Читать книгу Возвращение солнца. Цикл «Деревянная сабля». Книга первая - Ирина Фургал - Страница 6

День был такой суматошный, я так устал, что утром даже не помнил, как вчера дошёл до кровати. Зато помнил ужасный, ужасный сон. Много всего было намешано в этом сне. Вроде, я, полный негодования, даже ярости, с высокого крыльца каких-то развалин говорил речи, выкрикивал слова, призывающие к спокойствию толпу, готовую кинуться и разорвать меня, чтобы затем добраться до тех, кого я защищал, а защищал я детей – за моей спиной плакал ребёнок. Вдруг я оказался внутри развалин, и толпа, воя и грохоча, ворвалась вслед за мной, сметая и топча всё, что попадалось. Я слышал визг женщин, я понял, что тут убьют всех, если не случится чуда. Во сне я так и этак пытался применить магию, но ничего не получалось у меня, у волшебника. Почему, почему не действует колдовство? Почему я не вижу ничего, кроме цветных расплывчатых пятен, мельтешащих вокруг? Я понял во сне: меня толкнули, очки улетели прочь и их, наверное, раздавили все эти ноги. Оставалось одно: выхватить из ножен саблю. Откуда у меня сабля, скажите мне. Я вспомнил во сне, что в школе усвоил истину: нельзя применять оружие в толпе, если что-то случилось со зрением, можно поранить своих. Но теория – это далеко не практика. Я должен был защищать тех, кто визжал и плакал там, сзади. Какие ещё свои?! На меня напало огромнейшее пятно, которое я посчитал всадником на коне. Я слышал, как рядом грохнули о каменный пол подковы, а то, что смутно напоминало фигуру человека, полетело на меня сверху. Отчаянный женский вопль перекрыл все звуки боя. Я взмахнул саблей…

– Чудилушка, Петрик! – вскричал я, сразу же вскочив на пол и размахивая руками, словно пытался отогнать кошмар, привидевшийся во сне. Шагнул назад, запнулся о кровать, повалился на неё, и только тогда окончательно проснулся.

Некоторое время я лежал тихо-тихо, пытаясь прийти в себя. До чего реальными были ощущения во сне! Все чувства, звуки, даже запахи! Я разглядывал руки, недоумевая, как это меня угораздило, пусть даже во сне, махать на людей холодным оружием. Хотя, эти люди нападали. Хотели убить каких-то женщин, каких-то младенцев в недрах развалин! Не удивительно, что я схватился за саблю.

Понимаете, моё прозвище досталось мне не просто так, не только из-за принадлежности к народу анчу. Анчутка – это мелкий домашний чёртик, оберегающий мелких обитателей дома, попросту говоря, детей. В те времена или в тех краях, где обычные люди редко сталкивались с нами, или даже просто слышали, но не видели, очень естественно было сказать непослушному чаду:

– Вот смотри, будешь баловаться, придёт страшный анчу, утащит тебя в глубокие пещеры.

Поэтому ясно, как относилось к нам подрастающее поколение. Но с другой стороны – произошла удивительная вещь. Если у взрослых есть помощник – сказочный страшный анчу, то у детей свой покровитель и заступник – маленький анчутка. Так они придумали сами.

Я знаю, что в некоторых местах это не дружелюбное существо, но у нас так. И вдруг этакие дела – кто-то нападает при мне на руины, в которых плачут дети!

И, хоть я нашёл себе оправдание, продолжал в ужасе смотреть на свои руки и ощупывать себя, и стряхивать что-то: мне казалось, что на мне кровь, что я совершил ужасное, совершил убийство, и не во сне, а наяву. Не удивительно, что от такого потрясения, проснувшись, я звал Чудилку! Петрика, моего друга, которому так хорошо удаётся решать любые проблемы… Небывалая тоска в сердце… Почему?

Потом я немного пришёл в себя. Это только сон. Я не настолько плохо вижу, чтобы постоянно ходить в очках, а без них наблюдать лишь пятна. И я представить себе не мог ситуацию, в которой не смог бы проявить себя как волшебник. Нет, есть уловки, чтобы лишить мага возможности колдовать, но на самом деле у нас этим не балуются.

Время шло. Сердце перестало бешено колотиться. Тоска потихоньку улетучивалась под влиянием утреннего ясного и весёлого света. Я уже строил планы на сегодняшний день. Сон забывался, но я ещё долго был под впечатлением.

В окно лилось жаркое солнце и слышались обычные утренние звуки: перепалка во дворах, звяканье вёдер, свист ласточки и крики чаек, блеяние козы и ленивое тявканье псов.

Я отмахнулся от настырного солнечного зайчика, встал и поплёлся умываться и одеваться. Хорошо, конечно, что я указал в объявлении время приёма, но, знаете ли, какие бывают клиенты… Могут и ночью явиться.

– Так, – сказал я своему отражению. – Сделать у ворот витрину с амулетами, лавочки и навес по эту сторону, и что ещё?..

Дзинь-дзинь.

О нет! Кажется, не успею позавтракать. Буду голодным до самого вечера, как вчера.

И чуть не зарыдал от облегчения, увидев, что это мой очень младший брат скачет по дорожке. У него была корзинка с гостинцами от мамы и небольшая сумка с игрушками, а чемодан с его вещами я перетащил к себе ещё позавчера.

Я сказал «увидев»? Нет, скорее «услышав». Ещё у калитки Рики издавал восторженные нечленораздельные вопли, суть которых была такова: папа одобрил эскиз, маме тоже очень понравилось. Каждую свободную минуту братец собирается проводить у меня в мастерской, чтобы порадовать директора школы замечательным подарком. Я разулыбался, полный гордости. В его возрасте я тоже выполнил свой первый серьёзный заказ и получил за него деньги. Не добежав до дома, Рики затормозил и с растерянным видом зашарил по карманам и в сумке. Мальчишка горел желанием показать и мне изображение будущих красивых серёг. И он, конечно, покажет прямо сию секунду, если не сильно завалил его игрушками, не завернул в него пирог или не забыл дома.

– Послушай! – крикнул я Рики. – Скорее мой руки, а то я голодным останусь.

– А с грязными руками ты меня не ешь? Так я не буду мыть, – заявил чертёнок.

– Да ты и с чистыми несъедобный. Давай, давай, садись, а то даже чай не успею выпить. Вчера так и не пообедал, зато чайник сжёг. Как там родители?

– Мама повезла папу в Лечебницу.

– Хорошо.

– Заедет на обратном пути.

– Отлично. А теперь слушай меня внимательно. – Надеюсь, мой вид сказал ему, что это серьёзно. – Корков знаешь?

– Конечно. Хрот – нормальный парень. Мы болтали в порту.

– Что? Ты один ходил в порт?

– А что такого? Нет, я знаю, что Корки – гады, но не все же. Чудила любит Мадину.

– Кого?!

– Мадину, сестру Хрота.

Ответьте мне, как я это пережил? Чудила любит Мадину! Были у меня смутные догадки, но я гнал их от себя. Я даже, когда гадал на Петрика без его разрешения (он почти никогда не разрешает!), трусливо надеялся, что его любовь – это очередная его знакомая. А когда понимал, что не прав, не удивлялся: он же чудила, у него всё не так. Да в страшном сне мне не могло присниться, что кто-то из моих друзей, тем более Петрик Тихо, влюбится в Коркину дочь! Помните, я уже говорил об этом. Светлая Эя, мудрая моя покровительница! То-то Петрик прямо в лице меняется, когда речь заходит об этой девице! Хотя, чему тут удивляться? При всей его рассудительности, вы знаете, какое у него прозвище. Мне не сказал… Только бы никто не узнал… Не донёс… Бедный, бедный мой друг! Связался с Корками! Но, может, это у него пройдёт? Наверное, пройдёт.

– Ужас, ужас! Ты о чём болтал с Хротом? Об этом?

– Что ты! Как можно! – замотал головой Рики.

– Да откуда ты можешь знать ко кого любит?

– Ты любишь Нату, – сообщило вездесущее существо.

– Цыц у меня! Никого я не люблю. Мы с Натой друзья. Давай про Петрика.

– Хо! Да они с Мадинкой целовались в скалах за кладбищем. Я никому не говорил и не скажу. Только тебе одному. Ты мой брат и Чудилкин друг.

– Ты ходил в скалы за кладбищем?!

– А что такого? Подумаешь, кладбище! Это я говорю к тому, что Петрик кого попало любить не будет. Тем более, целовать.

– Ужас! – снова сказал я. Как это Петрика угораздило так неподходяще влюбиться? Целовался? Он целовался пока только с одной девушкой. По крайней мере, так он мне сам сказал под большим секретом. А оказывается, вот оно как: эта одна девушка – Мадина Корк. Видимо, это у него и вправду серьёзно.

Рики подёргал меня за рукав:

– И ещё к тому, что ты сейчас опять начнёшь Корков ругать и говорить, чтобы я их боялся. Но вот Лала, к примеру, хорошая девочка. Я сегодня с ней играть пойду.

Надо спросить Рики, не упал ли я тогда в обморок. Свою запугивающую речь я хотел завершить словами: «И не смей играть с их воспитанницей Лалой Паг, а то проблем не оберёшься».

Раскладывая сыр на хлеб, Рики знай себе трещал:

– Когда я с ней познакомился, говоришь? В прошлом году. Ну, играли пару раз в парке. А что такого? Не целовались же. Она летом там гостит. У Корков-то. Ну, ещё мы болтали через ограду «Прибежища», и не только через ограду. И её даже пустили бы со мной погулять и к нам в гости, да только я анчу, а воспитатели очень сильно боятся её дядюшки.

Ну всё, Рики меня обезоружил. Он уже играл с этой ходячей проблемой и в курсе Коркиных семейных тайн. И что делать?

– Ты слышал, что Корки не любят нашего короля? – спросил я. – Что они ненавидят анчу, что много раз пытались свергнуть своих соперников Охти и устраивали погромы и резню? Сколько в городе таких, как мы? Мало. А Лёка сказал, что Корки снова что-то затевают. Так что лучше тебе не ходить одному и держаться от ненормальных подальше. Если что – может, придётся прятаться и бежать из столицы. Как же я этого не хочу! А в провинциях, между прочим, сторонников Корков пруд пруди. Люди необразованны и оттого нетерпимы. Как там могут жить такие, как мы? Бежать за море? Совсем не хочется. Хоть бы папа поправился скорей.

Куда-то меня не туда занесло. Рики так и спросил:

– Ты это к чему, вообще-то?

– Я-то? Не знаю.

– Боишься?

– Да не то слово.

– А дрался с Кохи.

– Ну и что? Пока наш король на посту, закон один для всех. Имею право обороняться. Кохи первый начал.

– Значит, я могу пойти поиграть с Лалой? Ну, пока наш король на посту, – сделал вывод мой очень младший брат.

Кстати, кому-нибудь, может, интересно, почему я его так называю? Просто Рики родился в ту пору, когда я уже ощущал себя сильным, умным, совсем взрослым, особенно по сравнению со всякими новорожденными козявками. Мне было на пару месяцев больше, чем братцу сейчас. Помню, на второй день его жизни я сидел под дверью спальни родителей и заливался слезами от того, что моё сокровище изволило орать. Великая Эя, как мне было невероятно, нестерпимо плохо! Мне казалось, что у Рики что-то болит, или ему страшно, или ещё что похуже. Незадолго до этого на соседней улице умер новорожденный мальчик, и этот случай никак не забывался, он произвёл на меня ужасное впечатление. Родители смеялись, успокаивая меня, но пока до меня дошло, что все младенцы орут, и это нормально – ведь говорить они ещё не умеют, я заболел от расстройства, и неделю провёл в кресле у его кроватки. Оторвать меня не было никакой возможности. Я даже не ходил на занятия.

Я никогда не спрашивал, как узнал о моей беде Петрик, но он приехал ко мне из своего города в неурочное время и немного вразумил меня. Но действительно, очень немного: я всего лишь согласился иногда ненадолго покидать свой пост. Стоило Рики чуть вякнуть, я нёсся к нему сломя голову в любое время суток, и совсем достал этим родителей. Бедный доктор разводил руками и прописывал успокоительное мне и папе. Я со слезами бросался наперерез маме, задумавшей прогуляться с младшим сыном по улице, караулил коляску в саду, поил братца из бутылочки, качал, пел песенки, звенел погремушками, менял подгузники, научился делать массаж, прочитал книгу про уход и воспитание… В эту пору ещё один мой лучший друг, воспитанник «Прибежища», был усыновлён и увезён в другую страну, не попрощался, не писал писем. Да всё ли с ним хорошо? Под впечатлением этой потери я боялся оставить Рики без себя, перестал выходить гулять и с трудом позволял вытолкать себя в школу. Уходя на уроки, заставлял родителей дать мне множество обещаний, касающихся безопасности Рики, и, если узнавал, что в моё отсутствие они нарушили слово, отчитывал маму и папу, как малышей, доставалось и бабушке с дедушкой. Никто, ни взрослые, ни даже Ната, ничего не могли с этим поделать. Дальше больше. Я не стал раздеваться на ночь и потребовал, чтобы Рики спал со мной в детской. Лёка Мале опекал меня, словно старший брат, почти переселившись в наш дом и в нашу с Рики комнату. Я пугал его тем, что вскакивал среди ночи и бросался к окну ещё не успев разлепить глаз, а потом почти совсем перестал спать.

Именно в ту пору я и заслужил прозвище Анчутка. Лёка первым стал меня так называть.

Меня повели к другому доктору. Это был отец моего дружка Шу (кстати, мы и познакомились тогда), и он потратил много времени на то, чтобы узнать, что со мной происходит. Например, отчего одиннадцатилетнее дитё озабочено крепостью запоров на дверях и окнах и ложится спать с топором под подушкой. Я замкнулся и ничего не хотел говорить докторам – зачем они лезли в душу? Я зло таращился на дядю Шу, как загнанный в угол зверёк, и только что зубами не клацал. Но всё-таки доктор выяснил, что взрослые, в неусыпной заботе обо мне, запугали меня историями страшных расправ с анчу, а вдобавок – картинами того, что может произойти с ребёнком, пока он растёт. Куда или откуда он может упасть, что проглотить, чем заболеть и скончаться, и насколько надо быть осторожным. При мне рассказывались случаи поистине ужасающие, а все мои родственники – отличные рассказчики. Пока это касалось меня, я пропускал страшилки мимо ушей, но вот дело коснулось новорожденного, очень маленького существа, за которое я посчитал себя в ответе – и тут я проникся. А раз мои родители не смогли предотвратить упомянутые выше кошмары в мировой истории, в прошлом и настоящем, значит, надеяться можно только на себя, всегда быть готовым защитить и спасти.

Наверное, доктор как-то повлиял на меня. Я стал вести себя нормально, но страх не прошёл совсем. Просыпаясь среди ночи, я едва сдерживался, чтобы, подскочив к окну, не искать за ним признаков злоумышленников, но всегда прислушивался к дыханию Рики и, пошарив рукой, накрывал его убежавшим одеялом. Наши кровати стояли голова к голове, чтобы я мог сделать это, не вставая. Я с трудом заставлял себя не ходить с ним повсюду и не водить за ручку. Право, наши родители были беспечней. Лишь став студентом, я окончательно переселился во вторую детскую, теперь уже взрослую комнату, но не потому что так хотел, а для того, чтобы Рики чувствовал себя свободней – ведь тоже уже большой, а мне надо пересилить себя и перестать быть ему нянькой. Может, оттого я и решил жить в доме деда? Потому, что я очень старший брат, и мне надо с этим что-нибудь делать?

Помните, я говорил, что сделать это мне было тяжело.

Но вот, вовсе съехав в собственные хоромы, я мигом уцепился за возможность опекать моё сокровище всё лето. Вот так допекаюсь, что он вообще не захочет заходить в гости…

– Не знаю, – сказал я. – Честное слово не знаю. Можно, конечно, привязать тебя к крыльцу, но ты ведь перегрызёшь столб и скроешься. Ну, или Лала перегрызёт. Уж такая отчаянная девчонка! Где ты собираешься с ней играть, с этой Лалой твоей?

– На нейтральной территории, – ответил мой очень умный брат.

– Чего тогда сидишь? Конфет подружке сам купишь, у меня тут пока ничего нет.

– Я вечера жду. Второй половины дня, – мигом поправился Рики, сообразив, что при мысли о нём, гуляющем в темноте с воспитанницей Корков, я просто помру.

Только я всё равно заорал, как ненормальный, потому что мой взгляд упал на часы.

– Так, – принялся я распоряжаться. – Ты обещал помогать. Будешь встречать клиентов и провожать в кабинет, а то мне не солидно бегать туда-сюда. Будешь выводить их через заднюю дверь и калитку в саду, чтобы они пореже сталкивались. Ждать они должны не за забором, а в приёмной. Даром, что ли, я велел разделить галерею на несколько кабинок?

– Да брось ты, – вяло махнул рукой Рики. – Какие кабинки?

– Пять штук получилось, посмотришь потом.

– Да ладно. В жизни не поверю, что клиентов так много.

– Честно! И им вовсе не надо встречаться.

– Случайно получилось, что много, – огорчил меня братец. – Стечение обстоятельств. Не верю, что так будет и дальше. Все говорят: время магии прошло, настало время технического прогресса.

– Да? Ну да, говорят.

На секунду я впал в уныние. Я учился самозабвенно, но смутно подозревал, что процесс преподавания магических наук поставлен из рук вон плохо. Подозревать что-либо ещё у меня не было времени, я постоянно упражнялся, разыскивал старые заклинания, пробовал их и совершенствовал. Что-то объединял, что-то вычленял, докапывался до сути, размышлял об истоках, варил в ковшиках полезные и бесполезные зелья. Устраивал иллюзии по поводу и без. Лез к профессорам с вопросами, на которые они отвечали не всегда правильно. Их ошибки изумляли меня, и я втолковывал однокашникам, как всё должно быть на самом деле. Занимался с теми, кто просил меня об этом, в том числе с преподавателем прикладной магии. Подобно Хроту строчил статейки в тот же журнал, удивляя любителей истории сведениями о том, что волшебство-таки, существовало. И дополнительно посещал лекции на других факультетах, поскольку меня интересовала не одна только магия. Прибавьте к этому работу в мастерской и в лавке отца. Откуда время размышлять о несовершенствах чего бы то ни было? Настолько плохо был у нас поставлен процесс преподавания, что мои сокурсники, рано или поздно, все перевелись кто куда, а занятия волшебством посещали лишь время от времени, только из интереса и посмеивались надо мной, оставшимся верным своему факультету. Все они собирались работать в областях, никак не связанных с магией, и с упоением рассуждали о научных открытиях и техническом прогрессе. Все они смотрели на меня, с трепетом произносящего имя Радо, как первоклассники на фокусника в цирке. Все они получили справки о прослушивании курса магических дисциплин и «нормальные» дипломы, и только я – всё наоборот. Втихаря боялся, что папа и мама вот-вот скажут: «Миче, ты допрыгался. С завтрашнего дня магия запрещена законом. Чтобы больше ни одного заклинания, а то тебя посадят в тюрьму». Волшебнику тяжко жить, если нет применения его способностям. В конце лета надо написать своим сокурсникам: как они устроились в жизни?

Дзинь-дзинь.

– Ага! – азартно воскликнул я и потёр руки. – Действуй, Рики!

– Ой! Ай! Куда, говоришь, вести? В кукую кабинку?

– Я те покукую! В кабинет!

И понеслось!

Всё, как вчера, но жизнь с моим младшим братцем оказалась гораздо легче. Я сидел в кабинете, а Рики, довольно вежливо, надо сказать, приглашал клиентов по очереди, а потом выпроваживал через сад.

– Ты пошустрей не можешь? – шепнул он мне разок. – В кабинках твоих ждут трое. Я дал им воды с сиропом и газеты за позапрошлый год. На чердаке нашёл. Так нельзя, Миче, надо заказать какие-то каталоги или журналы. Как у Мале. Один стрижётся, другой читает. В смысле, другая.

– Ладно, ладно, закажем. Где ты взял сироп?

– На рынок сбегал. А что такого? Я и чайник купил.

– Ладно, ладно. Иди, займись там.

– Так я уж занялся. Одному погадал – он и ушёл. И заплатил даже.

Ну, что я говорил? Рики пошёл по моим стопам.

Улучив минутку, он показал мне эскиз серёжек, заляпанный чем-то красным и синим. Что я могу сказать? Если, осуществив замечательный замысел, моё сокровище не засунет новенькие серьги в такое место, где их никто не найдёт до зимы, директор будет очень, очень довольна. Эта чудесная женщина до сих пор ежедневно носит браслет, который сделал я в год рождения Рики. Тогда школа праздновала десятилетие, а теперь она лучшая в Някке. И, между прочим, браслет директора – талисман, заговорённый на успех в любимом деле. Надо проверить, хорошо ли помнит Рики заговор на здоровье и долголетие. И спросить, не сказал ли он папе, что за символы в центре узора, а то, признаюсь честно, мне может влететь. Папа с мамой не одобряют колдовства в ювелирном искусстве.

*

В тот момент, когда я подумал, что у нас, должно быть, перебывал весь город, и всю оставшуюся жизнь мне нечем будет заниматься, явился заморский гость с женой. На нём был богато расшитый кафтан, ужасно модные здесь сапоги с острыми носами (если дела будут идти хорошо, я куплю такие же Рики на осень) и смешная круглая шапочка с белыми пёрышками. Жена этого человека была смугла и черноволоса, как он, и имела такие брови… Я залюбовался прямо, и не сразу вспомнил, что жители противоположного берега очень не любят, когда пялятся на их жён. Здесь они ходят такие красивые, в платьях необычных расцветок, звенят монетками на шее и золотыми браслетами на почти чёрных глянцевых ручках. А у себя дома, где очень жарко, где солнце может повредить кожу, и дуют сухие и пыльные ветра из пустыни, выходя на улицу, закутываются в длинные цветные покрывала. Прячут от проникающих всюду лучей и песка нежные лица, волосы и красивую одежду. Песок ведь засыпается в вырезы платьев, а это не очень приятно и даже неприлично. Воды там не везде так много, как хотелось бы, и вымыть пышную шевелюру проблема. Представляю, как страдают тамошние дамы в период этих самых ветров. Живущие в пустыне (а есть и такие!), наверное, вообще из-под покрывал не вылезают. Но некоторые мужья запрещают своим жёнам (и даже дочерям!) снимать эти штуки на нашем берегу. Ревнуют или даже боятся, что украдут. Мужчины в Джате горячие, и покрывала женщин служат ещё и защитой от внезапно вспыхнувшей страсти.

Клиент, однако, оказался не из ревнивцев, он чрезвычайно гордился красотой супруги. Он показался мне милым и весёлым человеком.

– О! – засмеялся гость, увидев меня. – Ну и ну!

Поняв, что я собираюсь обидеться, он схватил меня за плечи и развернул к моему же зеркалу. Сначала я не понял, что это за шуточки такие, а, осознав, тоже расхохотался. Жена клиента веселилась от души, вытирала глаза концом голубого платка, а мой братец, не успевший ещё покинуть кабинет, от смеха закатился под стол.

Мужчина снял шапочку, а я – кожаный ремешок с головы, и мы развеселились ещё пуще.

Потом шапочку клиента надел я, а жена нацепила ему мой ремешок.

– Ты, маг! – давясь от смеха говорил человек. – Ты слышал о двойниках?

– Слышал, но не видел, – держась за живот, ответил я.

– Так посмотри, – он указал рукой на зеркало.

– Да, чудеса!

– У меня что, в предках анчу?

– У меня что, прадедушка мазался гуталином?

– Да-да! Гуталином! Дай-ка мне свою жилетку.

– А ты мне – свою размахайку.

Тут мы оба вспомнили, что в комнате женщина.

– Я отвернусь, – сказала она со смехом и с ужасным акцентом.

Мы переоделись, и веселье пошло по новой. Я и мой клиент были похожи друг на друга почти как две ножки для стула, выточенные на одном станке. Только одна ножка – для тёмного стула, другая – для белого. Я был очень светлым, он – смуглым. Это почему-то особенно смешило.

– Принц – шутник, – ни с того ни с сего сказал визитёр. – Он специально направил нас к тебе, маг. Но каково-то твоё мастерство, как предсказателя?

– Какой ещё принц? – веселился я. – Не знаю никаких принцев.

– Теперь знаешь. Я принц, а Назика – моя принцесса.

– Ты сам себя направил ко мне? – мне было смешно, и я никак не мог справиться с застёжкой на его поясе.

– Нет, ваш принц. Который королевич, – вставила Назика.

– Ваш сын короля, где-то тебя видел, да-да. Говорил, будет мне сюрприз, – разглядывая себя в зеркале, рассказывал клиент. Мне понравилось, что он называет свою жену принцессой. Вот женюсь, и тоже так буду звать Нату. Э, нет, на Нате я не женюсь, конечно. Хотя, почему бы и нет? Ах да, мы же просто друзья. Ах да! Мне вообще нельзя жениться. Я ещё не говорил об этом?

А муж Назики продолжал:

– Слушай, давай поменяемся одеждой? Я пойду в твоей, а тебе оставлю свою.

Я всполошился:

– Нет. Твоя слишком дорогая.

– Ерунда.

– Я не возьму.

– Пустяки.

Ничего себе, пустяки! Уж поверьте, я отлично разбираюсь в товарах и ценах. Я замахал руками:

– Хочешь, я подарю тебе то, что ты надел, но ты свои вещи забери.

– Так ведь я буду должен тебе за консультацию, маг.

Я совсем забыл, зачем он сюда пришёл.

– Моя консультация не стоит и четверти этого – я пощёлкал пальцем по самому маленькому камешку на его поясе.

– Стекляшки, – убеждённо заявили муж и жена.

Я перестал смеяться.

– Вы кого хотите обмануть? Я – анчу, чьи предки жили среди всего этого. Я – Миче Аги, и могу назвать стоимость этой вещи с точностью до капинки. Это всем известно.

Они переглянулись.

– Прости. Но стоимость консультации определяется важностью вопроса для клиента и его возможностями, – загнул мой двойник.

Но я упёрся, как не знаю кто.

– Я могу отказать в консультации, – заявил ваш покорный слуга. – Будет так, как я говорю, и никак иначе.

– Ого! – восхитился клиент. – Ладно. Будь по-твоему, маг. Миче твоё имя?

Мы познакомились. Двойника звали Далим, и его проблема была в том, что пираты похитили реликвию, принадлежащую его семье и хранящуюся в храме на берегу. Наверное, подумал я тогда, у них, за морем, принято хранить в храмах семейные ценности. Теперь приходится с пиратами воевать. И то правда – давно пора приструнить обнаглевшую шайку. Беда в том, что негодяи ловко прячутся среди островов и рифов на большом отдалении от мест проживания семьи Далима. Среди Лийских островов затеряться легче лёгкого, а если спрятать в пещере нечто, не очень большое, то это нечто и вовсе никто никогда не найдёт.

– У тебя, вроде бы, есть карта, Миче. Карта Лийских островов и пещер, составленная кем-то из пиратов в незапамятные времена, – закончил двойник. Ему поручили это дело, потому что Далим доказал, что он искусный флотоводец. Он только что женился, и Назика пожелала ехать с мужем. Часть флота, во главе которого он стоит, вошла в нашу гавань, а часть не поместилась. Они вдвоём явились специально за моей картой…

– С ума сойти! – ахнул я.

…потому что сын нашего короля сказал лично Далиму, что у меня есть необходимый дружественной стране древний клочок.

– Объясните, откуда знать нашему королевичу, что мне от деда досталась эта, нужная вам, карта? Послушай, карту я, конечно, тебе дам, тем более, у меня есть копия, но я ведь не знаком с наследником престола. А он со мной – тем более. О том, что карта у меня, знали только моя семья и мои друзья. И вот прибывает целый флот…

– Да, в принципе, можно и без карты, – заскромничал Далим. – Но с ней ведь проще… Ты не сердись. Ваш король посылает свои корабли нам в помощь, оттого мы и здесь. Вроде как по пути. Мы и не знали о карте, но королевич сказал…

– Миче, ты что такой дремучий-то? – влез Рики, вылезший из-под стола. – Уже сколько времени все галдят: пираты – общая проблема, дадим отпор, поприветствуем союзников…

Я, как всегда, отстал от жизни. Это моя особенность такая. Пираты ведь не продаются в ювелирных магазинах, как драгоценные пояса.

– Беги, принеси копию, – велел я чертёнку. Потом до меня кое-что дошло: – Ты стоишь во главе флота? Ты и вправду принц, Далим?

– Точно, – засмеялся он.

– Ого! – сказал теперь и я. Интересно, после того, как мы хохотали, и подкалывали друг друга, и называли друг друга на «ты», и примеряли одежду другого, как себя вести с принцем? Я встал в тупик.

– Дело ещё вот в чём, – вздохнул он. – Перед тем, как отплыть, мы обратились к звездочёту, и он предсказал неудачу нашей миссии, разгром, позорное бегство и то, что я потеряю Назику. Но ваш королевич сказал: «Не надо расстраиваться. Очень хорошо, что вы идёте к Миче. Он предсказатель и волшебник. Он что-нибудь придумает. Он лучше всех».

Сказать, что меня удивила рекомендация королевича – значит ничего не сказать. Не помню, как он выглядит, сколько ему лет и даже как зовут, а он рекомендует меня, как предсказателя, заморскому принцу. Может, он приходил ко мне погадать, маскируясь под жителя Повыше, а я сболтнул случайно про карту? Ну, к слову пришлось, ведь это вовсе не секрет. Не помню.

Далим и Назика смотрели выжидающе.

– Хотите, чтобы я погадал и сделал вам амулеты? – наконец выдавил я из себя.

– Вот, пожалуйста, карта! – завопил мой очень младший брат, врываясь, как буря. – А вы что, действительно принц и принцесса?

Назика кивнула и обняла его, и этим вызвала мою симпатию.

– А там уже пять клиентов. Придёт шестой – куда мне его девать? – пробормотал мой ребёнок, охрипший от смущения. – Я продал три амулета.

– А мы для гадания придём вечером, – пообещал Далим, – когда очереди не будет.

На том и порешили. Далим ушёл в моей одежде, а я остался в его. Я так понял, что это благодарность за карту. Дорогой пояс я, естественно, не принял, но мне заплатили сверх всякой меры. Я заявил, что это вперёд, за гадание, и слушать больше ничего не стал. Но про себя тихо радовался: с этих денег я отдам долг Чудиле, и даже ещё останется.