изменилась? – засмеялась Анна.

– Нет, нисколько.

– Тогда почему ты так на меня смотришь?

Он встал, очень серьезный, и взмахнул над головой фуражкой. Потом плюхнулся на скамью так, что лодка закачалась, но через мгновение снова вскочил и сдернул фуражку.

Держась за скамью обеими руками, Анна с недоумением наблюдала за ним.

С трудом сохраняя равновесие в качающейся лодке и глядя Анне в глаза, Вениамин проговорил первое, что вспомнил из Книги Песни Песней. Его слова летели далеко над водой.

– Вся ты прекрасна, возлюбленная моя, и пятна нет на тебе. Кто эта блистающая, как заря, прекрасная, как луна, светлая, как солнце, грозная, как полкисо знаменами?[6]

Фома перестал грести. Лодка покачивалась на волнах, с весел капала вода.

Анна не отрывала глаз от своих ботинок. Но когда Вениамин замолчал, она выпрямилась и захлопала в ладоши. Потом ответила ему стихами из Эленшлегера:

Ее чистый голос звучал торжественно. Словно она пела гимн.

Вениамин помнил это стихотворение, его читали в Дюрехавене в Иванов день.

Закончила Анна строками из «Плавания по Эресунду», заменив Эресунд на Нурланд и «ночную тьму» на «светлую синь». Они звучали так:

Матросы и пассажиры слушали, стоя у поручней. Когда Анна умолкла, пароход наконец дал гудок к отправлению. Кто-то из пассажиров крикнул слова приветствия, и они запрыгали по водной ряби. Заработали лопасти колеса. «Президент Кристи» взял курс на север. Пока лодка шла к берегу, Вениамин пытался справиться с волнением и размышлял, как переправить Анну на сушу так, чтобы она не замочила ног. «Почему ты так на меня смотришь?» Это было глупо с его стороны.

Он перенес Анну на берег на руках. Нес, крепко прижав к себе, и думал с торжеством: у нас это позволено! Мы не в Копенгагене. У нас женщину держат крепко, когда переносят из лодки на берег. Он не отпускал ее столько, сколько, по его мнению, позволяло приличие – ведь кругом стояли люди. Его дыхание свидетельствовало о том, что это было долго. Только опустив ее на землю, он понял, как это было. Ощутил ее аромат, бархат пальто и тепло бедер под юбкой.

Анна присела на корточки перед Карной и взяла ее за руку:

– Ты Карна?

Карна кивнула, внимательно разглядывая гостью. Потом ужасно засуетилась. Она бегала от одного к другому и называла каждого по имени: Сара, Уле, Фома, Андерс. А это Олине и Бергльот, она помогает Олине на кухне. Стине живет в Доме Дины. А Исаак – в Страндстедете. С Ханной… Произнеся имя Ханны, она замолчала, бросилась к Вениамину и уткнулась ему в ноги. Но, поднимаясь к дому, она снова взяла Анну за руку и стала внимательно разглядывать ее кольца и браслет.

Олине мечтала устроить званый обед. Но Вениамин не пожелал приглашать гостей. И Андерс, конечно, тоже. И все равно Олине было трудно управлять всем со своей табуретки, ей помогала Стине. На троих обедавших было две служанки! Меньше было бы неприлично. На первое был суп с кербелем. Кербель Стине собрала на рассвете в тот же день, тщательно перемыла и мелко изрубила. Варился он в крепком мясном бульоне, приправленном имбирем, а потом в него вбили десять желтков и сливки. Подавался он с яйцом и молотым имбирем. На второе была запеченная в духовке лососина. Вымытую и вытертую лососину обваляли в муке, посыпали молотым перцем, мускатом и мелко нарубленным луком, добавили четыре филе анчоусов, соль и масло. Спрыснули белым вином, водой с лимоном и поставили в духовку. Подавали лососину с крупным продолговатым картофелем, правда, еще прошлого урожая, домашним хлебом и сметаной. На десерт была морошка со взбитыми сливками в вафельных стаканчиках. К вину не смог бы придраться даже самый капризный копенгагенец. Белое и красное бордо, сотерн, понденсак и портвейн по одному талеру за бутылку. Вино было из торгового дома Уле М. Гюндерсена, который безотказно и быстро снабжал всю округу.

Расход на вино тяжелым грузом лег на плечи Андерса. Но выбора у него не было.

Узкая юбка туго облегала бедра Анны. Вениамин поднял было руки, чтобы прикоснуться к ним, но тут же спрятал их в карманы. Анна спускалась по лестнице в чем-то небесно-голубом. Переливающемся. Она шла легко, как королева эльфов. Вениамин едва заметил ленту, которой были схвачены волосы на затылке. Ни украшений, ни колец. Он хотел удержать взгляд на ее лице, но она проплыла мимо него. Это казалось миражом. Он вынул руки из карманов. Почему это к ней нельзя прикасаться? А если она сейчас споткнется и упадет? Разве он не подбежит и не подхватит ее? Не дай Бог он не успеет поддержать ее и предотвратить перелом ноги! Но он стоял неподвижно, словно истукан. Вениамин вспомнил, как в Копенгагене Анна сказала ему: «Не надейся! Я не флиртую с тобой».

Когда они сидели за столом друг против друга – Андерс сидел во главе стола, – Вениамин заметил у нее на руке родимое пятно, чуть ниже локтя. Раньше его не было.

Он заново открывал Анну. Родимое пятно появилось, чтобы порадовать его! Он не отрывал от пятна глаз, словно боялся, что оно исчезнет. Андерс был необычно оживлен. За супом Анна дважды смеялась над его словами. Когда она засмеялась в первый раз, Андерс вскинул подборок и улыбнулся ей. Если раньше Вениамин раздумывал, каким образом привлечь к себе внимание Анны, то теперь ему стало ясно, что, не будь здесь Андерса, Анне пришлось бы разговаривать с самой собой. Вся воспитанность, все хорошие манеры куда-то исчезли. Он не мог придумать ничего, чтобы поддержать разговор. Ни одного вопроса. Родимое пятно на руке Анны приковывало его взгляд, он был не в состоянии даже передавать соль или перец. Андерс сказал, что через несколько дней уходит в Берген, и пригласил Анну побывать до этого на шхуне. Сперва он отправится в Страндстедет за грузом, не хочет ли она присоединиться к нему? Новая шхуна не привыкла к присутствию женщин, как «Матушка Карен», но он надеется, что они не потерпят кораблекрушения.

– У вас много предрассудков о судах и женщинах? – спросила Анна.

– Я бы не стал называть предрассудками все, чего нельзя объяснить, – насмешливо сказал Андерс. – Твоя мать, Вениамин, тоже рассказывала о плаваниях. Ты помнишь?

– Дина?.. – Вениамин запнулся, увидев лицо Андерса. С него как будто стерлись глаза и губы.

Андерс медленно наклонился, достал из кармана часы и посмотрел на них. Во время обеда!

Воцарилась тишина. Анна сразу уловила неловкость.

– Как вкусно! – воскликнула она, пытаясь поймать взгляд Вениамина.

– Пятно! – воскликнул он.

Она взглянула на свое платье.

– У тебя на руке родимое пятно!.. – чуть не с торжеством объявил он.

Отложив прибор, он наклонился к Анне и прикоснулся пальцем к ее пятну с таким видом, точно поставил трудный диагноз.

Анна растерялась.

Наконец ему удалось отчетливо увидеть ее всю целиком. На другой стороне стола.

Он втянул в себя воздух и выдохнул его через нос. И опять втянул, не снимая пальца с маленького коричневого бугорка.

Андерс снова принялся за еду.

– Наша Олине – лучшая кухарка в приходе! – объявил он.

Ему никто не ответил. Анна не шевелила рукой. Нежная краска залила ей лицо и шею.

Вениамин еще ниже наклонился к ней через стол. Он даже привстал и согнул спину. Подняв ее руку, он внимательно рассматривал родимое пятно.

– Потом я еще раз осмотрю его, – сказал он и отпустил руку Анны.

В тот вечер Андерс рано лег спать.

Динино пианино стояло в столовой. Анна откинула чехол.

– Какой чудесный инструмент! – Она взяла несколько аккордов и тут же скривилась. – Оно совершенно расстроено.

– Я знаю. – Вениамин был пристыжен.

– На нем никто не играет?

– Завтра же пошлю за настройщиком. Мне следовало раньше об этом подумать. – Он стоял, засунув руки в карманы.

Анна закрыла пианино чехлом.

– На нем играла только твоя мать?

– Сара тоже немного играла.

– Сара?

– Дочь Фомы и Стине.

Анна кивнула. Она познакомилась с ними на берегу, но их было так много. Она не запомнила всех. Не поняла, кто из них был прислугой, а кто – родственниками.

За обедом выяснилось, что членами семьи были только Андерс и маленькая Карна.

– Наверное, если я стану на нем играть, это всколыхнет воспоминания?

– О чем?

– О твоей матери.

– Когда это было!..

Он сам слышал, что это звучит неубедительно.

– Может, мне начать учить Карну?

– Она еще мала для этого.

– Чем раньше, тем лучше.

– Что ж, если она захочет, было бы неплохо.

Он хотел снова наполнить ее рюмку. Вопросительно улыбнулся. Но она покачала головой.

– Давай прогуляемся перед сном? – предложила она. – Так светло. Трудно поверить, что уже поздно.

Они шли через сад мимо беседки.

– Как романтично! – воскликнула Анна и заглянула внутрь.

– Дина любила по ночам пить здесь вино, если ей не спалось. Я не видел ничего романтичного… когда находил ее с пустой бутылкой и недокуренными сигарами.

Это прозвучало более горько, чем ему хотелось бы.

– Ей было так трудно?

Он насторожился, но весело ответил:

– Рейнснес – неподходящее место для таких женщин, как Дина. Да и для таких, как ты, наверное, тоже?

Анна шла немного впереди него, она обернулась:

– Это предупреждение?

– О чем?

Она остановилась. Белый песок из ракушечника поскрипывал у нее под ногами.

– Как бы то ни было, а я все-таки приехала в Рейнснес.

Можно было бы все сказать ей сейчас. Повод был подходящий. Хочет ли она тут остаться? Или ей мало того, что он может ей предложить? Ведь здесь, в Нурланде, он всего-навсего знахарь.

Лицо, обращенное к нему, выглядело таким беззащитным.

Он вообще не мог говорить. Не смел к ней прикоснуться. Боялся отпугнуть. Чувствовал себя горой, которая чуть не обрушила лавину камней на что-то очень хрупкое.

– Ты хочешь что-то сказать мне?

«Как ей удается быть такой спокойной?» – подумал он, глядя на ее нос. Это было самое безопасное.

– Я рад, что Рейнснес кажется тебе романтичным.

– Я приехала не только затем, чтобы увидеть Нурланд.

– Правда?

– Меня заставили приехать твои письма. Ты считаешь, что это неприлично?

– Нет, смело.

– Почему?

– Ты забыла, что я дикарь с Северного полюса?

– Который цитирует Песнь Песней Соломона. – Анна улыбнулась.

Они прошли несколько шагов. Она снова обернулась к нему:

– Почему ты писал мне?

Он быстро подумал: надо сказать ей правду! Сказать, что его лишили лицензии. Нет, только не сейчас!

– Я не мог потерять тебя. Хотел занимать в твоих мыслях хоть маленькое местечко. Письма можно читать и перечитывать. Каждое письмо можно перечитывать без конца. Я думал так: даже если она выйдет замуж и нарожает кучу детей, она все равно сможет иногда писать мне и ее муж не найдет в этом ничего подозрительного. Ведь я всего лишь неопасный друг, живущий так далеко. Друг юности. Пусть идут годы, думал я, у меня есть ее письма. А мысли, о которых она не решается писать, потому что не хочет никого обидеть, я все равно читаю между строк. И никто не в силах отнять у меня мои мечты.

Он замолчал, потому что она отвернулась в сторону.

Они дошли до пакгаузов. Долго смотрели на чаек и гаг, находившихся под опекой Стине. Птенцы уже вылупились, и матери пытались заманить их в воду.

– Тут все похоже на сказку! – Анна глубоко вздохнула. От ее слов Вениамина обдало жаром:

– А чего ты ждала?

– Не знаю. Наверное, холода… Подумать только, уже почти полночь, а солнце светит как днем! Я читала про это. Но другое дело – увидеть все своими глазами.

Вениамин захотел показать ей, как солнце поворачивает с вечера на утро, минуя ночь. С бугра, на котором стоит флагшток. Он так спешил, что Анна не поспевала за ним.

На Купальском лугу он замедлил шаг и подождал ее. Она шла навстречу свету, все было залито красным и фиолетовым. Из-за яркого света ее тонкое платье казалось прозрачным.

Господь Бог позолотил Анну и зажег огнем ее волосы. И Вениамин думал, что если ему все равно предстоит умереть, то лучше всего умереть сейчас, глядя, как она идет ему навстречу.

Потом они молча сидели на скамье. Солнечный диск окунулся в море. Горизонт растворился. Границы исчезли.

По мере того как солнце поворачивало, Анна становилась все более прозрачной. Он смотрел сквозь нее. Как в микроскоп. Пушок на верхней губе. Тонкие сосуды на веках. Пульсирующая жилка на шее. Легкий пар, окружавший ее, как аура.

Может, она не совсем настоящая? Он пальцем осторожно коснулся под шалью ее руки. Родимого пятна.

Анна со вздохом тяжело прислонилась к нему.

Он поцеловал ее. Но только как джентльмен. Не так, как хотелось. Он не должен был терять голову, и потому в этом не было удовольствия. Наверное, и для нее тоже?

Он вспомнил, как целовал ее в последний раз.

А она, она вспомнила?

Конечно, он мог бы спросить ее об этом. Но это было бы приглашением к разговору о будущем. И тогда ему пришлось бы признаться, что ему почти нечего ей предложить.

Вениамин проводил Анну обратно в дом и у дверей залы пожелал ей доброй ночи. Поинтересовался, есть ли у нее все необходимое.

Не успела между ними закрыться дверь, как начались мучения: Анна здесь, всего в нескольких метрах от него. Через коридор. В его постели.

Сон как ветром сдуло. В голове билась лишь одна мысль: туда нельзя.

И все-таки он вышел в коридор. Подошел к ее двери, вернулся к своей. Подумал, что, если открыть шкаф с постельным бельем, она услышит его и пригласит зайти.

Это неизбежно. Чего она ждет?

Он снова, скрипя половицами, подошел к ее двери. Потом обратно. Остановился. Прислушался. О том, что его услышит Андерс или кто-то другой, он не думал.

Вениамин спасся, спустившись во двор. Пошел к лодочным сараям. И наконец улегся на старом диване в конторе при лавке, укрывшись попоной.

Проснулся он оттого, что солнце светило ему в лицо и мухи приняли его за съестное.

Он вяло потянулся, проклиная себя за подлую трусость.

Анна спустилась к завтраку и объявила, что спала на дивной кровати в самой красивой комнате на свете.

Она с улыбкой поблагодарила Вениамина. Они были одни. Андерс и Карна обычно завтракали рано на кухне.

– Анна, я теряюсь перед тобой, – признался он и провел рукой по лицу.

– Что ты хочешь этим сказать?

Он открыл рот, но тут же снова закрыл его, вдруг решив, что люди с открытым ртом похожи на рыб.

– Что ты имел в виду? – шепотом спросила она.

Он отложил нож, вилку и сложил салфетку, словно завтрак окончился, не успев начаться.

– Я так мечтал о тебе! Так боялся, что тебе здесь не понравится… что ты подумаешь… Заранее придумал все, что надо сказать. Что все будет хорошо. Что ты должна чувствовать себя здесь как дома. А на деле не смог даже поддержать разговор. Не говоря уже о том, чтобы спать с тобой в одном доме, не…

Анна тоже сложила салфетку. Аккуратно засунула ее обратно в серебряное кольцо с монограммой Иакова Грёнэльва.

– Ты хочешь, чтобы я уехала?

Он вскочил и бросился к ней вокруг стола, упал перед ней на колени.

– Вениамин, пожалуйста… – Она улыбнулась ему сверху вниз.

В это время в комнату вошла Карна. Она замерла в дверях, с удивлением глядя на стоявшего на коленях отца, который смотрел на приехавшую даму. Потом сказала, подражая Олине:

– Папа! Ты не должен вставать из-за стола, пока все не поели!

Вениамин встал и раскрыл объятия:

– Ты права, моя девочка! С добрым утром!

Они пожелали друг другу доброго утра, и все встало на свои места.

Карна подвинула к Вениамину стул и села. Ее личико поднималось над краем стола. Из-за того, что один глаз был голубой, а другой – карий, казалось, что она косит. Взгляд у нее был открытый, она вертела головой с двумя толстыми косичками, из которых все время выбивались упрямые пряди.

Когда Карна родилась, волосы у нее были темные, как у Вениамина. К приезду в Рейнснес они выпали, а те, что выросли заново, были светлые, как у матери, которой она не знала. Со временем волосы у Карны потемнели и приобрели медный оттенок.

– Олине сказала, что мне можно взять медовый коржик, – объявила Карна.

Вениамин протянул ей коржик.

Маленькие пальчики отщипнули кусочек и задумчиво сунули его в рот. Карна глядела то на Анну, то на Вениамина.

– Сколько тебе лет? – спросила Анна.

– Четыре.

– Значит, скоро ты начнешь учить буквы и цифры?

Не переставая жевать, Карна смотрела на Анну.

– Ты долго будешь у нас жить? – спросила она.

Анна быстро взглянула на Вениамина:

– Немного поживу.

– Тебе надо много лекарств?

– Нет, мне они не нужны. – Анна улыбнулась.

– Значит, ты не больна? Папа, она здорова, – объявила Карна и схватила Вениамина за руку. – Можно мне еще один коржик?

– Нет, – ответил он, не в силах скрыть улыбку.

Карна заметила это и склонила голову набок.

– Только один?

– После обеда.

– Нет, сейчас!

– Карна! Олине сказала – один!

Карна поджала губы, но просить перестала. Вскоре она соскользнула со стула и убежала.

– Какая необычная девочка! – сказала Анна, когда дверь за Карной закрылась.

Вениамин несколько раз провел рукой по волосам.

– Странно видеть тебя… в роли отца. С тобой это не вяжется. Я хотела сказать… в Копенгагене ты был совсем другой.

– Надеюсь, я изменился в лучшую сторону? – Он попытался быть дерзким.

– Посмотрим.

Она наклонилась к нему, и он увидел ее маленькие крепкие груди. И затылок, когда она немного повернула голову. Волосы были подняты вверх и закручены в тяжелый узел.

На него нашло безумие. Как в комнате Акселя, когда он «нет» принял за «да» и все испортил.

И все-таки она приехала в Рейнснес. Он должен следить за собой. Следить.