Читать книгу Наследство Карны - Хербьёрг Вассму - Страница 12

Фома и Стине приехали в Страндстедет. Но в некрашеный дом, в котором жила Ханна, Стине пошла одна, чтобы рассказать дочери о приезде гостьи. Фрёкен Анны из Копенгагена.

Стине допускала, что Вениамин принял эту городскую даму только из вежливости. Ханне хотелось этому верить. Конечно, он скажет этой Анне, что любит не ее, а Ханну. И что они должны быть вместе.

Не повышая голоса, Стине говорила, что люди часто меняются. Что воля мужчины порой бывает подобна железу в плавильном тигле. Она становится мягкой и течет, куда ей велит форма. Не успеешь и глазом моргнуть, как все, что казалось тебе незыблемым, превратится в черный комок.

Всю ночь Ханна сидела над платьем для сестры Вилфреда Олаисена, а наутро собрала вещи, взяла Исаака и поехала со Стине в Рейнснес.

Считалось, что Стине привезла помощницу для Олине, потому что в доме были важные гости. Это было понятно всем.

К тому же Ханна не случайный человек. У нее своя комната в большом доме. Стена к стене с комнатой, которую теперь занимал Вениамин. Таким образом она могла следить за ним и днем, и ночью.

Только увидев Ханну в столовой, Вениамин понял: он все время надеялся, что она не приедет в Рейнснес. Во всяком случае, без его приглашения. Что ей здесь делать?

Ему захотелось провалиться сквозь землю.

Они с Анной только что позавтракали, и Бергльот убирала со стола. Как только Ханна вошла в столовую, Бергльот ушла в буфетную и больше не показывалась.

Лишь после ее ухода Вениамин сообразил, что поведение Бергльот было необычным. Почему она не вернулась из буфетной?

Он встал и представил женщин друг другу:

– Это Ханна! Ханна Хервик! Я тебе говорил о ней. А это фрёкен Анна Ангер!

Анна встала. Женщины пожали друг другу руки и обменялись словами вежливости.

– Мы с Ханной все равно что брат и сестра, вместе росли, вместе учились читать и писать.

– Вы дочь Стине и Фомы? – мягко спросила Анна.

– Нет, мой отец умер, а потом уже мама вышла замуж за Фому.

Анна кивнула:

– А теперь вы вместе с сыном живете в Страндстедете?

– Да. Я овдовела. У меня маленькая швейная мастерская, или даже не знаю, как это назвать.

– Вы шьете? Как интересно!

Ханна закатила глаза к потолку и сухо сказала:

– Ничего интересного, это бессонные ночи и исколотые пальцы.

– Наверное, вам лучше перейти на «ты», – как бы между прочим предложил Вениамин.

Анна взглянула на него. Он не понял ее взгляда. Ему стало неловко. Ладно, будь что будет. Ему приходилось думать о них обеих.

– Да, пожалуй, так будет лучше, – вежливо согласилась Анна.

– Я не против, – сказала Ханна таким тоном, который означал, что она задета.

Дальше, по мнению Вениамина, все шло неплохо, пока он не сообразил, что Ханна останется в Рейнснесе и будет помогать Олине до отъезда Анны.

Его охватил гнев, но он понимал, что в этом вопросе решение было за женщинами. Им не требовалось даже советоваться с ним.

Одно неосторожное слово с его стороны могло вызвать взрыв. И тогда Анна все поняла бы.

Поняла бы, что бросила цивилизацию и Копенгаген лишь затем, чтобы убедиться: Вениамин Грёнэльв как был бабником, так им и остался. И что зря она не вышла замуж за того шотландца. Или он был англичанином?

Анна поддерживала разговор. Она с интересом расспрашивала о Страндстедете и различиях между швами. Отвечая ей, Ханна оценивала соперницу. Платье, волосы, руки. Словно хотела понять, какие у Анны преимущества. Или что Вениамин в ней нашел.

От бешенства Вениамин лишился дара речи и предоставил разговор им. Постепенно он стал прислушиваться к словам женщин. Сравнивал их. Видел воспитанность и вежливый интерес Анны. И сдержанную неприязнь Ханны, которую Анна не позволяла себе замечать.

Он сложил салфетку. Она приятно холодила влажные ладони.

От него больше ничего не зависело.

И пока он украдкой наблюдал за женщинами, его вдруг обдало жаром. Кто сказал, что не дозволено любить сразу двух женщин и не чувствовать при этом никаких угрызений совести?

Андерс напомнил Анне, что она собиралась на днях съездить с ним в Страндстедет. Ханна тут же предложила поехать с ними и все показать Анне.

Анна приняла предложение.

Вениамину казалось, что он смотрит плохую пьесу.

Ранний обед, за столом четверо. И ребенок. Совсем не то, что представлял себе Вениамин. Хотя он уже не помнил, было ли у него в мыслях что-то определенное.

Так, глупые мечты. Поздние обеды вдвоем с Анной после того, как Карна уже ляжет спать. Долгое сидение за столом. Вино. Разговоры о том, чего он не мог открыть никому все эти годы. Прогулки, как в первый вечер. Может, даже вино в беседке? Анна должна была всем восхищаться. Должна была заставить его увидеть Рейнснес новыми глазами.

И второй этаж должен был принадлежать только им!

Он слышал, как Ханна ворочается за стеной. Значит, и она слышит его. Она стала его тюремщиком. Паучихой, поджидавшей, что его слепые грехи однажды ночью залетят в ее сети.

А напротив через коридор на его кровати спала Анна.

Какое было у Ханны лицо, когда она узнала, что Анне отдали залу! С каким нескрываемым отчаянием смотрела она на него!

Интересно, заметила ли это Анна?

«Мы с Ханной все равно что брат и сестра», – сказал он Анне. Ханна не возразила. В тот раз не возразила.

На другой день во время завтрака Бергльот сказала, что за доктором срочно прислали из Сундета.

Молодой парень упал с крыши прачечной, он не может ни двигаться, ни говорить.

Вениамин тут же поспешно вышел из столовой, как всегда, когда за ним присылали. Схватил с полки в прихожей свой чемоданчик и прыгнул в лодку, не успев ни о чем подумать. Только поставив парус и почувствовав, как ветер треплет ему волосы, он сообразил, что ушел из дома, не сказав Анне ни слова. Ее это должно было удивить.

Парень умер на руках у Вениамина. Он был единственным сыном вдовы, которая работала у Фомы на вялении рыбы. Вениамин остался с ней до вечера.

Женщина тупо смотрела вдаль. Иногда ее бил озноб. Потом она успокаивалась и снова сидела неподвижно с пустым выражением лица и сухими глазами.

– Я дам тебе снотворного, чтобы ты заснула, – сказал Вениамин и вспомнил, что в последний раз говорил эти слова Ханне.

Женщина не ответила ему.

– Постарайся… поплачь… Надо поплакать. – Он заботливо обнял ее.

Но она была вне досягаемости. Ее дочь, напротив, громко рыдала. Пришла соседка. Она обмыла покойника, обрядила его и ушла.

Из-под савана виднелись только босые ноги да светлые вьющиеся волосы.

Вениамин снова был в Дюббеле. Все стихло. Пушки. Приказы. Крики. Солдаты, зовущие маму. Брань. Запах запекшейся крови. Карна сидела, прижав к груди голову молодого солдата. Просто была с ним. Как и он сейчас здесь.

На обратном пути не существовало ничего, кроме моря, солнца и его самого. Чистого, соленого запаха. Смолы на белых и зеленых досках. Ветра не было, и ему пришлось взяться за весла. Это помогло.

Анна сидела у пианино, на его крышке лежали раскрытые ноты.

Динины ноты. Их нашла Ханна. Вениамин подумал, что ему самому следовало найти их задолго до приезда Анны. Как и позаботиться о том, чтобы инструмент был настроен.

Женщины склонились над нотами. Их головы и руки почти касались друг друга. Вениамину стало не по себе.

Но его состояние объяснялось скорее видом парня, завернутого в саван.

– Я знаю, кто мог бы настроить пианино. Вернее, его знает мой знакомый…

Миндалевидные глаза Ханны прятались в тени. Но Вениамин чувствовал, что она наблюдает за ним. Она слышала, как он вошел. Когда Анна тоже увидела Вениамина, Ханна уже не могла притворяться, что не видит его.

– Добрый вечер! Ну что, доктор помог больному? – шутливо спросила она и, протянув руки, пошла ему навстречу.

Зачем это? Ведь она никогда так не встречала его!

– Я бы не сказал, – буркнул он и словно невзначай обошел Ханну. Почему он избегает ее? Он почувствовал, что она так и подумала: почему он избегает меня?

– Давайте откроем окно, вечер такой теплый. – Он сел.

Ханна открыла окно.

– Как себя чувствует больной? – спросила Анна и сложила ноты в стопку.

– Он умер.

В комнате воцарилась липкая тишина.

Он кашлянул, раскурил трубку и оглянулся в поисках газеты.

– Боже мой! – воскликнула Ханна.

Анна промолчала. Но Вениамин чувствовал на себе ее взгляд.

– Ты не смог помочь ему?

Вениамин знал, что, не будь здесь Анны, Ханна не стала бы донимать его такими вопросами. Она играла роль легкомысленной дурочки. Зачем? У Анны могло сложиться о ней превратное мнение. И о нем тоже.

Он заметил, что и сам играет роль этакого надменного человека, который не воспринимает всерьез своих собеседниц.

– Нет, Ханна, не смог.

Холодный, немного насмешливый тон. Он никогда не говорил с Ханной таким тоном.

Она вышла в коридор, но тут же вернулась. Поискала что-то на столе. Сделала вид, будто искала газету, которую тут же протянула Вениамину.

Он смотрел в сторону и не взял газету.

– Ханна знает человека, который мог бы настроить пианино, – услыхал он голос Анны.

– Правда? Кто же это?

– Вилфред… Олаисен…

– Я не знал, что Олаисен обладает также и музыкальным слухом, – перебил он Ханну и почувствовал на себе взгляды обеих женщин.

– У него сейчас гостит его знакомый из Трондхейма, он настройщик, – безразлично сказала Ханна. Слишком безразлично.

– Прекрасно, – деловито проговорил Вениамин.

– Удачное совпадение, – заметила Анна.

– Ханна, пригласи к нам их обоих. Устроим обед, пока Анна еще здесь.

Он встал за газетой и снова сел. Вызывающе зашелестел страницами, но не мог прочитать ни слова.

– Когда? – тихо спросила Ханна.

– Когда хочешь. Чем раньше, тем лучше.

– В субботу?

Ханна вопросительно смотрела то на Анну, то на Вениамина.

– Прекрасно, пусть будет в субботу! – решил Вениамин. Анна положила на пианино стопку нот.

– Твоя мать все это играла?

– Да, и не только это. Она чаще играла на виолончели… Только, наверное, те ноты она забрала с собой.

Он встал и бросил газету:

– Ну что, Анна, тебе было скучно в этом забытом Богом краю?

– Нисколько. В Рейнснесе очень красиво и интересно. Мне жалко, что я не живописец. Здесь такой необычный свет.

Позже Ханна ушла с Исааком к Стине, и Вениамин вздохнул с облегчением, но тут Анна сказала:

– Вы так близки, что Ханна все от тебя терпит?

– Что она терпит?

– Ты ее унижаешь.

– Я ее не унижаю.

– Унижаешь и знаешь это.

Вениамин промолчал. Ханна добилась своего. Он вел себя так, что уже не нравился Анне. Через мгновение он сообразил, что виновата не Ханна, а он сам!

– Сам не знаю, что на меня нашло. Наверное, из-за смерти этого парня, – пробормотал он, и ему стало стыдно за свое извинение.

Больше Анна ничего не сказала. Она стояла у открытого окна.

Он смотрел на мягкие линии ее спины.

Они поехали с Андерсом в Страндстедет, Ханна играла роль хозяйки. Она все знала про всех. Рассказывала смешные истории, не спускала глаз с детей и подтрунивала над Андерсом и его расходами. Ведьма!

Рассказ Вениамина о жизни в Копенгагене только дал ей повод задавать Анне вопросы.

Между женщинами установились отношения, которые никак не соответствовали тому, что чувствовал он сам.

Однако он перестал унижать Ханну. Во всяком случае, при Анне.

Ему не раз хотелось пригласить Анну съездить с ним в Тромсё. Но это могло бы ее скомпрометировать. Достаточно и того, что она одна приехала в Рейнснес. А ехать куда-то вместе с ним…

Ночь с пятницы на субботу. Звуки ночного дома. Тишина. Морские птицы. Ветер в аллее. Сознание, что Ханна следит за ним.

Ворочаясь без сна, Вениамин с облегчением услышал, что кто-то постучал в сени, услышал голоса и понял, что приехали за доктором.

Он быстро оделся и уже спускался по лестнице, когда служанка поднялась, чтобы разбудить его.

Морской воздух принес облегчение. Вениамин поднял парус. Ветер был попутный. Его ждали на Грютёйе, где ребенок уже трое суток ничего не ел, у него были рвота и понос.

За Вениамином приехал сам отец. Теперь он плыл впереди на своей лодке.

В конторе при лавке, куда они зашли за угольными таблетками и вообще за всем, что могло понадобиться, Вениамин постарался успокоить отца:

– Все будет хорошо! Я сам поеду с тобой и осмотрю ребенка.

Отец нетерпеливо переминался с ноги на ногу и кивал, но, по-видимому, даже не слышал того, что ему говорил доктор.

Вениамин задержался у больного до утра. Понос прекратился. Значит, это не тиф. Ребенка не вырвало после питья, и он даже немного порозовел. Вениамин велел родителям дня два не пускать к больному других детей. Похоже, что малыш просто чем-то отравился, но кто знает…

Мать опасалась, как бы у ребенка не открылся кровавый понос или что-нибудь похуже.

Вениамин успокоил родителей. Велел матери проверить, свежая ли у них еда. Это задело ее, но она промолчала – речь шла о жизни ребенка.

– Надо выбросить всю старую пищу и тщательно перемыть посуду.

Хозяин смущенно предложил Вениамину деньги, но Вениамин отказался.

– Ты промышляешь лосося?

– Да.

– Когда мальчик поправится, пришли мне хорошую рыбину, и будем в расчете!

Он приложил к фуражке три пальца – привычка, сохранившаяся со студенческих времен, – и пошел к своей лодке.

Дул сильный встречный ветер. Вениамин попытался лавировать. Но из этого ничего не получилось. Пошел дождь.

Он натянул непромокаемую робу и начал раскуривать трубку. Но из этого ничего не вышло. Хорошо еще, берег был знакомый и он мог определить, где находится.

Зато здесь, в море, он мог свободно думать. Как в свое время Андерс.

Дождь был холодный. Он хлестал по лицу, по рукам. Тек ручьем по шпангоутам и по обшивке. Стучал по банкам и камням, лежавшим на дне лодки для балласта.

И всякий раз, когда парус ловил ветер, лодка накренялась и вода текла в обратном направлении.

Сквозь этот потоп Вениамин видел Ханну, приехавшую, чтобы играть роль хозяйки дома. И Анну возле расстроенного пианино.

Он мысленно складывал головоломку, стараясь, чтобы все сошлось, но не обдуманно, а случайно, само собой. И должен был себе признаться, что точно так же он складывал и свою жизнь.

Надо поговорить с Ханной, пока еще не все испорчено.

В конце концов ему пришлось убрать парус и взяться за весла.

Когда он наконец добрался до причала, его уже собирались искать. Андерс и Фома стояли среди прибрежных камней. Оба бросились в воду, чтобы принять лодку.

В сенях лавки Андерс заметил, что негоже, если у доктора вместо лодки квашня для теста.

Вениамин устало хохотнул в знак согласия, стаскивая с себя робу.

Фома буркнул, что погода не лучше январской. Вениамин обратил внимание на его взгляд – Фома боялся за него. Ему стало приятно.

Рябины в аллее клонились до самой земли, но дождь прекратился.

В окнах за горшками цветов виднелись лица. Однако Вениамин слишком устал, чтобы обратить на них внимание.

Анна сбежала по лестнице в золотом облаке юбок.

– Слава богу, вернулся! – прошептала она, обвив руками его шею.

В гостиной смеялась Карна. На кухне мололи кофе, из буфетной доносился голос Бергльот. Кто-то шел по дорожке. И благословенный ветер еще кружил в вальсе вокруг домов.

Вениамин непонимающе уставился на Анну. Наконец до него дошел смысл ее слов, и он обнял Анну мокрыми руками.

– Мы так боялись!

Их тут же окружили. Он еще обнимал Анну.

В дверях гостиной показалась Ханна. Их глаза встретились над плечом Анны. И Ханна исчезла.

Хотя он не погиб в море и был возведен в ранг любимого всеми патриарха, Ханне удалось испортить ему радость.

Во время завтрака Ханна встала, чтобы выйти на кухню. Проходя мимо Анны, она наклонилась и что-то прошептала ей на ухо. Обе засмеялись.

Вениамина охватила усталость. Он вежливо извинился. Не спал всю ночь…

– Мы знаем, – с участием сказала Ханна.

Старый, усталый человек поднимается по лестнице, думал он.

Вениамин лежал, пытаясь заснуть. Несколько раз до него донесся женский смех. В полусне перед ним мелькнула картина детства. Ханна и Элсе Мария. Они смеялись над ним.

Ханна ловкая, думал он сквозь дрему. Она всегда была ловкая. Он задумался. Может, не такая ловкая, как коварная? Хитрая? Нет, тут же защитил он ее, просто она старается хорошо относиться к Анне.

Неожиданно он начал искать Элсе Марию. Белая, в веснушках кожа. Рыжие волосы и светлые ресницы.

Он пошел за сарай и собрал немного черники, нанизав ее на стебелек. Пришел Фома, он держал под уздцы лошадь и сообщил, что Элсе Мария вышла замуж и вот-вот родит близнецов. Вениамин взял в руки скальпель, приготовился. Элсе Мария закричала, когда он подошел к ней. И вдруг он обнаружил, что это уже не Элсе Мария, а Ханна.

– Ханна вдова, – сказал Фома и с трудом разминулся с Вениамином на узкой тропинке. Лошадь чуть не задела Вениамина. Ему хотелось сойти с тропинки, но ноги его не слушались.

Фома отпустил лошадь. Это была Элсе Мария. Вениамин вскочил на ее белую, в веснушках спину. Она заржала и вместе с ним бросилась в темную пропасть. Падение было мягким и влажным.