Читать книгу Панацея. Роман - Илья Александрович Тель - Страница 15

Часть первая. Смерть
XIII

Оглавление

Выдержки из обращения Верховного правителя Российской империи Евстафия Нового (Матвея Александровича Матушкина) к подданным Российской империи (с авторскими комментариями – И.Т.).


– Какое бессмертие уготовано нам? Всмотритесь! – призвал Матушкин.

Над головами свидетелей обращения Матушкина воспылали злобные божества и устрашающие архитектурные изваяния. Ожившие казни египетские сменились знаменитыми полотнами Босха и «Страшным судом» Микеланджело. Наконец, небо разверзли картины Дантова ада в исполнении Блейка, Доре, Бугро, фон Байроса, Сальвадора Дали… Новейшие технологии создавали поразительный эффект присутствия. Изображения не были статичными. Они проживали свои мучения, передавая боль и ужас, до предела обостряя восприятие. Адский огонь плавил пространство, обжигая воздух. Изображения то отдалялись, то приближались; то заволакивали необъятный небесный свод, открывая взору безграничные горизонты преисподней, то выхватывали страдания того или иного персонажа. Видеоряд венчала «Карта ада» Сандро Боттичелли.

Необыкновенное живописание стало прелюдией погружения в Дантов ад, созданный к выступлению Матушкина. Площадь Победы и весь центр Москвы превратились в огромный прозрачный лифт, устремившийся в бездонную пропасть. Ноги зрителей непроизвольно подкашивались. Через несколько мгновений все кружилось в водовороте жуткого смерча. Раздался экстатический хохот. Зловещий, демонический. Будто само зло, торжествуя, громогласно возвещало о неотвратимом наступлении своего часа.

Неистовым, бешеным вихрем проносились души, принявшие телесный облик. Души, направленные высшей силой в последний страшный путь… То и дело мелькали знакомые лица. Люди узнавали в узниках преисподней… себя.

Огнедышащее пламя сменилось абсолютным мраком. Но вот, в небе появился отблеск огня. Перед завороженной публикой вырисовывались очертания величественной стены. Распахнулись врата ада.

Зазвучал скорбный голос Матушкина.

Я увожу к отверженным селеньям,

Я увожу сквозь вековечный стон,

Я увожу к погибшим поколеньям,


Был правдою мой Зодчий вдохновлен:

Я высшей силой, полнотой всезнанья

И первую любовью сотворен.


Древней меня лишь вечные созданья,

И с вечностью прибуду наравне,

Входящие, оставьте упованья8.


«Входящие, оставьте упованья», – повторил Матушкин.


«Входящие, оставьте упованья»… Эти слова эхом разносились над Москвой и всей Россией. Как закон, который человек получает при рождении; как приговор, которым его встречает смерть.


Российская империя переступила порог преисподней.

Душераздирающие вопли, крики, возгласы, стоны – незыблемое надрывное страдание было призвано развеять малейшие сомнения в назначении места, куда вел Россию Матушкин.

Каждый зритель находился на невидимой смотровой площадке во чреве потрясающего действа. Казалось, на гигантской трехмерной сцене идет грандиозная постановка, в которой живые актеры проживают свою участь, несут свой крест. Их тьмы, и тьмы, и тьмы… Имя им – легион. Нескончаемым потоком мчатся они туда, полноводной бурлящей рекой пролетают их тела и лица, искаженные гримасами ужаса и боли.

Матушкин поднял руку. В людском море, напоминавшим оазис в океане бескрайнего бедствия, воцарилась гробовая тишина. Люди-пиксели в Москве и Санкт-Петербурге, Владивостоке и Калининграде, Урюпинске и забайкальском поселке Лиходеево замерли. Верховный правитель декламировал:

Там вздохи, плач и исступленный крик

Во тьме беззвездной были так велики,

Что поначалу я в слезах поник.


Обрывки всех наречий, ропот дикий,

Слова, в которых боль, и гнев, и страх,

Плесканье рук, и жалобы, и всклики


Сливались в гул, без времени, в веках,

Кружащийся во тьме неозаренной,

Как бурным вихрем возмущенный прах.


Несметная армия обнаженных тел, подстегиваемая вихрем крутящейся пыли, бежала, преследуемая полчищами слепней, шершней и ос, заполонивших воздух. Летающая нечисть непрерывно вонзала свои жала в уши, ноздри, глаза, губы и рты приговоренных. Обильно стекавшую кровь и содержимое глазниц сладострастно поглощали скопища червей, кишевших под ногами.

Продержавшись какое-то время «на плаву», узник вяз в червивом месиве и, в конце концов, тонул в зловонном склизком болоте, чтобы, словно из катапульты, быть извергнутым на поверхность и продолжить бег, сопровождаемый невыносимыми гадкими страданиями.

Чаща тел, вопящие от боли лица – всецелое безоговорочное мучение, помноженные на самое страшное, – пронзительное понимание необратимости и бесконечности происходящего.

И смертный час для них недостижим,

И эта жизнь настолько нестерпима,

Что все другое было б легче им.


Матушкин закрыл глаза и повторил:

И смертный час для них недостижим,

И эта жизнь настолько нестерпима,

Что все другое было б легче им.


Толпа неслась к обрыву, с которого летела в бездонный бурлящий коловорот. Пройдя экзекуцию Сциллой и Харибдой, умерев в жестоких муках и вновь обретя телесность, невольники, выбиваясь из сил, устремлялись в скоплении обреченных к противоположному берегу. Здесь они попадали во власть безжалостного старика Харона, неустанно подгонявшего плывших и нещадно бившего веслами тех, кто пытался влезть на его лодку для облегчения участи.

Новоиспеченные обитатели ада подплывали к суше, на которой возвышалась гигантская гора, покрытая агатовой грязью. На ней восседало уродливое чудовище, напоминавшее осьминога. Безобразный Вельзевул, словно кит, непрерывно исторгал фонтаны зловонной аспидной слизи. Каждое из его бесчисленных щупальцев раздваивалось. Одним концом оно намертво окручивало тело грешника. Другим ставило на лоб клеймо – сообразно номеру круга, в котором тому предстояло отбывать посмертное заключение.


– — – — – — – — – — – — – — – — – — – — – — – —

– — – — – — – — – — – — – — – — – — – — – — – —

– — – — – — – — – — – — – — – — – — – — – — – —

– — – — – — – — – — – — – — – — – — – — – — – —

– — – — – — – — – — – — – — – — – — – — – — – —


На полчаса Россия погрузилась в безжалостную вселенную Дантова ада. Все без исключения зрители всецело принадлежали преисподней. Матушкин декламировал «Божественную комедию». Никогда еще литературный вымысел, люди и реальность не становились так близки, так неразлучны. Очевидцы испытывали не меньшее потрясение, чем свидетели прибытия поезда на вокзал Ла-Сьота9.

Посвящение завершалось видом ледяного озера.

И как лягушка выставить ловчится,

Чтобы поквакать, рыльце из пруда,

Когда ж ее страда и ночью снится,


Так, вмерзши до таилища стыда

И аисту под звук стуча зубами,

Синели души грешных изо льда.


Свое лицо они склоняли сами,

Свидетельствуя в облике таком

О стуже – ртом, о горести – глазами.


Потом я видел сотни лиц во льду,

Подобных песьим мордам; и доныне

Страх у меня к замерзшему пруду.


Россия оказалась внутри гигантской ледяной пустыни, усеянной вмерзшими в лед телами. Бесконечные ноги, руки, головы беспомощным частоколом выстроились над поверхностью. Ледяной ветер обдувал их с неистовой обжигающей силой, заглушая замороженные крики. Само время остановило свой ход, застыв перед величием нерушимой бесконечности.


Матушкин неподвижно стоял, скрестив руки и закрыв глаза. В этот момент отображенное в небе одухотворенное готическое лицо Верховного правителя преобразилось в душераздирающий «Крик» Мунка. Тема знаменитой картины стала финальной точкой погружения в будущее. Нет, кричащая фигура не звала на помощь. Она надрывно вопила. Над всей Россией, над всеми городами и весями раздавался обреченный вопль этого магического персонажа. И каждый зритель видел в кричащем себя! И каждый ощущал себя участником этого крика, слышал в нем свой собственный голос! Люди плакали и стенали, кричали в такт, выли, падали в обморок, бились в конвульсиях, умирали от сердечных приступов, оторвавшихся тромбов, кровоизлияний в мозг.


– Это – ваше будущее! – возвестил Матушкин.

Небеса разверзлись, оглашая горестное знамение:


                                         * * *


Верховный правитель устало присел на стул. Почесав в паху и поправив микрофон, Матушкин продолжил.


Зачем много веков назад был создан Дантов ад? Чтобы стать рукотворной реальностью.

У нас отнимают последнее право – право на смерть! Право на неведение, на неизвестность и любопытство, на веру и неверие, на наивность, на грех и искупление, прощение и избавление, на молитву и мольбу, на богов, которым мы молимся искренне, всем сердцем, или по привычке, повинуясь традиции, на всякий случай… Новое будущее полностью, без остатка, безо всякой надежды погружает нас в мир абсолютной и беспросветной подчиненности.

Настоятельно рекомендую самым стойким агностикам и атеистам поверить в возможность существования или рождения нового рукотворного бога. В привычном понимании божественного – как силы, безраздельно властвующей над человеком. Этот новый бог сможет поместить вас в любой круг Дантова ада, или же в новый, придуманный им – новым богом, ад. В чьих руках будет этот новый бог? Кто станет этим новым богом? Кто стоит за созданием этой новой божественной реальности – вашей единственной будущей реальности? Не имеет значения.

Значение имеет только то, что места в раю для вас не предусмотрено. У вас нет денег на индульгенцию. Ваше пристанище – в аду: и при жизни и, тем более, в новом искусственном бессмертии. Потому что никакой истинный бог – даже если он существует – больше не получит вашу душу, не «перехватит» ее. И никакого переселения душ более не предвидится. Ваша душа уйдет в другие руки. И вы станете обитателем преисподней, в которую будут водить экскурсии…

Сегодня мы живем в эпоху полубогов. Вы видите (Матушкин указал в небо) логотипы IT-компаний, банков, поисковых и платежных систем, социальных сетей… Каста полубогов – условная тысяча человек, стоящая за этими логотипами. Им известно о вас почти все. Они направляют каждый ваш шаг. Они знают, чего вы хотите и чего боитесь. И знают, как сделать так, чтобы вы захотели то, что нужно им. Они в состоянии внушить вам, что дважды два – пять, и что Земля – плоская… Но песок в часах мерзкого и одновременно благословенного времени полубогов истекает. Ибо ваше земное бессмертие стучится в дверь. Новый бог уже появился на свет, обрел силу и пишет правила своего неопровержимого, нескончаемого господства. Наступает день, когда ваша судьба – вся, без остатка – станет чьим-то достоянием: чьей-то властью и чьей-то игрой. Ибо человек более всего на свете склонен властвовать и играть. И еще – зарабатывать деньги. И еще – приносить жертвы. И вы уже никогда не сможете повлиять на правила этой игры и навсегда останетесь ее жертвой…

И здесь возникает главный вопрос: что со всем этим делать?


Матушкин подошел к столу, в очередной раз выпил и закусил.


Сделать с этим ничего нельзя. Я обращаюсь к каждому из вас и призываю трезво посмотреть на свою жизнь, свою судьбу, свое будущее.

8

Здесь и далее отрывки из «Божественной комедии» Данте представлены в переводе Михаила Лозинского.

9

Речь идет о реакции первых зрителей на короткометражный документальный фильм братьев Люмьер «Прибытие поезда на вокзал Ла-Сьота». Премьера состоялась в январе 1896 года.

Панацея. Роман

Подняться наверх