Читать книгу Конфликты в условиях трансформации современного российского общества. Курс лекций - Коллектив авторов - Страница 15

Как отмечалось, Т. Парсонс в своей концепции социальных изменений акцентировал внимание на нормативных составляющих социальной реальности, предполагая существование стабильного социального порядка как нечто само собой разумеющееся. В конфликтологической парадигме теории социальных изменений артикулируется прежде всего роль открытой борьбы интересов в социальной жизни.

Отметим, что сам Парсонс полагал, что его теорию неправильно поняли или даже грубо исказили – он не отрицал существования социальных конфликтов, а пытался ответить на вопрос об условиях возможности социального порядка. Ответ на этот вопрос, по Парсонсу, не зависит от того, что мы эмпирически наблюдаем в определенной социальной реальности – действие сил, направленных на укрепление порядка, или проявление конфликтогенных факторов. Однако, как признавали даже сторонники Парсонса, в его теоретической системе не было адекватного понятийного инструментария для концептуализации конфликтов, а работы несут на себе отпечаток искусственной гармонизации, оставляют за скобками факт существования конфликтов и борьбы интересов и, соответственно, изображают весь процесс социальных изменений как непрерывный и однолинейный.

Нейл Смелзер, ученик Парсонса, полагал, что конфликтные интересы обусловлены структурой общества, в котором формируются многочисленные группы с разными целями (различия социально-экономического статуса, вероисповедания, возраста, места жительства, по полу). Главное в теории Талкотта Парсонса, считал Смелзер, в том, что общество нравственно совершенствует человеческую натуру, а применение власти не всегда порождает конфликты между людьми. Поскольку власть осуществляется от имени всего общества, она может оказать благотворное воздействие на все группы (а не только на некоторые из них), например, обеспечить мир и порядок. Если Маркс придавал главное значение борьбе между классами за распределение ресурсов, то Парсонс рассматривал прежде всего процессы координации. Хотя носители различных ролей имеют неодинаковую власть, но эта власть ограничена тем, что политические процессы подчинены ценностям всего общества.

В совместной с Т. Парсонсом книге «Экономика и общество» Смелзер выделяет главные этапы социальных изменений (от полного отрицания нововведений до институализации и рутинизации). Их начало связано с появлением чувства неудовлетворенности и возможности «улучшения положения дел», что вызывает беспокойство, неоправданные негативные эмоциональные реакции с элементами враждебности и агрессии, с одной стороны, и нереалистических надежд и фантазий, с другой. Далее, на основе существующей системы ценностей, осуществляются попытки урегулирования возникших напряжений, сопровождаемые благожелательной терпимостью к новым идеям. После конкретизации этих новых предложений они ответственно реализуются теми, кто принимает на себя риск. В завершающей фазе то, что было нововведением, становится элементом образа жизни и включается в повседневную социальную и экономическую рутину.

Конечно, при таком подходе социальные конфликты не являются центральной темой исследования, хотя Парсонс и его ученики занимались конфликтами как эмпирическими явлениями. Так, например, Роберт Мертон обращал внимание на внутри– и межролевые конфликты, т. е. на то, что в рамках одной и той же роли человеку часто приходится соответствовать разным и даже конфликтующим между собой ожиданиям (например, когда отец или мать предъявляют разные требования к ребенку) или что люди почти всегда вынуждены исполнять несколько разных ролей (например, женщины часто исполняют роль матери и одновременно роль работника), которые нельзя считать абсолютно совместимыми, что тоже приводит к конфликтам. Следуя своим интересам и потребностям, индивиды и социальные группы вступают во взаимодействие, формируют некоторое, конкретно-историческое пространство своего бытия, цементирующим основанием которого и выступает упорядоченно структурированная система общественных отношений. Именно социальные структуры, по Р. Мертону, и «…порождают конфликт, будучи до определенной, исторически сложившейся степени, лабиринтами социальных статусов, страт, организаций и сообществ, которые имеют общие, хотя и потенциально конфликтные, интересы и ценности» [31, с. 83].

Конфликтная трактовка социальных изменений, согласно X. Йоасу и В. Кнеблю, основана на неприятии интерпретации конфликтов как психологически обусловленных явлений, как индивидуальных ошибочных действий или даже «болезни». Это было вызвано тем, что в данной теоретической традиции состояние статус-кво в обществе рассматривалось как некая норма, а отклонения от него могли трактоваться лишь как нарушения. Для нас инструктивный характер имеет рассуждение Г. Зиммеля о том, что «все проблематичные явления заставляют нас лучше осознать то обстоятельство, сколь невообразимо противоречиво наше настоящее… Одни только филистеры могут полагать, что конфликты и проблемы существуют для того, чтобы быть разрешенными. И те, и другие имеют в обиходе и истории жизни еще другие задачи, выполняемые ими независимо от своего собственного разрешения. И ни один конфликт не существовал напрасно, если время не разрешит его, а заменит его по форме и содержанию другим» [22, с. 330].

По Л. Козеру, напомним, конфликты «очищают воздух» и могут служить предохранительным клапаном. Не каждый конфликт обязательно сопровождается выбросом агрессии, а отсутствие конфликтов вовсе не говорит о стабильности социальной системы, т. к. существуют латентные противоречия, которые могут впоследствии неконтролируемым образом выплеснуться наружу. Наоборот, открытое протекание конфликта может быть признаком стабильности. Козер утверждал, что конфликты зачастую оказывают позитивное воздействие на общества в целом, поскольку они и способствуют созданию новых правил и институтов. Если общества не допускают появления конфликтов, они в долгосрочной перспективе имеют мало шансов на выживание. Конфликт предотвращает «окостенение» социальной системы, принуждая ее к инновациям и креативности.

Рейнхард Бендикс, следуя веберовскому подходу, критикует безнадежную попытку редукции всех конфликтов к классовым – разнообразие конфликтов в социальном мире очень велико. Он показывает, что многие противоречия, порождаемые обществом, а особенно конфликты, внутренне присущие его экономической структуре, могут дать толчок коллективному действию. Исторический процесс подвергается влиянию контингентных обстоятельств, и конфликтующие группы и социальные движения всякий раз заново формируются под влиянием «локальных условий, предшествующего хода истории, остроты кризиса».

Исторические процессы в высшей степени конфликтны. Важным является центральный постулат Бендикса: «сказать, что непримиримые конфликты являются эндемической чертой общества, еще не значит заявить, что общество характеризуется постоянной нестабильностью» [20].

Ральф Дарендорф, сознательно заостряя противоречия различных концепций социальных изменений, вывел несколько «конфликтологических максим».

• Конфликт – источник прогресса, ведущий к цивилизации и в конечном счете к мировому гражданскому обществу. «Необходима как равновесная, так и конфликтная модель общества; и может быть, в философском анализе у человеческого общества всегда два лица, наделенных одинаковой реальностью: одно лицо – стабильности, гармонии и консенсуса, а другое – изменения, конфликта и принуждения» [6, с. 358].

• Автор особо подчеркивает, что «интенсивность конфликтов… снижается в той степени, в какой структура общества становится плюралистичной, т. е. обнаруживает разнообразные автономные области… При напластовании различных социальных областей каждый конфликт означает борьбу за все…» [7, с. 144].

• Вмешательство в конфликты должно ограничиваться регулированием их проявлений, без намерения устранить причины. Участники должны согласиться на определенные правила конфликтного поведения, тогда регулируемый конфликт станет в известной степени смягченным и будет протекать в формах, совместимых с непрерывно изменяющейся социальной структурой. По его мнению, «тот, кто умеет справиться с конфликтами путем их признания и регулирования, тот берет под свой контроль ритм истории, тот, кто упускает такую возможность, получает этот ритм себе в противники».

• Принципиально важным представляется указание Р. Дарендорфа на то, что причиной «структурной неспособности» общества к социальным изменениям является модернизационный дефицит, выражающийся в неспособности разрешать конфликты ненасильственным путем, и неспособность элит к конкуренции друг с другом в системе объединяющего разнообразия [5].

Таким образом, противоборства и столкновения являются постоянной характеристикой человеческой истории. Конечно, иногда конфликты удается прекратить, и в истории человечества были и будут периоды относительного затишья. Однако этот «покой» теоретики конфликта неизменно интерпретируют всего лишь как временный компромисс, как краткосрочное перемирие, потому что в конечном итоге ущемленная в своих интересах сторона никогда не согласится с неравным распределением ресурсов и благ, и вскоре конфликт вспыхнет с новой силой.

Социальный порядок – это лишь временный компромисс между сторонами конфликта, который в любой момент может быть расторгнут. Мятежи, революции и восстания – вполне нормальные события, не иррациональные всплески, а рациональные вмешательства, направленные на изменение структур социального неравенства. Однако не является ли такое представление сильным преувеличением? Ведь Георг Зиммель [8] рассуждал о том, как спор может меняться в ходе продолжительного конфликтного процесса, и как при этом меняются его участники. Противоборство необязательно заканчивается лишь временным перемирием, более или менее «нежелательным» для всех участников. Нередко в ходе конфликта имеют место процессы научения, вследствие чего конфликт утрачивает свою первоначальную остроту, а найденный компромисс воспринимается как значимый и целесообразный. Возможность трансформации конфликтов допускал и Макс Вебер. Он полагал, что найденные в ходе конфликта компромиссы могут в каком-то смысле жить своей собственной жизнью. Например, ожесточенные конфликты в сфере трудовых отношений, конфликты по поводу политических гражданских прав, равноправия женщин в семье и обществе в отдельные периоды превращались в силовое противостояние, но со временем они были юридизированы и, соответственно, в некотором роде улажены.

А компромиссы, достигнутые правовыми средствами, совершенно очевидно не могут быть недолговечными и неустойчивыми. Это связано не только с тем, что право само по себе инертно и обычно с трудом или очень постепенно поддается изменению, но и с тем, что правовая форма компромисса часто опирается на поддержку широких слоев населения, причем это касается обеих сторон изначального конфликта. В результате возникает ценностная привязанность к формуле компромисса, найденной правовым путем, и поэтому уже сложно себе представить, что конфликты вспыхнут с новой силой в прежней форме. Так происходит трансформация самой сути конфликта. Но помимо этого появляются и общественные тенденции (как, например, «юридизация»), которые бы не возникли, если бы не было этих конфликтов. Некоторые аспекты конфликта могут быть «отлиты» в определенные формы, и с этой формой компромисса могут «жить» обе стороны конфликта, поскольку с достигнутым правовым урегулированием могут согласиться все стороны конфликта.

Решающий вопрос сводится к следующему: до какой степени социальные, экономические или культурные конфликтные показатели (conflict lines) усиливают или нейтрализуют друг друга, тем самым смягчая сами конфликты?

Дэвид Локвуд в работе «Социальная и системная интеграция» доказывал, что триада «норма – консенсус – порядок» не противоположна триаде «власть – отчуждение – конфликт». В социальном мире эти два комплекса всегда взаимосвязаны очень специфическим и в каждом обществе совершенно особым образом. Адекватный анализ конфликтов невозможен без учета формы и развития систем ценностей – тип системы ценностей имеет решающее значение для возникновения, интенсивности и направленности потенциальных конфликтов. Кроме того, хотя социальные изменения зачастую и связаны с конфликтом, однако не все конфликты неизбежно ведут к социальным изменениям. Конфликт в социальной системе может быть эндемичным и интенсивным, не вызывая при этом кардинальных структурных изменений. Некоторые конфликты действительно приводят к социальным изменениям в значении трансформации институциональной структуры общества, а некоторые – нет.

Очевидно, нужно четко различать два комплекса проблем: имеют ли место в данном обществе борьба и конкуренция между акторами или группами и классами – это один вопрос; но приведет ли это к фактическому изменению структуры данного общества – это уже другой вопрос. Вполне возможна такая ситуация, когда в обществе существует множество противоречий или системных проблем, которые, однако, никак не проявляются на уровне действия – в этом случае мы не увидим явных протестов, открытых конфликтов, классовой борьбы и т. д. И, наоборот, в обществе могут возникать протесты и конфликты, не ведущие, однако, к изменению отношений между подсистемами общества, к изменению его общей структуры. Радикальной теории конфликта, по мнению Локвуда, не хватает понимания этого обстоятельства, вследствие чего она интересуется исключительно открытыми конфликтами и оставляет без внимания феномен системной интеграции. Она рассматривает лишь поверхностный уровень конфликтов, не поднимая вопрос о том, приводят ли эти конфликты к фактическому изменению системы, и если приводят, то каким образом, а также затрагивают ли эти конфликты элементы общественной системы и как они влияют на эти элементы.

Американский социолог Эдвард Росс, анализируя главные противоречия социума, сформулировал гипотезу перекрестного давления – несколько противоречий могут разворачиваться в полную силу одновременно, и чем они многочисленнее, тем меньшую угрозу представляет каждое из них в отдельности. Каждая разновидность конфликта противодействует всем остальным видам напряженности в обществе, если только линии их раскола не совпадают, т. к. в этом случае они усиливают друг друга… Следовательно, обществу, расколотому множеством противоречий по разным направлениям, может на самом деле угрожать меньшая опасность насилия и развала, чем обществу, разделенному лишь по одной линии. И, поскольку каждое новое расхождение способствует сужению поперечных трещин, можно сказать, что общество скреплено своими внутренними конфликтами [34, с. 371–470].

Мартин Липсет называет теорию перекрестного давления, а также теорию перекрестных линий конфликта центральной – пересекающиеся линии конфликта содействуют политической умеренности и стабильности, в то время как совпадающие линии конфликта (линии наслаиваются друг на друга и тем самым взаимно усиливаются) способствуют сильному политическому противостоянию и нестабильности. Взаимодействия же пересекающихся линий могут приводить к различным последствиям в зависимости от двух моментов, а именно: от интенсивности линий конфликта и от институциональных обстоятельств, связанных с накоплением различных позиций. Если одна линия конфликта является гораздо более интенсивной, чем другие, всегда существует вероятность того, что вдоль других линий обнаружится низкий уровень конфликтности или даже всестороннее сотрудничество.

Чарльз Тилли, критикуя «пагубные постулаты» различных теорий социальных изменений, сформулировал следующие принципиальные выводы [15, с. 237–238].

• Общество как специфическое образование представляет собой находящуюся в постоянном движении сложную сеть многочисленных социальных отношений, с частично совпадающими, пересекающимися и накладывающимися друг на друга ячейками и узелками.

• Социальное изменение – это в реальности многочисленные фрагментарные процессы различных уровней сложности, которые протекают параллельно или в противоположных направлениях, раздельно или накладываясь друг на друга.

• При определенных обстоятельствах столкновения, коллективное насилие, протесты и т. д. являются лишь рациональными формами достижения коллективных интересов и охраны более приемлемого социального порядка.

• Социальные изменения не приводят с непреложностью к общей структурной напряженности, отклонениям, социальной патологии.

• Принуждение во имя «закона и порядка», если оно используется государством и его официальными представителями, иногда трудно отличить от преступления и разбоя, подрывающих социальный порядок. Нелегитимные формы конфликта и принуждения не всегда способствуют беспорядку, а легитимные – интеграции и контролю.

Российский экономист В. Ю. Своеволин подробно анализирует такие варианты социально-политического развития, когда в силу ряда причин институты общества развиваются по неоптимальному пути, носящему тупиковый характер [30, с. 100–112]. Аффилированные с властью группы с особыми интересами препятствуют «отбраковке» институтов, исчерпавших свой потенциал.

Это связано с культурно-историческими особенностями формирования экономической и политической систем. При этом «надзорные механизмы» блокируются и препятствуют социальным изменениям. Для обеспечения прежней эффективности влиятельные группы интересов стремятся привлечь механизмы государственного принуждения.

В этой ситуации, как подчеркивает Д. Найт, «как только государство становится фокальной точкой для конфликта по поводу институциональных изменений, институты государства сами по себе становятся новым источником конфликта. Как и другие формы социальных институтов, правила, посредством которых структурируется политическая конкуренция… влияют на распределение влияния в процессе принятия решений». Когда дисбалансы усиливаются, то вероятны следующие варианты развития: система может разрушиться; сформируется новая структура; изменится состояние, поведение и/или состав социальной системы.

Снижение эффективности функционирования социальных и политических институтов ведет к тому, что они становятся неспособными поддерживать стабильность в обществе. Стратегии разрешения конфликтов в этой ситуации заключаются в устранении существующих и потенциальных конкурентов с политической или экономической сцены путем внесения институционально-правовых изменений, направленных на формализацию правил поведения в конфликте исключительно в своих интересах, которые затрудняют или блокируют эффективное функционирование институтов конфликторазрешения.

Примерами этого могут служить: в политической сфере – повышение избирательного порога, введение различных «фильтров», в экономической – искусственное ограничение конкуренции на определенных рынках в интересах государственных корпораций, в правовой – обеспечение вынесения желаемых судебных решений при отсутствии реальной независимости судебной власти.

В результате таких стратегий конфликторазрешения обеспечивается стабильность социально-политических и экономических институтов, связанных с властными и околовластными группами интересов, но ценой является снижение общей эффективности политической системы. При этом повышается результативность личных связей как инструмента защиты своих интересов в конфликтах, что ведет к росту коррупционной составляющей. Политическое урегулирование конфликтов начинает осуществляться в «ручном» режиме, происходит стабилизация неэффективного социального порядка.

После этого краткого обзора «старых» теоретиков конфликта мы можем обсудить исследовательскую программу Никласа Лумана.

Он разработал теорию автономного развития общественных подсистем, каждая из которых обладает собственным базовым «кодом» и может развиваться вне зависимости от остальных подсистем. В тоталитарных режимах политические императивы препятствуют развитию кодов других общественных подсистем, включая экономику, право, науку и т. д. Если функциональная дифференциация общественных систем блокируется, в долгосрочной перспективе возникает нестабильность режима. Но если автократический режим стимулирует дифференциацию, это тоже ведет к нестабильности. Луман констатирует продуктивную роль конфликтов и противоречий (системам нужна нестабильность, иначе они закоснеют), указывая на их роль в накоплении и ускорении варьирования социальной эволюции с «помощью усиления потенциала конфликтов и толерантности к конфликтам в обществе или другими словами: благодаря отказу от экстернализации всех конфликтов, как это было характерно для сегментарных обществ». По Луману, потенциальная конфликтность – атрибутивная черта и естественное состояние всех социальных систем.

Степень актуализации конфликтного потенциала варьируется и зависит от степени дифференциации системы и ступени ее эволюции. Сам же конфликт является, в свою очередь, ресурсом коммуникативной эволюции общества. Конфликты в правовых обществах не подавляются, их не избегают, обеспечивая каждому из них подходящую форму коммуникации с целью уклонения от их насильственного разрешения.

Конфликт имеется лишь тогда, когда коммуницируется ожидание и в ответ коммуницируется непринятие коммуникации. Таким образом, конфликт является следствием неадекватных («негативных») коммуникативных ответов на вызовы, отклонения от этих вызовов и ее тематизации.

Конфликт четко отделяется от лишь предполагаемых и наблюдаемых противоположностей. Конфликт – не прерывание и не прекращение коммуникации, а ее продолжение в определенной форме. Конфликты служат как раз для продолжения коммуникации и поддерживания ее открытости, в том числе через использование отказа. Логически разворачивая сложное и многозначное определение конфликта, Луман обращает внимание на его паразитический характер и формирует его понятийное ядро – это негативная форма взаимодействия.

Негативность конфликтного взаимодействия, как его сущностная черта, заключается, по мнению А. И. Стребкова и М. М. Алдаганова, не только в сопряженности конфликта с негативными эмоциями, но и в реализации актуального противоречия посредством разрушения, качественной трансформации статус-кво.

Таким образом, конфликты не только тестируют потенциал социально-политических отклонений, но и приводят к интеграции поведения участников.

Отмечая «возмущающее воздействие» конфликтов на социальную систему, Луман артикулирует такое их свойство, как легкость выхода из-под контроля. Подавление конфликтов с использованием насильственных действий, т. е. «чрезвычайно обременительное подавление, отклоняющее конфликты», является жизненно важной характеристикой «ранних обществ».

С возрастанием же социальной сложности, развитием политического господства, появлением легитимной силы для подавления нелегитимного насилия, способной утвердить собственный тип коммуникации, становится «возможным достижение большего числа конфликтов и большего мира одновременно», одновременно усиливая отклонение различных коммуникативных предложений и снимая с себя бремя вытекающих из этого отклонения возможных конфликтов. В качестве фундаментального социального факта Луман выделяет возможность допущения конфликтов при одновременном их притуплении за счет социального регулирования или влияния третьей стороны. С усложнением социальных систем происходит «дифференциация причин конфликтов и тем конфликтов», которые ищут для себя новые поводы. Но при этом, хотя структурный механизм запуска конфликтов и не является «разрешимой проблемой», система оказывается способной выносить конфликты, ибо дифференциация их причин помогает выявлению глубинных структурных основ «вспыхиваний» новых конфликтов.