Читать книгу Код из лжи и пепла - Группа авторов - Страница 3

«Истинную угрозу не видно сразу. Она не ломает дверь, она получает ключ. Она приходит в красивой оболочке, говорит правильные слова, использует знакомую интонацию и пахнет привычным. Она заставляет расслабиться, прежде чем выстрелит в упор. Угроза – это не то, что пугает. Это то, что кажется безопасным».

– Амайя Капоне, раздел «Социальная инженерия», личные заметки.

– Не думаешь, что тебе стоит сделать паузу? – голос Лиама ворвался в комнату вместе с треском связи. – Ты вообще помнишь, что завтра улетаешь? Арон уже купил билеты. Рейс ранний.

Он откинулся на спинку кресла, глаза щурились под голубоватым светом экрана, усталость и раздражение перемешались в его взгляде. Как всегда, Лиам начинал разговор с тоном человека, который считает, что я вот-вот сломаюсь, и ему нужно меня спасти.

Я не обернулась. Сидела на полу, аккуратно раскладывая снаряжение по отсекам сумки. Каждое движение было выверенным, четким, без спешки. Мои пальцы проверяли застежки, перебирали патроны, фиксировали крепления. В голове прокручивался список – ничего нельзя забыть, ни одной мелочи. Ошибки не допускаются. Эмоции я оставляла где-то далеко, сейчас им не место. В этом порядке я находила контроль, а контроль – единственное, что может спасти.

– Не пытайся меня контролировать, – ответила я ровно, сдерживая раздражение, которое тянулось внутри, словно тонкая нить. – И не строй из себя встречающую делегацию. У тебя завтра утром лекции, помнишь? Те самые, которые ты умудряешься пропускать с поразительной регулярностью. И да, если ты до отъезда не приведешь квартиру в порядок – зубная щетка станет тебе не для чистки зубов, а для борьбы с последствиями твоего студенческого образа жизни.

– Тц, – всхлипнул он с претенциозной обидой. – За что ты так со своим любимым братишкой? Я, между прочим, старший. Немного уважения бы не помешало. Хотя бы по семейной линии.

Его голос смешивал шутку с горечью, но ни одна из этих нот не пробивала мою защиту. Мне нужна была тишина – та, что наступает, когда отключаешь шум внешнего мира.

– Отключаюсь, – сказала я спокойно, без раздражения. Это не было обидой, это была моя броня.

Я нажала «сбросить вызов». Комната сразу погрузилась в тишину, но слова Лиама продолжали звенеть внутри, как отдаленный удар колокола – не громкий, но долгий и настойчивый.

– У нее вообще нет сердца, – вздохнул Лиам, опуская руку на клавиши, которые тихо щелкнули в пустоту. Экран погас, оставив лишь тусклое отражение его лица – лица, в котором уже ни он сам, ни зеркало не узнавали старшего брата. – Я старший, а ощущение, будто она моя наставница, начальник и еще личный налоговый инспектор в придачу.

Он откинулся назад, сцепив пальцы на затылке, словно пытаясь удержать невидимую грань – последний оплот контроля в океане неясности. Комната погрузилась в вязкое молчание, густое и липкое, как мед, медленно стекающий и душащий каждое движение.

За тонкой перегородкой шелест страниц звучал ровно и размеренно. Этот звук был единственным доказательством того, что мир еще жив, что часы продолжают свой неумолимый бег.

Арон устроился в кресле, скрестив ногу на ногу, книга в руках – ключ к тайне, которую все искали, но боялись принять. Он не поднимал глаз, лишь слегка прищурился, отсчитывая секунды. Его взгляд напоминал шахматиста, который знает: ход решает все, но пока не сделал свой.

– Я ее встречу, – сказал он с ледяной рассудительностью, уместной скорее в переговорах преступных синдикатов, чем в семейном разговоре. – Мне поручено подготовить «почву», так что твое появление в аэропорту кажется лишним.

Точка – острая, режущая. Лиам вздохнул громко, с нарочитой тяжестью, словно груз старшинства внезапно свалился на его плечи.

– Потрясающе. Меня снова вычеркивают. Все из-за какой-то лекции по психологии. Нас будут разбрасывать по группам, как карты в пасьянсе, – он морщится, собирая носки с пола, словно это удар по его достоинству. – Я надеялся увидеть ее первым. Вместо этого мне достается разбор бардака в квартире и вечер самобичевания под лейтмотив «ты – неважный брат, но хоть прибери».

Арон без слов перевернул страницу – этот простой жест говорил больше, чем слова: ты слишком драматизируешь.

– Господин впервые за много лет дал ей разрешение на выезд. И не просто так. Это не отпуск, – его голос был ровен, как у советника, который произносит тайный доклад. – Это задание. Здесь она перестанет быть дочерью, младшей сестрой или девушкой с тяжелым взглядом и вечным планом. Она станет тем, кем должна быть. А тебя временно выселяют. Не обижайся.

Лиам покачал головой, на губах играла ироничная усмешка:

– Он, безусловно, любит ее всем своим выверенным, стратегически сдержанным сердцем. Но рациональность у него всегда была краеугольным камнем. Если он отпускает свою единственную дочь в страну, где слово «безопасность» звучит как фарс, – значит, ставка на этом поле не просто высокая. Она предельная. И, боюсь, далеко не только для нее.

Он сложил очередную стопку одежды, ни на секунду не забывая, с чьей фамилией родился.

– Он всегда говорил: «За безопасность приходится платить. А за ее отсутствие – расплачиваться». Мы – Капоне. Не просто наследники состояния. Мы носители фамилии, что весит больше любого золота. Ее шепчут за закрытыми дверями, обходят стороной на переговорах, уважают не за добродетель, а за предсказуемую беспощадность.

Он улыбнулся уголками губ, без теплоты. Похожее на веселье, но больше – на память о нем.

– Мы играем в нормальность, пока кто-то не перепутает нас с пешками. А потом все начинается по-настоящему.

Условия, на которых отец отпустил ее за границу, больше походили на протокол спецоперации, чем на жест родительской заботы. Там не было места доверию – только контроль, обязательства, отчетность, как в контракте с ведомством, где вместо любви – регламент, а вместо «будь осторожна» – GPS-трекер под кожей.

Но Амайя, как птица, выросшая в вольере из мрамора и приказов, все равно тянулась к небу. Даже если оно обещало не свободу, а турбулентность, даже если каждый метр полета мог обернуться падением. Она согласилась. Подписала все, что требовалось. Прошла проверки, словно под микроскопом. И была готова отдать на весы не только кровь, но и то, что от нее осталось – волю, память, честь. Все, кроме желания лететь.

И как бы пафосно это ни звучало, у нее действительно не было выбора.

Семья Капоне давно сбросила с себя антураж подпольных курительных, пыльных складов и пулеметов, спрятанных под подолами скатертей. Современный облик мафии больше напоминал транснациональный холдинг: костюмы от итальянских портных, сигары с географией поставок, которой позавидовали бы дипломаты, коллекционные вина и галереи, где шедевры висели на стенах рядом с подписями к теневым сделкам. Их оружием стала информация, зашифрованная в смартфонах, черных и закрытых, как ящики самолетов, и секреты, которые несли не киллеры, а банковские консультанты.

Да, кодекс омерта все еще дышал, но больше напоминал корпоративный устав: жесткий, выверенный, вежливо безапелляционный. И то, что раньше решалось выстрелом в переулке, теперь оформлялось в офисе – нотариально, с кофе и охраной внизу.

Отец больше не карает. Он вершит.

Его слово – как печать на приговоре, окончательной инстанцией, в которой не предусмотрено ни апелляции, ни снисхождения. К нему не идут с подношениями – идут с тревожными просьбами: урегулировать корпоративные войны, вытащить редкие артефакты с сомнительным происхождением, усмирить вспышку конфликта на фондовой бирже, где каждая акция стоит чей-то головы.

Он давно перестал быть человеком в классическом смысле. Теперь он – фигура, институция, невидимый арбитр с непоколебимым авторитетом. Его не цитируют в газетах, но его имя шепчут в кулуарах, как оберег или угрозу.

В переговорах он – присутствие, от которого понижается голос и учащается пульс. Он не требует уважения. Оно уже встроено в его силуэт, как броня. А когда кто-то, обольщенный собственной дерзостью, решает использовать его ради личной выгоды, этот кто-то вскоре теряет не только возможность, но и право быть на сцене. Иногда – буквально.

Вот почему его двери открываются не от нажатия, а от молчаливого допуска. Потому и стучатся туда редко. А если стучат, то уже мысленно прощаются с легкостью жизни.

– Я уверен, что Амайя справится, – произнес Арон, неторопливо поднимаясь с кресла.

В каждом его движении сквозила отточенность, выработанная годами службы в тени – без пафоса, но с той невидимой тяжестью, что выдает людей, к чьим словам прислушиваются даже без приказа. Власть в нем не кричала – она дышала.

– Она не просто умна. Она пугающе гениальна. Таких, как она, не учат – ими восхищаются издалека, пока не поймут, что ими нельзя управлять. Но у нее будет смотритель. – Он задержал взгляд на Лиаме. – А значит, кто-то все-таки проследит, чтобы ее гений не стал неконтролируемым оружием.

– Смотритель? – Лиам внезапно дернулся. В голосе – резкость, в движении – тревожное узнавание. – Не шути. Это и был твой «сюрприз»? Ты называешь это так?

Арон склонил голову, изучая Лиама с той холодной уверенностью, которая не требует ни подтверждений, ни извинений.

– Ты же знаешь, сюрпризы у нас бывают двух видов: либо коробка с лентой, либо обрезанный звонок с международного номера. Этот – из первых. Сомнительно приятный, но необходимый.

Он подошел к столу, легко провел пальцем по краю, проверяя не пыль – осторожность.

– Ее прибытие слишком важно, чтобы оставить без страховки. Отец не верит в случайности. И если она – актив, то ей полагается надзор. Назови это как хочешь: сопровождение, опека, стратегическое прикрытие. Но суть та же. Она не будет одна.

Лиам прищурился, в его взгляде проступила тревога, тщательно замаскированная под сарказм.

– А если она узнает?

Арон наконец улыбнулся. Тонко. Почти машинально.

– Узнает. Но не сразу. И к тому моменту, надеюсь, это уже не будет проблемой.

Арон лишь хмыкнул, с тем усталым превосходством, которое бывает у людей, привыкших держать карты при себе. Он неспешно взял пальто, словно шел навстречу событиям, которые сам давно рассчитал.

Не оборачиваясь, бросил через плечо:

– Наслаждайся днем, Лиам. И, к слову, начни с кухни. Там вчерашний суп решил устроить акт независимости.

И исчез. Без звука, без пафоса – просто растворился в воздухе, оставив после себя лишь ленивое покачивание двери и вакуум в голове Лиама.

– Я – покойник, – выдохнул Лиам, выходя из комнаты.

Гостиная предстала перед ним в масштабе личного апокалипсиса. На полу – скомканные носки и учебники, словно пережившие эвакуацию. Плед на диване выглядел так, будто под ним ночевал человек, утративший веру в порядок и, возможно, в жизнь. Пустые коробки от лапши сверкали на свету жирными пятнами – воинственные трофеи ночной осады. На столе чашки с загадочной субстанцией, подозрительно похожей на эксперимент. И одинокий ботинок. Без пары. Без объяснений. Без надежды.

Даже отец, возможно, подарил бы ему индульгенцию, но не Амайя.

Ее маниакальная одержимость порядком и симметрией превратилась в нечто близкое к догмату. Это был ее культ, ее непоколебимый оплот в хаосе мира.

У Лиама оставалось не более шести часов – не больше. Времени, чтобы стереть следы собственного разгильдяйства с лица квартиры. Или вымыть пол тем же зубным ершиком, который, как он прекрасно знал, уже записан в ее инвентарной книге подозрений и мелких ультиматумов.

Он закатал рукава, с видом осужденного, отправленного на принудительные работы в аду, и начал молча ликвидировать последствия своей безответственности.

– Чувак, ты выглядишь так… – начал Мин, плюхаясь на пластиковый стул напротив Лиама, как мешок с истощенными шутками. Его голос был ленивым, но с оттенком сочувствия, которое обычно предназначается тем, кто пережил не только войны, но и генеральные уборки вселенского масштаба.

– …будто из тебя демоны высосали душу, оставив лишь пустую оболочку, – подхватил Тоен, швыряя на стол упаковку булочек, словно эти крошечные хлебцы могли стать причастием в таинственном ритуале возрождения Лиама.

– Нет, серьезно, – фыркнул Тесан, прищурившись с издевкой. – Учеба стартовала месяц назад, а ты выглядишь как человек, который только что защитил диплом по выживанию в аду.

– Агрх-х-х… – сдавленно выдохнул Лиам, развалившись всем телом над пластиковой бутылкой воды, как солдат, наконец нашедший оазис после двухнедельного марша по беспощадной пустыне. – Моя сестра прилетает сегодня. Провел две ночи на ногах, отдраивал квартиру до стерильного блеска – почти как операционная. Даже швабру пришлось купить. Новую. "Чистая совесть" называется.

Наступила редкая, натянутая тишина – мгновение перед надвигающейся бурей, когда даже воздух замирает в ожидании. И вдруг, по невидимому сигналу, раздался хоровой шквал вопросов:

– Сестра?

– У тебя есть сестра?

Троица ожила мгновенно, как чайки, почуявшие на ветру запах свежего хлеба – неподдельный интерес вспыхнул в их глазах, почти обидно наивный.

– А она… миленькая? – робко спросил Мин, вытягивая шею, уже готовясь к легкой подколке.

Но Лиам изменился в одно мгновение. Веселье рассеялось под палящим солнцем гнева. В его взгляде поселилась холодная, непреклонная вражда. Если бы слова могли стрелять, Тоен давно сгорел бы дотла.

– Следи за языком, – выдохнул он сквозь сжатые зубы. – Это не просто сестра. Это моя сестра.

– Эй, не накаляй, – замахал руками Тоен, отбиваясь от невидимой пощечины. – Я же шутил!

Лиам тяжело вздохнул, отпил воды и задержал стакан в руках. Он отвел взгляд в сторону, хмурясь, перебирая в голове что-то важное. Пальцы постукивали по дереву – тревога не отступала.

– Я просто на пределе. Все слишком запутанно. Эта страна, город… ей не подходят. Университет – тем более.

– Подожди, она здесь будет учиться? – Мин приподнял брови, на мгновение забыв о своей привычной ленивой интонации. – Ты серьезно? Это почти как попасть в элиту спецназа, а не в университет.

– Вот именно, – Лиам опустил голос до приглушенного шепота, и в нем заблестела редкая искра гордости, давно погребенная под грузом повседневности. – Она прошла отбор в экспериментальную программу – закрытую до предела. Для каждого студента разрабатывают индивидуальный учебный план. Она не просто умна, она мыслит вне привычных рамок, словно играет в шахматы, когда остальные только учатся расставлять фигуры. Гениальна, без преувеличения.

– Невероятно, – пробормотал Тесан, качая головой. – Не думал, что кто-то вроде тебя может быть родственником такого уровня.

Лиам только закатил глаза и фыркнул, но видно было: удовольствие от этих слов он все же получил. А потом посмотрел на часы, и посерел.

– Черт! Психология! – воскликнул он и, подхватив рюкзак, вылетел из кафетерия с грацией человека, которого гнал не страх, а мрак преподавательского разочарования.

Повернув за угол корпуса, Лиам почти добежал до аудитории, но остановился – дорогу перегородила плотная, гудящая толпа. Большинство – девушки, заряженные восторгом и нетерпением, с телефонами в руках, жадно ловящие каждый миг. Они толпились у входа, визжали, перешептывались и указывали пальцами внутрь кабинета.

Лиам на миг застыл, сбитый с толку. Такое поведение студенток обычно бывает разве что на концертах или когда в университет вдруг заглядывает знаменитость – актер или певец. Впрочем, подобное здесь случалось куда чаще, чем хотелось бы.

– Что происходит?.. – пробормотал он, пробираясь сквозь сладковатый запах парфюма, переливы смеха и мерцание вспышек камер.

– Я слышала, он недавно вернулся из-за границы, чтобы закончить здесь последние курсы! – напряженно прошептали девушки, сгрудившись у входа, словно яркие тропические птицы, привлеченные редким и сияющим сокровищем.

– Как же мне повезло, что я поступила сюда! Он настоящий красавец! – в голосе другой прозвучала не просто восхищенность, а почти молитвенное преклонение.

– Прошу прощения, – с натянутой вежливой улыбкой пробормотал Лиам, протискиваясь сквозь ряды сумок, плеч и едва сдерживаемых визгов. Девушки расступались перед ним, словно по мановению невидимой дирижерской палочки: сначала с изумлением, затем с благоговейным трепетом.

– Ты видела? Он только что посмотрел на меня! – истерично прошептала одна из девушек, указывая пальцем на Лиама, стараясь убедиться, что это не игра ее воображения.

Он действительно выделялся.

Высокий, с прямой осанкой, Лиам притягивал взгляды не одной только внешностью – в нем чувствовалась внутренняя собранность, ледяная уверенность, которая расходилась от него, как шлейф дорогого парфюма. Светлая, безупречная кожа едва заметно поблескивала под светом коридора, а синие глаза – холодные и проницательные – цеплялись за самое сердце. Рыжевато-золотистые волосы на концах сбивались в мягкие локоны, добавляя легкой небрежности в его выверенный, почти безукоризненный облик.

Он был живым отражением Амайи, их черты перетекали друг в друга, как две параллельные линии, закодированные одной загадкой. Если в ней горело пламя страсти и неукротимой воли, то в нем дремала сталь – холодная, сосредоточенная, не допускающая сомнений.

Для большинства студентов Лиам оставался призрачной, почти мифической фигурой. Одни видели его на глянцевых страницах модных журналов, другие – в гламурных рекламных кампаниях известных брендов. Однако в реальной жизни его знали лишь немногие – избранные, прикосновение к которым казалось особой привилегией.

Лиам вошел в аудиторию и сразу нахмурился: пространство оказалось забито до предела.

Курс по психологии восприятия традиционно страдал от низкой популярности. Предыдущие преподаватели сознательно душили пробуждающийся интерес к предмету, превращая лекции в монотонные уроки скуки. Многие студенты предпочитали отказаться от курса в первые же недели, выбирая более «приземленные» дисциплины. Но сегодня зал был почти заполнен до предела, и это говорило о многом.

Лиам, протискиваясь сквозь ряды, наконец нашел свободное место и с заметным облегчением плюхнулся на стул.

– Лиам! – прозвучал с усмешкой голос справа. – Я уж думал, ты опять опоздаешь, и профессор Ким выгонит тебя, как в прошлый раз. Но нет, ты вовремя. Хотя, если честно, сегодня здесь просто аншлаг. Удивительно!

Парень махнул рукой в сторону дальнего угла аудитории.

– Но это все потому, что он здесь.

Лиам перевел взгляд туда, где в полутени у окна сидел парень – Эмрис.

Как всегда, отстранённый и сосредоточенный, он казался живущим в параллельной реальности, недоступной для шума внешнего мира. Его лицо было четким и сдержанным – красота древнего мифа, высеченная из мрамора времени. Волосы цвета черного янтаря мягко спадали на лоб. В руках он держал книгу и погружался в нее с такой глубиной, будто от этого зависела чья-то судьба.

Восхищенные вздохи, вспышки камер и тайные взгляды не достигали его – он был островом в океане суеты, неприступным и манящим одновременно. Это создавало вокруг него ауру недосягаемого, чья загадка пробуждала жгучее желание понять.

Вибрация телефона внезапно разрезала напряженную тишину. Лиам резким движением выхватил устройство из кармана, глаза сразу же сосредоточились на экране. Его дыхание оставалось ровным, но пальцы сжали телефон крепче. На экране мигало сообщение от «Бессердечного Арона».

С легкой, почти нервной ухмылкой, он разблокировал экран:

«Она со мной. Все спокойно. Мы дома».

Лиам выдохнул, и напряжение, сжимавшее грудь до боли, наконец отпустило. Амайя дома. Значит, у него осталось всего несколько часов, прежде чем привычный порядок окончательно рухнет, превратившись в хаос.

– Лиам и… Эмрис, – произнес профессор Ким, не отрывая взгляда от разбросанных перед собой бумаг.

Тишина опустилась на аудиторию с тяжестью внезапного удара. Несколько студентов подавили улыбки в кулаки, кто-то повернулся, улавливая не столько реакцию профессора, сколько ту искру, которая, казалось, должна была вспыхнуть между названными именами.

Лиам медленно поднял голову.

– Что? – сорвалось с его губ резче, чем он успел отмерить тон. В одном слоге заключались недоверие, раздражение и паника, мгновенно улавливаемые окружающими. Смех, как стайка воробьев, вспорхнул в задних рядах.

Эмрис не шелохнулся. Он плавно перевернул страницу книги – выверенное до миллиметра движение, точное и безупречное. Единственное изменение – едва заметное сужение глаз.

– Проблемы, студент? – голос профессора прозвучал бесстрастно, но в его взгляде сквозила та особая усталость, с которой преподаватели смотрят на взрывной пульс юношеских амбиций.

– Н-нет, профессор, – выдавил Лиам и откинулся на спинку кресла, надеясь спрятаться в нем.

Превосходно. Просто блистательно. Что теперь? Пожар? Землетрясение? Или, быть может, сама Амайя войдет в аудиторию и объявит, что будет вести курс?

Хотя, признаться, он бы с интересом послушал ее версию этой программы. Возможно, впервые с начала семестра. Амайя не читала лекции – она бы их вскрывала, слой за слоем, как хирург вскрывает ткани, чтобы добраться до сути. И при этом не уронила бы ни капли крови.

Он вздохнул. Нет, эта мысль его не утешила. Совсем.

Пока профессор продолжал монотонно зачитывать список пар, Лиам краем глаза следил за Эмрисом. Он ждал реакции. Вспышки. Мельчайшего признака того, что под этой безупречной маской тоже дрожит земля.

Но нет.

Страница. Взгляд. Безмятежность. Ни складки на лбу, ни моргания, ни беспокойного движения пальцев – только точная механика дыхания и почти аристократичная отстраненность. И все же… едва заметный изгиб уголка губ. Почти неуловимый. То ли усмешка, то ли след затухающей мысли. А может, просто иллюзия, отблеск солнечного света на его лице.

Но Лиам знал: ему не показалось.

Он наслаждался этим. Не ситуацией, нет. Предвидением. Чувством контролируемого хаоса, в который он вошел не как жертва, а как режиссер. Он знал, что так будет. И в этом была его сила – пугающая, почти нечеловеческая.

И тут Лиам вспомнил: сообщение от Арона. Амайя уже здесь.

Мир снова обрел ось. Все бессмысленные взгляды, чужие интриги, даже это глупое соседство с Эмрисом – все померкло. Потому что в этом уравнении была лишь одна постоянная, одна величина, вокруг которой вращалось все остальное. Амайя. Остальное – пепел. Пыль на ботинках судьбы.

Он вытащил телефон, глядя на экран с такой сосредоточенностью, будто в этих двух строчках мог спрятаться целый космос. «Она со мной. Все спокойно. Мы дома».

Лаконично. Как всегда у Арона. Но Лиам знал: под этой сухостью – железобетон. Это значило, что все пока под контролем. Пока.

Губы его едва дрогнули. Тень улыбки скользнула по лицу – хрупкая, как солнечный луч, пробившийся сквозь тяжелые ставни. Он поднял глаза… и встретился взглядом с Эмрисом.

И тот, конечно же, смотрел.

Его улыбка была не проявлением доброжелательности. Это было что-то другое – хищное, ледяное, уверенное. Как у шахматиста, который видит мат за пять ходов и просто ждет, когда ты сам подставишь ферзя. Его безмолвное «я знал» не нуждалось в голосе – оно висело в воздухе, как вибрация после удара по струне.

Для Эмриса это была партия. Изящная, расчетливая, излюбленная игра на нервах.

Для Лиама – экзамен на выживание.

Он резко отвел взгляд, сжав челюсть. Профессор продолжал говорить, перебирая пары, голос его звучал ровно и монотонно, задавая ритм движения, от которого трудно было отвлечься.

Но все это было фоном. Пыль, шорох, шум.

Главное уже произошло:

Амайя дома.

«После лекций зайди в кондитерскую».

Коротко. Без эмоций. Как ножевой укол между ребер.

Лиам выдохнул, прикрывая глаза на секунду.

Отлично. Только не говорите мне, что я забыл убрать ванную. Или кухню. Или ту чертову книгу, которую Амайя терпеть не могла – ту самую, где все шло к анархии и романтике одновременно.

Мысли вспыхивали и гасли, как искры в костре паники. Его внутреннее спокойствие – мираж в пустыне. Он чувствовал: внутри уже не тревога, а пожар. Полноценный, яростный. И каждый его очаг шептал одно и то же, настойчиво, как приговор:

Амайя зла.

А если она зла… Значит, произошел сбой. А если произошел сбой… значит, кто-то поступил вразрез с ее доверием. А если кто-то… То это был он.

– Лиам, ты вообще пишешь? – голос справа прорезал пространство с ленивой насмешкой.

Тоен. Тот самый, кто в столовой шутил с легкостью человека, не подозревающего, что ходит по тонкому льду над вулканом.

– Ага. Конечно, – буркнул Лиам, склоняясь над тетрадью, изображая прилежность, как солдат изображает сознание на перекличке после трех бессонных ночей.

На полях уже рождалась новая поэма внутреннего апокалипсиса: все рухнет. Арон что-то замышляет. Я труп. Я просто труп. И, как зловещая подпись под этим манифестом, тихо проступала последняя строка: Кондитерская. После лекций. RIP.

Когда лекция наконец распалась на шелест страниц и скрип стульев, Лиам уже потянулся к рюкзаку, но что-то в пространстве остановило движение.

Взгляд.

Он почувствовал его на спине – холодный, неизбежный прицел человеческого внимания. Это тепло не согревало, оно пронзало до самых костей.

Он повернул голову и встретился с глазами Эмриса. Спокойный. Хищный. Так смотрят кошки на мышей. Или хирурги на рентгеновский снимок, где все ясно – где трещина, где пульс, где слабое место. Ни злобы, ни любопытства. Только уверенность.

Сначала – кондитерская. Потом – домой. Потом, если не случится конец света… дожить. Просто дожить до утра.

– Эй, чувак, может, махнем в тот комп-клуб за углом? – Тоен ввалился в его пространство, шумный, живой, как глоток газировки в тишине библиотеки. – Его один парень с нашего курса открыл. Говорят, для студентов первые три часа – халява!

Глаза светились надеждой на спасение от скуки, и Лиаму вдруг стало жаль – его мир пока еще не треснул.

Он слабо улыбнулся.

– Сегодня без меня. Дела, – ответил он коротко, уже почти на бегу закидывая тетради в рюкзак.

Дела. Это словно сжимало в себе Амайю, Эмриса, Арона, огонь в висках и возможный апокалипсис в сливочно-бежевых стенах кондитерской.

Он снова увидел перед глазами Амайю. Статичную, как скульптура, но с лицом, в котором было все: и молчаливое осуждение, и ледяное разочарование, и угроза. Та, что не произносится словами. Нет. Он точно забыл. Что-то не закрыл. Не удалил. Не спрятал. И это хуже пули.

– Лиам, – произнес кто-то за его спиной.

Он обернулся.

Эмрис.

Он спускался с верхнего ряда амфитеатра не как студент, а как посол, входящий в зал переговоров, где каждое слово – оружие. Походка размеренная, отмеренная циркулем: ни одного лишнего движения, ни одного сбоя в ритме. Осанка – безупречная, выточенная не временем, а приказом. Взгляд – прямой, тяжелый, от которого хочется отвести глаза. Он не шел – он снижался, точно волна, обрушивающаяся на берег не для того, чтобы исчезнуть, а чтобы изменить ландшафт.

И, как по команде, зал притих.

Шуршание страниц, щелчки застежек, стук пеналов – все оборвалось. Даже чих, рвущийся где-то в последнем ряду, утонул в собственной нерешительности.

Студенты собирали вещи молча, с той неестественной осторожностью, с какой люди покидают храм после чего-то… слишком значительного. Но глаза – глаза почти у всех – крались в сторону приближающейся фигуры. К Лиаму. К тому, кто стал центром этой немой сцены, как свеча в середине чертежного круга.

– Мы пошли, не провались тут, – то ли шутя, то ли сочувственно бросил Ноах, хлопнув Лиама по плечу, ускользая к дверям.

Вот и все. Явление Мессии. Второе пришествие. Без хоругвей, но с тем же эффектом.

Эмрис остановился рядом. Без улыбки. Без паузы.

– Перейду сразу к делу.

Голос сухой, как отчет на брифинге. Ни тени интонации.

– Мне не нужен балласт. Делим тему. Ты каждый вечер кидаешь мне черновики и наработки. Без воды. Четко, структурированно. Я проверяю, выстраиваю окончательный блок. Готово.

Это не был диалог. Это был приказ.

Лиам слушал вполуха. Слова Эмриса пролетали мимо, как шум поезда в тоннеле, громко, но без смысла. Его взгляд то и дело возвращался к экрану телефона, где часы безжалостно отсчитывали каждую секунду, приближавшую его к катастрофе. Домашнего, но все же апокалипсиса.

Она убьет меня. Нет, сначала промолчит. Потом взгляд. Потом холод, как в Сибири. И только потом – могила. Без надписи.

– Лиам, – голос Эмриса стал жестче, без намека на терпение.

Он дернулся, оторвавшись от мыслей, и встретился с холодным, требовательным взглядом. Эмрис стоял перед ним, протягивая смартфон. Экран горел полем ввода для контакта, как ультиматум.

– А? А, да. Прости. – Лиам провел рукой по затылку. – Что ты говорил?

– Номер. Мне нужен твой номер. Для отчетов. Добавлю в W.

Лиам резко дернул рукой и едва не уронил телефон. Пальцы заплясали по экрану. Цифры. Имя. Отправить. Он протянул телефон, как доказательство, что все сделано.

– Все, если больше ничего не надо, я побежал. Срочно.

Эмрис молчал, не отрывая взгляда. Его глаза пробирали насквозь, выявляя скрытую правду и каждый оттенок лжи в сказанном.

– Надеюсь, ты понял, что это не кружок по интересам и не факультатив «на авось».

– Не волнуйся, я все понял, – бросил Лиам почти на бегу, вылетая в коридор, будто за ним гонится голодный лев в галстуке и с повесткой в зубах.

Висок пульсировал. Он провел пальцами по коже, чувствуя жар под кончиками. Стоило дотронуться сильнее – в теле взметнулся толчок, дыхание сбилось.

От Эмриса исходила не просто строгость, а холодный расчет, как у хирурга в маске: эмоций не видно, только точность и цель.

Теперь главное – успеть. Найти эту чертову кондитерскую. И купить прощение.

Желательно в коробке, с клубничной глазурью и молчащим «извини» на креме.