Читать книгу Триединый - - Страница 7

ЗАПОВЕДЬ 3. СДЕЛАЙ ВСЕ ЗЛОЕ В СЕБЕ ЛУЧШИМ. СДЕЛАЙ СВЕТОМ СВОЙ МРАК.

ЧЕЛОВЕК – СОСУД ПОРОКА. ГРЕХ – ЭТО КЛЮЧ К ПОНИМАНИЮ. ГРЕХ – КЛЮЧ ОТ ВРАТ К ИСТИНЕ И ПОЗНАНИЮ. ОСОЗНАНИЕ СВОЕЙ ГРЕХОВНОСТИ – КЛЮЧ К МИЛОСТИ И ПРОЩЕНИЮ ТВОРЦА.

«Для возвышения и развития человеческого рода необходимо зло. И опасности, которые закаляют волю. И сильные страсти, без которых человек не способен создать чего-либо великого. Властолюбие, зависть, корыстолюбие, насилие». – «Философия Ницше. Критический очерк».

С самого детства Домианос не видел ничего, кроме насилия. От этого страшного, холодного и такого пугающего мира мальчик любил сбегать в свой выдуманный. Он помнил, как играл на заднем дворе дома, наблюдая за одуванчиками и размышляя о том, как они похожи на маленькие солнца. Он наблюдал за пчелой, опыляющей эти солнца и мнил ее Богом. Домианосу казалось, что мир куда больше, чем привыкли думать люди. Гораздо больше этого заднего двора и этой вселенной. Что настоящее солнце греет гораздо теплее и светит гораздо ярче, чем то, что слепит ему глаза в недосягаемой небесной выси. Ему казалось, что настоящий Бог или Боги (мальчик не знал сколько их на самом деле) выглядят совсем не так, как привыкли представлять люди и роль их в людских жизнях также совершенно иная, нежели все думают. Домианосу казалось, что ценность человеческой жизни крайне преувеличена – ведь людей так много и хоть они и кажутся такими разными, в целом они все одинаковые. Путь каждого всегда сводится к нескольким развилкам, в конечном итоге ведущим к грандиозному и пышущему величием финалу – к Смерти.

В тот ясный весенний день, теплый и слегка душный, когда сын четы Морнэмир играл во дворе, а небо было таким глубоким и синим, каким оно было много лет назад, Смерть забрала его родившегося мертвым брата. На детской могилке, где вскоре был похоронен младенец, не было имени. Теперь Домианосу еще больше нравилось проводить время на улице, ведь отныне у него появился друг, новый жилец его маленького мира, ограничивающегося высоким забором. Мальчик дал своему мертвому брату имя Ксенофонт. И пусть Ксенофонт всегда оставался безмолвен, а домик его – серый булыжник, служивший скромным надгробием – холодным, Домианосу все равно нравилось играть с ним. Он подолгу лежал на спине рядом с камнем и рассказывал брату о мире, который их окружает. Изо дня в день, из месяца в месяц. Однажды мальчик все же решился задать брату давно волновавший его вопрос, первый и единственный за все время.

– Я давно хотел спросить… – начал он, – я столько рассказывал тебе о жизни, о мире вокруг нас… Однако мир этот скуден и мал. Теперь твоя очередь! Расскажи мне о Смерти! Ты знаешь о ней хорошо, как никто другой. Я хочу знать все! Поведай мне о ней.

Однако Ксенофонт оставался молчалив. «Возможно он думает над ответом? Или не знает, что сказать, потому что слишком мал? Возможно, он просто не умеет разговаривать?» – размышлял Домианос и решил, что будет ждать ответа столько, сколько потребуется. Но шли годы, а ответа все не было. Тогда мальчик решил выяснить его сам.

Смерть казалась ему прекрасным и удивительным явлением – завораживающим своей пронзительной острой красотой. Ему нравилось смотреть как Смерть легким касанием кончиков пальцев оставляет свои следы на всем вокруг. Как гниль сжирает нежные лепестки цветов, как разлагается некогда покорявшая небеса птица. Ему нравилось ее могущество, ее мощь, ее неотвратимость. Смерть представлялась Домианосу божеством – опасным, прелестным, близким и таким недостижимо далеким. Ее зов – зов пустоты, реквием оглушительной тишины звучащий в его ушах на заброшенных кладбищах, приводил плоть в благоговейный трепет. Он ложился на еще сырую от дождя землю, и прислонившись спиной к безымянному надгробию, слушал песнь вечности, вдыхая аромат мокрого чернозема и сладкой гнили листвы. Она стала его первой и единственной любовью. Его музой, причиной его грез и мечтаний. Домианос мечтал прикоснуться к ней, ощутить ее дыхание на своей коже. И хотя Смерть всегда была рядом с ним, с самого рождения окружая своим присутствием, словно любящая мать заботой, ему было мало. Он был жаден в своей страсти и ненасытен в своей любви к бессмертной и вечной госпоже. Лишь только юноша погружался в сон, утопая в паутине объятий Морфея, он мнил себя самым счастливым человеком на свете. Ведь Сон – родная сестра Смерти. Сон – это небытие, в которое погружается человек, ненадолго воссоединяясь с Вечностью. Сон – это колыбель Вселенной, в которой останавливается время.

Его любовь вдохновляла его на поэзию. Болезненную, мучительную, надрывную. Подобную кровоточащей ране. Будто вкус переспелой сливы, уже тронутой гнилью. Слишком приторно-сладкая горечь, что аж тошно. Он стал одержим ей. Многие, кто знал его, шептались, что хоть Домианос и физически здесь, разум его всегда отсутствует и витает далеко отсюда, в промозглых чащах странных пугающих мыслей, одержимых идей. Идей, тронутых тленом и безумием. Сам Домианос уже давно не различал сон то или же реальность, грезя наяву о прошлом, где была его возлюбленная и о будущем, где та уже ждала его.

Наблюдая за пашней и видя стопы пшеницы, юноша проводил аллегорию со Смертью – жнецом, косящим людские жизни взмахом рока. Ему хотелось кричать и петь, посвящать дифирамбы Смерти и славить, вечно славить Ее имя. Со временем его любовь превратилась в ужас. Он все еще трепетал перед своей возлюбленной, мечтая оказаться достойным ее, но теперь не как жертва, а как пророк, несущий Ее волю и Слово. Ибо красота и любовь всегда идут об руку с ужасом, болью и благоговением.

И сейчас мужчина вспомнил свою первую встречу с тогда еще новоизбранным понтификом Юстинианом в городе Дэйфанум, в который советник, едва обретя доставшееся ему по наследству от деда графство Морнэмир, совершил долгий тяжелый поход с одной единственной целью: задать Богу вопрос. Считалось, что в Дейфанумском Соборе глас Бога исходит напрямую с небес. Также здесь, в главном храме Единства хранилось деревянное распятие Агнетты и мощи многих святых, вроде Гумберта, Фомы, Антония, Ксенофонта и других последователей Девы, веривших ей при жизни.

– Credis¹⁴?

– Credo ut intelligam¹⁵.

– Сеющий в плоть свою от плоти пожнет тление, а сеющий в дух от духа пожнет жизнь вечную.

– Аминь.

– Для чего ты пришел, Домианос? Уже ставший знаменитым Черный Волк. Неужто замаливать грехи?

– Если желание победить смерть и жить вечно есть грех, то я пришел вопросить об этом Бога. Для чего Он создал нас смертными? Почему наградил разумом, который мы обречены терять, в невозможности смириться с этой мыслью? Это ли не наивысшее наказание и проклятие нашего рода? Рода, что заведомо обречен.

– Обречены лишь грешники. Чистые же души вознесутся и воссоединятся с Творцом своим, то и есть рай и наивысшее благо, самая достойная награда нам как детям Его.

– Если так, от чего же вы не спешите в могилу, преподобный? В этом случае духовенство должно находиться в первых рядах на пути к Отцу Небесному, трепеща в нетерпении перед семейным воссоединением.

– Вседержатель завещал с достоинством проходить испытания – путь земной перед Судом Небесным. Бытие дано нам чтобы доказать Ему, достойны ли мы Его награды.

– И недостойным Он, разумеется, любит посылать наказания и во время пути земного?

– Разумеется. Кому-то по делам его воздается при жизни, кому-то воздастся лишь на небесах. Неисповедимы пути Его и не нам судить Его замысел.

– Чем же успел провиниться перед Ним младенец или ребенок, страдающий от смертельных болезней, насилия, голода и побоев? От мученической смерти?

– Во дни благоденствия Творца следует благодарить, во дни печали же – размышлять. Размышлять о грехах родителей и рода, за которые их потомки наказаны. Создатель милостив и справедлив, но не всепрощающ. Смерть – есть воскресение и вступление в Жизнь Вечную. Болезни же – неотвратимый спутник смерти. Быть может Творец наш, хвала и слава Ему, – понтифик набожно перекрестился, – слишком сильно любит этих невинных чад, своих кротких агнцов, и потому так спешит забрать их к себе…

Мужчина фыркнул.

– В тебе говорят злость и обида, Домианос. Отпусти эти недостойные раба Единого чувства, успокой свою боль в молитвах. Господь не сможет исцелить тебя, если ты сам не захочешь исцеления.

– Отпустить? – рассмеялся лорд Морнэмир. – Может еще прикажете простить тех, кто погубил мою душу и едва не погубил тело?

– Ненависть возбуждает раздоры, но любовь покрывает все грехи. Только любовь спасет тебя, Домианос. Как жаль, что ты не способен на это чувство… От Его руки невозможно убежать! Ибо сказал Господь: наказания Господня, сын мой, не отвергай, ибо кого любит Господь, того и наказывает, и благоволит к тому, как отец к сыну своему!

– Что есть грех, отец?

– Грех есть зло абсолютное. Любое действие, помысел и слово, противное Закону Божьему. Бог совершенен, и грех – это все, что отклоняется от выражения воли Его и желаний.

– И какова же Его воля? Каковы Его желания и Его замысел?

– Бог, любящий наш Небесный Отец и Единый Вседержатель хочет, чтобы мы служили Ему. Ибо говорится в Энтисе: «каждого сотворил Я для славы Моей»; «сущность всего: бояться Бога, трепетать перед Ним и блюсти заповеди Его, ибо в этом все для человека»; «этот народ я сотворил для себя и он будет возвещать возвеличивать славу Мою»; «воздайте Господу славу и честь, славу имени Его! Несите дары и идите во дворцы Его, поклоняйтесь Господу благолепно, трепеща пред лицем Его, вся земля!» – Юстиниан поднял взгляд к потолку. – Третья Заповедь Вседержателя говорит о том, что должно нам в грехах каяться, что мы грешники, и чтобы Создатель простил нас, нужно стремиться к искуплению. Нужно бороться со злом в себе и идти к свету и совершенству, менять себя, чтобы стать хорошим человеком. Осознание своей греховности – первый шаг на встречу очищению, а значит и прощению Творца.

– То есть в том спасение?

– Бог любит тебя, Домианос, но не настолько, чтобы спасти.

– Он творит только затем, чтобы разрушать.

– Если Он разрушает, то лишь для того, чтобы создать снова. Подобно вечному кругу жизни и подобно мировому потопу, который списпослал на землю Единый, чтобы очистить мир от греха и на месте пепелища, на месте руин старого, воссоздать новое.

– Не значит ли это, что мы для него лишь игра? Нечто столь незначительное, как муравьи или бактерии в Его лаборотории? Созданные в виде подопытных крыс, игрушек, тешащих Его любопытство и эго.

– Мир наш подобен зеркалу, Домианос, он отражает того, кто в него смотрит. И если ты видишь вокруг себя лишь врагов, то значит, что враг притаился внутри тебя. Бог – есть любовь абсолютная. Он есть истина.

– Раз восприятие мира субъективно, значит вопросы морали, зла и добра – тоже. Или то единственные истины, субъективность на которые не распространяется?

– Grande profundum est ipse homo¹⁶. Только Бог есть светоч мира. Только Он один может вывести род людской, бродящий во тьме грехов своих и заблуждений к свету истины. Потому мы и стремимся жить в соответствии с Его заповедями. С Энтисом, отражающим Его волю.

—–

Корвамдеймос, город Даркуль Импэлер.

Схватившись за любезно поданую стражником руку, советник выбрался из кареты. Перед ним возвышалось старое здание, некогда служившее больницей, но теперь переоборудованное под его личные нужды.

– Нам сюда, полагаю, – проходя мимо воина объявил в пустоту граф и не оборачиваясь, прошествовал внутрь.

На входе его встретила медсестра в белом халате и улыбнувшись, пригласила следовать за ней.

– Добро пожаловать, господин советник, мы вас ждали. Я – Виетта и я счастлива сообщить, что благодаря вашему плодотворному сотрудничеству с его сиятельством Вигмором переоборудование больницы успешно завершено. Первые пациенты благополучно прошли адаптацию и готовы к дальнейшему курсу лечения. Желаете взглянуть на них? – Вампирша остановилась у тяжелой двери с маленьким оконцем, утыканном прутьями решетки.

От своих врагов лорда Морнэмира отделяли три внушительных запора с цепями. Он заглянул в помещение. Пятеро мужчин – изнуренных голодом, тяжелой дорогой и грубым обращением стражников без движения лежали на жестких койках, молча и угрюмо дожидаясь своей последней участи. Домианос удовлетворенно хмыкнул.

—–

Легенда об Артуре Аудаксе настолько вдохновила Вермандо, что ему в голову пришла интересная, но рискованная мысль.

Стоял полдень, и слуги были заняты подготовкой к ужину и уборкой. Сам же советник находился в столице, в королевском замке. Воспользовавшись этим, мальчик незаметно прокрался в кабинет отца. Осмотрев ящики, он порылся на книжных полках, и не обнаружив ничего интересного, застыл посреди комнаты, как вдруг его внимание привлек блеск отполированного металла. На стене висело множество разнообразного оружия всех времен и народов – гордость и достояние графа. Тот годами коллекционировал серпы, ножи, мечи и кинжалы, многие из которых передавались по наследству не одно поколение семейства Морнэмир. Фамильный меч с их гербом – черным волком, был жемчужиной коллекции и принадлежал самому Домианосу Освободителю.

 Завороженный, аристократ шагнул к стеклу и с затаенным дыханием принялся рассматривать редчайшие экспонаты древности, в обычное время недоступные его взору, ведь советник запрещал даже приближаться к этому стеллажу ближе, чем на метр. Перед Вермандо пронеслись яркие сцены героических битв прошлого, и он сам не заметил, как размахивая небольшим легким мечом, стремительно поскакал навстречу своей смерти или победе – в самый центр сражения. Совершенно забыв, где он и что делает, мальчик опомнился лишь когда старая ваза с прахом его прадеда с грохотом разбилась о каменный пол, брызнув осколками во все стороны. В ужасе замерев, аристократ опустил взгляд на клинок в руке и его обуял ужас, тонкими болезненными иглами вонзившийся под кожу.

– Отец просто убьет меня этим самым мечом, если узнает… – севшим голосом прошептал Вермандо, судорожно прислушиваясь к звукам за дверью.

Вернув оружие на место, он хотел уже уходить, как вдруг его взгляд упал на мавританскую саблю с причудливыми тигровыми узорами на стене. Схватившись за рукоять, мальчик потянул ее на себя изо всех сил. С приглушенным грохотом дальняя стена за гобеленом отодвинулась, открыв черный проход. Не веря своим глазам, аристократ огляделся, убедившись, что никто за ним не наблюдает, сходил за канделябром и нерешительно ступил внутрь.

Сырые стены давили на него холодом, а коридор все сужался, но это нисколько не пугало его, и Вермандо продолжал упрямо идти вперед, пока наконец не свернул за угол и не оказался перед тяжелой дубовой дверью, запертой на семь железных замков. Опустившись на пол и прищурив глаза, мальчик разглядел сквозь щель между дверью и полом блеск золотых монет.

Затравленно озираясь, наследник стремительно выбежал из кабинета отца. По пути в свою спальню он практически врезался в советника, резко затормозив перед ним.

– Вермандо? – поднял брови лорд Морнэмир, окинув сына подозрительным взглядом. – Куда это ты так торопишься?

– О-отец!.. Я… я вспомнил, что забыл кое-что сделать, – испуганно залепетал он, избегая взглядом мужчину.

– Забытая мысль всегда кажется значительной… однако мы легко забываем свои ошибки, когда они известны лишь нам одним, – задумчиво рассудил Домианос, и тут же забыв о мальчике, продолжил путь дальше по коридору.

Судорожно выдохнув, юный аристократ добрел до покоев и заперев дверь, устало рухнул на кровать. Ему предстояло тщательно обдумать дальнейший план действий. Несколько дней спустя он поделился идеей с друзьями, заранее предупредив их о всевозможных рисках и последствиях.

– Даа-аа… – почесал затылок Карл, – работенка не из легких.

– Если попадемся – не сносить нам всем головы… Как и батькам нашим, – вставил Стефан.

– А ты уверен, что это разумно? На мой взгляд риск неоправданно высок. Хотя, если, конечно, мы смогли бы взять себе небольшой процент… в качестве платы за столь отчаянную авантюру… – размышлял вслух Томас.

– Так, а ну хватит! – прикрикнул Феликс. – Вермандо пришел к нам за помощью и собирается действовать в интересах простых людей, таких как мы с вами! Негоже искать тут наживы иль делать вид, что мы ни при чем!

Аристократ благодарно посмотрел на товарища.

– Я понимаю, что это очень опасно… и страшно, и рискованно…

– А еще незаконно и наказуемо, – проворчал себе под нос Томас.

– Однако если мы не поможем людям, то кто? Я не прошу вас идти со мной против вашей воли, но буду рад, если вы составите мне компанию. Мы и не из таких передряг вместе выкарабкивались.

– Что верно, то верно, – покивал Карл. – Друзей одних в беде не бросают! Решено, я иду.

– И я, – уверенно присоединился Феликс.

Стефан и Томас колебались, с сомнением переглядываясь.

– Ладно, – мрачно вздохнул Гуэрро. – Но с тебя должок, – погрозил он пальцем Вермандо.

Стефан молча подошел к ним и коротко кивнул.

– Вот и порешили. Когда выдвигаемся?

– Я добыл расписание отца на день. Сейчас он еще в кабинете, но в полдень, после чаепития, отправится в столицу, решать государственные вопросы.

– И до каких пор он пробудет там?

– До завтрашнего утра, но может как обычно задержаться на несколько дней.

– Отлично, значит у нас еще есть время подготовиться.

После полудня, когда его сиятельство Морнэмир отбыл в Лунденвик, пятеро товарищей осторожно проникли в Черный Замок. У них получилось добраться до кабинета незамеченными и Гуэрро отворил замок заранее подготовленной отмычкой. Карл и Стефан остались в коридоре, на случай если нужно будет поднять тревогу. Феликс, Томас и Вермандо тем временем в растерянности застыли у тяжелой широкой двери, отделяющей их от сокровищницы. Сколько бы Томас ни пытался открыть засовы – ничего не выходило. Наконец взгляд аристократа упал на необычную выемку на замке, по форме напоминающую голову волка, красующегося на фамильном кольце Морнэмир.

– Подожди-ка… – остановил кряхтящего друга он, накрыв его руку своей. – Кажется я узнаю этот символ… Точно такой же волк на кольце моего отца! Родовая реликвия, передающаяся из поколения в поколение!..

– Какой ты наблюдательный сыщик! А нельзя было позаботиться об этом раньше, скажем за пару дней до того, как мы проникли в кабинет Домианоса и теперь пытаемся взломать его сокровищницу?! Где мы сейчас достанем это чертово кольцо?! – прошипел Томас.

– Извините… я сразу и не заметил… – пристыженно опустил голову мальчик, избегая смотреть на друзей.

– Ох, не заметил! – передразнил его Томас. – Ничего страшного, Вермандо, расслабься! Подумаешь – какова мелочь! Иди и скажи об этом Стефану, уже сгрызшему себе руку по локоть от страха!

– Не горячись, – тяжело вздохнул Феликс. – Конечно, ситуация… неприятная. С каждым случается. Вермандо просто не успел как следует рассмотреть дверь в первый раз. Зато теперь мы знаем, что нам наверняка понадобится для ее взлома.

– Неприятная?! – взвился Гуэрро. – А может Вермандо еще и ненароком не обратил внимания на гигантского трехглавого змея, охраняющего эти сокровища внутри?! Или там, чего доброго, окажутся ловушки с огненными стрелами и ядовитыми клинками!

– Тебя никто насильно не тащил с нами идти! – начал терять терпение Феликс. – Разнылся тут как истеричная девчонка!

– Хватит! – повысил голос аристократ. – Пожалуйста, перестаньте! Пойдемте, нам пора возвращаться к Стефану и Карлу!

– Смотри как бы они не прибили тебя на месте за такие новости, – процедил Томас.

Оказавшись на улице, на безопасном от Черного Замка расстоянии, мальчишки принялись обсуждать дальнейший план действий.

– Я достану кольцо, – пообещал Вермандо.

– А если все опять пойдет наперекосяк?! – возмутился Томас.

– Будь что будет, а мы тебя прикроем, – пообещал Карл.

На том и порешили. Вот только назревала другая проблема: советник никогда не расставался со своим кольцом – ни днем, ни ночью. Единственной возможностью его украсть представлялся случай, когда лорд Морнэмир посещал купальню.

– Действовать придется быстро, – заявил внимательно слушавшим его товарищам аристократ. – Мы должны будем проникнуть в сокровищницу и потом незаметно вернуть кольцо обратно до того, как отец заметит пропажу!

– И все это нужно будет сделать, пока он находится в купальне, прямо в замке… в непосредственной близости к кабинету, – мрачно подытожил Феликс. – Что ж, никто не говорил, что будет легко. Однако, когда трудности нас останавливали?

– Вы просто сумасшедшие! Настоящие психи! – сказал Томас. – Вы вообще в своем уме?! Какой здравомыслящий человек пойдет на подобную авантюру, когда на кону стоят ваши жизни и жизни ваших семей?! Если вы забыли, речь идет не о каком-нибудь простачке из Ваттенфтава, а о Домианосе, мать вашу, Морнэмире! Я ни за что не пойду на это!

– Тогда будешь стоять на стреме, и предупредишь нас ежели чего!

– Чтобы чуть что попасться прямо ему в лапы?! Да я лучше жабу съем!

– Успокойтесь. Если Томас не хочет участвовать непосредственно в грабеже со взломом, его сложно в этом винить. Однако быть может он мог бы принимать мешки с золотом или следить за стражей? – рассудил Вермандо.

И вот, на следующий день его сиятельство невзначай бросил, проходя мимо жены:

– Приготовьте мне ванну.

Та кивнула и молча отправилась выполнять поручение. Притаившийся за углом Вермандо со всех ног бросился в спальню, где его уже дожидались друзья. С самого утра он тайно преследовал графа, чтобы не упустить момент, когда он отправится мыться, а перед этим прикатил из погреба целую бочку вина и оставив ее открытой на кухне, предложил стражникам угоститься.

Советник во время подобных мероприятий предпочитал степенное уединение – без лишних глаз и ушей и потому, как только госпожа Аделаида закончила набирать воду, то сразу же удалилась, предоставив мужа самому себе. Мужчина неторопливо разделся, снял кольца и зашел в воду. Он любил отдыхать в горячей воде, такой, что густой белый пар заполонял собой все пространство, выгодно скрыв проникшего внутрь мальчика.

– Ну и парилка тут! Видимо готовится к горению в адских котлах, – проворчал он, осторожно подкрадываясь к свернутой у входа одежде и кладя заветное украшение в карман. Выскользнув за дверь, он облегченно выдохнул и кивнул дожидавшимся его в коридоре товарищам.

– У нас есть не больше двадцати минут. Если повезет – получаса, – объявил аристократ.

Вместе, они проникли в кабинет лорда и оставив Стефана и Томаса стоять на стреме, отправились в сокровищницу. Подрагивающими пальцами Вермандо приложил морду волка прямо в отверстие и прижав его, повернул. Дверь с грохотом отодвинулась в сторону, пропустив грабителей внутрь темного прохладного помещения. Быстро наполнив мешки золотом, они собрались уходить, но Феликс стал с интересом разглядывать пожелтевшие от времени свитки и документы, нагромождением пылящиеся в стеллажах.

– Так вот он какой, тайный архив Домианоса… – присвистнул он. – Вы хоть представляете сколько здесь хранится смертных приговоров, государственных тайн и секретов?..

– Здесь столько золота, что даже если мы унесли бы втрое больше, чем взяли – он все равно бы не заметил, – пробасил Карл, освещая пол канделябром.

– Пойдемте уже скорее, мне не по себе, – нервно переминаясь с ноги на ноги попросил Вермандо.

– Брось, когда еще нам представится возможность порыться в грязном белье Домианоса? – отмахнулся Феликс.

– Не знал о твоих столь специфических предпочтениях, дружище, но по крайней мере теперь это объясняет твой нездоровый повышенный интерес к моему отцу! Мог бы сразу сказать, и мы бы пошли в прачечную, а не в кабинет, – съязвил аристократ, закатив глаза.

Карл хохотнул.

– Ничего вы не понимаете! – разозлился Феликс. – Скольким людям мы могли бы спасти жизнь, если бы добыли их приговоры, или того лучше – обнаружили бы на него компромат?!

Мальчик задумался.

– Ты прав, однако… чтобы разобрать эти документы уйдет куча времени… И это, не говоря о риске оставить улики.

– Да, об этом я не подумал, – кисло признал крестьянин. – Ладно, уходим!

Благополучно выбравшись в коридор, они встретились с недовольным Томасом и перепуганным Стефаном. Уперев руки в бока, Гуэрро окинул их раздраженным взглядом.

– Чего так долго?! Прошло уже полчаса, он вот-вот вернется!

Вермандо сглотнул и со всех ног бросился в купальню, чтобы вернуть кольцо на место.

Приблизившись к двери, наследник не услышал шума воды и затаил дыхание.

– Вермандо? Что ты здесь делаешь? – вывел его из задумчивости мягкий голос матери, неожиданно возникшей у него за спиной.

Подскочив от неожиданности, аристократ поспешно выпалил:

– Извините, матушка, я собирался принять ванну, но кажется там кто-то есть.

– Отец уже закончил, я как раз несу ему полотенце.

Не имея времени на раздумья, мальчик незаметно подбросил кольцо в корзину с бельем в руках женщины. Ничего не заметив, та зашла в купальню и затворила за собой дверь.

– Фух… вроде бы получилось, – смахнув со лба капли пота, облегченно выдохнул Вермандо.

Тем же вечером друзья снова встретились на привычном месте – небольшом холме, поросшем дикими грушами, возвышающимся прямо над деревней Ваттенфтав.

– Итак, теперь нам осталось незаметно озолотить каждый из этих домов, – обведя рукой крестьянские хижины, заявил Феликс.

– И как же мы это сделаем? Пролезем к ним в спальню через окно, чтобы мужчины схватились за оружие, а женщины принялись визжать, что к ним пробрались бандиты и насильники? – саркастично осведомился Томас.

– Не очень-то мы на них и смахиваем, – обиженно закатил глаза Феликс. – Мы скорее Артуры Аудаксы – благородные и великодушные рыцари!

– Ну-ну. Предлагаю лучше подбросить им монеты на крыльцо и дело с концом.

– А что, это мысль, – согласился аристократ.

– Мы будем писать записки? – негромко спросил Стефан. – Ну, с объяснением… что так и так, мы желаем сохранить свою личность в тайне и просто помогаем обездоленным людям…

– Отличная идея! Кто будет писать? Ты? Карл? Или может сразу наймем королевского писаря?! – съязвил Гуэрро.

– Увы, но никто из нас кроме Томаса и Вермандо не умеет читать и писать, – кивком подтвердил Карл.

– Да и я сомневаюсь, что это хорошая идея, оставлять такие улики. Записка может случайно попасть к людям Домианоса, а он легко вычислит почерк сына, – рассудил Феликс.

– Предлагаю сохранить анонимность, – согласился наследник. – Главное, чтобы люди были довольны.

И вот, товарищи отправились в деревню – раздавать деньги бедным. Когда последний мешок с золотом опустел, солнце клонилось к горизонту, и аристократ забеспокоился, что его пропажу могли обнаружить.

– Ух, поработали мы на славу… – довольно вытирая рукавом рубахи пот, выдохнул Феликс. – Теперь и по домам пора!

– До завтра! – попрощался с друзьями Вермандо. – Увидимся на том же месте!

В тот же вечер его сиятельство обнаружил, что в его кабинете был кто-то посторонний, а на следующее утро насчитал пропажу около сотни золотых монет. Ярость обжигающим кнутом хлестнула его по спине. Лорд Морнэмир приказал привести ему всех слуг, находившихся вчера в замке. Заведя руки за спину и надев на лицо маску высокомерного презрительного спокойствия, главный советник Дэррханама неторопливо прогуливался вдоль рядов прислуги. Каждый из них боялся ни то, что поднять взгляд на хозяина – не осмеливались даже громко дышать.

– Очень хорошо. Значит никто ничего не знает. Никто ничего не слышал… не видел… не чувствовал. Верно?

Ответом ему была тишина, однако Домианоса это ничуть не смутило, и он продолжил:

– Но тем не менее, из моего кабинета пропала сотня золотых монет. Кто-то выкрал мое кольцо, сделав это столь нагло и искусно – пока я находился в купальне. Один, голый и совершенно и беззащитный перед этим мерзавцем! – резко перешел на крик мужчина, застыв посреди комнаты. – Мало того, этот негодяй еще и осмелился проникнуть в мой кабинет дважды! В первый раз был кощунственным образом взломан замок! А до этого исчезла ваза! Получается – уже трижды. После чего, этот самодур посмел насмехаться надо мной – столь дерзко вломиться в личное хранилище первого государственного лица в Дэррханаме! В мое хранилище! И каждый из вас был занят очень важным делом —отдыхом на кухне и праздным бездельем! – Граф на секунду умолк, переводя дыхание. – Я этого так не оставлю. Однако этот человек имел доступ к купальне посреди бела дня! Следовательно, он существует в непосредственной от меня близости! Если конечно же вы, бестолковые и слепые идиоты не упустили из виду как в мой замок проникла шайка разбойников! Итак, в последний раз спрашиваю по-хорошему: кто посмел обокрасть меня?

Тишина. Все опустили взгляды в пол и не решались оправдываться.

– Хорошо, я вас понял. Значит играем по-плохому. Стража! – повысил голос советник.

В дверях тут же возникли солдаты.

– Увести каждого из этих пустоголовых разинь и потенциальных государственных изменников и допросить в моем подземелье! Сейчас же!

Те бросились выполнять приказ. Оставшись в одиночестве, лорд Морнэмир устало опустился в кресло, словно силы покинули его. Вымученным жестом он помассировал виски и прошептал в пустоту:

– Нет, я этого так не оставлю… Я найду изменника, и он дорого заплатит мне за это ужасное оскорбление… своей жизнью.

Долгие часы бесконечных допросов ничего не прояснили. Люди плакали, стенали от боли и умоляли о пощаде, но все как один клялись и уверяли, что они непричастны и ничего не знают. Настоящий виновник ушел безнаказанным и сейчас сидит себе где-нибудь в пабе за кружечкой эля и болтая ногами, весело пересказывает собутыльникам как легко надурил первого человека в стране и главного советника короля. Нет, виновник должен быть найден и жестоко наказан. В назидание остальным. И если Домианос не может найти этого неуловимого негодяя, что ж… Он найдет другого козла отпущения.

– Но ваше сиятельство! – слезно взмолился Оливер, упав на колени перед мужчиной и схватив его за штанину. – Клянусь Единым, это не я! Я никогда бы не осмелился предать вас! И тем более грабить! Как же я мог?! Я весь день был у вас на виду, а потом присматривал за Вермандо!

– Как ты смеешь?! – небрежно стряхнул с себя его руку аристократ. – После всего, что я дал тебе?! После того как подпустил к сыну!.. Вот чем ты отплатил мне за мою доброту и доверие?! Это уже четвертая твоя ошибка, стоящая мне репутации за эти полгода!

– Это не я, не я, ваше сиятельство! Клянусь Богом и своей жизнью! Клянусь своей матерью! Я ни за что бы!..

– Экий бесстыжий безбожник! Не жалко свою бессмертную душу, упоминая имя Божие всуе со своей грязной ложью, пожалей хоть свою несчастную мать! Не желаю ничего слышать! Стража! Увести его! Я скоро присоединюсь к наказанию. – Подарил Оливеру на прощание зловещую улыбку граф и грациозно развернувшись на каблуках, на глазах у застывшей в ужасе прислуге, гордо удалился наверх.

 В тот день душераздирающие крики Оливера не смолкали до самой ночи. Советник приказал живьем содрать с него кожу и высечь плетками, а когда он потерял сознание от болевого шока – велел подождать пока тот очнется и продолжить пытки. На следующее утро, едва прислуга проснулась и отправилась за работу, в коридоре первого этажа их ожидал сюрприз – изувеченное до неузнаваемости тело их бывшего коллеги безвольно болталось под потолком на крюке, словно туша растерзанного животного. В назидание каждому.