Читать книгу Быть людьми… Книга вторая. Ты только живи - Ирина Гарталь - Страница 7
Глава 1
Оглавление***
Ноябрь-74, в Ростов
Привет! Это опять я.
Почтовый ящик пуст. Зима не располагает к общению, каждый ищет уединения, душа сворачивается в клубочек, и молчание ей больше подходит, правда?
А у меня событие. Приехали Галя с Дмитрием. Я очень боялась, как мои родители их встретят? Всё-таки статус у них необычный – любовники. Некрасивое слово, неприятное, как обмылок. Пока ехали на такси из Новокузнецка, они с Димой, не отрываясь смотрели по сторонам, и восторгам моих друзей не было конца. Особенно восхищалась Галя.
Дорога в город идёт по берегу Томи вдоль гор, а горы сейчас слегка присыпаны снегом. Картина мрачноватая, суровая. Подруга всю дорогу приговаривала: какой дикий край, какая красота…
У Дмитрия тоскливые глаза. Неуклюжий, огромный и такой растерянный! Самое удивительное – не чувствую между ними того волнующего напряжения, которое было в Ростове. Они подавлены.
Мои родители встретили их хорошо. Проблем не возникло. Мама обещала помочь с работой, у неё есть связи со всеми кадровиками города. Первое время поживут у нас, потом снимут квартиру. Галка неспокойна, рассказала жуткие вещи.
Им пришлось бежать от самосуда, так, кажется, у вас это называется. В дом Гали нагрянула вся Димина родня. Побили стёкла, пытались поколотить палками мою подругу, но Таргин загородил её в углу своей широкой спиной, а иначе убили бы! Его отец пришёл при параде, в казацкой форме с шашкой и грозил Галю «распустить до пупка». Мать плевала в лицо Диме, требовала, чтобы он подал ей воды напиться, то есть, чтобы отошёл от подруги. Не терпелось им достать её дубинками. А сестра задавала Дмитрию непристойные вопросы.
Для подруги это было ни с чем несравнимым потрясением. Ты же знаешь, какая она, на каждый ветерок отзывается, а тут все объяснялись отборным матом, даже женщины. Кое-как уговорил их Дмитрий отступиться, а на другой день мои друзья удрали от ваших крутых казачков подальше, к нам в Сибирь. Гала в сердцах сказанула: «Казаки обычаем собаки».
Мне трудно понять, почему всё это случилось. Я видела, как Галя боготворила Григория, и вдруг такой поворот!
Толя, ты можешь мне не поверить, но я чувствую, что она не любит Дмитрия – это болезненная горячка в отместку равнодушному мужу.
Кстати, перед самым отъездом он прилетал из Клайпеды. Его с борта корабля вертолётом доставили на материк, когда он узнал, что Галчонок собирается уехать. Плакал. Просил Дмитрия оставить его жену.
Она вспоминает об этом с брезгливым выражением лица. Но сколько боли в глазах! Мстительно говорит: «Поздно спохватился, голубчик. Всю жизнь я у него на третьих ролях, ни одной юбки, ни в одном порту не пропустил! Вот пусть теперь прочувствует, что такое измена…»
Нет, я совершенно ничего не понимаю в этой истории. У меня такое впечатление, что подруга в состоянии шока.
Писем от тебя нет. Гала уверена, что перед праздниками почта всегда загружена. Но я думаю, не может быть, чтобы почтовый вагон был забит до отказа и не хватило места для одного-единственного конверта. А почему ты не пришёл на вокзал проводить Галю с Дмитрием? Они ждали.
Я купила шары на демонстрацию. Мы «проявляем солидарность», как пишут в газетах, всей семьёй. Из дома выходим все вместе, раскланиваемся с соседями, обмениваемся поздравлениями со знакомыми, а знакомых у моих родителей – весь город. И каждый раз слышим реплики: уже такие большие дети, как время летит…
Папа говорил, когда мы были маленькими, в городе проложили всего один проспект Коммунистический с двусторонним движением. И все колонны демонстрантов, чтобы продлить удовольствие общения, проходили сначала в одну сторону от трибуны, потом – в обратную. И все эти солидные дяди, тёти помнят нас с Ритой и Сашей маленькими.
Теперь город вытянулся насколько это возможно на ладошке между гор, и мы в колоннах, под создающую настроение музыку, проходим от начала проспекта до площади Весенней. Успеваем повидать друзей, коллег, пошутить, попеть хором, покричать ура… Этакое общегородское братание!
Люди здесь замечательные. Папа рассказывал, что первый секретарь горкома партии был совсем молодым и романтичным человеком. Во всех субботниках принимал участие, из ватника не вылезал. Его можно было увидеть и в очереди за молоком… Попроще наших нынешних чиновников был, доступнее. Во всяком случае, мой батя так утверждает, он работал с ним несколько лет.
Так вот, по традиции наше семейство и сейчас, как говорит бабуня, всем гуртом собирается на демонстрацию. Я прихвачу с собой Галину и Диму, пусть присмотрятся к сибирякам.
Да, чуть не забыла! У меня – обнова! Наконец-то мне сшили зимнее обмундирование: коротенькое полупальто с песцовым воротником и расклешённые брюки из драпа тёмно-вишнёвого цвета. Мама, не принимавшая участия в выборе фасона, ахнула. Тох, мне идёт. Правда-правда! Галка пожалела, что ты не можешь меня сейчас увидеть. Нет, что ни говори, а красивая «выползина» – исключительная радость для человека.
Мама говорит, что я перегружаю почту, – ни один самолёт не взлетит с такими толстенными посланиями. Может, самолёты с моими письмами от перегрузок падают на пути к Ростову?
Еще две строчки.
Не скучай, я завтра ещё напишу.
Инга.
Р.S.
Толю Барыкина забрали в Морфлот на три года. Риту кое-как оторвали от него… Она целый день бродила по комнатам и так плакала, что мы все забились по углам и тоже потихоньку плакали. А следом за ней ходил папа с портретом Толика в руках и утешал. Теперь мы его все вместе ждать будем. Сестрёнка перед отъездом в Новокузнецк, где она учится, отдала мне Толин портрет: «Каждый день вытирай пыль, пожалуйста!»
Вытираю.
Посылаю тебе стихомысли из старой тетради, которую откопала в письменном столе.
Я слушаю ворчанье горной речки,
ногами бултыхаю по воде.
Какие-то забавные словечки
непрошено рифмуются во мне.
Я от земли готова оторваться
к тем облакам, что гроздьями висят.
Как хорошо, что мне лишь восемнадцать,
не тридцать даже и не пятьдесят!
Но помечтать мне в тишине не дали.
Вдруг слышу рядом чей-то голосок.
Свое паденье из небесной дали
я совершаю прямо на песок.
Бегу отсюда – ветру не угнаться,
туда, где звёзды в реку моросят.
Какая прелесть эти восемнадцать,
не тридцать даже и не пятьдесят!