Читать книгу Церковь в истории. Статьи по истории Церкви - Иоанн Мейендорф - Страница 14

Каноническое законодательство Халкидонского собора было направлено, главным образом, на то, чтобы добиться еще большего параллелизма между административными институтами Римской империи и элементами церковного устройства – в соответствии с политикой Феодосия. Именно этот политический курс заложил фундамент административно-религиозного здания, которым стала Византийская империя, политически управляемая василевсом, а религиозно – системой пентархии, пятью великими патриаршими престолами, воспринимавшимися как «пять органов чувств» империи.

Естественно, что в такой идеологической атмосфере отцы, заседавшие на Соборе, стремились подчеркнуть роль епископа столицы – уже не потому, что он имел многочисленную паству или пользовался особым авторитетом в Церкви, а в силу того, что его кафедра располагалась в главном городе империи. Именно в этом смысле отцы Халкидонского Собора истолковали 3-е правило Константинопольского Собора.

Как мы уже видели, Константинопольский Собор признал за епископом новой столицы «πρεσβεία» без географических ограничений: теперь же 9-м и 17-м правилами Халкидонского Собора эти привилегии трансформируются в право апелляции, которым константинопольский патриарх обладает наряду с «экзархами епархий» – будущими патриархами[81].

Кроме того, появилось знаменитое 28-е правило:

Во всем последуя определениям святых отец, и признавая читанное ныне правило ста пятидесяти боголюбезнейших епископов <…> тожде самое и мы определяем и постановляем о преимуществах (πρεσβεία) святейшия Церкви тогожде Константинополя, нового Рима. Ибо престолу ветхого Рима отцы прилично дали (αποδεδωκασι)преимущества (πρεσβεία): поелику то был царствующий град (διά το βασιλεύειν την πόλιν εκείνην). Следуя тому же побуждению и сто пятьдесят боголюбезнейшие епископы, предоставили равные преимущества (ίσα πρεσβεία) святейшему престолу нового Рима, праведно рассудив, да град получивши честь быти градом царя и синклита, и имеющий равные преимущества с ветхим царственным Римом, и в церковных делах возвеличен будет подобно тому, и будет вторый по нем. Посему токмо митрополиты областей Понтийския, Асийския и Фракийския, и такожде епископы у иноплеменников вышеперечисленных областей, да поставляются от вышереченного святейшего престола святейшей Константинопольской Церкви…[82]

В этом правиле заключены два самостоятельных решения:

1. Подтверждение 3-го правила Константинопольского Собора, которое не получило повсеместного признания, – в частности, его не приняла Римская Церковь. Это подтверждение стало своего рода интерпретацией и комментарием на само правило.

2. Признание за Константинопольской Церковью юрисдикции над многими гражданскими диоцезами; этой привилегией реально она пользовалась уже давно, но официально такая привилегия была признана только за Римской, Александрийской и Антиохийской Церквами 6-м правилом Никейского Собора. Этот пункт [Халкидонского правила] был выдержан вполне в духе восточной и никейской традиции, в соответствии с которой фактический авторитет некоторых крупных Церквей мог привести к праву, распространявшемуся на территорию, более обширную, нежели сама митрополия.

Как мы помним, свод правил Халкидонского Собора был принят на пятнадцатом заседании, в отсутствие императорских представителей и римских легатов. Последние, будучи приглашенными на заседание, отклонили приглашение, а на следующий день предъявили официальный протест. Папа Лев Великий тоже воспротивился принятию этого правила, направив восточным иерархам ряд писем, что в итоге вынудило восточные Церкви на время подчиниться воле римского престола. Здесь мы лишь ограничимся попыткой понять суть позиций каждой из сторон.

В позиции восточных иерархов с первого взгляда поражает противоречие, которое нельзя не заметить, между аргументами в защиту 28-го правила, с одной стороны, и хвалебными отзывами в адрес престола святого Петра, к которым они часто прибегают (в особенности в соборном послании, адресованном папе Льву Великому), а также в проявляющейся на протяжении всего Собора твердой убежденности в исключительном авторитете Рима в вероучительной сфере – с другой. В соборном послании они обращаются к папе как к «выразителю голоса блаженного Петра», как к «главе» того тела, «членами» которого являются отцы Собора, как к тому, кому Господь доверил «стеречь виноградник». Вслед за отцами Константинопольского Собора они признают, что «сияние апостольское», присущее Римской Церкви, перешло и на Церковь «нового Рима»[83]. Те же самые аргументы повторяются и в письме свт. Анатолия Константинопольского к папе римскому Льву, в котором явно признается отечество Рима по отношению к Константинополю…[84]

Как же объяснить тогда содержание 28-го правила и аргументацию в его защиту? Чтобы ответить на этот вопрос, нужно прежде всего увидеть в нем следование традиции и логике принципов, введенных Никейским Собором, а именно: авторитет любой Церкви зависит от ее фактического влияния; в большинстве случаев преобладающим влиянием пользовались епископы крупных городов, отсюда – права, которые признаются за Церквами этих городов Никейским и Константинопольским Соборами. Вместе с тем есть один пункт, в котором Халкидонские догматы явно новаторские: согласно им критерием авторитета какой-либо из Церквей теперь является уже не просто влияние, которое приобрела эта Церковь, а то, что она располагается там, где находится резиденция императора и сената. По сравнению со всей предшествующей восточной практикой это положение не представляет собой догматического новшества – оно лишь уточнение, базирующееся на признании очевидного факта: епископ столицы в рамках византийской теократии неизбежно будет обладать реальным и решающим влиянием. Новшество же заключается в том, что это положение было утверждено в качестве нового и четкого критерия авторитета Церкви, который был применен не только к восточным кафедрам, но и к «ветхому Риму». У этого критерия явно не существует исторического оправдания. Он допустим с точки зрения постникейской восточной практики, но таит в себе опасность для независимости Церкви.

Нововведение, принятое восточными Церквами, привело к практическим последствиям: теперь им неизбежно и недвусмысленно приходится признать, что моральный авторитет, которым пользуется Рим как апостольская кафедра, и юридическая власть, признанная за ним как за столичной Церковью, – не одно и то же. Такое разделение оказывается единственным способом объяснить очевидное противоречие между декларациями о первенстве Рима, звучавшими на Халкидонском Соборе, и каноническими решениями этого Собора. Рассматривая 6-е правило Никейского собора, мы уже видели, что неоспоримый характер римского первенства в нем увязывался с тем обстоятельством, что Рим одновременно являлся и первым городом империи, и Церковью Петра и Павла. Соборы признавали за римской кафедрой ее права именно в силу того авторитета, которым она обладала при такой двойной обусловленности. Но Халкидонский Собор сохранил лишь одну, первую составляющую, истолковав ее при этом в чисто византийской манере («императорский город», а не просто «самый крупный город») и оставив в стороне признание морального авторитета Рима, обусловленного апостоличностью Римской Церкви. Вместе с тем, несмотря на такое «византийское» нововведение, Халкидонские догматы сохранили преемственность с решениями предыдущих соборов в отношении четко сформулированной позиции отрицания прав Римской Церкви: факт апостоличности не дает ей власти над другими Церквами – но при этом оставили за ней право на исключительный авторитет. Новаторство состояло прежде всего в том, что впервые 6-му правилу Никейского Собора о первенстве было дано четкое толкование. Ни буква правила, ни его дух не исключают такого толкования (ведь для средневекового государства естественно, чтобы епископ императорской резиденции обладал особой властью), но оно не соответствует историческому опыту и таит в себе опасность для Церкви.

Реакция свт. Льва дошла до нас в ряде его писем к императору Маркиану, императрице Пульхерии и свт. Анатолию Константинопольскому. Свое неприятие 28-го правила он обосновывает двумя аргументами.

1. Толкование Львом Великим 6-го никейского правила отличается от халкидонского: папа опирается на доктрину «Decretum Gelasianum», в которой Рим, Александрия и Антиохия названы тремя апостольскими престолами – «детищами Петра». Мы уже видели, что эта концепция ничуть не более соответствует историческим фактам, чем та, что была предложена отцами Халкидонского Собора[85].

Зная, что Петрово преемство и апостоличность, на которые он, конечно, ссылается как на критерий первенства Рима, значимы для всего христианского мира, но не всем представляются исключительными, Лев Великий предпочитает не избирать этот пункт в качестве основой опоры своей аргументации.

2. Он провозглашает абсолютно незыблемым буквальное понимание Никейских правил – этот аргумент он приводит во всех письмах к иерархам восточных Церквей. В первую очередь он пытается оспорить претензии константинопольского патриархата на диоцезы Понт, Асию и Фракию, так как, согласно Никейским догматам, только апостольские кафедры обладают правом высшей власти над этими рядовыми митрополиями.

Следовательно, весь спор между Римом и Востоком вокруг 28-го правила сводится к истолкованию 6-го правила Никейского Собора, авторитет которого признается обеими сторонами. В этом споре римский престол одержал верх, так как ему удалось добиться не только временной отмены 28-го правила, но и извинений со стороны Анатолия. В каноническом сборнике из пятидесяти глав, составленном около середины VI в. византийским патриархом Иоанном Схоластиком, наличествуют только 27 правил Халкидонского Собора.

Вместе с тем, хотел того папа или нет, епископ Константинополя начиная с конца IV в. реально уже обладал таким авторитетом, который подразумевался 28-м правилом. На Востоке его власть не оспаривали даже жертвы Константинополя – в том числе епископы Александрии и Антиохии, авторитет которых заметно снизился к V–VI вв. Только в Номоканоне XIV титулов, сборнике VII в., мы встречаем 28-е правило; окончательно оно было принято на Трулльском соборе [692 г.].

Как мы уже отмечали, это правило ни в коей мере не противоречит Никейским – разумеется, при условии, что Никейские каноны не истолковываются в смысле Петровой апостоличности. Напротив, оно соответствует логике развития церковных структур в византийскую эпоху. Это развитие таило в себе немалые опасности, которые осознавал папа Лев. Да и на Востоке не стремились довести исполнение этого правила до логического предела, так как первенство Рима в его изначальной форме там никогда и не оспаривалось – оно служило противовесом императорскому произволу. Сам же Трулльский собор, который все-таки пошел наперекор римскому нежеланию принимать правило, – а на Востоке это всегда было возможно, так как папский авторитет никогда не имел там юридической силы, – провозгласил вместе с тем и официальное согласие с канонами Сардикийского собора, которые предусматривали право апелляции к Риму в спорных случаях. Таким образом, на протяжении VIII и IX вв. отношение к авторитету престола святого Петра на Востоке проявлялось весьма положительным образом. И разделение, которое произошло впоследствии по причинам, не имеющим отношения к догмату о первенстве, лишило Восточную Церковь арбитра, находящегося в отдалении от неожиданностей местной политики, так как вселенское первенство в православии перешло к епископу императорской столицы.