Читать книгу Стихи. 1964–1984 - - Страница 23

В черный угол пусти постояльца –

обживется, повесит гравюрку

над кроватью. Любовь к Петербургу –

что-то вроде отсохшего пальца.

Покажи ему – и обнажится

в ущемленно-ущербной гримаске

двор больных голубей, бледной краски,

да в известке – плечо очевидца.

Под грузила Петровского флота

подставляю угрюмое темя,

и за каплею капля – долбленье,

что история – только работа.

Я зачем тебя, сукина сына,

допустил доползти до постели?

чтобы видел: во гнили и цвели

издыхание карты красиво.

Мне и юности жалко смертельной,

и несносно желанье возврата

под андреевский выстрел фрегата,

в недостроенный лес корабельный.

Мне и стыд – но смотрю на подделку

под баранье волненье барокко,

восхищаясь: проглянет жестоко

старой краски пятно сквозь побелку.

Проглянуло – и словно бы ожил

мертвый город, подвешенный в марле, –

влажный сыр, высыхая в овчарне,

для рождественской трапезы Божьей.

Разве нам не оправданье

черт любимых заостренье,

если остроту старенья

раньше нас узнали зданья?

Сквозь аморфные жилища

с вязкими узлами быта

разве радость не раскрыта

притчей Господа о нищем?

Посмотри на себя, отвращаясь,

перед бритвенным зеркальцем стоя –

до пореза и шрама на шее

истончается линия – жалость.

Истончается взлет стреловидный,

упирается в яму под горлом…

Говоришь ли в углу своем черном,

что безбедно живу, безобидно,

или горькому зернышку предан,

(подоконник, растенье-обида),

отвернуться не в силах от вида

синих губ под искусственным светом.

Что нашепчут? Какого Гангута

многолетнюю славу-гангрену?

Прижимаюсь к надежному тлену,

к брызгам трупного яда – салюта!

Ты спишь ли? Затекает локоть,

и слышать каплю жестяную –

что карту рвущуюся трогать,

сведя ладони со стеною…

Касаясь мысленно бугристой

поверхности изображенья,

я избираю пораженье

как выход или выдох чистый.

Да правда ли не сплю со спящей?

Мне кажется, одно притворство –

дыханья сдавленная горстка

дождя и тяжелей и слаще.

Разве переменой стиля

не оправданы измены?

Замутненный взор Камены

каменной исполнен пыли.

Труден между сном и явью

сгиб руки. Ее затылок

тяжелеет. Я не в силах

высвободиться из заглавья.

Постояльца пусти в черный угол!

Кроме камеры-койки-обскуры,

есть иллюзия архитектуры,

перспектива ночей в коридорах.

Мне – цитация, копия, маска,

Аз воздам обнажением мяса

и за ржавчиной красной каркаса –

всей земли наготой ариманской!