Читать книгу Триединый - - Страница 4

Primum

in

mundo

fecit

deus

timorem⁴

«Видите ныне, что это Я, Я, и нет Бога кроме Меня: Я умерщвляю и оживляю, Я поражаю. Я поднимаю к небесам руку Мою и говорю: Живу я во век! И меч мой будет пожирать кровь плоти, убитых и пленных, голову вождей врагов». – Второзаконие 32:39-42

ЗАПОВЕДЬ 1. Я ЕСТЬ БОГ. БОГ – ОДИН.

– И молвил Отец наш Создатель Вседержавный Единый так: «Нет Бога иного кроме Меня, ибо Я один ваш Создатель царствую на Небе и Тверди. Единственный Я Бог над вами, свидетельствую, что сие во истину так, а кто супротив сего скажет – клевещет да лукавит, являясь прихвостнем Дьявола!»

Церковный хор сливался с трелью колоколов и звоном золотой кадильницы, поднимаясь вместе с дымом благовоний к высокому расписному куполу и растворялся в облаках, затерянных в них серафимах и сияющих нимбах святых.

– Ежели вступить ты желаешь в жизнь вечную, войти стремишься во Врата Семи Священных Небес, соблюди заповеди Создателя своего! Энтис говорит: слабому должно вознестись! Это первое положение любви Творца к человеку! Славьте же милосердие и доброту Господа, ликуйте, рабы Его! Все обиженные, слабые и обездоленные – блаженны и да будут одарены Сущим! Ибо они священны, любимые Его агнцы! Первыми в рай войдут страдальцы! Так утверждал сам Ксенофонт Праведный!

Взгляд мальчика упал на статуи трех каменных ангелов при входе в церковь. Первый закрывал руками уши; второй – глаза; третий – рот. Заходящие внутрь люди повторяли жест каждого из них и низко кланялись.

– Энтис говорит: люди делятся на зверей плотоядных и травоядных! Ликуйте же, честной люд! Возрадуйтесь, ибо все бедняки – агнцы, пасущиеся на лугах под защитой Его! И берегитесь, богачи! Алчность ваша подобна алчности хищников пожирающих и кровожадных! Помните же, что слабый всегда под защитой и особым покровительством Вседержателя! Энтис говорит: сделай все злое в себе лучшим! Сделай светом свой мрак! Нам подлежит все зло свое искоренить в сердцах наших! Озарить мрак душ наших светлой верой в Него! Ибо она – маяк и она пламень! Ибо она – звезда путеводная, свет заблудшим во тьме несущая! Человек – сосуд порока! Грех – ключ к пониманию! Ключ от врат к истине и познанию! Осознание греховности своей – путь к милости и прощению Творца! Создатель увещевает нас осознать грехи наши и в них же покаяться! Все мы – грешники, и чтобы Господь простил нас, должно стремиться к покаянию!

Запах ладана становился все сильнее, одурманивая разум и застилая молочным туманом взор. Облаченные в тяжелые ризы фигуры неспешно и величественно прошествовали мимо Вермандо, продолжая глубоко и гортанно петь. Голос священника был ясен и чист, разносясь по всей зале, он эхом отдавался от пестрых каменных сводов.

– Не смей проклинать Имя Его Священное, да упоминать всуе! Не поддавайся гордыне проклятой – самолюбие происки Дьявола, к греху и разврату человека клонит! Да не будет пущай у тебя идолов! И кумиров других не смей возводить кроме Творца твоего! Люби Господа своего сильнее всего в жизни, служи Ему преданно денно и нощно, не забывай молиться Ему! Все, что не есть Истинный Бог погибнет вместе с вами, лишь Он один останется вечен!

Как утверждает Священное Писание, известное также как «Энтис», Сущий сотворил этот мир. Из пустоты создал Он Твердыню земную да Царствие Небесное и воздвиг храмы природы – леса, горы, реки, поля. Сущий – единственный Бог и Творец, царствует в одиночестве, восседая на Священном Троне Всевластия, располагающемся на Седьмом Небе – самом священнейшем из всех Небес. Во истину сие так, свидетельствуют все ангелы – верные слуги Единого, ибо нет другого Бога, кроме Него.

Сотворив небеса и твердыню земную, заселил Он их разными тварями: большими и малыми. В райских кущах – верными своими стражами, детьми старшими да младшими: архангелами, серафимами, херувимами, офанимами и другими престолами. Старшим поручил охранять врата на небеса, покровительствовать глобальным мировым событиям, судить и карать грешников. Младшим – присматривать за людьми и зверями, которых заселил Он на твердь; наставлять их и оказывать помощь.

Однако была у Творца одна постыдная тайна – неблагодарная и самая первая дщерь его, Лилит. Ее Он сотворил первее всех ангелов и людей. Но оказалась Лилит злой и завистливой, обладающей черным сердцем и жестоким нравом. Дерзнула пойти против Небесного Отца, своего Создателя, учинив вероломный заговор. Соблазнив и пустив яд греха своими нечистивыми устами в сердца ангелов, толкнула их восстать супротив Единого. Однако были и чистые душами престолы, вставшие на защиту Творца, попытавшиеся остановить предателей. И зарыдало небо, и взревело от ран, когда узрел Сущий, что дети Его льют кровь друг друга из-за Него. С тяжелым сердцем, наполненным горькой болью, Господь низверг мятежных ангелов в бездну, ставшую им новым домом. Разбились солнцеподобные их нимбы, а вместе с крыльями сгорели и души. Так появилось в мире зло. Демоны. От суккуба, от женщины – коварной Лилит, что посеяла семена хаоса в этот мир. И от нее же пошел весь проклятый Творцом род отступников – Созданий Мира Ночи и вампиров, которых сотворила она. Прародители магии, черного дела, ведущего к разложению души и Геене Огненной. От нее произошли все ведьмы, оборотни, фейри и прочие чудовища Тьмы, обитающие на другом берегу моря – в мрачной крепости зачарованного Леса. В Коэлестисе, королевстве фейри.

После явился Бог к Ксенофонту – праведному монаху, скромно и богоугодно обитавшему в городе Дэйфанум и приказал тому под диктовку написать сие Священное Писание. Дабы возлюбленные чады Его – люди, жить могли честно и праведно, а после пути мирского воссоединиться на Небесах со своим любящим Отцом.

После окончания службы, советник с сыном вышли из храма. У паперти к Домианосу прицепился священник.

– Ох, ваше сиятельство, это же вы! Какая встреча, сто лет вас не видел! Надеюсь, вы с семьей пребываете в добром здравии?!

Поняв, что просто проигнорировать его и быстро уйти не получится, мужчина вздохнул и нехотя остановился.

– Не жалуемся, святой отец, не жалуемся. Дева Агнетта терпела и нам велела. Правда Вермандо прихворал… вот и не появлялись на службе.

– Ох, бедный мальчик! Как он теперь?

Наследник в недоумении уставился на графа.

– Но ведь я звал вас в церковь, а вы говорили, что это место сборища алчных…

Советник метнул на него уничтожающий взгляд и аристократ испуганно зашелся в наигранном кашле, а Домианос продолжил:

– Не сочтите за грубость, преподобный, но я очень спешу. Сами понимаете, государственные дела… работа – не волк, в лес не убежит.

– О, ну конечно, конечно… Прошу прощения, что задержал вас… однако, ваше сиятельство… Не окажете ли вы милость сему храму и не внесете ли свою лепту в сбор пожертвований для больных чахоткой сирот?

– Так бедные сиротки больны чахоткой? Провались эта зараза в подземелье!..

– О да, мы боимся, что половина из них не доживет до следующей мессы…

– Ну раз такое дело, то конечно… конечно же я помогу вам… Однако… разве мой казначей не отсчитал храму пятьдесят золотых на той неделе? Думаю, это покрыло бы лекарства для сирот с лихвой.

– Кхм… Ну, знаете, я лично не… дело в том, что все пожертвования принимаются анонимно… Так что благодетель нам, к сожалению, известен не был… Но теперь, когда вы сказали… Только, кажется, сумма была чуть покрупнее – около пятиста флавумдонум?.. Ваше сиятельство, будьте покойны – Единый на Страшном Суде будет в полной мере доволен своим покорным слугой! – продолжал разглагольствовать священник, пока лорд Морнэмир с сыном все отдалялись от него.

– М-да, овчинка не стоила выделки, – констатировал Домианос.

– А что такое овчинка? – полюбопытствовал Вермандо.

– То, чем станет мой казначей, когда мы вернемся в замок, сынок, – одарив наследника волчьей улыбкой, пообещал мужчина.

—–

Стоял август. Казалось, от жары плавится воздух. Даже оса замерла на траве, лениво тянясь усиками к стекающей слезой по стеблю капле влаги. Вермандо впился зубами в сочившуюся сладким соком прохладную мякоть арбуза. Тень листвы надежно скрывала его от убийственного жара солнца, хоть это и не избавляло его от щекочущего локти пота. Феликс развалился рядом, убрав руки за голову и прислонившись спиной к стволу, пожевывал колосок. Стефан и Карл неподвижно лежали на лугу, не подавая никаких признаков жизни, а Томас стругал деревяшку.

– Эй, Вермандо! А ты слыхал про старуху Гретту? – окликнул друга Феликс.

– Какую еще Гретту?.. – еле слышно уточнил аристократ, подавляя сытый вздох.

– Ну как же! – аж присел от возмущения парень, развернувшись к нему всем корпусом. – Ту самую Гретту-отшельницу, что живет в лесу в старой хижине! Ведьма поговаривают совсем рехнулась! Младенцев у мамок крадет, да пожирает! А потом… потом танцует нагишом с Дьяволом!

– Феликс, придумал бы хоть что-нибудь поинтереснее ради разнообразия, – зевнул юный лорд, отмахиваясь от товарища.

– Я?! Я ничего не придумываю! Не веришь – больно надо! – Надув щеки, скрестил руки на груди он. – Но раз уж ты такой храбрец, Вермандо, то почему бы тебе не залезть к старой кляче и не свистнуть у нее пару-другую яблок?!

– На кой черт мне твои паршивые яблоки? Я при такой жаре даже ради бесплатного запеченного гуся пальцем не пошевелю.

– А ради… – высунув язык, Феликс пошарил в карманах, достав что-то крупное и блестящее, – счастливой подковы почившей Жаклин?

– Твоей счастливой подковы? – недоверчиво присвистнул мальчик. – Да ты же с ней таскаешься как курица с яйцом! Неужели не жалко?

– Жалко, – кивнул крестьянин, – но что с тебя дурака взыскать? Нет в тебе если духа искателя приключений, приходится так…

– Это не про ту ли Безумную Гретту вспоминаешь, что обращается в сову и проклинает ночных заблудших странников, а, Феликс? – приблизился к ним Томас, растягивая слова в своей привычной насмешливой манере.

– Именно про нее.

– Это та самая Гретта, что прошлой зимой, когда у нее кончились дрова, принялась топить печь останками с разворошенного ей кладбища?.. – содрогнулся Стефан.

– Да-да, та самая Гретта! – теряя терпение прикрикнул Феликс.

– Неужели та самая Гретта, которая съела свою собственную бабку, когда та отказалась утаить от церкви тот факт, что Гретта питается кровью молоденьких девственниц? – подал голос Карл.

– Еще хоть один раз кто-нибудь из вас спросит у меня: а не та ли то Гретта, которая… клянусь панталонами его величества, я вас поколочу! – пригрозил парень, решительно вставая, но тут же сменил гнев на милость, при виде растерянного аристократа. – Ну так что, решайся, внучок! Глядишь бабушка тебя и пирогом угостит!

– Ладно! Шут с вами! – махнул на товарищей мальчик. – Ведите меня к вашей Готтен, и я сворую столько яблок, сколько смогу утащить, или меня зовут не Вермандо!

– Вот это настрой! Вот это я понимаю! Вот это наш Вермандо! – хлопнул его по плечу Феликс, аж подпрыгнув от радости предвкушения предстоящего приключения.

Гретта была больной и одинокой женщиной, изгнанной из родной деревни за подозрения в колдовстве. Хромая, сутулая и слепая на один глаз отшельница носила дурно пахнущие обноски одежды, доставшиеся ей по наследству от матери. Никто и никогда не слышал, чтобы Гретта молилась и не видел ее в церкви, что в совокупности с ее внешним видом навевало на подозрения о том, что та вполне может являться самой что ни на есть настоящей ведьмой. Потому ее боялись, ненавидели и обходили стороной, но трогать не решались. Жила себе старуха глубоко в лесу – никого не трогала, и к ней до тех пор никто не лез.

Пока друзья брели по кажущейся бесконечной чаще, небо затянули обугленные тучи и их накрыл сильнейший ледяной ливень. Благо, кроны деревьев хотя бы частично скрывали путников от гнева стихии.

– А что будет, если она заметит, как я краду ее яблоки? – стараясь придать голосу беззаботности, поинтересовался Вермандо.

– Ну, наверное, сделает из тебя начинку для своего пирога, – усмехнулся Томас.

– Или прямо на месте и сожрет, с потрохами, – поддержал Феликс.

– Да ну вас! – закатил глаза аристократ.

– Тише, почти пришли! – шикнул Карл, кивнув в сторону покосившегося забора, огораживающего не менее дряхлую хижину, обезображенную увечьями времени.

 Компания приблизилась к высокой стене, сколоченной из острых как колья, пусть и гнилых досок. Заглянув внутрь сада сквозь внушительные щели ограждения, они пришли к выводу о том, что старуха находится в доме. Яблоня росла прямо подле окна ее кухни, в самом конце участка.

– Ну, с Богом! – напутственно хлопнул товарища по плечу Феликс. – А мы тебя здесь подождем! Проследим за тобой с этого дерева, – он указал на высокий дуб.

– И сколько… сколько яблок вам нужно?

– Сколько сможешь унести! – подмигнул Томас.

Стефан же побледнел и напугано озираясь, вздрагивал от каждого шороха.

– Давай, Вермандо, ты же храбрец! – поддержал Феликс.

– Покажи этой ведьме!

– Вермандо! Вермандо! Вермандо! – принялись скандировать в один голос трое товарищей.

– Все, я иду, только замолчите! – с этими словами мальчик осторожно наступил на бревно, удачно лежавшее подле забора.

Феликс, Карл и Томас тем временем практически силой затащили онемевшего от ужаса Стефана на свой наблюдательный пункт, с которого было хорошо видно все, что происходит в саду. Густая листва укрыла их от чужих глаз.

Подавив внезапно накативший на него приступ паники, аристократ подпрыгнул и ухватившись за выемку в досках, на дрожащих руках подтянулся наверх. Едва не сорвавшись вниз, он с трудом поймал равновесие, застыв на заборе в нелепой позе, чем вызвал смешок Феликса и тут же шикнувшего на него Карла. Если Вермандо упадет, то издаст громкий звук, на который старуха вполне может выскочить из дома, проверить в чем дело. Осмотревшись, мальчик спрыгнул на землю. Неприятная вибрация прошла по его телу от самых ног из-за силы удара о почву. Стараясь успокоить бешено колотящееся сердце, он пошел к яблоне, судорожно прислушиваясь к каждому шороху и пытаясь сквозь шум дождя различить шаркающие шаги жуткой Гретты. Приблизившись к дереву, он опустился к его корням, в поисках добычи. Рассовав фрукты по карманам, наследник завернул еще пару штук в подол рубахи. В одном из упавших яблок аристократ обнаружил трепыхавшегося червячка и поднеся плод к лицу, принялся рассматривать паразита. «Он пожирает яблоню, чтобы выжить самому. Выходит, в его паразитизме есть не только необходимость и оправдание, но такова его природа. Имею ли я право винить этого червя? Бог создал это существо, чтобы оно ело яблоки, хоть у него и был выбор создать его иным. Почему он так поступил? Выходит… ответственность за гибель плодов лежит на Боге?»

Погрузившись в размышления, Вермандо не услышал, как хозяйка сада вышла из хижины и приблизилась к нему вплотную. Инстинктивно обернувшись, мальчик едва не врезался в подслеповато щурящуюся старуху и отскочив в сторону, схватился за сердце. Гретта раззявила рот в улыбке. Единственный зрячий глаз остановился на яблоках в руках вора. Зрачок второго заволокло слепотой снежного бурана.

– Яблочек ужо насобирал гляжу… Стоит… глазами хлопает… Видать не ожидал встретить… Думает деру дать…

– Я… Я могу объяснить…

– Следуй за старой Греттой, молодец, – приказала отшельница и повернувшись к нему спиной, заковыляла обратно в дом.

Вермандо растерянно глядел ей в след, лихорадочно соображая. Сердце стучало в висках, и каждая мышца в его теле напряглась, требуя броситься в бегство. Однако любопытство и страх показаться трусом перед товарищами победили здравый смысл.

Внутри ее хижины воняло хуже, чем в выгребной яме. Мрачное и грязное помещение встретило гостя дранными клочьями вместо постельного белья и потрескавшимися гниющими стенами, по которым то там, то здесь то и дело пробегали обнаглевшие тараканы.

– Не бойся, внучок, проходи… – проскрежетала она из глубины кухни. – Проходи, проходи, чаво как не родный встал-то в дверях… Я спозоранку-то как раз печь собралася… Старая ужо стала, спина не разгинается… Сейчас мы испекем шарлотку…

Аристократ с омерзением скинул с одежды упавшего на него с потолка таракана и последовал за Гренни.

– Иду… иду… подхожу к печи… Вынаю из печи горшочки… Ох, паутины-то сколько! Да и хосточки ужо с пеплом совсем смешалися… Ну ничего, ничего… сейчас… Так… нагинаюсь, достаю тесто… с утреца еще замесила… Ох… вот мальчишка подоспел. Стоит, глазеет на мои потуги… Эх, мальчик-то хороший, сразу видно, породистый… Ну ничего, Гретта… Сейчас…

– Ээ… Вам помочь?

– Нет-нет, Гретта сама… сама справится… ох… спасибо тебе, внучок…

Пока шарлотка пеклась, Вермандо сидел за столом и разглядывал обветшалую аскетичную хижину, стараясь не смотреть в сторону ее хозяйки.

Вскоре старуха поставила перед ним дымящийся пирог. Мальчика окутал медовый аромат яблок и горячего теста. «Надеюсь с ее зрением и репутацией она не перепутала чернослив с тараканами», – подумал он, прожевывая кусок выпечки.

Погрузившись в свои мысли, аристократ совсем позабыл о Гретте и оглядевшись в поисках отшельницы, обнаружил, что той нигде не было. Тогда взгляд Вермандо упал на открытое окно, сквозь которое все также хлестал ливень и сонно ворчал гром. В саду было пусто. Повернувшись обратно к столу, мальчик едва не свалился на пол. Старуха сидела прямо напротив него – так близко, что он мог разглядеть каждую морщину на ее лице, напоминающем искалеченную траншеями почву. Мутные глаза Гретты с выцветшими пыльно гранитовыми радужками были обращены на него. Дряблый рот растянулся в неестественной комичной улыбке, демонстрирующей башенки острых кривых зубов. Тяжелый удар грома сотряс стены хижины с такой силой, что со стены упало распятие.

– Твое прошлое – Смерть, твое будущее – Война. Одна из печатей Агнцом уже открыта. Другую откроет Белый Всадник. Пятую и шестую же… Зверь Багряный, чьи имена шипят в лучах солнца и в жерле кипящих вулканов. Он знает… знает число… шестьсот… шестдесят… шесть. И ВЫЛЬЕТ ОН КАДИЛЬНИЦУ СОЛНЦА НА ТВЕРДЫНЮ ЗЕМНУЮ И ВОЦАРИТСЯ НАЧАЛО БЕЗМОЛВИЯ!

Вермандо не помнил, как он выбежал из хижины, как спотыкаясь о мокрые доски добежал до забора и прислонился к шершавой коре дуба, с которого к нему спустились друзья. Ворчливый, но родной и привычный голос Томаса подействовал успокаивающе. А крепкий удар Феликса в плечо – еще и отрезвляюще.

– Ну что, внучок, кислые оказались пирожки?

– Где яблоки, обормот?!

– В желудке у меня ваши яблоки, – проворчал аристократ. – Унес сколько смог, как и условились! И что вы меня все выходит нарочно пугать сговорились этой вашей Готтен?! В целом милая бабушка, правда маразм моментами дает о себе знать…

– Ну, получается, что так. Все, кроме Стефана, разумеется. Он и сам… – Феликс бросил насмешливый взгляд на трясущегося за деревом блондина. – Ее до чертиков боится.

—–

«Первым человеком на земле был Адам – Первый правитель людей из династии Примусов. И были у Адама сыновья: Каин и Авель».

«Авель любил Господа и выбрал следовать за Ним. Каин не был послушен Господу. Он решил восстать». – Бытие 4:1-16

В залу степенно ступил худощавый понтифик с впалыми скулами и длинным крючковатым носом. Его тяжелые белые одеяния чинно волочились за ним по полу, – пожалуй, даже слишком тяжелые для его хрупких костлявых плечей. Мужчина остановился напротив королевского трона, рядом с Домианосом.

– Ваше величество, – неспешно вымолвил он. – Ваше сиятельство. – Он перевел взгляд на графа, собиравшегося о чем-то доложить монарху.

– Ваше высокопреосвященство, – неохотно поклонился советник.

– Добро пожаловать, любезный, мы вас ждали! – хлопнув в ладоши, улыбнулся Иоан Четвертый. – Как обстоят дела в Священной Церкви Единства?

– Молимся за ваше здоровье и благо королевства, – смиренно опустив взгляд, кротко доложил понтифик.

– Как дорога? Разбойники не тревожили ваш кортеж?

– Все прошло гладко, ваше величество. Благодарю за заботу.

– Отец Юстиниан, – развернулся к нему лорд. – Вы, кажется, предупреждали его величество, что прибудете по некому неотложному вопросу?

– Все верно. Вижу, граф Морнэмир, вам не терпится перейти к делу, – холодно усмехнулся мужчина.

– Я человек деловой, не люблю пустой болтовни.

– В таком случае, ваше величество, у меня плохие новости: народ недоволен. Неподалеку от Дэйфанума вспыхнул бунт, который мне, к счастью, удалось подавить, однако сам факт…

– Как бунт? – округлил глаза король. – Почему?! Что им не нравится? Они не сказали?

– Видите ли, ваше величество… причина весьма деликатная… и не знаю, как сообщить вам.

– Говорите, как есть, отец Юстиниан! Вы знаете, как я уважаю и ценю ваше мнение, вашу помощь и ваше нелегкое дело на благо нашего королевства!

– Люди не хотят видеть его сиятельство Морнэмира вашим главным советником.

– Что? – удивленно спросил монарх, растерянно взглянув на Домианоса. – Н-но почему?.. Его сиятельство незаменимый человек в королевстве! Его вклад в политику, экономику и… и… прочие отрасли огромен!.. Во всем Дэррханаме не сыскать человека более патриотичного и преданного своему делу, чем граф Морнэмир!

– Не имею оснований возразить, ваше величество. Я всего лишь докладываю вам о текущем положении дел. Люди вышли к стенам города с факелами и вилами, требуя немедленного смещения лорда Морнэмира с его должности, угрожая бунтом.

– Н-но вы ведь подавили недовольство, не так ли? – требовательным повышенным тоном вопросил Иоан, явно напуганный.

– Разумеется, ваше величество, я сделал все возможное.

– Значит и обсуждать тут нечего! И как им только не стыдно возводить напраслину на его сиятельство?! Поверить не могу!.. И главное, на каких основаниях… На каких основаниях? Они даже не сказали?

– Люди считают, что курс внутренней политики, избранной графом Морнэмиром не слишком гуманен и правилен. По их мнению, фигура его сиятельства превышает свои полномочия, и даже… скрывает в своей тени вас.

Король потерянно заозирался, в поисках помощи или поддержки. Он не знал, что говорить и что делать в подобных ситуациях, потому оказался весьма благодарен Домианосу, взявшему все в свои руки.

– Homo homini lupus est⁵, это всякому известно. Здесь нечему удивляться. Помнится, даже во времена Артура Аудакса и славного короля Роланда были недовольные.

– Non est fumus absque igne⁶. Vox populi – vox Dei⁷, – негромко отозвался понтифик, чтобы его слова услышал только советник, а затем повернулся к монарху. – Что ж, полагаю его сиятельство прав и раз все улажено… не вижу проблемы. Благодарю за оказанную мне аудиенцию, ваше величество. С вашего позволения я удалюсь, негоже надолго оставлять церковь без присмотра. Хотя, она конечно же всегда, как и весь Дэррханам, находится под защитой Божьей, – благоговейно закрыв по очереди глаза, рот и уши, изрек священнослужитель и получив благословение Иоана, чинно удалился.

Нет. Он не сдастся. Пусть эти ублюдки только попробуют поставить его власть и авторитет под сомнение, пусть только попробуют решиться на мятеж! Он уничтожит их. Яростно и безжалостно. Он уничтожит каждого, кто посмеет встать у него на пути. Домианос Морнэмир не прощает предателей. Гнев его будет подобен огненному шторму – всепоглощающей неумолимой стихии, стирающей на своем пути все живое. Он так просто не смирится и ни за что не выпустит из своих пальцев ни крупицы власти!

Я работал так долго и тяжело, падая замертво от усталости и истекая потом и кровью не для того, чтобы все потерять из-за каких-то жалких завистливых червяков! Я уничтожу, сотру в пыль всякого, кто осмелится встать у меня на пути, каждого, кто посмеет противостоять мне или дерзнет соперничать со мной! Я заставлю этот мир склониться передо мной. Помнить меня вечно. Уважать меня и восхищаться мной. Бояться меня. Я буду побеждать всегда и во всем, любой ценой, во чтобы то не стало. Я пойду до конца. Я буду лучшим. Мне нет и не будет равных. Я всегда видел только свою цель и ничего кроме. Мой путь к победе. Все вершины будут моими, я покорю небо и воссияю ярче самого солнца. Мой свет сожжет солнце, затмит его, испепелит вселенную!

Он – потомственный аристократ, самый могущественный и достойный граф Дэррханама, рожден чтобы править. И его рука не дрогнет, вынося смертный приговор врагам. Да кто они вообще такие, как смеют вести себя столь дерзко, полагая, что они равны мне, бросая мне вызов?! Мне – Домианосу Морнэмиру?!

Пальцы стиснули трость.

– Господин советник, с вами все в порядке? – обеспокоенно осведомился подошедший к нему придворный. – Вам нехорошо?

Мужчина метнул на него уничтожающий взгляд и тот сразу умолк. Подавив клокочащую в глотке ярость, лорд Морнэмир взмахнул мантией и скрылся в коридоре. Он все еще отчетливо помнил день, когда Иоан Четвертый его стараниями взошел на престол.

Много лет назад.

Его величество Генрих Грозный нахмурил густые брови, от чего его суровое лицо стало еще более пугающим. Глаза впились в посетителя той же железной хваткой, какой челюсти льва вгрызаются в горло добыче.

– Насколько мы помним, Домианос, вы претендовали войти в совет палаты лордов, на основании, как вы то утверждали, наличия у вас титула графа Морнэмира. На вашу просьбу мы ответили письменным отказом, и наш гонец обязан был лично уведомить вас о том. Выполнил ли он сие?

– Да, ваше величество.

Длинная густая борода монарха напоминала черную крону дерева, тронутую сединой инея. Лицо же его – свирепую каменную маску ожесточенного бога. Усеянная тяжелыми перстнями рука повелительно свисала с подлокотника трона. Сколько же знаменитых рыцарей, знатных лордов и почтенных священнослужителей прикладывались к ней губами в надежде заполучить его царственное расположение?

– В таком случае у нас возникает закономерный вопрос: на каком основании вы дерзнули явиться к нам и требовать аудиенции по закрытому нами вопросу? – недовольно пророкотал он и аристократу показалось, что в голосе короля назревают громовые раскаты.

– Видите ли, ваше величество, я, как и подобает политику, в достаточной степени осведомлен о законах нашего королевства. Практически все мои предки, начиная с его сиятельства Домианоса Первого были вхожи в палату лордов и звенья данной цепи не разрывались тысячелетиями. Однако вы, по непонятной причине, решили прервать их на мне. Насколько мне известно, запрет на вступление или же исключение члена совета должны иметь достаточно веские основания, вроде нарушения им закона. За собой я подобного не припомню.

Генрих Грозный поднял брови.

– Вы полагаете, Домианос, что мы поступили с вами не по справедливости и пошли против закона своей же династии?

– Я полагаю лишь то, что могла произойти ошибка или недоразумение, в котором мне хотелось бы разобраться. Все королевство говорит о вашей мудрости и справедливости, как смею я ставить под сомнение общеизвестные факты?

– Нет никакой ошибки или же недоразумения, монарх не имеет права на их допущение. Вы внимательно ознакомились с нашей конституцией, Домианос, но забыли о самом главном: закон – это ваш король. A Deo rex, a rege lex⁸. И только мне, как королю и вашему сюзерену решать, что вам дозволено, а что не дозволено. Такова наша воля, – величественно и степенно изрек Генрих.

– Non rex est lex, sed lex est rex⁹.

Монарх властным жестом поднял ладонь, приказывая тому замолчать.

– Если же наших слов вам недостаточно… с этого дня, Домианос, я лишаю вас статуса графа и лорда. Да будет сие так. Alea jacta est¹⁰. Теперь – ступайте, – безжалостно приказал Генрих Грозный.

Спустя некоторое время, императрица Соломония, правившая в те времена Эллясом, пригласила Генриха в свой дворец с целью культурного обмена и улучшения политических отношений между странами. Тот согласился. Домианос же, только и ждавший возможности устранить ненавистного монарха, сплел хитроумный заговор с графом Аллегро. А также впутал туда Иоана – племянника Генриха, заручившись поддержкой единственного живого родственника короля, которому в случае смерти дяди пришлось бы занять престол. Они уже некоторое время вели переписку с Эпафродитосом – старшим сыном Соломонии. Принц отличался общительным и веселым нравом и был не прочь перспективных знакомств с аристократией Дэррханама. Домианос вместе с делегацией слуг Генриха подослал своего человека, который должен был напрямую передать юноше сообщение от графа.

Иоан написал Эпафродитосу письмо, якобы находясь в темнице под стражей, куда его заключил дядя. Мужчина уверял, что страшится за свою жизнь, которая на данный момент висит на волоске. Ведь Генрих Грозный убежден, что племянник вместе с графом Морнэмиром готовит против него заговор и уже вынес им смертный приговор. Узникам чудом удалось связаться с внешним миром через доверенных людей Иоана и сейчас им не к кому обратиться кроме принца. «Можем ли мы надеяться на то, что ваше королевское высочество окажет нам честь и снизойдет до милости, что в случае нашего удачного побега из Дэррханама, окажет нам покровительство и предоставит убежище в славной империи Элляс?» – писали пухлые пальцы Иоана под диктовку стоявшего за его спиной Домианоса.

Лорд послал принцу редкие серебряные кинжалы вампирской работы; двух симпатичных служанок и мешки золота. Будущий советник знал, что принц неглуп и сумеет прочитать между строк их тайное послание. Выслушав это сообщение, юноша от души посмеялся и кинув гонцу монету, с улыбкой заявил: «Если Домианос хотя бы в половину такой же верный слуга, какой пылкий оратор и интриган, я приму за честь освободить его из плена лабиринта старого минотавра Генриха подобно Тесею! Клянусь Аполлоном!»

Так, рука Эпафродитоса дрогнула над кубком Генриха с той же беззаботной легкомысленностью, с какой он делал любые другие дела, вроде подаяния денег нищим или кормления ручных леопардов. Монарх умер лишь спустя две недели после возвращения в Дэррханам, как и задумывал Домианос. Мужчина скончался при загадочных для подданных обстоятельствах, с подозрением на буйствующий в те времена эрготизм или неизвестный экзотический вирус. Всех недовольных, кто чересчур много болтал и раскачивал народные волнения бросали в темницу или вешали. Вскоре, имя Генриха Грозного если не стерлось из истории, то стало запретным словом, произносить которое прилюдно считалось делом рискованным. Иоан же, как единственный выживший потомок династии Примусов, взошел на престол и сделал Домианоса главным советником, вернув ему все привилегии.