Читать книгу Сокрытый воин. Князь Леса. Книга вторая - - Страница 6

637 год от окончания Войны Шипов

Юго-восточная окраина Великого Леса

Ганнибал подскочил на постели, хватая ртом воздух.

Царила ночь, перед глазами мелькнули отблески костра и зачарованного оружия. Рубашка, складками льнущая к телу, волосы, рассыпавшиеся по плечам – он человек! Лекарь бросил взгляд на свои сведённые ужасом руки – это пальцы, человеческие пальцы, не когти… на них нет крови, они чисты!… Это сон, сон…

Он отёр лицо ладонями, переводя дыхание. Смотря перед собой, отнял руки от лица, снова глянул на них. Сейчас крови нет, но она была… и будет.

Человек упал головой обратно на подушку, смотря в потолок. Лицо колдуна, запоминающееся худобой, усиками и острой бородкой, плачущее лицо темноволосой женщины не собирались уходить из сознания.

Они жили, любили… и страдали. Он убил их. Как давно это случилось? В прошлом году или пятьсот лет назад? Сегодня к нему пришли во сне эти лица, а сколько других лиц скрывает мрак памяти? Таких же плачущих или, наоборот, яростных – и умирающих… Если бы он мог оставить всё это в прошлом и полностью отречься, забыть о кошмаре шестивековой длительности.

Но… почти ничего не изменилось. Ганнибал вытянул вверх руку, рассматривая её и складки рукава в лунном свете, падающем в окно избушки.

Седые – бледные в ночи, волосы до плеч, остроскулое лицо, овеянное северной суровостью, небольшие миндалевидные глаза, изящный с горбинкой нос – свою человеческую форму князь вернул по благоволению Древа месяц назад. Но как эта внешность обманчива! Он такой же Пожиратель, как тогда, в зимней ночи, с той лишь разницей, что сейчас имеет человеческое тело и может в какой-то мере направлять Голод. И контролировать Его? Во рту – знакомый железистый привкус. Ужасающий и желанный одновременно.

Ганнибал закрыл глаза и опустил руку на грудь. Кто они, хозяева привидевшихся лиц? Как их звали? Что они делали в Лесу зимней ночью?…

По всей вероятности, этого Лекарь уже никогда не узнает. Он повернулся на бок, сгрёб подушку, уткнулся в неё лицом. Усилием воли человек-Пожиратель заставил себя заснуть.

* * *

Тьма отступала, предвещая рассвет. Ганнибал открыл глаза и сморгнул знакомый бледный силуэт – образ дочери.

Слабо различимый и в то же время пугающе явный. Ей было семь, когда они виделись в последний раз, и девять, когда она умерла. Светлое платьице, убранные назад волосы, курносый нос. Видимо, призраки прошлого сговорились посетить князя в одну ночь – те, кого он не знал и те, кого знал слишком близко.

– Доброе утро, – усмехнулся Лекарь сухими губами и кивнул тому, кого здесь нет и быть не может. Майя – где-то на земле, но там, докуда её отец не дотянется. Пока не дотянется.

«Я всегда буду с тобой…» – прозвучал в голове её блеклый голос, доносящийся из темницы Ре́ван-Те́ле. «Ты со мной», – мысленно отозвался эхом князь и вдруг резко схватился рукой за живот, ощутив мгновенный укол ужаса и вины, намекающий на приближение Голода. «Прости меня», – он привстал, уперевшись руками в постель, переводя дыхание. – «Всё будет хорошо, обещаю!»

Непрошеное видение дочери вцепилось в чувства и мысли, встав в один ряд с образами колдуна и женщины из зимней ночи. Их необходимо развеять. Всех. Иначе… воображение разыграется, начнёт руководить телом и призовёт Его. Голод.

Ганнибал сел на постели, скрестив ноги, глубоко вздохнул. На лбу вздулась вена. С правой стороны шеи и на плечах ощущаются вертикальные надписи эльфийскими рунами. Неведомые. Роковые. Из-за них. Ради них. Эльфы умертвили Майю. Подали на стол. Всё хорошо. Дочери он сможет помочь потом. Когда станет человеком и древние границы Леса отпустят его. Потом. Лекарь сжал и разжал кулаки.

«Майя, я люблю тебя», – уронил он в безмолвие пустоты, не размыкая уст. – «Я хочу, чтобы ты слышала меня. Я верю, что ты слышишь. Я приду за тобой. И освобожу тебя».

В разных формах, но подобные слова были его ежедневной молитвой.

Подгоняемый неприглашёнными снами и видениями, Лекарь встал, быстро и бесшумно оделся. Был бывший правитель Севера высок и поджар, весь страшно исшрамован всевозможным оружием, клыками и когтями, благо, лицо и ладони пощадил этот след Войны и проклятья. Князь взял с почётной полочки длинную продольную бамбуковую флейту, украшенную охристо-огненной шёлковой кистью, и вышел на улицу.

Белая шёлковая рубаха, штаны тёмно-миндального оттенка, яшмово-коричневые сапоги с отворотами – его обыкновение. А жгуче-тёмные глаза – проклятье. Когда-то они были серебряными.

Седые волосы с удовольствием стал трепать ветер.

* * *

Прохлада тянула осенью. Травы, отягчённые росой, клонились к земле. Пелена низких облаков на востоке не могла предотвратить наступающий рассвет.

Буйное цветение августа поспевало жить и уже начало приветствовать новый день – качающимися на ветру венчиками растений и пересвистом пробудившихся птиц.

Ганнибал подозвал Светлячка, пасшегося поблизости – ни один хищник не посмел бы тронуть маленького крепкого солового коня, принадлежащего Посланнику Великого Древа. Жеребец, фыркнув, подбежал и положил голову человеку на плечо. На лошадиное объятие Лекарь ответил тем же – обнял Светлячка за крутую шею, запустив пальцы в шелковистую белую гриву.

Они коротко постояли, чувствуя друг друга, и человек-Пожиратель легко запрыгнул коню на спину. Послал его рысью прочь от Леса и избушки – в поля, к виднеющемуся вдали Балдуэдду. Башни и стены могущественного города рельефно рисовались на фоне ползущих, цепляющихся за холмы, облаков.

Рассвет… уже зачинается. Развеять бы мглу и узреть, приветствовать его первые лучи! Холодная свежесть сгоняла морок, оставляя позади – в ночи, призраков и безрадостные мысли. О былом.

О том, как правитель Севера докатился до жизни такой. Жизни…

Жизнь! Новый день, новое счастье видеть мир, ощущать его каждой клеточкой тела, проживать бегущие сквозь него мгновения – самозабвенно, бессовестно отдаваться потоку Жизни, потому что есть только этот день. Дарованный, освобождающий от прошлого и выстраивающий будущее. Бесценный, благодатный, неудержимо текущий. День.

Ганнибал остановил коня у раскидистой ивы, спрыгнул на землю, поднял флейту, взирая на город и сокрытую тучами зарю. Дар ощущать себя человеком, иметь его глаза, видящие красоту, иметь руки, которые могут творить и созидать, иметь ноги, которые понесут туда, куда пожелаешь ты, а не чужая, злая, холодная воля, продиктованная из ниоткуда.

Человек – это свобода. Жить счастливо и без обязательства страдать. Мир и так слишком полон страданий, чтобы добавлять к нему собственные.

Ганнибал был слишком счастлив и признателен невероятному повороту Судьбы, даровавшему вендиго человеческое существование, чтобы тратить хотя бы одно мгновение на мысли и чувства, которые бы затмили чудо совершающегося рассвета.

Простор рождающегося дня, напоенного жизнью, предвкушение увидеть лица людей – живых, настоящих, а не гостей из истерзанной памяти, предощущение служения Лесу и новых открытий окунали с головой в движение облаков, дыхание полей, в ощущение тёплого бока Светлячка рядом.

Поймав в душе поток Света, исходящий от неба, проклятый князь вынул из сердца ощущение незаживающей раны и поднёс его таящейся за пеленой заре:

– Прошу, исцели. И весть Майе пошли. Песню мою пошли, – он сдвинул брови, поднёс инструмент к подбородку и стал играть. Целить собственное сердце голосом волшебной флейты Ки и слать дочери весть любви.

Он закрыл глаза, вкладывая в звучание душу, и песня ткалась, выводясь из шестивековой тоски и боли в благодарность и признательность, переходящие в трепетное воздушное нежное чувство, дарующее состояние безопасности, покоя и уюта. Тепла. Доверия. Радости. Счастья.

Послав в небо самую пронзительную ноту, Ганнибал открыл глаза и увидел сияние зари. Горизонт полностью расчистился от облаков. Ощутив внутри вяжущее, вытягивающее душу чувство, Лекарь проронил:

– Прошу, донеси моё послание Майе. Пусть она увидит, услышит, почувствует. Мою любовь. Пусть… ей станет хорошо, тепло, безопасно… Хотя бы на чуть-чуть.

Горло сдавила резь. Вересовый князь, а ныне – князь-Пожиратель, слишком хорошо представлял, что значит существовать неупокоенным призраком на бренной земле.

Это значит всё помнить. Всё ощущать. Без возможности прикоснуться и согреться. Напиться, поесть. Если только чья-то чуткая рука не поставит пищу и питьё, приготовленные специально для призрака. Но разве есть сейчас обладатель такой руки подле Майи?!

Хоть кто-то родной, тёплый, любимый, чувствующий, видящий, понимающий! Нет сейчас в живых никого, кто бы знал её, знал, что она неупокоена!

Кроме врагов. Рядом с ней враги. Ждущие её отца. Как они с ней обходятся? Измываются ли или среди них есть хотя бы одно чуткое сердце?!

Никого…

У неё есть только проклятый отец, в бездумной надежде шлющий тепло сквозь время и пространство. Пусть ей станет… немного легче.

Собравшись с чувствами, человек-вендиго вверил заре и ветру ощущение тепла и мира, как если бы прижал к груди дочь.

Мгновения.

В эти мгновения удержать её, успокоить.

Защитить. И отпустить.

Раненое сердце перестало кровоточить. Чтобы спустя время вскрыться вновь.

Но на сегодня достаточно.

Остаётся только верить, что каким-то немыслимым образом послание отца в самом деле долетит до дочери.

А иначе… останется бесконечная глухая боль. Нет, жить без веры невозможно. И слово «самообман» не воспримется разумом и сердцем. Пусть весть любви, посланная с ветром, будет истиной и вопреки всему пронзит все преграды и долетит до того, кому назначена.

Потому что иначе… князь Ирде не сможет.

Делать то, что должен.

Вера. Даёт силы. И опору.

– Люблю тебя, – шепчет Лекарь. И чувствует, что предрассветный морок развеян. Жизнь снова принадлежит ему – человеку, созидающему и исцеляющему. А не голодному духу – разрушающему и страждущему.

Мысли о Майе, наполнившись любовью, были бережно убраны, спрятаны. И Ганнибал достанет их вновь, только когда снова захочет послать ей весть или же… когда снова посетят призрачные видения. И всё тяжёлое, поднявшееся из глубин души, вновь будет развеяно – голосом флейты, мыслями, чувствами. И поступками.

Глубокий вздох. Моя жизнь. Мой мир.

Лекарь вскинул подбородок, прищурился, чувствуя, как с новой силой расправляет в груди крылья желание жить. Чувствовать, наслаждаться. Упиваться деланием, любить мир – горячо и страстно. Восторг и ликование объяли лёгкие, князь кивнул заре, как другу.

И вздрогнул.

Нет. Призраки ещё не закончили.

Ганнибал прикрыл веки, ощущая рядом промозглый холод, как если бы дух, пришедший из-за стены смерти, действительно стоял рядом.

Открыл глаза.

Жена. Рея. Служительница Хранителя Зари.

Когда же тебе приходить, как не на рассвете…

Тёмные, подёрнутые амарантовым блеском, кудри, багряные глаза – кого-то пугающие пламенем, а для него, князя Ирде, ласковые.

Но сейчас они смотрят с укоризной, вопрошают: «Почему ты мне не сказал?…»

Ганнибал коротко усмехается. Он не смог бы сказать, что случилось с их дочерью.

Тогда… не смог. Шесть веков назад. А сейчас… Лекарь улыбнулся. Сейчас он знает, что призрак Реи – ненастоящий. Он знает, что будучи голодным духом, не может увидеться с отошедшими в мир иной людскими душами. «Люблю тебя», – кивает князь видению, и образ жены тает в утренних лучах.

Вот теперь всё. Ганнибал снова садится на Светлячка и едет к виднеющемуся вдали одинокому дубу, когда-то посаженному посреди поля случайно или нарочно чьей-то неведомой рукой.

Сей дуб – страж древней границы Великого Леса. Когда-то здесь росли деревья Леса, журчали его ручьи, а ныне колышутся сочные нивы, возделанные рукой человека, да луга, предназначенные для откормленных стад. Но древняя сила всё ещё питает когда-то заповедную землю. И держит князя в заточении.

Привычно Ганнибал останавливает Светлячка у дуба, спрыгивает на землю, кладёт флейту на высокий белый камень, стоящий у дерева, идёт к раскидистому кусту шиповника, обрызганному росой и искрящемуся вытянутыми рыжими плодами. Шаг, ещё шаг, биение сердца, ожидание-предвкушение, что может быть сегодня, по какой-то неведомой причине… Пустое. Князь упирается в незримую, но так мерзко ясно ощущаемую стену!

Он кладёт на преграду ладони. Древнее колдовство отдаётся покалыванием, дрожью пространства – ни враждебной, ни дружелюбной. Просто, черта. Которую не преодолеет Пожиратель. Закрыв глаза, безрассудно нагло Ганнибал пытается продвинуться вперёд – то ли сдвинуть стену, то ли пройти сквозь неё. Издали можно было бы подумать, что какой-то чудак занимается непонятными физическими упражнениями, выставив раскрытые ладони перед собой.

Настырный Пожиратель увеличивает давление сильных рук, на какую-то толику погружаясь ими в колдовскую стену. Покалывание стало неприятным, поднимающим нехорошие ощущения внизу живота. Не сдаваясь, Ганнибал продвинулся ладонями вглубь стены ещё на какую-то ничтожность. Замер, выравнивая дыхание. Подождал, чтобы руки попривыкли к взаимодействию с древней силой. «Ты человек, не становись Пожирателем, не становись…» – повторяя это себе, князь Ирде сделал шаг и почувствовал, как чары Леса охватили его по локти. По телу пробежала предательская дрожь, внутри, за желудком, забился страх. «Ш-ш-ш-ш, всё хорошо, она не обидит тебя…», – сказал Ганнибал той части себя, без которой и рад бы жить, да нет возможности. Той части, которую и не хочет выпускать сила Леса. – «Я защищу тебя, доверься».

Ещё один безрассудный шаг. Лицо и грудь обожгли хладным пламенем чары. Поморщившись, но не отступив, князь-Пожиратель принялся вести счёт ударам своего сердца. Сколько он выдержит на этот раз? Сделать третий шаг, погрузиться в стену не только руками, но и телом, у него пока не получалось. В последний раз он вытерпел двенадцать ударов. Насколько это бессмысленное занятие? Получится ли пройти сквозь стену вот так, шаг за шагом, не ожидая, пока спадут чары, по неведомой прихоти Судьбы? Когда, каким образом она поймёт, решит, что Ганнибал стал человеком?

Лучше не ждать, а пробовать, пытаться, делать то, что можешь.

Пять ударов. Спокойно. Семь. Чары начинают лезть вовнутрь, дабы вытащить то, что сокрыто под личиной человека. Ганнибал не даёт, мысленно обрывает прозрачные светящиеся полипы, пытающиеся добраться до скверны, питающей тело. Десять ударов.

Внутри, заставляя всё тело вытянуться, заскрёбся Пожиратель, жалобно скуля в голове. Боль, резь пронзили от темени до пят. Тринадцать ударов!

Испуг голодного духа, нарушающего правила, боль, заставляющая подчиниться, закручиваемые полипами в узел чувства взвыли в сознании, звеня: «Покорись!»

Пятнадцать ударов!

В ледяной ярости, подстрекаемой ограждающими чарами, Пожиратель шагнул, но не назад, а вперёд. Окунулся в стену. Мгновение. Полыхнули адом – и ядом, руны на шее и плечах. Белый свет ослепил изнутри, вытолкнул, заставил отскочить.

Помотав головой, раскинув руки, вендиго перевёл дух. Открыл глаза, посмотрел на себя. По человеческим рукам пробежала тёмная рябь, намекая на то, что скрыто под кожей. На пальцах пропали когти. Зыркнув на непреодолимую черту, голодный дух кивнул шиповнику, находящемуся за стеной. Рано или поздно он доберётся до этого куста.

Сглотнув леденистый привкус желания крови, Ганнибал выпрямился и подошёл к Светлячку, наблюдавшему за хозяином с поднятыми ушами. Взял с белого камня флейту.

Сел верхом, пустил жеребца рысью. В горле стояла горечь. Осознание, более того, чувствование себя не-человеком нещадно начало давить. Редко это случается. Мрачным взглядом Лекарь смотрел перед собой.

Тоска голодного духа – неизбывная, затягивающая холодом, стала овладевать им. Обида – на род людской, на весь мир, поселилась в сердце. Хочется разодрать когтями это пространство света, счастья, тёплых эмоций и чувств, потому что… оно ему недоступно! Запретно, недосягаемо. Голодные духи отрезаны от того, что в полной мере насытит их. И самого жуткого и опасного из них, вендиго, питает человеческая плоть.

Тоска. По ощущению себя человеком. Тоска по человечности. Заставляет убивать и пожирать людей.

Ганнибал усмехнулся. Хочешь съесть человека, тоскуя по человечности – так будь человеком! Эта простая и логичная схема выглядела прекрасно в теории, но на практике сталкивалась с Ним. С Голодом.

Если бы желание человеческой плоти было только прихотью! Но… Пожиратель с человеческим лицом улыбнулся. Это необходимость. Которую пока нет возможности перечеркнуть. Выворачивающая внутренности реальность, в которую не пустишь других… нет, просто людей. Ведь он не человек.

Никто не поймёт его, не разделит боль и тоску в полной мере. Как не разделит и пьянящие, ужасающие чувства счастья и восторга над желанной добычей. Один. Со своей ношей.

Призванный избавить мир от эльфов. Обещанный и проклятый.

Князь поднял взор и обнаружил, что Светлячок, давно уже перейдя на мерный шаг, завёз его в сосны и можжевельники.

Лес… Вот кто всё чувствует и понимает.

Ганнибал спрыгнул с коня: «Иди, пасись, где хочешь!» – и побрёл вглубь лесной тишины, напоенной мелодиями и еле уловимым дыханием – деревьев, трав, мхов, камней и всевозможных иных существ, от деловых муравьёв до царственных оленей и игривых духов ручьёв.

Покой. Тишь. Можжевеловый дух. Вересовый дух. Кустики сего хвойного создания обрамляли сосны на каждом шагу, превращаясь вверх по склону в можжевеловое озеро, расплёснутое среди деревьев. Ганнибал подошёл к его краю и лёг спиной на жёлтую хвою, устремил взгляд в небо, обрамлённое сверху вересовыми веточками.

Единственное в своём роде существо.

Призванное исцелить Лес и сердца людей.

Лекарь прижал к груди флейту, как меч, лёжа в положении древних каменных надгробий. Его символически похоронили в пустом гробу шестьсот тридцать семь лет назад.

А теперь… он вернулся, с памятью, сокрытой Стеной мрака, и Тенью-Пожирателем, от которой не отвязаться.

Легендарный Га́лен Ирде, Вересовый князь – монстр-людоед, которому придётся быть убийцей, чтобы жить и выполнить свою миссию.

Ганнибал усмехнулся: «Хватит ныть!» Счастье быть человеком слишком огромно, чтобы… забирание чужих жизней могло его омрачить? Увы, да, омрачает… Ладно бы он забирал жизни не для пищи, а в битве, ради блага, ради спасения, очищения и так далее, но… он обожает людей! В прямом смысле! Здоровых, красивых, сильных, счастливых… обожает их есть…

И что, что жертв было всего две и ему люто повезло с ними! Месяц человеческой жизни – это съеденный за раз оборотень У́ррах и добрый старик Ро́ннин, чьё наследие… на исходе.

Милые мысли о том, что нужно озадачиться новой жертвой, чтобы, как Роннина, растянуть её на месяц, вдохновения не прибавили.

Ганнибал обещал договориться с собой-вендиго и найти равновесие, но на всё нужно время. И силы.

Бороться с Голодом сил не было. Месяц наблюдений – и приговор один. Голод является всегда внезапно, и чем больше энергии расходуется, тем выше вероятность Его прихода. А тратятся силы… на что угодно. В том числе на размышления. И нервы. Не тратить силы, пока ты жив, невозможно.

Конечно, можно забиться в угол и бояться каждого своего вздоха и не делать ничего, что может пробудить спящего в желудке демона, но ведь… он всё равно придёт! И возьмёт, что ему причитается. И потому выход один: идти вперёд. Осваивать искусство ведуна и пробуждать Лес.

Исполнение миссии, порученной Великим Древом, потребует многих сил. А Голод потребует жертв. Тех, кого Он выберет. Благородных, добрых, светлых. Всякая погань Ему на один зуб. Старик Роннин был очень хорош, раз его хватило на месяц…

А если придётся уподобиться своим диким сородичам и запасать добычу впрок?

Смирение, смирение с бытованием голодного духа!

Да как так можно, когда ты человек!

Выглядишь, как человек, любишь, дышишь, чувствуешь, а внутри эта тварь, тянущая сознание в свои тёмные чарующие поглощающие объятия… каждый день!

Хватит! Смирись!

Ты найдёшь жертву и сполна позволишь себе счастье голодного духа, чтобы затем познать счастье человека.

Иначе никак.

Иначе… жертвами станут те, кто тебе дорог.

Кстати о тех, кто тебе дорог…

Язвительная усмешка перетекла в тёплую благодарную улыбку.

Сегодня приедут из города Рокки и Кара.

Человек предвкусил общение.

Вендиго предвкусил созерцание.

Вероятной добычи.

* * *

Одиночество… А возможно ли оно?!

Ганнибал вскинул взор в небеса. Разве может человек оказаться совершенно один… посреди прекрасного, напоенного жизнью, мира?

Может, безусловно, может. Когда обстоятельства и другие люди отрезают человека… от живого пульса бытия. И он сам… отрезает себя.

Действиями, словами, мыслями.

Самокопанием.

«По большому счёту…» – по сочному синему небу бежала кудрявая дымка облаков, будто пастырь гнал ягнят, растянувшихся по полю цепочкой, – «человеку невозможно в полной мере оказаться одному. Даже… когда его душа пала во Тьму?»

Ведь что-то вело, направляло, поддерживало шесть веков, и это было не только Древо, что с первого же мгновения стало трудиться над тем, чтобы вернуть своего Князя. Что-то есть ещё… ещё более невыразимое, ещё более… глубокое?

Как Небо?

Князь приподнялся на локте, вглядываясь в высь. Как… всё вокруг? Он обвёл взглядом деревья. Что это?

Взглянул в себя.

Нечто… пронизывает всё сущее. Наполняет его. И даёт смысл. И раз это Нечто хочет, чтобы Ганнибал был и жил, значит, быть посему.

С ощущением этого Нечто всегда приходит лёгкость и покой. Это Нечто… есть голос сердца? Есть голос Того, кого нынешние люди называют Создателем? Нет, это дальше… Создателю умы верующих дают форму, а у этого Нечто… нет формы, вернее, она может быть любой… Во что веришь, то и получаешь. Нечто становится тем, о чём мы думаем и чего желаем. И точно также становится тем, чего боимся и что отвергаем.

Жизнь – это превращение энергий. И когда идёшь по стезе жизни, что согласна с течением Нечто, приходит лёгкость, доверие и покой. Нечто… смотрит, изучает, действует… через тебя…

Может ли быть Ганнибал в эти мгновения выражением воли Нечто? Да. Да… когда… так спокойно…

Нет лишних слов, лишних действий, только… ощущение Великого. Будто протянешь руку и почувствуешь его, потрогаешь, но… схватишь лишь пустоту.

Коснёшься пустоты. Наполненной энергией жизни. Из неё, из пустоты, может проявиться всё, что угодно…

Из этой пустоты приходят мелодии песен и слова стихов, всё лучшее и красивое, что есть в мире…

Сопричастность этому Нечто – опора, более неколебимая, чем земля. Опора, дающая силы…

Лекарь закрыл глаза, собирая в себя чувство, разлитое в мгновениях. Услышанное в шуме сосен, в переливах рассветных лучей, обливших золотом стволы и ветви, в дуновении сквозящего прохладой ветра.

Это видение… чего-то тайного, сокрытого, Невыразимого.

У него нет имени.

Ганнибал открыл глаза.

Краски стали ярче, звуки – чётче, пространство – наполненней, живее, ближе. Будто придвинулись кусты и деревья, камни и мхи стали ещё более родными и, о да, зазвучала музыка, которую так легко и радостно подхватит флейта Ки.

Звучание Леса. Музыка Жизни.

Ганнибал сел.

Он не может сетовать на своё существование, когда… так близко ощущается живое Великое Нечто, ощущается… внутри.

Как скоро уныние может смениться подъёмом духа, если прислушаться к миру вокруг. И как скоро упадок сил оборачивается воодушевлением. Стоит только послушать… и услышать.

Лекарь встал, сжав флейту, как оружие, хищно, с азартом подался вперёд, смотря в небо:

– Чего Ты хочешь от меня? Ты, Неназванное?

Бежали облака.

Ответ не требовался, он звучал внутри.

Огнём жизни. Когда горит это пламя, мир поможет и поддержит. И даже… приведёт добычу, какая потребуется.

Доверять. Себе. Миру. И даже тьме внутри и Голоду. Так достигается гармония. Гармония голодного духа, жаждущего быть человеком.

И эта гармония будет его правдой и опорой.

Иного выбора нет, когда ты не человек.

Но учишься быть им. И созвучен прекрасному, радостному, яростному миру.

В своём желании жить.

Жить счастливо.