Читать книгу Триединый - - Страница 5

ЗАПОВЕДЬ 2.

ЛЮДИ ДЕЛЯТСЯ НА ЗВЕРЕЙ ПЛОТОЯДНЫХ И ТРАВОЯДНЫХ. НА ГОСПОДСТВУЮЩИХ И ПОДЧИНЕННЫХ. В ОСНОВЕ ПЕРВЫХ ЛЕЖИТ ХИЩНИК, СТРЕМЯЩИЙСЯ К ОХОТЕ, ДОБЫЧЕ И ПОБЕДЕ. ВТОРЫЕ НЕИЗБЕЖНО ОБРЕЧЕНЫ СТАТЬ ДОБЫЧЕЙ, КОРМОМ И СРЕДСТВОМ ДЛЯ СИЛЬНЫХ.

ЕСТЬ ДВА СОРТА ЛЮДЕЙ: ТЕ, КТО ПОДЧИНЯЕТ И ТЕ, КТО ПОДЧИНЯЕТСЯ. ВСЯ ВЛАСТЬ ИДЕТ ОТ БОГА. ЕСЛИ ЧУВСТВУЕШЬ ТЫ В ТЕЛЕ СВОЕМ СИЛУ ДЛЯ ВЛАСТИ, ТЫ ИЗБРАННЫЙ.

«Сила не ведает жалости. Чтобы создать новый, могущественный тип человека, не только не следует оказывать помощи ближним, но должно даже стараться ускорить их гибель». – «Философия Ницше. Критический очерк».

Вермандо, Стефан, Карл, Томас и Феликс окружили яблоню с крупными спелыми плодами. По началу мальчишки пытались сбить фрукты камнями и палками, но попытки оказались неудачными, ибо плоды росли высоко и были надежно укрыты густой листвой. Тогда они решили взять дерево штурмом и отправили на эту миссию Феликса – как самого ловкого из них. Рыжий парнишка вскарабкался по стволу и срывая яблоки, кидал их вниз. Вермандо и Томас ловили их прямо в воздухе, а Карл и Стефан складывали в мешок.

– Эй! Да вы совсем оборзели?! – раздался внезапный крик за их спинами.

Дети обернулись. Перед ними стояла могучая фигура сурового фермера. В сильных руках он сжимал перепачканные землей вилы.

– О нет! Это Гарольд! – побледнев, прошептал Стефан и выронил из рук яблоки.

– Ну попадитесь мне только! – разъяренным быком взревел крестьянин и понесся на воров, потрясая своим оружием.

Карл, Стефан и Томас бросились врассыпную, не забыв перед этим прихватить с собой мешок с яблоками. Феликс предпочел остаться на дереве, а Вермандо застыл на месте как вкопанный. Он не понимал зачем его товарищи убегают и почему нельзя просто договориться с этим Гарольдом.

– Беги, идиот! – прокричал ему с дерева Феликс. – Он ведь зашибет тебя!

Юный аристократ удивленно задрал голову вверх, посмотрев на друга. Затем перевел взгляд на уже нависшего над ним фермера, замахнувшегося для удара. И мальчик побежал. Еще никогда в жизни он не бегал так быстро. Еще никогда не ощущал он в ногах такой легкости, а его сердце не колотилось так сильно. Азарт погони, нависшая над его жизнью опасность и адреналин в крови зашкаливали. Практически слетев с холма, он встретился с остальными товарищами, и они вместе понеслись по грязным деревенским дорогам, поднимая в небо облака пыли и весело хохоча. Разъяренный Гарольд от них не отставал. Перемахнув через забор, Вермандо оторвался от компании и обернулся, чтобы проверить, где те бегут. Споткнувшись о торчащий из земли пень, аристократ перелетел через него и упав на бок, скатился по невысокой насыпи вниз. Ободранные колени и локти обожгло рваной болью. Открыв глаза, мальчик сперва увидел начищенные до блеска строгие мужские туфли. Когда он медленно поднял взгляд, тело потеплело, налившись громадой ужаса. Над ним возвышался сам Домианос Морнэмир собственной персоной. Его лицо было искажено гримасой ярости, а за спиной мялся Оливер. Во взгляде графа было столько злости и отвращения, что Вермандо весь съежился. Страх накрыл его с головой, заставив опустить глаза в землю и поспешно поднявшись, отряхнуть одежду. Позади наследника, точно также опешив, застыли его друзья. Скользнув по крестьянам полным нескрываемого презрения взглядом, мужчина резко развернулся и сев в карету, скрылся из виду. Оливер побежал следом, давясь пылью из-под колес.

– Что это было?.. – прошептал бесшумно подошедший к нему Стефан.

– Ты что – сын Домианоса? – скривился то ли от удивления, то ли от негодования Томас.

– Ты врал нам?! – возмутился Карл.

– Я… я… простите меня, – прошептал мальчик и размазав потекшие по лицу слезы, бросился прочь.

– Ну и дела… – протянул Томас, почесав затылок. – Вот Феликс-то удивится…

—–

«Ибо Господь, кого любит, того наказывает; бьет же всякого сына, которого принимает. Если вы терпите наказание, то Бог поступает с вами, как с сынами. Ибо есть ли какой сын, которого бы не наказывал отец? Если же остаетесь без наказания, которое всем обще, то вы – незаконные дети, а не сыны». – Евр. 12,6-7

Его сиятельство Морнэмир спустился в подвальное помещение вслед за крупным, почти вдвое шире его в плечах, стражником. Пахло канализацией и чем-то тухлым. Пламя факела осветило выросшую на сырых стенах мшистую плесень. Наконец, они пришли к самой дальней камере замурованного под землей коридора. Безмолвный гигант остановился возле решетки и приняв из рук господина факел, встал на посту. Лорд же ступил в небольшое мрачное помещение, где то и дело слышался крысиный писк и стук капель воды о каменный пол. Подвешенный к стене мужчина даже не пошевелился. Он напоминал мумию. Сухая желтоватая кожа туго обтягивала ребра, длинные грязные волосы падали на изможденное осунувшееся лицо, а служившая набедренной повязкой тряпка источала ужасающую вонь. Лишь только когда граф приблизился к нему вплотную, человек тихо застонал и загремел цепями.

– Тише, тише. Я понимаю, что ты безумно рад меня видеть, но постарайся держать себя в руках, – усмехнулся советник. – Последние месяцы твоими собеседниками были лишь мокрицы да крысы, так что я тебя понимаю. Надеюсь, что мои люди были гостеприимны к тебе, ежедневно приносили еду и питье. А то выглядишь весьма несчастным, словно тебя здесь не кормят, – издевательски улыбнулся Домианос, с откровенным любопытством оглядывая торчащие кости и раны на теле узника.

Тот с трудом поднял голову и с ненавистью уставился на своего мучителя, прищурив глаза.

– Мерзавец.

Аристократ расхохотался. Его явно веселило отчаяние и безысходность положения пленника.

– Полноте, любезный. Полно. Все же гость не должен грубить хозяину. Я не так жесток, как ты внушал людям. Я обещал тебя отпустить, и я отпущу. Как только ты мне все расскажешь.

– Никогда, – выдохнул мужчина и безвольно повис в кандалах, словно последние силы окончательно оставили его с приходом лорда.

– Джон, Джон, Джон… – покачал головой советник и осторожно заправил волосы ему за ухо. – Не нужно толкать меня к насилию. Я ужасно не люблю это. Ты же знаешь, я исправно посещаю воскресную службу и жертвую деньги бедным.

– Я скорее поверю… что в аду холодно… чем хоть одному твоему слову… – слабо прохрипел узник.

– Говорят, древние эллясийцы представляли ад как бездну, полную вечного холода. А по Данте на девятом кругу ада Сатана по пояс вморожен в ледяную глыбу. Ну, если тебе так нравится делать из меня злодея в своей истории… что ж, – притворно расстроенно вздохнул Домианос, беря пальцы Джона в свои.

Хруст сломанных костей. Вскрик боли.

– Итак, повторю свой вопрос еще раз. Где находится ваша подпольная организация, и кто стоит в ее главе? – ласково осведомился граф.

Тот упрямо молчал. Еще две сломанные фаланги.

– Я начинаю терять терпение. Ты тратишь мое время, а оно стоит куда дороже твоих сломанных пальцев и всех конечностей вместе взятых.

Пленник стиснул зубы и напряг мышцы – готовый к новым пыткам.

– Я буду отрезать по одному, – еле касаясь кожи его руки лезвием кинжала, прошептал Домианос. – Один…

Он резал медленно, не спеша, будто наслаждаясь процессом приготовления семейного ужина. Узник зарычал и дернул рукой. Кровь закапала на каменную плитку.

– Ой. Кажется, у нас гости, – улыбнулся аристократ, кивнув на выглянувшую из трещины в стене крысу, учуявшую запах мяса. – Дваа-аа…

– Ты… ты можешь отрезать и сломать все мои пальцы… но все равно не услы… не услышишь от меня ни слова, – с ненавистью просипел Джон, глядя в глаза советника.

– Я был милостив и терпелив к тебе, однако ты не оценил, – нахмурился граф. – Хорошо. На упрямого осла найдется звонкая плеть. Я не из тех, кто будет кормить тебя пустыми обещаниями… так что сразу перейдем к делу. – Он развернулся и неторопливо направился к выходу.

– Стой!.. – заходясь в лающем кашле, крикнул мужчина.

– Да? – с готовностью повернулся к нему лорд Морнэмир. – В горле пересохло? Принести водички?

– Ку… куда ты… идешь?..

– Государственная тайна. Я просто надавлю на другие рычаги воздействия. Ведь у тебя есть сыновья и братья, не так ли, мой строптивый друг?

Лицо пленника перекосило от бессильного гнева.

– Нет возражений? Тогда я пошел.

– Они… они тоже тебе ничего не скажут… ни один из них. Даже маленький Ганс… хоть ему и всего семь, в нем в сто крат больше мужества, чем в тебе… и во всех твоих приспешниках вместе взятых… Я ничего тебе не скажу, Домианос. Ты ведь и так знаешь где их искать… Скажи я тебе все, ты все равно убьешь их… как угрозу своей власти. Потому я не скажу ни слова… и они не скажут. Они не хотели бы… этого.

– Глупец! – прошипел советник и быстрым шагом выскочил из темницы, бросив молчаливому громиле: – Найти его семью и убить! Каждого! А этого – на съедение крысам!

Стражник бросился выполнять приказ.

—–

«Кого я люблю, тех я обличаю и наказываю». – Отк. 3,19

«Наказания Господня, сын мой, не отвергай, и не тяготись обличением Его; ибо кого любит Господь, того наказывает и благоволит к тому, как отец к сыну своему». – Притч. 3,11

Добежав до Черного Замка, Вермандо затормозил и уперся руками в колени, дабы отдышаться. Его отец и Оливер уже давно были там и теперь громадные стены давили на мальчика гнетущей неизвестностью. Он боялся попадаться на глаза советнику и еще больше боялся, что из-за его проступка накажут Оливера. Отправившись в спальню, аристократ залез под одеяло и беззвучно заплакал. Вскоре в дверь постучалась горничная и сообщила, что его сиятельство ожидает сына в столовой. Сердце мальчика вздрагивало и съеживалось как иссыхающая слива, а руки мелко тряслись. Тяжелыми заплетающимися шагами он доковылял до столовой и опустился за стол, на другом конце которого уже восседал Домианос. Сцепив руки в замок, граф молча прожигал наследника пожирающим взглядом, а Вермандо тщательно рассматривал узоры на скатерти, всеми силами избегая смотреть в сторону отца. Наконец появились слуги и расставили блюда. Когда горничная собиралась поставить тарелку с кашей перед мальчиком, лорд Морнэмир остановил ее.

– Нет, любезная, порции слуг оставляют на кухне либо же под столом, но никак не на. Вермандо, тебе удобнее будет сесть на пол или отправишься на кухню?

– Отец?..

– Ясно. Унесите, он не голоден.

Растерянная девушка поспешно скрылась из виду, оставив советника наедине с сыном.

– Desidia est initium omnium¹¹, Вермандо. Видимо четырех репетиторов тебе мало. Я найму еще двух – по культуре и этикету.

– Отец, почему вы недовольны мной? То есть я понимаю, что вам не нравятся крестьяне и вы считаете их грязными разносчиками заразы, однако… – наследник бросил на Домианоса мимолетный взгляд и увидев, что его лицо приобрело выражение каменной горгульи с фасада их замка, поспешно продолжил: – Они ведь тоже… люди. И мы просто играли… Мне жаль, если я расстроил вас.

– О нет, ты не расстроил! Ты разочаровал меня, Вермандо. А как ты знаешь, разочаровываться я не люблю. Тебе всего двенадцать лет, с тебя нет практически никакого спроса, и ты уже сейчас умудряешься не оправдывать возложенных мной на твою бедовую голову ожиданий, – с усталым вздохом подпер пальцами висок мужчина. – Неужели твоя мать заслуживает подобного позора?

– О чем вы?

– Несчастная Аделаида вынуждена краснеть и стыдиться собственного сына… Ты подумал, что скажут о ней люди? Что подумают о графине Морнэмир, о женщине благородного происхождения и о твоей матери люди, увидев, что ее сын словно последний беспризорник таскается по трущобам с крестьянскими отродьями?

Мальчик молчал, пристыженно опустив взгляд, а лорд продолжал:

– Вижу, что подумал ты исключительно о себе. А что насчет меня, Вермандо? Что скажут люди или даже сам король, когда слухи дойдут и до него обо мне, о своем советнике? О первом государственном лице Дэррханама, политике, графе и потомственном аристократе?

– Мне очень жаль, отец. Простите меня. Я правда не хотел ничего дурного… но все же я так и не понял, что плохого в том, чтобы дружить с крестьянами? С ними весело и у них интересные игры. Мне хорошо с ними. Почему аристократы не могут отбросить мнимые фамильярности и просто жить как им нравится? Не задумываясь об этикете, скучных правилах и о том, что подумают другие люди?..

– Вижу ты совсем ничего не понимаешь, Вермандо, – сокрушенно покачал головой Домианос. – Попробую объяснить по-другому. Юный и наивный, чересчур мягкотелый и доверчивый для этого мира ребенок… Следуй за мной.

Не посмев ослушаться отца снова, мальчик покорно исполнил приказ. Когда мужчина свистнул кучеру, Вермандо удивился и ему стало любопытно, что же такого собирается ему показать советник. Потрясывась и подпрыгивая на неровной каменистой дороге, карета свернула к деревне Ваттенфтав. Проехав мимо, лошади ступили на бездорожье и в оконце замелькал все более близкий и все более густой темный лес.

Аристократы вышли у покосившейся хижины на отшибе. Сломанная разваливающаяся калитка пронзительно и жалко скрипела, нарушая плотное безмолвие, кольчугой укутавшее эту местность. Граф в нерешительности замер перед домом, будто сомневаясь, стоит ли входить внутрь. Мальчик впервые видел на лице лорда что-то похожее на волнение и это вызвало у него мурашки по всему телу. Робко коснувшись руки Домианоса, Вермандо вывел его из оцепенения, и они наконец шагнули в дом. Даже несмотря на проникающие сквозь пустые глазницы окон лучи света, внутри было сумрачно и прохладно. На подгнивающих обугленных досках местами виднелись черные пятна въевшейся в древесину крови.

– В этой лачуге некогда жил мальчик. Во многом похожий на тебя, он хотел играть в веселые игры с крестьянскими детьми и беззаботно слоняться по улицам. – Мужчина задумчиво провел пальцами по переломанным ребрам ветхой деревянной колыбели. – Он не ведал о разнице между крестьянами и собой, ведь считал себя одним из них. Мальчик был простодушен, доверчив и глуп. Он все время стремился к теплу, потому что его манил свет, – советник завел руки за спину и встал напротив камина, так что теперь Вермандо не видел его лица. – Яркий и обжигающий, этот свет оказался огнем, жар которого сравним с жаром самого солнца. Этот огонь обжег мальчика, изуродовав и искалечив его тело и душу. Превратив в монстра. Однако мальчик не собирался умирать так просто и решил, что если не в силах победить огонь, то он приручит его, сам станет огнем и будет нести огонь в мир. – Граф повернулся к сыну и на мучительно долгую секунду тому показалось, что в глазах советника горит и потрескивает тот самый адовый пламень. – Крестьяне, с которыми мальчик так хотел подружиться, избили его камнями после того, как он отказался калечить пойманного ими сына аристократа. «Ты такой же, как и эти проклятые богатеи! И ничем их не лучше, если не хочешь воздать одному из них по заслугам!» Мальчик не предполагал, что крестьяне так сильно ненавидят любого, кто обладает мужеством иметь отличное от их мнение, любого, кто умнее, благороднее и начитаннее их. Любого, кто посмел родиться в замке, а не в свинарнике.

Вермандо невольно вспомнил свою первую встречу с Феликсом и перед глазами замелькали картинки описанной Домианосом сцены насилия и несправедливости, заставившие его вздрогнуть.

– Видишь сломанную колыбель, Вермандо? Отец мальчика сломал ее кулаками в приступе гнева, пока внутри лежал кричащий от страха младенец. Обрати внимание на кровь на полу. Как думаешь, почему ее здесь так много? Кажется, будто кого-то зарезали и выпотрошили, оставив органы разлагаться на долгое время… – Лорд неспешно прошествовал в спальню, а наследник застыл в дверях, наблюдая за тем, как он приближается к прибитому на стену распятию Девы Агнетты. – Единственным существом, на которое надеялся и с которым мог поговорить мальчик был Бог. Бог не любил мальчика, ведь с молчаливым одобрением наблюдал за его страданиями. Всегда безмолвно. Всегда равнодушно. С издевательской усмешкой на седобородом умудренном вечностью лице. Получается, монологи мальчика не слышал никто, кроме крыс и мышей. – Наконец мужчина подошел близко к сыну и глядя на него сверху вниз, спросил: – Ты считаешь крестьян простыми и по определению честными, несправедливо обездоленными судьбой людьми. Что они лучше аристократов, добрее и благороднее их. Почему дети избили того мальчика камнями за проявленное им милосердие? Почему самолично делили людей на плохих и хороших, отталкиваясь исключительно от их происхождения? Почему отец мальчика убивал его братьев одного за другим, ломая им ребра, разбивая молотком суставы и раздрабливая их зубы? Почему избивал его мать до внутренних кровотечений и гематом, пока та находилась в положении? Почему весь мир мальчика, состоявший исключительно из крестьян и простых деревенщин, оказался столь душераздирающе жесток и полон насилия? Ответь мне, Вермандо.

– Я не знаю, – глухо обронил он.

– Ты не знаешь! – торжествующе спокойно повторил советник. – И он тоже не знал. И безустанно задавал этот вопрос Богу, пока наконец сам не понял ответ. Потому что врожденная озлобленность и ярое нежелание развиваться и достигать, как следствие – лютая ненависть и зависть к тем, кто способен на большее, чем они. На тех, кто стремится к большему, кто являет собой нечто большее, чем «простой рабочий человек». На тех, кто обладает наглостью жить для себя или для науки, для религии или политики, для вещей более возвышенных, от них далеких и им непонятных. Ибо вещи эти более сложные и требуют от человека не тяжелого физического труда на износ, а интеллекта, храбрости и богатого внутреннего мира. Для того, чтобы создать что-то большее, чем отходы необходим как минимум интеллект. Великие выдающиеся личности, такие как монархи, политики и священнослужители, воины, философы и ученые, живут не для себя и не ради своего счастья. Они живут даже не ради других, но ради высшей цели и предназначения. Какое мужество и силу имеют они, отказываясь от земных благ и плотских утех, делая выбор в пользу духовности и аскетизма? В пользу искусства и знаний? Мы живем, чтобы создавать, чтобы оставить после себя нечто великое. Нечто, что переживет грядки с капустой, недалеких внуков и их малохольность.

Пусть речь даже идет об амбициях отдельных политиков или завоевателей. Разве цель покорить мир, опираясь исключительно на собственный ум, силу и хитрость, не делает их цели более возвышенными, более достойными и значимыми, нежели цель завести семью и наплодить детей? Разве можно сравнить масштаб вклада? Что великого и масштабного таит в себе желание завести семью и быть счастливым, чем просто эгоистичный природный инстинкт, жалкий и бессмысленный? Как может твое личное счастье, счастье при том сомнительное и недолговечное, столь хрупкое и зависимое от всех членов твоей семьи и их мыслей, отношения к тебе и их благополучия, быть лучше дела, переживущего все ваши поколения? Дела, в которое ты вкладываешь всю душу, мысли, эмоции, кровь и пот, боль и слезы, всю свою жизнь? Нет ничего благородного и правильного в том, чтобы пойти на поводу у мелочных инстинктов и остепенившись, мирно состариться. Есть смысл и значимость в том, чтобы отказаться от никчемной шелухи своих мелочных потребностей и посвятить жизнь нечту большему.

—–

Едва завидев приближавшегося к деревне Вермандо, подстерегающий его Феликс налетел на товарища с кулаками. Первый удар пришелся аристократу в челюсть. Опрокинув противника на землю, крестьянин сел на него сверху и продолжил бить по лицу. Мальчик не сопротивлялся. Он знал, что заслуживает каждый удар. Лицо Феликса было перекошено от ярости и обиды. Вермандо почувствовал, как его рот наполняется кровью и выплюнул выбитый зуб.

– Ты! Врал! Нам! Столько времени! – Каждое слово сопровождалось новой оплеухой. – Мерзавец! Поганый буржуй! Хитер точно лис!

Наконец крестьянин выдохся и тяжело дыша уставился на свои дрожащие окровавленные руки, а затем перевел взгляд на разбитый нос и заплывший глаз бывшего товарища.

– Решил втереться к нам в доверие значит?! Даже не смей больше приближаться к этой деревне, если тебе жизнь дорога! В следующий раз одним выбитым зубом не отделаешься! – хмуро пообещал парень, вскакивая и бросая последний озлобленный взгляд на аристократа перед тем уйти прочь.

Полежав на дороге еще несколько секунд, Вермандо тяжело поднялся и схватился за кровоточащий нос. Ничего не видя перед собой из-за застилающих глаза слез, он захромал к Черному Замку.

Вернувшись домой, мальчик больше не смог сдерживать рвущиеся наружу рыдания. Больше никогда он не сможет поиграть с друзьями в догонялки или сразиться с ними на палках! Перед лицом все еще стоял полный ненависти и презрения взгляд Феликса, ощущавшего себя преданным и обманутым новым товарищем. Чувство вины терзало и жгло его изнутри не хуже ссадин от кулаков крестьянина.

Несколько дней спустя аристократ вновь отправился на прогулку и в нерешительности застыл на холме, возвышающимся над деревней Ваттенфтав. Ему было страшно встретить бывших товарищей, но в то же время именно этого он и жаждал. Он скучал по ним и надеялся, что крестьянские дети смогут простить его. Однако часы шли, но никто не появлялся. В груди появилось щемящее чувство пустоты и даже воздух стал ощущаться холоднее. Разочарованно вздохнув, Вермандо побрел обратно к замку.

Целую неделю мальчик бродил по уже ставшим ему родным улицам Ваттенфтава, но его друзья как в воду канули. И вот, в один из таких дней юный аристократ снова вышел на прогулку по деревенским дорогам. Разглядев вдалеке силуэты Томаса и Стефана, он остановился и сперва даже не поверил своему счастью. Парни увлеченно беседовали и даже не замечали смотрящего на них в упор Вермандо.

– И… в общем с-существует поверие о том, как именно появилась капуста… Согласно легенде, она появилась из капель пота мифического б-божества-громовержца Юпитера, когда тот пытался разгадать значение слов Оракула…

– Да уж, прямо-таки Феликс, ищущий ответы на вопросы мироздания, – хмыкнул Томас. – В особенности на тот, почему он был сотворен сыном простого фермера, а не Артура Аудакса.

– А еще к-капуста очень полезна тем, что успокаивает г-головную боль, лечит глухоту, тошноту и бессоницу… Еще древний мудрец Диоскорид по-посвятил капусте немало трактатов. А позже лекарь Ибн Сина, известный также, как Авиценна писал о ней в своей энциклопедии «К-канон врачебной науки».

– Вот же им заняться-то было нечем. Подобное пристрастие к капусте, я бы даже выразился, одержимость до добра еще никого не доводила. Взять хоть твоего Диокрида. Старик небось уже помер?

– К-конечно, он ведь жил очень давно… еще при короле Роланде.

– А вот если бы не капуста, может и жив бы остался. Откуда кстати такая осведомленность? Читать что-ли научился?

– Нет, просто п-познакомился с одним добродушным монахом в храме… Мы как-то разговорились и речь зашла об урожае… Вот он и поделился своими знаниями о интересующем меня овоще… – скромно потупил взгляд блондин.

Внезапно заметив аристократа, друзья замерли как вкопанные. Томас скривил губу, а Стефан неловко отвел взгляд в кусты. Вермандо ощутил повисшее между ними напряжение, непреодолимой стеной разделившее их друг от друга.

– Кхм. Привет, – первым нарушил молчание маленький лорд.

– П-привет, – отозвался Стефан.

Томас недовольно посмотрел на него, от чего блондин опустил взгляд и шаркнул ногой. Закатив глаза, черноволосый юноша вздохнул и нехотя заговорил:

– Тебе повезло, что с нами нет Карла и Феликса. Последний клялся при встрече так отдубасить тебя, что отец родной не узнает. Лучше убирайся подобру-поздорову, пока не поздно!

– Я очень виноват перед вами! И я это понимаю! – горячо воскликнул аристократ. – Клянусь, я не хотел вам врать! Просто…

– Просто – что? – изогнул бровь Томас.

– Просто очень хотел с вами дружить… – поник он, с трудом сдерживая подступившие к горлу слезы.

– Теперь это уже неважно. Все равно Феликс тебя не простит, и обратно не примет, – равнодушно сообщил Гуэрро.

– А вы? Вы сможете простить меня? Пожалуйста… Стефан, Томас, мне правда очень стыдно…

– Скулишь как щенок, аж противно, – поморщился юноша. – Где твоя снобская гордость? Разве ты не должен сейчас самодовольно гарцевать вокруг нас с видом молчаливого превосходства?

– Нет, ни за что! Томас, ты ведь знаешь, я не такой как другие аристократы!..

Тот фыркнул и потянул товарища за собой.

– Пойдем, Стефан. Карл и Феликс нас уже заждались.

Когда они проходили мимо Вермандо, мальчик схватил Томаса за руку чем вызвал его раздраженный взгляд.

– Томас…

– Что ты хочешь услышать от меня, Вермандо?! Хочешь, чтобы я простил тебя? Ну так я и не обижался! Ты просто обманул нас, водил за нос словно глупых деревянных кукол! Если честно, лично мне глубоко наплевать – конюх ты или аристократ, мне противно лишь от твоей лжи и трусости!

– Я понимаю! Я больше никогда так не буду, честное слово! Вы очень… дороги для меня. Все вы. И я не хочу терять вас, – глухо проронил он, поймав на себе сочувственный взгляд Стефана.

– М-мы не злимся, В-Вермандо, – выдавил улыбку блондин. – Я с самого начала не думал, что ты плохой только из-за того, что ты сын Д-Домианоса. Но Феликс запретил…

Томас пихнул его локтем в бок и перебил:

– Так! Хватит! Пойми, Вермандо, даже если мы со Стефаном и готовы закрыть глаза на это все и забыть, то Феликс и Карл – нет!

– Но… могу ли я хотя бы поговорить с ними?

– На свой страх и риск. Только я тебя предупреждал! Не жалуйся потом и не плачься мамочке, если они тебе ноги переломают, – усмехнулся Гуэрро и зашагал по дороге вперед, оставив товарищей позади.

Стефан ободряюще улыбнулся мальчику и подтолкнув его, последовал за Томасом. Вскоре они пришли к укромному закоулку между хижинами. Феликс отдыхал на стоге сена и лениво отмахивался от кружащей над ним мухи. Карл же сидел в тени стога, прислонившись к нему спиной и чистил подкову. Увидев приближающихся к ним друзей, Феликс приоткрыл глаза и заметив Вермандо, свалился на землю. Ноздри его раздулись от негодования, а руки непроизвольно сжались в кулаки.

– Ты видимо тогда при падении сильно головой ударился, – засопев, угрожающе двинулся на него крестьянин. – Успокоишься только когда я убью тебя?! Обратно в замок к папочке тебе придется уползать с переломанными коленями, – схватив аристократа за воротник, выдохнул ему в лицо парень. – Томас, Стефан! Какого черта?! Почему вы привели сюда этого ублюдка?!

– Не горячись, Феликс, Вермандо пришел поговорить, – зевнул Томас, облокачиваясь о стену хижины.

– В-Вермандо понял свою ошибку… Быть может пора… – начал было Стефан, но Феликс так посмотрел на него, что блондин мигом умолк и отошел в сторону.

Рыжеволосый крестьянин, не церемонясь ударил мальчика головой в лицо и тот, схватившись за разбитый нос, отступил на несколько шагов назад. Кровь окрасила его новую рубашку и окропила траву.

– Феликс, я знаю, что ты злишься! Но выслушай меня, прошу! – шмыгнув, попросил Вермандо, готовясь к новой атаке бывшего товарища, уже бегущего на него с кулаками.

– Что нового ты мне скажешь?! Я не хочу ничего слышать! Ты – крыса и врун! – ударил его в грудь Феликс так, что аристократ упал на спину. – Но что хуже всего, ты – сын Домианоса!

– Мне жаль! Прости меня!

– Бог простит, а я вашу встречу устрою!

– Я ведь не стал другим человеком только из-за того, что вы узнали кто мой отец! Я все тот же Вермандо! Я ничуть не изменился! Поверь мне, Феликс, мне действительно стыдно, что я соврал, но иначе вы бы даже не стали со мной разговаривать!

– И правильно бы сделали! – Попытался пнуть его парень, но Вермандо откатился в сторону и вскочил на ноги.

– Что мне сделать, чтобы ты простил меня?!

– Переродись нормальным человеком! Не аристократом! – крикнул крестьянин, поднимая с земли камень.

– Ты серьезно?! Вот уж не думал, что ты возненавидешь меня просто за то, кем является мой отец! – Обиженно сжал зубы мальчик, смахивая с щеки слезы.

– Ах ты еще и плачешь?! – Швырнул в него камнем Феликс, подбирая с земли палку. – Ты еще и пострадавший у нас?! Жертва?! – Он запустил сучок ему в голову, но Вермандо успел пригнуться.

– Я сам ненавижу себя за то, что родился в этом проклятом замке, а не в лесу!

– То есть, мы, по-твоему, животные?! Выходцы из трущоб?!

– Нет, я не это собирался сказать! Я глубоко сожалею, что не родился простым рабочим человеком в обычной семье!

Феликс остановился, чтобы перевести дыхание, как вдруг откуда ни возьмись выскочил Гарольд.

– А вот и мои поросята! – довольно взревел он, торжествующе оскалившись.

Карл вскочил, а Стефан и Томас бросились бежать. Феликс присоединился к последним, потащив за собой решившего принять бой Карла, а аристократ, споткнувшись и едва не упав, бросился догонять их. Дети свернули на дорогу, подняв в воздух облака пыли. Они бежали до тех пор, пока не попали в ловушку между тремя высокими заборами. Фермер осклабился, неторопливо приближаясь к загнанным в угол воришкам.

– Ну шо, кого из вас первым вздрючить?! – демонстративно заиграв мускулами осведомился мужчина, захрустев пальцами рук и победоносно всматриваясь в напуганные лица детей.

Внезапно, сам того не ожидая, Вермандо выступил вперед и бесстрашно посмотрел на крестьянина.

– Меня!

– Что ты творишь, идиот?! – прошипел ему в спину Томас. – Решил в рыцаря поиграть?!

– Это я подговорил друзей своровать твои яблоки! Они не виноваты! – твердо выдержав взгляд Гарольда, заявил аристократ. Ладони его вспотели от страха, а сердцебиение пульсировало в висках.

– Мне, в сущности, нет дела, кто из вас первый начал, но козел отпущения нужен. Пойдем со мной, мальчишка, – схватив Вермандо за ухо, прорычал мужик и потащил его за собой.

Феликс и Карл растерянно переглянулись.

Фермер приволок аристократа на участок и впихнув ему в руки грабли, рявкнул:

– Пока не пропашешь все поле, можешь даже не помышлять о побеге! А ежели удрать попробуешь – спущу на тебя собак и ноги переломаю! – Он свистнул. – Джеральд!

К ним тут же подбежал крупный белый пес с рыжими подпалинами на спине и предупреждающе зарычал.

– Джеральд, сторожи! – приказал крестьянин и отошел к дому.

Завиляв хвостом, собака гавкнула на Вермандо и принялась кружиться вокруг. Смирившись, мальчик принялся удрученно полоть грядки. Пару часов спустя, когда поясница аристократа едва не сломалась пополам от ноющей боли, Гарольд отозвал пса и уперев руки в бока, придирчиво осмотрел землю.

– И это ты называешь прополкой?! Кто ж так полет-то?! Здесь все заново переделывать! Ты угробил мою картошку! Ирод окаянный! Ты шо, грабли впервые в жизни в руках шо-ли держишь?! Да у тебя заместо рук грабли! – разозлился фермер, но смертельно уставший Вермандо не собирался выслушивать его нотации и из последних сил рванулся бежать.

Выбежав за забор, он столкнулся с притаившимися там друзьями.

– Беги, Вермандо! Мы его отвлечем! – улыбнулся ему Феликс.

– Теперь наша очередь! – добавил Карл, дружелюбно похлопав его по плечу.

Не веря своему счастью, аристократ благодарно посмотрел на товарищей, но они тут же подтолкнули его к дороге. Через секунду из калитки вылетел лающий Джеральд, а вслед за ним и сам Гарольд. Феликс и Карл принялись кидать в собаку камнями, а Томас и Стефан побежали в противоположную от Вермандо сторону – отвлечь фермера.

Через двадцать минут они встретились на своем тайном месте. Тяжело дыша, мальчик упер руки в колени. По телу струился пот. Но вот на плечо юного наследника легла чья-то мозолистая ладонь. С удивлением подняв голову, аристократ увидел лицо Феликса. Преисполненное сочувствия, оно не выражало ни злости, ни отвращения. Переведя взгляд на Стефана и Карла, он снова увидел лишь жалость и неловкость, словно те хотели успокоить его, но не знали, как подобрать слова. Наконец Феликс нерешительно заговорил:

– Вермандо… ты это… нормально там?

– Да, мы… хотели бы извиниться, – выдавил Стефан, опустив взгляд.

– И сказать, что прощаем тебя, – добавил Карл.

– Я… я… Простите меня. Я просто не хотел… я боялся сказать вам… по-потому что думал, что… вы больше не захотите дружить со м-мн-ной… У меня никогда не было д-друзей… – заикаясь от безудержных рыданий, которые он больше не был в силах сдерживать, оправдывался мальчик.

Феликс грубовато похлопал его по плечу, явно смущенный.

– Ну ты это… чего? Мы ж не ироды какие!.. Неважно нам кто твой отец… пусть он даже граф Морнэмир… Ты все равно наш товарищ. – Слова давались крестьянину нелегко, но он пересилил себя, быстро и неловко обняв аристократа за плечи. Сразу же отстранившись, он мрачно посмотрел на товарищей. – Правильно я говорю или нет?

– Конечно! Ты прав, мы все поддерживаем Вермандо! – первым среагировал Карл.

– Теперь зная твой титул… у нас есть некоторые привилегии, – задумчиво протянул Томас.

Все дружно обернулись к нему.

– Я имею в виду, в этом есть свои плюсы. Своя выгода. Если мы попадем в сложную ситуацию, титул Вермандо поможет нам выпутаться без лишних проблем, – торопливо объяснил Томас, разведя руки в стороны.

– Значит… мы с вами по-прежнему можем дружить, и играть вместе? – не веря своему счастью с надеждой спросил мальчик.

– Конечно, друг! Что за глупости?

И аристократ улыбнулся. На сердце у него стало легко и отрадно. Преисполненный благодарностью, он обнял Феликса, а после к ним присоединились Стефан и Карл. Феликс немного поворчал и для вида посопротивлялся, но по итогу смирился.

– Идем к нам, Томас! – мотнул головой Карл, приглашая товарища присоединиться.

Тот нехотя приблизился. В его взгляде читалось сомнение, но Карл схватил его и притянул к себе. Так они простояли несколько секунд, после чего отошли от Вермандо в разные стороны и отряхнув одежду, как ни в чем не бывало спросили:

– Надеюсь, ты понимаешь, что, если кто-то об этом узнает – тебе крышка?

Из-за стремительных и сумбурных событий у мальчика не было времени тщательно обдумать слова отца о крестьянах и сопоставить их со своей ситуацией. Но вернувшись с прогулки домой, он погрузился в безрадостные размышления. Они продлились всю бессонную ночь и на следующей встрече с друзьями аристократ не мог отделаться от гложущей внутренности тревоги. Одним ухом Вермандо отрешенно вслушался в болтовню товарищей.

– Вот, пополнил коллекцию, – с гордостью показал ему баночку с засушенной саранчой Феликс. – Краснокрылая, – похвастался он, продемонстрировав как ярко переливаются чешуйки на ее крыльях, пропуская через себя лучи солнца.

– А я недавно двух синекрылых поймал! – поделился Томас. – Чего притих, Стефан?

– Мне жаль эту саранчу, – с грустью посмотрев на мертвое насекомое признался блондин и тут же отвел взгляд.

– Пффф! Нашел кого жалеть, Дева Агнетта! – фыркнул Томас, закатив глаза. – Ты ведь в курсе, что эта зараза весь урожай уничтожает?! И твою ненаглядную капусту в том числе!

– Д-да, я понимаю, но… она ведь не виновата, что Бог ее такой создал… Она тоже живая и хочет есть…

– Какой ты сердобольный!

Аристократ не мог перестать размышлять о словах отца. Они что-то задели внутри него. Что-то теплое и живое, где-то глубоко внутри. Проникли под кораллы его ребер скользкой тревожной муреной.

– Ты чего это такой понурый, Вермандо? – пихнул его локтем Феликс.

– Сегодня подали не лобстеров, а крабов на завтрак? – усмехнулся Томас.

– Очень смешно! Я вообще этих ваших лобстеров в жизни не видел! Отец весьма аскетичен и не позволяет особых излишеств.

– Это и послужило причиной вашей скорби, мой лорд? – притворно ахнул Феликс. – Позвольте же нам с товарищами изловить для вас парочку другую устриц, дабы усладить ваш аристократический язык!

– Послушайте… – начал вскипать мальчик.

– Они просто дурачатся, – добродушно заверил Карл, сочувственно заглянув ему в глаза. – У тебя что-то стряслось?

– Это связано с т-твоим отцом?.. – вставил Стефан.

– Если честно, то да… У нас… состоялся серьезный разговор.

– И что же граф Морнэмир сказал тебе?

– Вы и сами знаете, – вздохнул наследник. – Что я – самый большой позор и самое ужасное разочарование для нашего славного рода. Потом он отвез меня в какую-то жуткую хижину и там рассказал историю о жестокости и несправедливости крестьян. Что они озлобленные и завидуют тем, кто умнее и богаче их. Вы не подумайте, я так не считаю! Просто…

– Просто он был очень убедителен? – хмыкнул Томас.

– Н-ну… в общем-то да. Он рассказал, как один мальчик отказался избивать камнями сына барона и за это остальные крестьянские дети поколотили его. А отец того мальчика издевался над его матерью и братьями, мучил и убивал их… На секунду мне даже показалось, будто он сам пережил это все и просто вспоминает о своем детстсве…

– Что ж, это по крайней мере объяснило бы почему он так взъелся на простых людей, – заметил Карл.

– В любом случае думаю он руководствовался правилом: клин клином вышибают, – рассудил Томас.

– Не слушай его, Вермандо! Домианос, хоть и твой отец – самый настоящий злодей и тиран! Его поступкам нет и не может быть оправдания! – горячо вспылил Феликс, остановившись и встряхнув друга за плечи. – Он на что угодно пойдет и выдумает любые истории, лишь бы убедить всех в своей правоте!

– Пожалуй, вы правы.

– Не кисни! Айда с нами в паб!

Вечером, возвратившись домой, аристократ проскользнул на кухню, желая чем-нибудь перекусить, так как опоздал на ужин. Крадучись словно вор, он бесшумно толкнул дверь и с радостным удивлением обнаружив, что она не заперта, прошел вглубь помещения, где догорал забытый на столе канделябр. Когда глаза мальчика привыкли к темноте, ему удалось разглядеть очертания котлов и тарелок. Вермандо приоткрыл один из баранчиков и в нос ударил еще теплый мясной аромат рагу. Недолго думая, он нащупал ложку и собирался зачерпнуть кусок картофеля, как вдруг ему на плечо опустилась чья-то рука. Вздрогнув, он со звоном выронил посуду на пол и отскочил в сторону. Перед ним стояла госпожа Аделаида.

– Матушка?! Вы меня напугали! Почему вы не спите?

– Я ждала тебя, сынок. Садись, я наложу тебе поесть.

Аристократ озадаченно нахмурился, совсем не ожидавший столь внезапного появления матери и молча уселся за стол.

– Как прошла прогулка?

– Мы с друзьями посидели в пабе, потом отправились ловить саранчу и жуков… Было весело! Карл случайно раздавил саженец капусты Стефана, так того инфаркт чуть было не стукнул! Он своей ненаглядной капусте едва искусственное дыхание не начал делать, – усмехнулся Вермандо, набивая рот хлебом, который женщина поставила на стол.

– Карл и Стефан? Это твои друзья?

– Да! А ешо Шомас и Феликш! Они клашшные!

– Я рада, что у тебя появились хорошие товарищи, Вермандо, – протянула миску с рагу сыну графиня.

Доев свою порцию, мальчик задумчиво обронил:

– Отец все равно не узнает присутствовал я на ужине или нет. Он никогда не ест вместе с нами.

– Он всю жизнь боялся отравления и даже сейчас перед каждым приемом пищи заставляет Оливера пробовать первым. Когда-то у него был профессиональный дегустатор, пока он не отравился хлебом со спорыньей и не умер… Несчастный Базиль… С той поры Домианос отказался от хлеба. А ведь он так любил тосты с маслом и джемом!..

– Он думает, что мы с вами подсыпем отраву в его чай, когда он отвернется?

– Он никому не доверяет, ты же знаешь. Предпочитает все делать в одиночестве, ему так комфортнее.

Вермандо хмыкнул.

Следующим утром.

Феликс пнул в аристократа причудливый шарообразный предмет.

– Правила простые! Делимся на две команды и пытаемся опередить противников, первыми допинав мяч до… хмм… – Он огляделся вокруг. – До деревенской церкви скажем!

– А что это?

– Это мяч, – с гордостью заявил крестьянин, самодовольно скрестив руки на груди. – Раздутый свиной мочевой пузырь, покрытый кусками коровьей кожи! Отец Томаса привез из Корвамдеймоса! Круто, да? Ни у кого в деревне такого нет!

– Твой отец – путешественник? – с восторженной завистью обратился к Томасу Вермандо.

– Лучше. Он джентри и занимается морской торговлей. Когда я вырасту, унаследую дело отца, а на заработанные деньги открою новое. Я хочу стать банкиром, – улыбнулся левым уголком рта парень.

– Томас у нас голубых кровей, – хмыкнул Феликс. – Ну по сравнению с нами, понятное дело. Ты у нас вообще – сын Единого и божий лев!

Вермандо недовольно поджал губы.

– А кто ваши отцы?

– Наши со Стефаном – фермеры и вилланы, – снова ответил за всех Феликс. – У Карла – рабочий класс, отец кузнецом в Лунденвике работает.

Повозившись с мячом, команда Томаса, Вермандо и Стефана смогла обыграть Карла и Феликса, являвшихся более крепкими, но менее поворотливыми и быстрыми, чем соперники. Вскоре пятеро друзей отправились в путь – исследовать местность.

– В этот раз предлагаю пойти на север! – отряхивая штаны от пыли, бросил Феликс.

– К границе? – округлил глаза Стефан.

– Верно! Спустимся к морю и искупаемся! Отец говорит, что жить подле воды и пренебрегать этим – великий грех и великая глупость!

– А еще можем порыбачить! – предложил аристократ.

– Рыбачить с утра надобно! Хотя можно и попытать счастья. Вот только у меня с собой сети нету. В другой раз!

– И лодку возьмем, – пробасил Карл.

Минув деревню Эль Каэрулем, компания побрела по диким бесхозным лугам и цветущим долинам, на которых паслись свободные кони. Повсюду слышались голоса чаек и шепот прибоя.

– Уже близко! – в радостном волнении обернулся к товарищам Стефан.

И вот они приблизились к крутому обрыву. Внизу шумело море, а солнце медленно тонуло в нем, окрашивая воду и облака своими потрохами.

– А мы не потонем? – сглотнул комок в горле Стефан.

– А вот и проверим! – с этими словами Феликс разбежался и толкнул незадачливого блондина с утеса.

Тот ушел с головой под воду, подняв в небо взрывы брызг. Все засмеялись. Прошло несколько секунд, но тот так и не показался на поверхности. Тогда Феликс молча стянул рубаху и кинулся вслед за Стефаном. За ним последовали Карл и Вермандо. Вскоре задыхающегося и плюющегося водой мальчика вытащили на сушу.

– Искусственное дыхание сделать или и так нормально? – заботливо осведомился Феликс с саркастичной усмешкой взирая на лежащего на песке товарища.

Тот отчаянно замотал головой.

– Шучу я, расслабься! Карл сделает!

Карл перевел хмурый взгляд со Стефана на Феликса.

– Я и без вас собирался, – склонившись над другом, проворчал он.

Стефан вскочил и бросился бежать вдоль берега, отчаянно вопя:

– Я в по-п-порядке! Я п-правда в порядкее! Нет, пожалуйста, Карл!

Усмехнувшись, Вермандо отряхнулся от песка и посмотрел на темнеющий горизонт. В небе маленьким белым пятном повисла чайка. Томас все это время молча наблюдал со стороны, облокотившись о песчаник. Внезапно внимание аристократа привлек тоненький скулеж и громкий противный хохот. Сорвавшись с места, он побежал в сторону звуков.

– Ты куда? – только и успел крикнуть ему вслед Феликс, но товарищ его уже не слышал и тогда парень вздохнул и бросился догонять его.

Обогнув угловатую скалу, Вермандо наткнулся на окруживших маленького щенка деревенских мальчишек. Животное запуталось в рыболовной сети и истекало кровью. Из-за раненой лапы щенок не мог подняться и только жалобно дергался и скулил, что вызывало приступы гомерического хохота у его мучителей.

– Возьми камень побольше, Роджер! Попробую попасть ему в голову!

– Лучше бить сразу в глаз! – крикнул аристократ, заставив трех хулиганов обернуться.

– Ты дума…

Живодер не успел договорить. Кулак Вермандо врезался ему в глаз, заставив того вскрикнуть от неожиданности и упасть на песок. Грубо оттолкнув застывшего в смятении Роджера, мальчик склонился над замеревшим и напряженно разглядывающим его щенком. Пока аристократ выпутывал его из сети, поднявшийся на ноги хулиган двинулся на него сзади, сжимая в руке булыжник. Ничего не замечающий Вермандо с трудом сдерживал слезы, дрожащими пальцами гладя израненное животное, так доверчиво трущееся о его руки.

– Ах ты крыса поганая! – выдохнул нагнавший друга Феликс, отправляя подлеца ударом в затылок в песок.

По обе стороны от него возникли Карл, Стефан и Томас. Живодеры предпочли сразу же броситься в бегство, оставив своего главаря покоиться на берегу без сознания.

– Вот уроды! – Сплюнул под ноги Карл. – Давайте утопим этого ублюдка!

– Я за, – мрачно отозвался Феликс.

– И я, – поддержал Вермандо, – однако сейчас у нас есть заботы поважнее, – торопливо добавил он, наблюдая, как те уже подхватили мальчишку за руки и за ноги и потащили к воде. Крестьяне разочарованно вздохнули, бесцеремонно уронив его на песок.

– Бедный… – сокрушенно покачал головой сердобольный Стефан, осторожно поглаживая голову щенка.

Тот тихо тявкнул и завилял хвостом.

– Я… в порядке… – приоткрыв один глаз, простонал живодер.

– Это ненадолго! – треснул его по голове Карл, отправив того обратно в мир грез.

– Пойдемте ко мне, моя матушка уже выходила одного котенка. Думаю, и тут поможет, – предложил Феликс.

– Уже дал ему имя? – поинтересовался Томас.

– Ричи, – решительно кивнул Вермандо. – Его зовут Ричи.

—–

Хлипкая дверь едва не слетела с петель, когда сапог солдата врезался в нее со всей силы. Сидящий за столом своей кухни мужчина вздрогнул и подавился ветчиной, зайдясь в судорожном кашле. Домианос решительно прошествовал к нему и схватив за волосы, откинул голову назад, ласково проговорив:

– Ну-ну, ты чего так разволновался, любезный? Боишься, что кусок твой отнимут? Или дело в том, что ты его украл, и теперь, страшась расплаты, решил поскорее запихнуть его в свою алчную пасть?

Двое вооруженных воинов встали в дверях, скрестив руки на груди.

– Кха-ха-ха!.. Что вы, г-господин… Я простой работяга, тружусь на по-производстве мебели… Я бы никогда не посмел…

– Поэтому ты так разволновался? Потому что застигли на месте преступления?

– Я… Я…

– Мне доложили, что во время распития алкоголя, ты вопил и призывал собутыльников к бунту в пабе. Так ли это, мой дорогой Энтони?

– Нет, ваше сиятельство, я бы никогда не-не осмелился… пойти против вас…

– Ах вот значит как. Значит ты в курсе, что к бунту призывали именно против меня.

– Нет, я… я не участвовал в этом… Клянусь Единым!

– Как смеешь ты, косноязычный грешник, упоминать своим грязным ртом имя его всуе?!

– Умоляю, господин! – бросился на колени рабочий, схватив подол мантии советника и поднеся его ко лбу. – Я не причастен! Я все расскажу, все! Только не трогайте меня, пожалуйста!

– С этого, – граф брезгливо вырвал из его рук одежду, – и следовало начинать.

—–

Вернувшись домой вместе с новым другом, Вермандо воровато огляделся по сторонам и прокрался в свою комнату. Поставив щенка на пол, он строго посмотрел на него и наказал:

– Теперь это твой новый дом! Но помимо нас с тобой, десятка слуг и моей матушки здесь обитает и отец. Так уж сложилось, что он здесь поселился. Поэтому веди себя прилично! Не тявкай на него, не кусайся, не шуми и не мусори! Иначе туго будет. Нам обоим, – мрачно напутствовал мальчик.

Ричи сел, завилял хвостом и высунул язык, глядя на нового хозяина. Аристократ вздохнул и потрепал его за ухом.

– Очень надеюсь, что ты меня понял, хоть очень в этом и сомневаюсь…

Щенок тявкнул и выбежал в коридор.

– Стой! Куда?! – шепотом крикнул Вермандо, бросаясь за ним вдогонку.

Однако новый жилец замка оказался куда проворнее и быстрее, чем мог предположить наследник. Он сбежал по лестнице, обогнул коридор и… заскочил в приоткрытый кабинет Домианоса. В этот момент сердце мальчика пропустило удар и он, затаив дыхание, сорвался с места вслед за бедовым зверьком. Ворвавшись к отцу, аристократ споткнулся на ковре и придерживаясь за стену, едва не упал, так и застыв на пороге. Перед ним открылась следующая картина: щенок что-то вынюхивал под столом прямо у ног графа, сосредоточенно склонившегося над бумагами. Подняв голову на вошедшего, мужчина недовольно бросил:

– Ты вошел без стука. Снова. Что в словах «не мешать мне работать» тебе непонятно?

– Я… эмм… Прошу прощения, отец… Просто я тут кое-что вспомнил иии… – Вермандо с тревогой наблюдал за тем, как Ричи обнюхивает штанину лорда и виляет хвостом.

 Заметив, как напряженно сын всматривается под его стол, советник нахмурился.

– Сегодня ты ведешь себя даже страннее, чем обычно.

Мальчик прыгнул к щенку, чем напугал отдернувшегося от него Домианоса и хотел схватить Ричи, однако тот увернулся и тявкнув, положил передние лапы на колено мужчины, вытянувшись всем телом. Граф стряхнул с себя животное и отойдя от стола на безопасное расстояние, кликнул стражу.

– Сейчас же вышвырнуть неопрятного зверя на улицу! Кто впустил сюда этого разносчика заразы?!

Подоспевший стражник тут же поклонился и подхватил щенка:

– Не имею понятия, как зверь проник в замок, господин! Я сейчас же выясню кто допустил эту оплошность и со всем разберусь!

– Идиот! Это и твоя обязанность – не впускать в мою крепость всяких бродяг! Если пес проник сюда незамеченным, то и вору ничего не помешает! Ты уволен!

– Отец! – схватив советника за рукав, воскликнул Вермандо.

– Не бойся, он тебя не укусит. Сейчас зверя выпустят в его естественную среду обитания. Позовите горничных! Пусть уберут этот ковер и отправят в прачечную! Не хватало еще чем-нибудь заразиться…

– Отец, это Ричи! Мой щенок! Пожалуйста, позвольте ему остаться! Он мой друг!

– Что? – повернулся к нему лорд Морнэмир. – Так это ты притащил его сюда?.. Если мне не изменяет память, Вермандо, я кажется, запретил тебе подобные выходки. Или ты захотел переехать вместе с новым другом в собачью конуру?

– Отец, прошу вас!.. Разве я часто у вас о чем-то прошу?! Пожалуйста, сделайте исключение, позвольте ему остаться!

– Исключено. Никакого зверинца в моем доме.

– Я сделаю все! Все, что прикажете! – сдерживая слезы, умоляюще пообещал наследник.

– Ээ… ваше сиятельство, так я уволен или все же нет?.. И куда в итоге девать щенка? – неловко кашлянул стражник.

– Вон, – процедил мужчина, указав на дверь и когда стражник понес животное к выходу, добавил: – Оставь.

Мальчик с надеждой поднял взгляд на отца.

– Так и быть, я позволю ему остаться в моей псарне. Возможно, это существо станет лучшим товарищем для тебя, нежели плебейский сброд. Но если пес осмелится зайти на мою территорию, посягнув тем самым на мое личное пространство… он поплатится за это своей жизнью.

– Отец, но ведь он слишком маленький для псарни! Ваши необузданные борзые растерзают его! Вы ведь выдрессировали их убивать каждого, кого к ним запускают! – в отчаянии возразил Вермандо.

– Необузданные? – эхом повторил граф бесцветным задумчивым голосом. – Убивать каждого, кого к ним запускают… это правильно. Ладно, пусть остается с тобой. Однако если запустит свою лапу в мой кабинет – ему несдобровать. И если попадется мне в коридоре тоже. Это мое последнее слово. Заткни ему пасть, чтобы не выл по ночам и гуляй с ним, чтобы не гадил где ни попадя.

Вернувшись в спальню, наследник уложил щенка на кровать и проворчал:

– Ей-богу, Ричи! Из всего замка в первый же день ты умудрился выбрать волчье логово!

Проснувшись посреди ночи от странного шума в коридоре, аристократ поежился от холода и закутался в одеяло. Стараясь не шуметь, мальчик осторожно крался вдоль стены по направлению к звукам. Хмурые и суровые лица его мертвых предков грозно взирали на него с портретов сверху вниз, надменно кривя губы. Шум становился все отчетливее, и вот Вермандо выглянул из-за угла и перед ним предстал высокий пугающий силуэт отца, прижимающий его мать к стене. В глазах женщины застыли слезы, и она шепотом упрашивала его перестать. Однако ее плач и мольбы казалось лишь сильнее раззадоривали Домианоса. Одной рукой он зажал ей рот, а второй схватил за горло.

– Что все это значит, женщина? Ты вздумала сопротивляться своему мужу?

– Нет, что вы, господин!.. – подрагивающим голосом выдавила она. – Просто я… сегодня я не готова…

– Что? – советник рассмеялся ровным глубоким смехом. – Я не ослышался? Помнится, ты сказала мне тоже самое в нашу первую ночь, дорогая. Однако, как тебе известно, я не привык отступать и всегда получаю желаемое. – С этими словами лорд нетерпеливо сорвал с жены накидку, оголив плечи и зону декольте, на что та сразу прикрылась руками и стыдливо опустила взгляд.

– Но господин, что, если Вермандо услышит?..

– Меня не волнует этот сопляк! Он и так достаточно крови мне попортил! Я не остановлюсь даже если в этот коридор войдет сам король.

Мужчина склонился ближе к ее шее, так, что по коже графини невольно побежали мурашки.

– Или… быть может вам хочется сменить антураж?.. Насколько я помню, вам пришлась по вкусу моя пыточная. – На лице Домианоса появилась усмешка.

Дальше мальчик ничего не видел. Он стремительно юркнул за угол и тяжело дыша, прислонился спиной к стене. Сердце бешено билось о ребра, а тихий плач его матери, прерывающийся хриплым, почти звериным рычанием отца, эхом отдавался в черепной коробке. Напуганный аристократ понесся обратно в спальню.

Аделаида превосходно помнила, как прошла их первая брачная ночь. Советник завязал девушке глаза шелковой тканью и любезно взял ее под руку. Не представляющая чего ожидать от новоиспеченного мужа графиня была облачена в тонкую ночную рубашку и чем ниже спускались они в подземелье замка, тем холоднее ей становилось.

– Куда мы спускаемся?

– В мой личный ад, Адель. Но тебе нечего бояться, ведь там я – единственный Бог, судья и Дьявол. – Голос углубился шелестящим эхом, застряв между плитами стен.

Он провел ее по сырому каменному коридору, где со всех сторон веяло сквозняком и где единственным источником тепла являлось его тело и жар его желтых, пылающих как факелы глаз. Дверь в пыточную захлопнулась. Он поднял руки аристократки в воздух и заключил ее запястья в кандалы, прикованные цепями к стене. Железо обняло кости тяжелым холодом. Лязгнув капканом, царапнуло кожу кровавой ржавчиной. Тело тут же покрылось мурашками, и девушка вздрогнула от неожиданности.

– Тшшш… Расслабьтесь.

– Домианос?.. Неужели вы хотите… сделать это здесь? Вот так? Или я успела в чем-то провиниться перед вами? – силясь придать подрагивающему голосу твердости, вопросила Аделаида. – Это противоречит наставлениям Церкви и…

Он приложил палец к губам графини и склонился к ее лицу. Девушку окутал сухой теплый запах мужа. Древесно-пряный и островатый. Терпкий, как и все его существо.

– Давайте придерживаться принципа уместности. Вести диалоги наверху, за полуденным чаем и заниматься пытками в моей пыточной. Не вынуждайте меня прибегать к более… – его взгляд невзначай скользнул по железному кляпу на лавке, – радикальным мерам.

Аристократка переключила внимание на помещение за его спиной: кресло допроса, целиком утыканное шипами, словно кожура каштана или драконья кожа; решетка пресса для черепа, предназначенная сдавливать голову до тех пор, пока зубы не раскрошатся, а мозг не вытечет из ушей, как раздавленная мякоть персика под колесом телеги; колыбель, дыба и железные клетки. А также колесо, которое мужчина окрестил Колесом Фортуны, особенно часто применяя его к еретикам и язычникам, верящим в перерождения. На деревянной высокой скамье черными пауками притаились всевозможные виды щипцов, ошейников с шипами, кляпы и крюки, именуемые «кошачьими когтями». Сердцебиение участилось и Аделаиде показалось, что в помещении резко стало чересчур мало воздуха. Потяжелевшие запястья запульсировали. Неужели ее муж оказался сумасшедшим садистом и сейчас будет пытать ее всеми этими орудиями?

– З-здесь так холодно…

Советник задумчиво провел кончиками пальцев по ее щеке, спустившись к шее. Рука замерла.

– Домианос?.. Что вы делаете?

Лорд Морнэмир обхватил ее горло и выдохнул в губы:

– Помогаю вам согреться.

Он разорвал ее панталоны из тончайшего хлопка и острые пальцы впились в бедра. Подняв графиню, мужчина припечатал ее к стене, не давая ни секунды перевести дыхание. Прикосновения к телу балансировали между болезненной похотью на грани исступления и вожделенным нетерпением. Она ощущала, как тяжелеют затекшие конечности, а твердый шершавый камень царапает кожу при каждом толчке о стену. Девушка была лишь инструментом в его руках. Веретеном, помогающим своять нить в мир временного облегчения от мирского. Но несмотря на боль и жаркий стыд, Аделаида чувствовала смущение, вызванное тем, что все внимание Домианоса сосредоточилось на ней – всецелое и поглощающее. Сейчас для него не существовало ничего, кроме нее одной. Кроме сконцентрированности на его движениях и на ее сладостных содроганиях. Наконец лорд освободил ее запястья от плена железной тяжести, и аристократка облегченно вздохнула.

Его руки, одним взмахом милующие и казнящие, вершащие людские судьбы. Его подавляющая и такая пленительная властность, которой она всегда покорялась добровольно. Каждый раз он давал ей этот выбор. Снова и снова. И каждый раз Аделаида выбирала подчиниться ему.

Девушка обняла его липкое горячее тело, цепляясь за шею как за последнюю опору на пути неистово бурлящего огненной кровью Флегетона, стремящегося унести ее на второй круг ада. В смертоносные объятия Миноса. Казалось, он упивался ее страхом и трепетом больше, нежели чем-либо другим. Стыд болезненным жжением, как от шлепка по щеке, растекался по телу.

– Посмотреть на вас, так вы смущены и стесняетесь. А ведь говорили, что в этом браке и речи не может идти о чувствах.

– Я имела в виду… любовь.

– Любовь? Что есть любовь? Противоположность ненависти? Если так, то первое – лишь скудная пустота в сравнении с полнотой второго.

– Вы ненавидите меня?

– Я пылаю заживо, Адель. Каждую секунду своего существования. Но с тобой… с тобой я избавлен от этих мучений. Ибо ты приняла этот огонь на себя, разделив мою боль. Я благодарен.

Голос лорда в определенные моменты менялся под давлением нарастающего возбуждения. Подрагивал как их тени, гладящие громадный силуэт Железной Девы. Преломлялся как пламя факелов на стенах. Она промолчала, но эти слова на долгие годы отпечатались где-то на подкорках сознания. Затекшие мышцы ныли. Зябкое нагнетающее давление мрачного помещения и его тело – единственный оплот тепла, к которому девушка невольно потянулась. Как тянется замерзающий ребенок к огню от упавшей молнии.

– А вы? Ненавидите?

Взгляд Аделаиды невольно окинул многочисленные ожоги и шрамы, узорами боли испещряющие спину и грудь мужа, которые она старательно пыталась игнорировать, чтобы не смущать его.

– Я… сострадаю. Если такова ваша боль, которую вы вечно носите в своем сердце… я буду счастлива облегчить ее вам. Пусть даже таким способом.

Ее ответ привел советника в секундное замешательство. В глазах зажглось недоверие. Он посмотрел на нее так, будто пытался уловить в лице насмешку, иронию или ложь. Мгновение спустя растерянность превратилась в еще большую яростность напора, словно мужчина пытался забыться в этой агонии. Забыть о ее словах и этом жалостливом всепрощающем взгляде. Об этом кротком выражении лица, сравнимым лишь со статуей Девы Агнетты.

– Вы хотите, чтобы я остановился?

– Вы хотите остановиться?

– Я спросил: чего хотите вы.

– Я… не знаю.

– Вы не знаете. Это причина, по которой я ещё ни разу не спрашивал вашего мнения. Потому что вы не знаете. Разве я не помог вам тем самым? Определиться с вашими истинными желаниями. Желаниями, которые вы скрываете даже от самой себя.

– Все не так… О чем вы говорите?..

– Разве сгорая в порочном огне этой низлагающей страсти вы не возрождаетесь из него снова, уже новой личностью? Подобно фениксу, умирающему, чтобы переродиться?

Красные тени пылали на ее щеках – ожоги пожара пагубной страсти графа.

– Скажите мне. Скажите, что вы чувствуете, глядя на меня сейчас.

Аристократка робко оторвала взгляд от пола.

– Жар.

– Ещё?

– Дрожь и пульсацию. Боль.

– Что насчёт ваших внутренних ощущений?

– Чувствую себя… побежденной.

– Это тот ответ, который я рассчитывал услышать. Горе побежденным! Но в этом случае вы победоносный побежденный. Вы победили в себе стыд и страх, признавшись мне, а главное самой себе в том, что насколько бы морально выше и духовно чище вы себя надо мной не считали, удовольствия вы получаете не меньше. А может и больше меня.

Силы окончательно покинули девушку. Она обмякла, отдавшись воле течения. Она видела только одно: его глаза, ставшие ее очищающим костром инквизиции. Царапины рождали гедонистическую мучительно сладостную симфонию боли. Переплетались с пылающим клеймом укуса над грудью. Горьким запахом слез. Из полуанабиозного состояния ее вывел негромкий проникновенный шепот:

– Так сделайте это. Попросите меня ещё. Умоляйте о большем. Кричите. И тогда я подумаю над тем, чтобы перестать мучить вас и даровать милостивую смерть, которая обратит терзания вашего горящего тела в благостный пепел облегчения. Я видел в вашем взгляде не только страх, как вы то утверждаете. Я видел вожделенное предвкушение. И ваш голос… То, как вы произносите мое имя, а он слабо дрожит, словно умоляя меня продолжить… не прекращать… Таким же голосом вы обращались в церкви к Богу перед нашим венчанием. И ваш взгляд наполнялся тем же благоговейным трепетом ужаса, который вы испытывали, глядя на Его лик. Скажите, что я солгал. Назовите негодяем. Я готов подвергнуться распятию, если это ложь.

Она хотела сказать. Закричать. Обвинить во лжи, рассмеяться над ним, сбить спесь, обругать. Однако не смогла. Губы онемели. Его взгляд становился все требовательнее, давая ей последний шанс перед казнью. Перед окончательным, не подлежащим обжалованию приговором. Но уста смогли вымолвить только жалкое:

– Домианос… пожалуйста, поцелуйте меня.

Победная торжествующая усмешка, возникшая на лице советника, вызвала в ней не только жар стыда, который она ожидала, но и нечто более глубинное. Когда его губы впились в ее, Аделаида ощутила надрывный сдавленный трепет в груди, подобный сорвавшейся с утеса птице, совершающей свой первый полет. Готовой или разбиться насмерть или вкусить небо.

Пронзающий жар раскаленными волнами разлился глубоко внутри, наполнив тягучим теплом омыл ее внутренности. Теперь графиня горела не только снаружи, но и внутри. Не только в жжении оставленных мужем царапин, но и в самом сердце.

Домианос привык всегда получать то, что хотел.