Читать книгу МЕТАМОРФОЗА - Иосиф Раскин - Страница 15

В те уже незапамятные времена маленький Бутенковский с родителями жил в старом центре города, в районе, который нынче называется «золотым квадратом».

Тогда Алма-Ата была ещё не городом, а свежепостроенным фортом Верный; улицы старого района носили незатейливые утилитарные названия: Штабная, Казначейская, Старокладбищенская.

В советское время и город, и улицы переименовали. Так, улица, на которой жили Бутенковские, из Старокладбищенской стала Вокзальной, затем проспектом Сталина и, наконец, проспектом Коммунистическим. Западная же оконечность квадрата приходилась на тихую, утопающую в зелени карагачей улицу, названную в честь Феликса Дзержинского.

По этой улице кудрявый маленький Володя ежедневно прогуливался со своим псом. Пёс Володи был помесью немецкой овчарки и, по-видимому, пуделя и, как и когда-то Алма-Ата, именовался Верный, о чём в справке от общества собаководства имел гордую запись синей шариковой ручкой: «БУТЕНКОВСКИЙ ВЕРНЫЙ КОБЕЛЬ».

Маршрут их проходил мимо трёхэтажного казённого серого здания, где в своё время помещался республиканский отдел НКВД, и обыкновенно завершался в светлом сосновом парке с ажурной чугунной оградой. Там, пока Верный поднимал заднюю ногу и орошал ароматной струёй бронзовую реплику железного Феликса, Володя щурился на девушек, выходящих из жёлтого двухэтажного здания музыкальной школы по другую сторону парка.

В отличие от Верного, Володя Бутенковский в кобеля произошёл далеко не сразу. Особенным обаянием и чувством юмора он не отличался. Внешностью тоже не выделялся: средний рост, узковатые, несмотря на занятия плаванием, плечи, вихрастая голова, растянутые турецкие свитера и невзрачные польские рубашки. Итого – как в школе, так и во дворе девчонки долго и упорно игнорировали Вову.

Бутенковскому вспомнился маленький тренажёрный зал в подвале здания министерства хлебной промышленности, куда он начал ходить качаться, чтобы выглядеть более мужественно. Вспомнилась грязноватая штукатурка стен стадиона «Динамо», где он поставил несколько личных и командных рекордов.

Увы, любовные победы упорно не хотели следовать за спортивными.

В университете всё осталось по-прежнему.

Учился он на физфаке. Учился без особых проблем. Но девушек на его факультете было крайне мало, и от них – по крайней мере тех, кого он хотел сам – Бутенковский всё так же имел лишь сплошной и тотальный игнор.

Потом университет закончился, и Володя определился на работу в оборонку, как оказалось, буквально перед её последним издыханием. Там-то ему впервые и подфартило…

Оборонное предприятие, на котором он работал, выпускало некоторые элементы ракетно-зенитных установок, входивших в программу военной и инженерно-технической помощи Вьетнамской Народной Армии. Молодого специалиста Бутенковского с парой сослуживцев вскоре отправили на три месяца в командировку в Юго-Восточную Азию налаживать программное обеспечение, которое во влажном тропическом климате кривлялось и работать не хотело. Перед возвращением домой они по совету начальника оперативного штаба совершили короткую разведывательную вылазку в Таиланд.

Перед глазами Бутенковского поплыли персиковые ланиты работниц массажных салонов…

Он прикрыл глаза и причмокнул.

Теперь они казались ему куклами. Тёплыми, живыми куклами, вдобавок полностью оценившими его не находившие до сих пор должного применения сексуальные достоинства за вполне умеренную плату.

Изгнание из рая было тяжёлым. Над грязным асфальтом аэропорта клубилось фиолетовое марево. Бутенковский рухнул на асфальт и колотил по нему кулаками, крича, что отказывается покидать обетованную землю и требует эротического убежища. Пестрорубашечная толпа престарелых туристов из Германии и Англии с ужасом взирала на него, пока не появились полицейские с дубинками и не объяснили Владимиру Сигизмундовичу, что надо быть паинькой и лететь на свою очаровательную родину, а то будут неприятности.

Эту историю, обросшую самыми неожиданными подробностями, вскоре узнало всё их закрытое военное предприятие. Он официально стал невыездным.

Но вскоре советская власть со всеми её причиндалами начала трещать по швам, Алма-Ату переименовали в Алматы, улицу Дзержинского – в Наурызбай-батыра, а проспект Коммунистический стал называться проспектом Абылай Хана.

«Социализму – хана, Союзу – хана, – сокрушался по этому поводу местный политический мыслитель, дядя Миша Иванов из шестнадцатой квартиры, душным летним вечером. – А скоро и все мы покатимся к едрёной матери, помяните моё слово».

И в самом деле приватизация в молодой независимой республике вопреки всем экономическим законам шла рука об руку с национализацией и дерусификацией, и некоренное население стало растекаться по миру, как ртуть из разбитого градусника. Сам Бутенковский подался в Москву.

Первопрестольная встретила его зубодробительной погодой и головокружительными возможностями. Недолго поработав начальником отдела маленькой фирмы на окраине города, он быстро сообразил, что настоящие деньги можно и нужно делать по-другому.

Случай не заставил себя ждать. Какой-то знакомый предложил ему помочь со сбытом партии компьютеров, и дождливым промозглым, впрочем, по московским меркам, вполне тёплым июльским днём Бутенковский взял телефонный справочник и набирал номер за номером пока, к его собственному изумлению, вся партия не была полностью распродана. Так он заработал свои первые деньги и купил свой первый дорогой твидовый пиджак.

Следующие несколько лет он бурно и упорно искал свою нишу: торговал на бирже, занимался обналичиванием денег, мелкими стройподрядами, открыл цех по производству подпольной водки и первый ресторан «Кок Самуи»…

В эти годы Бутенковский частенько наведывался в Таиланд, хотя никакой эротической необходимости в этом больше не было. Во-первых, на второй год московской жизни он неожиданно для всех скоропостижно женился. Во-вторых, благодаря магии денег и положения он наконец-то стал настоящим кобелём. «Казанова, Казанова, зови меня так, мне нравится слово», – напевал он, лихорадочно навёрстывая упущенное в молодости в сексуальной сфере. Если бы он был самолётом, то на его фюзеляже была бы уже не одна дюжина звёздочек, отмечавших новые победы. Аппендицит приходит во время еды, как говаривал его партнёр Митрович.

Со Станиславом Митровичем он познакомился в нулевом году после того, как вышел на оборот, который поставил его перед выбором: либо ищи надёжную крышу, либо сматывай удочки. Ибо если на мелководье бизнеса улов зависит в основном от твоей собственной хитрости и ловкости, то на более серьёзных глубинах ты попадаешь в поле зрения таких акул, что противостоять им обычному человеку просто невозможно. Бутенковский ещё был полон планов и сматывать удочки был не намерен.

Про Станислава он знал, что тот ещё в лихие девяностые раскрыл алхимический секрет превращения военно-промышленного железа в свободно конвертируемое золото. Чему, несомненно, поспособствовал недоступный средневековым химикам опыт работы в органах госбезопасности. Благодаря этому опыту Митрович трансмутировал духом настолько, что мог легко взять на абордаж даже редкоземельные рудники.

То, что он заинтересовался сотрудничеством, было для Бутенковского большой удачей. Митрович со своей стороны по достоинству оценил предприимчивость и упорство Бутенковского.

По прошествии десяти лет они со Стасом были уже полноправными партнёрами, забыли старые дела вроде похищения эшелонов молибдена и продажи палёной водки и занимались мирным варением пива на многочисленных пивоварнях, разбросанных по России и сопредельным странам, ресторанным бизнесом и биржевыми гешефтами с зерновыми фьючерсами.

Три года назад по протекции Митровича Бутенковский прикупил себе место в региональном парламенте одной таёжной республики. Местный политик, чьё место он занял, попытался было устроить скандал, но добился лишь того, что его самого исключили из партии и обвинили в коррупции. «Наша партия никогда не занималась продажей мандатов, сколько бы проплаченные провокаторы ни старались об этом говорить», – подвела итог инциденту пресс-секретарь.

Политическая деятельность неожиданно понравилась Владимиру Сигизмундовичу, и когда национал-патриотическое течение начало входить в моду, он с удовольствием в него окунулся. И вот теперь, когда ему удалось подобраться к самой вершине пирамиды старика Абрахама Маслова, жизнь подбросила ему такой лихо закрученный мяч. Кто же его мог заказать? И почему таким изощрённым способом?

С такими мыслями Бутенковский посмотрел в окно и замер от ужаса: небо начинало предутренне сереть.

Ещё примерно через час, показавшийся Владимиру Сигизмундовичу одновременно бесконечно длинным и мимолётно коротким, в комнату вошли два дюжих охранника, уложили его на облезлую больничную каталку, крепко привязали и отвезли в комнату, напоминающую предбанник операционной (Владимир Сигизмундович определил бы это, если бы когда-нибудь бывал в операционной).

Там одетый в зелёные скрэбы с надписью St. John’s Episcopal Hospital South Shore рослый медбрат, что-то успокаивающе мурлыкая под хирургической маской, ввёл в вену на правой руке Бутенковского пластиковый катетер и установил капельницу.

Прозрачная жидкость заструилась по жилам, и под счёт «Йек, ики, йуч, дорд, беш, шеш…» Владимир Сигизмундович отключился…

На третий день после операции доктор Алави демонстрировал результаты начальству из Тегерана – четверым строгим бородатым мужикам в зачем-то накинутых на официальные серые костюмы слегка рваных белых халатах.

Владимиру Сигизмундовичу сняли повязку с ещё не заживших ран, и доктор осторожно пощупал промежность рукою в резиновой перчатке. Между ног ВВ торчал пластиковый фаллоимитатор, призванный поддерживать новопостроенную вагину в состоянии надлежащего расправления, но вида не загораживал.

Там во все стороны торчали хвостики шёлковых швов, послеоперационная краснота ещё не прошла, но было ясно, что доктор Алави поработал на славу и создал высокохудожественный набор женских половых органов.

Кроме новостройки в промежности, у Бутенковского появилась небольшая тщательно зашитая рана на левом плече. Там была подшита под кожу капсула с долгоиграющим препаратом эстрогена-прогестерона, призванным произвести гормональную перестройку организма Владимира Сигизмундовича из мужчины в женщину. Действие этой комбинации должно было начаться через несколько недель и продолжиться в течение года.

Доктор Алави внимательно осмотрел дело рук своих и расцвёл.

– Посмотрите на этот клитор! Ну не чудо ли?

Все посмотрели внимательно, но, похоже, не оценили. Один из инспекторов откровенно недоумевал, о чём речь. Лица остальных приобрели удивлённо-хмурые выражения. Владимир Сигизмундович тоже посмотрел туда, куда были устремлены взгляды присутствующих, и из глаз его потекли скупые, бывшие мужские слёзы.

Алави сочувственно потрепал его по плечу и сказал:

– А завтра подошьём тебе силиконовые груди. Всё, можете увезти его, и утром не кормить.