Читать книгу Возвращение солнца. Цикл «Деревянная сабля». Книга первая - Ирина Фургал - Страница 18

Прошло два дня. В эти дни случился праздник в честь победы, и нас: Петрика, Малька, меня и Рики, в числе прочих, наградили на главной площади за наши заслуги. Была у меня мысль, что Чудила разыгрывает нас, утверждая, что лично прикончил Длинного Когтя, но нет, так оно и было, за то он и был представлен к награде. Причём наш старый адмирал лично, при всех, рассказал о подвиге нашего дружка. Это действительно был подвиг, как бы не преуменьшал его сам Петрик. Причём, из рассказа адмирала выходило, что Чудилка искал этой встречи специально. Я даже подозреваю, что не только для того, чтобы просто облегчить победу, а отчасти и для того, чтобы пиратская месть пала на его собственную голову, а не на чужую чью-нибудь. Мы же вместе слушали дедовы рассказы, а Петрик – он такой вот чудила.

Длинный Коготь и впрямь был непобедимым соперником, опытным, безрассудно смелым воином, и при этом – человеком огромного роста и мощной комплекции. Его свирепость и умение владеть оружием вошли в легенду. По идее, один его крайне лохматый, и злобный вид должен был ввергнуть противника в панику. Особенно чувствительного Петрика, который не выше и не толще меня. Никто до того не устоял перед Длинным Когтем. Наш прежний адмирал погиб от его руки, как и многие другие моряки что опытней, старше и сильнее Чудилки. Атаман крушил ряды врагов со страшной силой. Его участие в битве и умелое руководство, могли решить исход сражения не в нашу пользу.

Но Чудила – он чудила во всём. Он всегда поступает нетрадиционно. Ради оригинальности, он не испугался. Причём, как утверждал Петрик, сам не знал почему. Но я думаю, что постоянно действующая счётная машинка в голове Чудилки быстро просчитала все варианты возможного достижения цели. Он справедливо решил, что там, где много шума и грома, и ненормальных эмоций, рациональный подход и сдержанность могут привести к победе. Худенький, но ловкий и тренированный Петрик довольно долго противостоял этой туше, отвлекая на себя внимание атамана, вывел его из себя своей невозмутимостью и упорством, но потом позволил Длинному Когтю считать себя побеждённым. В тот момент, когда сабля пирата неминуемо должна была бы лишить нашего дружка жизни, он ловко вывернулся из-под удара и нанёс свой. Спокойный Чудилушка вынудил несдержанного атамана действовать по своему плану – и вот результат.

А мы с Рики и с Мадиной Корк стояли тогда под дождём и понимали, что переделка, в которую попал наш Петрик, опасна и может плохо кончиться, и беспокойству нашему не было предела. А Малёк, как он признался, весь извёлся на службе, и улизнул с глаз дяди Тумы, чтобы попросить у Эи заступничества за «этого обалдуя». Ната не спала всю ночь и тревожно вглядывалась в темноту за окном.

Светлый ум, смелость и постоянные тренировки – понятна вам мораль? Петрик был смущён, краснел и опускал глаза.

Мой Рики получил медаль, и его просто распирало от гордости. Мне пришлось устроить детскую вечеринку в саду по такому случаю (взрослых тоже было полно). Мы с Мальком и Чудилой посмеивались и подтрунивали друг над другом. Нас эти малявки заставили тоже быть при наградах.

– Пригласил бы своих родителей, – сказал я Чудиле.

– А они уже уехали, – вздохнул он. – Дела. Совсем мало побыли со мной.

Никто из нас никогда не видел его родителей, но это почему-то лично у меня не вызывало никаких подозрений.

Сегодня утром флот Сароссе отбыл восвояси. Мне принесли от Далима свёрток: тот самый пояс и его прекрасную настоящую саблю. Чересчур роскошный презент на мой взгляд. Я помнил сон, ужаснувший меня в ночь перед знакомством с Далимом. До сих пор я холодел при воспоминании о том, как замахиваюсь острым клинком, и ничто не может остановить сильного и быстрого движения. Хорошо, что я проснулся, не досмотрев. И теперь этот подарок! Я не просил его! Я никогда не хотел иметь саблю! Ружьё – да. Саблю – нет. Если бы я мог, я бы отказался. Но отослать оружие назад мне показалось крайне невежливо и невоспитанно. Далим, конечно, считал, что для человека, изменившего ход войны, это достойная, дорогая и забавная награда – Назика рассказала ему про деревянную саблю.

На самом деле, больше всех других надо было благодарить, чествовать и наградить Лалу Паг, прибежавшую ко мне с ценными сведениями. Это она должна была стать героиней дня, и её имя должно было быть вписано в историю Някки. Но, как вы понимаете, о девчоночке даже никто не упомянул.

Не были при всех произнесены и имена людей, посланных Петриком на разведку, и Рики сказал, что это нечестно.

– Зато безопасно, – ухмыльнулся Малёк. – Тех людей нельзя называть, им тоже мстить могут. Это Петрику всё равно. Страшное количество людей видело, что он сделал с Длинным Когтем. Вы, Аги, давайте-ка, примите меры, как волшебники.

Мы приняли меры. Буквально с того момента, как Чудилка после возвращения отправился к маме и папе.

Рики Далим прислал остроносые модные сапожки, красивый кожаный ремешок, шапку с пёрышками и прочие вещицы, милые мальчишескому сердцу. Против этого я ничего не имел. Мы с принцем виделись и поболтали немного перед церемонией награждения. А вот нашего королевича, который, как и Чудила, внезапно нашёлся вскоре после возвращения кораблей, я не заметил в тот день на площади. Может, он ранен, может, приболел, но не сильно, потому что вид у нашего короля, когда он прицеплял мне орден, был самый сияющий. У королевы – тоже. Если бы с сыном случилось что-то серьёзное, не было бы её на площади, не было бы радости в её лице. Я говорил уже: хоть я время от времени видел королевича, но его внешность не удерживалась в моей памяти, и я не помнил, совсем не представлял, как его зовут. Сам не знаю почему.

В день награждения я озаботился, было, своим здоровьем. Спросил у приятеля моего, младшего Шу, подошедшего нас поздравить, слышал ли он о проблемах со слухом у анчу. Он слышал только о проблемах со зрением.

– Сегодня погода, наверное, такая или мы от множества народа устали, – фыркнул приятель. – Гул такой в голове, как прибой: ышшш, ышшш. И, знаете, довольно часто такое происходит. Особенно на всяких сборищах и гульбищах. Не у тебя одного проблемы, Миче.

– У меня тоже проблемы, – радостно примазался Рики.

– Ага, – кивнул Малёк. – Уши заложило и шуршит что-то. Это от погоды. Так бывает. Когда адмирал говорил, я некоторые слова вообще не слышал.

– А у меня нет проблем, – доложил счастливый Чудила и, хитро блестя глазами, постучал ногтем по золотой длинной пластинке на шее.

Что-то я хотел спросить у него, когда он вернётся. Вы не помните? Может, хотел поинтересоваться, как это его угораздило влюбиться в Мадину Корк, и что он думает с этим делать? Ната была со мной, и Аня была с Лёкой, и они радовались за нас, а Мадины нигде не было видно, и Петрик оглядывался и кусал губу. Лала Паг тоже словно испарилась, и Рики вёл себя точно так, как его старший друг.

Вместе с подарком Далима мне передали записку от Назики. «Бойся Якова Рэютри», – вот что было написано в ней безо всяких объяснений. Я слыхом не слыхивал об этом человеке. Яков Рэютри? Я всю голову сломал, пытаясь сообразить, кто это. Неужели нельзя было написать подробней?

*

И я начал бояться. Я боялся мести Корков, и мести пиратов, и неведомого какого-то Якова. Корки, правда, должны бы сейчас затаиться, чтобы не привлекать внимания к своему имени, не названному ни мной, ни Назикой, ни Лалой. Если бы они что-нибудь сделали со мной – сразу всё стало бы ясно. А вот пираты… С другой стороны, Корки должны бы запретить им мстить. Но если подумать, какое пиратам дело до каких-то Корков?..

Страх, не дававший мне покоя с того дня, как родился Рики, поднял голову и расправил крылья, а я старался прятать его, но не знал, что с ним делать. В детстве доктора объяснили мне, внушили, просто вдолбили, что мой страх не имеет под собой оснований, что гадать, в чём тут дело – это проявление малодушия, недостойное мужчины, и я теперь, если брался за карты, чтобы погадать себе, вспоминал их уроки. Гадательные принадлежности не слушались меня, рассыпались и складывались в комбинации, в которых я не видел смысла, порой просто потому, что темнота застилала глаза. Это от страха увидеть. Понимая, что доктора – замечательные люди, желающие мне добра, и помня их наставления, я гнал от себя страх, хотя теперь, на детской вечеринке, в который уже раз серьёзно задумался: а может, правы не они, а я, предотвративший переворот? Так задумчиво я и провёл некоторое время, глядя сквозь листву на Нату в жёлтом платье, что так идёт к её русым волосам и удивительным золотистым глазам, любуясь её движениями и возбуждённым счастливым лицом.

– Миче, у нас ещё есть то печенье? – донеслось ко мне сквозь визг и верещанье.

– Какое?

– То, с мармеладкой в середине.

– Не помню. Я посмотрю.

Спрыгнув с черешни, на которую я забрался от приставучих ребят, и одёрнув Далимов кафтан, в который они меня вырядили, я пошёл к дому.

– Захвати мою читру, – крикнула Ната. – Я спою.

– Ура! – подхватил Малёк. – И мою свирельку. Потанцуем.

– Да! Да! Потанцуем! – подхватили все. – Тащи все инструменты, которые мы принесли.

Поглаживая Чикикуку, мой Рики грустно вздохнул. Он хотел позвать на праздник Лалу Паг, но не смог её найти и вызвать в сад. Ни вчера не мог, ни сегодня, а ему хотелось с ней потанцевать.

Я начал с кухни. Где оно, это печенье? Неужели всё съели, а я и не заметил? А! У меня в кабинете есть заначка. Я прошёл в кабинет.

Дзинь-дзинь!

Это кто же ко мне?

Выглянув в окно и увидев, кто пришёл… Нет, я даже не берусь описать свои чувства. Самым слабым из них было сильное удивление. Не тратя времени на оббегание стен, углов и дверей, выпрыгнул прямо из окна навстречу тому, кто ко мне явился.

– Привет тебе, Хрот. Ты в гости или подраться? Или ошибся калиткой? Или уже уходишь? – спрашивал я, прикидывая, чем он попытается нанести удар и где скрывает оружие. – Эй, ты чего это, Хрот?

Младший Корк пошатнулся и прислонился к забору. Выглядел он зеленовато и запуганно. Помято и даже небрито. Необычно и странно. И при этом молчал.

– Подожди, постой-ка, сбегаю за стулом, – залепетал я, невежливо пялясь в лицо гостя. – Нет, какой стул? Есть же лавка. Где-то тут лавка. Или в дом? Пошли в дом. Вижу, что-то стряслось. Только тебе придётся перелезть через подоконник, чтобы не увидели остальные. Если ты зашёл погадать, то большая толпа – это не то, что поможет.

Минуту назад, я считал, что Корк пришёл, чтобы, подобно старшему братцу, мне претензии предъявлять и драться.

– Плевать, – чуть шевельнулись губы Хрота, и я повёл его через клумбу к окну, приговаривая:

– Сейчас, сейчас.

Поскольку сын злыдня Кыра не выказал восторга от возможности перелезть через подоконник, пришлось усадить его на ящик из-под цветочной рассады. Ящик установил под окном Чудилка для удобства проникновения ко мне в кабинет. Может, в другое время Корка перекосило бы от прикосновения анчу, но сейчас ему было не до такой ерунды. Он скрючился на ящике, как старичок.

– Что… случилось? – тихо спросил он меня, а я не понял, о чём это он. Хрот объяснил: – Визжат.

– Визжат? Это дети. Мы собрали детей на вечеринку. Они резвятся. Играют, бегают.

Хрот выдал истерический смешок. Поди, он впервые слышит словосочетание «детская вечеринка», и что это такое, ему неведомо. Коркина крошка.

Неопрятный и странный вид обычно элегантного и подтянутого парня заставлял меня тревожиться и трепыхаться. Почему он молчит, ничего не объясняет? Молчаливый Хрот – это примерно то же самое, что холодное солнце. Такого я пережить не мог, мне захотелось привести его в чувство. Я слазил в кабинет за вином, плеснул его в чашку и влил в Хрота. Изменилось только то, что он перестал обнимать колени и схватился за голову. Я снова потянулся за бутылкой, но тут младший Корк заговорил. От сердца отлегло.

– Миче, – сказал он, – нас трое, и все мы несчастны. Лала тоже будет несчастна. На нашем поколении лежит проклятье.

– Не проклятье лежит, а ваши родители стоят. Над вами, – ввернул я.

– Все они, кто старше, все довольны. Всем хорошо, а мы не такие. Я не пойму, в чём тут дело. В чём, Миче?

– Ну… Я не знаю. Но я могу погадать.

– К чёрту твоё гадание. – Он зашёлся в истерическом смехе. – Ты уже погадал. Что же ты не увидел, Миче, чем это кончится? Хотя, конечно, жизнь одного Кохи, тем более, твоего врага, ничто по сравнению с целым городом…

– Э, нет, – я даже закашлялся от возмущения. – Ты в чём меня обвиняешь? Я пальцем Кохи не трогал. Ну, последние несколько недель. Я вообще его не видел.

– Где бы ты мог его видеть, если он сначала болел, а потом был тихий и всё дома сидел.

– И что? – осторожно спросил я, не понимая, что могло случиться с припадочным братцем Хрота.

Оказывается, в тот день, когда вернулся с победой наш флот, все трое молодых Корков вместе с Лалой Паг сидели в комнате Мадины и болтали о ерунде. Типа нового способа вышивания тонкими ленточками. О возвращении кораблей они узнали от служанки, вбежавшей к ним с этой вестью. Едва услышав такое, Кохи встал, уронив все цветные клубки и мотки, которые девчонки насыпали ему на колени, и выражение его лица было как у осуждённого на казнь. Никто ещё не успел спросить, что же такое случилось, и почему он так испугался, как снизу послышались топот, грохот и рёв, и в Мадинину комнату вломился их любящий папочка.

Он ударил ринувшуюся наперерез служанку по лицу и, рявкнув ей: «Вон!» – захлопнул дверь. Он набросился на Кохи, слабого после болезни и бил его так… И даже торшером на кованной ножке. Всё случилось очень быстро. Старший Корк отшвырнул к окну метнувшуюся на выручку Мадину, а один Хрот никак не мог справиться с впавшим в ярость отцом. Выручила Лала. Не долго думая, она вспрыгнула на стол, схватила стул и со всей силы опустила его на голову урода. Если ему можно торшером – то и ей можно стулом, тем более, кто он ей? Практически никто. Старая скотина рухнула под стол, Хрот, не разбираясь, жив Кохи или нет, подхватил брата на руки и выбежал из комнаты, девчонки – за ним. В панике они пересекли двор и оказались на улице, и на извозчике довезли бесчувственного Кохи до госпиталя, где устроили раненных, где есть хирурги и много военных, которые, может быть, не допустят нового нападения злыдня на полумёртвого сына. Сами они, все трое, вот уже третьи сутки дежурят там же. Сегодня, да, только сегодня, Кохи очнулся и попросил позвать Миче Аги. Только это он и сказал, и Хрот отправился за мной.

Я не совсем понял:

– Мне надо пойти к Кохи? Зачем?

– Я не знаю, – был безнадёжный ответ. – Сходи, Миче, что тебе стоит? Хотя, если ты не придёшь, мы поймём.

Они поймут! Что эти Корки вообще понимают?

Через минуту мы шли уже по улице по направлению к госпиталю, а за нами увязалась Ната. Она заждалась своей читры и пошла за ней сама. А тут такое дело: я ухожу с младшим Корком.

– Куда вы? – допытывалась она, хватая нас за рукава. Она решила, что мы отправились бить друг друга на пустыре или пляже.

– Если не скажете, я закричу, и буду кричать, пока не прибежит стража! – пригрозила Ната.

– Кохи избил его папочка. Хрот говорит, что очень сильно. Мы идём в госпиталь, – объяснил я. Ната даже приостановилась от удивления, а потом сказала:

– Я с вами.

И пошла с нами. А следом трусила удивительная зверушка Чикикука.

*

Дело в том, что я видел побитых людей. Даже хорошо побитых людей. Даже того же Кохи. Но, право, то, что с ним сделал его папочка, это ненормально. Моего недруга поместили за ширму. Он ничем не отличался от изувеченных в бою матросов, разве что в худшую сторону. Его лицо было сплошным синяком, а всё остальное – в бинтах. Я видел только два пальца правой руки, к которым едва решился прикоснуться. Я боялся, что Кохи будет больно. Ещё – два огромных чёрных глаза, которыми он глядел на меня. Сообразив, что он меня слышит и понимает, я залопотал что-то о том, что всё будет хорошо, и что я сдержал обещание и не сказал никому, и не скажу он сам знает что. Но от самого Кохи я ничего не добился. Может, потому, что он был слаб, а может оттого, что рядом со мной стояла Ната. Наверное, она ему и вправду сильно нравилась, он не сводил с неё глаз. А наша Чикикука забралась к Кохи на постель и также нежно, как в прошлый раз, обнюхав лицо, легла ему на грудь и сложила лапки. Прав Рики, тут что-то не то. Что-то я не помню, чтобы она так обнюхивала Малька, например, или Чудилу, когда с ними знакомилась.

Тут вошёл врач и прямо онемел. А когда обрёл дар речи, принялся ругаться громким шёпотом:

– Это кто? Это что? – он ткнул пальцем в Чикикуку. – Уберите эту… это немедленно. Кто это такие? – он ткнул пальцем в меня и Нату. – Уберите посторонних, зачем они?

– Кохи звал, – пискнула, вылезая из-за спинки кровати, Лала Паг. Вот где девочка провела эти дни! От её писка проснулась Мадина, которая спала, положив голову на столик и на обнажённую саблю. Дурочка! Что она сделает этой тыкалкой, если сюда ворвётся её одичавший папаша?

– Ладно, – сказал врач. – Посторонние побыли и могут уходить. Прогоните эту кошку… Мышку. Это антисанитария.

– Нет, это Чикикука, – поправил я. – Это лечебная анчутская выхухоль. Я ударился головой, и она сидела у меня на голове, и голова прошла и перестала кружиться.

– Сотрясение мозга! – всполошился врач. – Надо обследоваться!

– Говорю же, всё прошло уже тогда. Лечебная выхухоль должна остаться с Кохи, если захочет. Парень моей кузины сорвался со смотровой площадки и здорово повредил лицо. Чикикука его облизала несколько раз – и что? Шрамов почти не осталось. Она садилась на колени моему отцу, который неудачно упал, и он стал выздоравливать гораздо быстрее. Очень, очень быстро.

– А! Анчу по фамилии Аги, – неожиданно улыбнулся задёрганный доктор. – Я слышал. Действительно, в Лечебнице все удивлялись. Ладно, выхухоль пусть остаётся, а вы, двое, давайте идите.

Я оказал сопротивление. Я сказал:

– Если я пригожусь… Вообще-то я волшебник, только у меня нет способностей к исцелению. Так, царапинки, всякая ерунда…

– Ерунда, – устало вздохнул врач. – Что ты тут сделаешь, сынок, какие царапинки?

Доктор так себя вёл и таким тоном говорил всё это, что меня бросило в жар от осознания того, что у Кохи всё очень, очень плохо, хуже не бывает. Ноги стали ватными, а сам я словно оцепенел.

Он вытолкал нас с Натой в коридор. Я так и не понял, зачем Кохи звал меня. Он не мог знать, что со мной придёт Ната. Для того, чтобы услышать, что ни я, ни Рики, ни Малёк не выдали паршивого старого убийцу, замыслившего переворот и резню?

Мне-то что, мне это было легко. Вот каково было Кохи не сказать, что я знаю правду, знаю имя того, кто стоит за похищением Доброго Сердца Эии!

Только сейчас до меня дошло: Кохи своим поведением, своим молчанием спас МЕНЯ от немедленной расправы. Меня, анчу, соперника в борьбе за сердце Наты!

Но кто выдал Кохи? Откуда Коркин папаша узнал, что старший сын пытался отобрать у меня святыню, но не смог? Откуда он узнал, что Кохи, зная, что я в курсе пиратских планов, не доложил немедленно об этом отцу, а поехал за город поговорить по душам с Миче Аги? Может, чёртов Корк решил, что это Кохи сказал мне, где амулет? Может, он пытал Лалу? И я не знаю, совсем не знаю, что происходило в доме Корков всё это время. Что делал проклятый старый злыдень с Кохи в отсутствие Лалы, сестры и брата? Я понял, он наверняка измывался над старшим сыном, пытался вытянуть из него всё, что тот знает и не знает об этом деле, обзывал его разными словами, бил по щекам, насмехался и угрожал. Конечно, тот, кто выдал Кохи, назвал и моё имя и сказал о моей роли в этой истории, но я теперь лучше знал Кохи, и сообразил, что он всё валил на себя, удержал ненормального отца от желания сей же час разделаться со мной, не открыл того, что это Лала рассказала мне про амулет, сознался в том, что подслушивал разговоры родителей, но пошёл против них. Какое наказание понесла девочка за то, что удрала из чулана «на экскурсию» с Кохи? Сидела в подвале? Кохи должен был быть невероятно убедителен, чтобы доказать отцу, что Лала не при чём, что он просто так взял её с собой, а не для того, чтобы она показала в пещерах дорогу к амулету. Понятно, отчего Кохи всё последнее время был сам не свой. Он даже от самых близких людей, от Мадинки и Хрота, скрывал то, что происходит. По мнению старого изменника, это Кохи встал на его пути к престолу, и теперь заслуженно поплатился за это. И я обязан молчать, потому что дал клятву!

Ярость захлестнула меня с такой силой, что перехватило дыхание, потемнело в глазах и помутилось в голове. Если бы я сейчас увидел отца Кохи, я сделал бы с ним то, что он сделал с сыном. Бил бы его, пока он не сдох.

Не соображая, что делаю, выбежал из госпиталя, забыв, что я здесь с Натой. Что-то злое и невменяемое внутри меня влекло неизвестно куда и требовало выхода. Я то бежал, то шёл быстро-быстро, то прикладывал сжатые кулаки к щекам и размазывал по ним слёзы бессильного гнева, то закрывал ладонями глаза. Невозможно смотреть на мир, где творится такое.

Не помня как, я вылетел на берег, на остывающий на закате песок у воды великой реки Някки.

Что происходит, я сразу не понял. Там клубилась улюлюкающая, воющая и гогочущая толпа. Рыбаки, торговки, бродяги, пьяницы, жители Пониже, района бедного и неспокойного. Они вымещали свои беды и своё ожесточение на волке, запертом в низкой клетке, стоящей на пляже. Клетку сняли с пиратского корабля, приведённого в Някку. Вон он, стоит у пристани.

На пиратском волке можно выместить зло.

В него кидали камнями и тыкали палками, били ногами по прутьям и швыряли песком. А он затаился в серёдке, лесной царь, молодой, красивый и гордый зверь, напуганный, брошенный на растерзание. Он пытался ещё скалиться и рычать, но был уже побеждён. Зверь, никогда не нападающий на людей, если ему живётся хорошо и есть вдоволь еды.

И вот случай мне утешить свою боль и ненависть. Добить животное, взятое пиратами в плен. Одним движением руки, одним заклинанием…

*

…Звякнув и лязгнув, отлетел замок, и распахнулась дверь клетки, подчиняясь моей воле. Я встал перед ней и сказал волку, припавшему к полу:

– Беги.

Толпа негодующе взвыла. Кто-то плюнул мне на ботинок. Палки и камни полетели в меня. Я вздрогнул от боли и достал из игрушечных ножен деревянную саблю. Не думаете же вы, что я резвился с детьми, имея на поясе настоящее оружие?

Я сказал:

– Не смейте его бить. Он беззащитен. Он вам ничего не сделал. Кто подойдёт – пожалеет.

И я резко шагнул вперёд, а толпа отшатнулась назад, обозвав меня по-всякому и запустив в меня тем, что там было в запасе.

Волк подкрался к двери и, вздрагивая, попробовал лапой свободу. Я снова шагнул вперёд, подальше от клетки, чтобы он меня не боялся. И зверь выскочил, и быстро затрусил по пляжу туда, где под городской стеной виднелись заросли кустов. Он хромал, волочил хвост и бежал кособоко, а толпа, взревев, устремилась, было, за ним. Но я оказался на её пути со своей игрушечной саблей. Я соорудил над волком магический защитный купол – и камни его не задели. Мне, не опытному ещё, пришлось выбирать: или заслонить себя, или несчастное животное.

Я решил, тут мне и конец придёт, но озверевшие люди замерли передо мной, подняв булыжники и дубины, и магия была не при чём. Вряд ли здесь поняли или помнили, что я волшебник. Толпа замолкла, отступила, и никто не решился больше ни ударить, ни бросить камень в меня. Думаю, впечатлила деревянная сабелька в руке чокнутого анчу. И все уставились на меня, и сказали одновременно:

– Эй, отойди, парень!

– Дай убить зверюгу!

– Чего тебе надо?

– В морду хочешь? Я дам.

– Поколотим его!

– Ату его!

– Прибьём – и догоним волка, небось, недалеко ушёл!

– А ну-ка!..

– А ну-ка, – сказал я, – подойдите-ка. Не дам обижать беззащитную тварь.

– Это Миче Аги, – сообщил кто-то. – Он не даст.

Постояв так и повозмущавшись, толпа стала расходиться. Начались сумерки, и скоро должны были закрыть Речные ворота.

– Во даёт! – говорили про меня уходящие.

– Попадись мне ты, белобрысый!..

– Да ладно, подумаешь…

Десять человек осталось, пять, три… Среди них – мой пожилой наставник по бытовой магии. Да-да, были в этой дикой толпе и приличные, хорошо одетые господа.

– Миче, – сказал он, – у тебя с головкой всё нормально? Рад, что не дал людям развлечься? Доволен, что не позволил оторваться и расслабиться? Тебе аукнется это, попомни мои слова.

Все ушли, осталась одна Ната. Наверное, она бежала за мной всю дорогу.

По прохладному песку, среди сумерек и последних ярких полос заката, среди чаек, летящих на ночлег, на фоне тускло блестящих волн она шагнула ко мне, как крылья порхнули длинные русые волосы.

Я тоже шагнул Нате навстречу и протянул ей двумя руками свою деревянную саблю. И она приняла её тоже двумя руками и поцеловала меня также, как я её.

И мы гуляли всю ночь…