Читать книгу Сердце хирурга. Православные рассказы - - Страница 3

Внедорожник Дмитрия Петровича летел по трассе, пожирая километры. Стрелка спидометра дрожала у отметки сто сорок. В салоне, отделанном дорогой кожей, пахло дорогим одеколоном и табаком, хотя Дмитрий бросил курить год назад. Из динамиков лилась какая-то ритмичная, агрессивная музыка, но она не заглушала шума мыслей в его голове.

День не задался с утра. Срыв крупного контракта, предательство партнера, которому он доверял как брату, и, вишенкой на торте, звонок от бывшей жены, требующей увеличить алименты. «Всё деньги, деньги, всем нужны только деньги!» – с яростью думал Дмитрий, сжимая руль так, что костяшки пальцев побелели.

Он решил поехать на дачу – в огромный, трехэтажный особняк за двести километров от города, чтобы напиться в одиночестве и забыться. Навигатор показывал поворот направо, «короткий путь», как уверял электронный голос. Дмитрий, не раздумывая, крутанул руль.

Асфальт сменился гравием, потом разбитой бетонкой. Лес вокруг сгущался, становился темным, угрюмым. Ели нависали над дорогой, царапая лакированные бока машины мохнатыми лапами. Сумерки падали стремительно, как занавес в театре.

– Куда же ты меня завел? – пробормотал Дмитрий, тыкая пальцем в погасший экран навигатора. Связи не было. Телефон показывал «нет сети».

Дорога превратилась в жидкое месиво. Машина рыкнула, дернулась и села брюхом в глубокую колею, наполненную грязной жижей. Колеса беспомощно крутились, разбрасывая комья глины. Дмитрий газанул раз, другой – бесполезно. Тяжелый джип застрял намертво.

Тишина, наступившая после того, как он заглушил двигатель, оглушила. Ни гула города, ни музыки – только шум ветра в вершинах сосен и далекое уханье совы. Стало жутко. В этом лесу он был никем. Не генеральным директором, не хозяином жизни, а просто замерзающим человеком в железной коробке.

Дмитрий вышел из машины, сразу набрав полные ботинки ледяной воды. Темнело. Впереди, сквозь чащу, ему показался слабый огонек. «Жилье!» – мелькнула надежда. Он застегнул пальто и побрел на свет, спотыкаясь о корни.

Минут через двадцать он вышел на поляну. Посреди нее стояла ветхая деревянная церквушка с покосившимся крестом, а рядом – маленькая избушка, больше похожая на келью. Огонек горел в оконце избы.

Дмитрий постучал. Дверь отворилась не сразу. На пороге появился монах – высокий, худой, в старом подряснике, перехваченном широким кожаным поясом. Борода его была седой, но глаза – молодыми, пронзительно-синими.

– Мир вам, – тихо сказал монах. – Заблудились?

– Машина застряла. Километра два отсюда. Связи нет, – отрывисто бросил Дмитрий. – У вас есть трактор? Или телефон городской?

Монах чуть улыбнулся в бороду.

– Трактора нет, мил человек. И телефона нет. Мы тут в пустыньке живем, с Богом разговариваем, а Ему провода не нужны. Проходите, обогрейтесь. Ночь нынче холодная.

Дмитрию ничего не оставалось, как войти. Внутри было бедно, но удивительно чисто. Русская печь, грубый деревянный стол, лавки. В углу, перед множеством икон, теплились лампады. Пахло воском и печеным хлебом.

– Меня отец Тихон зовут, – представился хозяин, ставя на стол чугунок с картошкой и миску с квашеной капустой. – Садитесь, трапезничайте, чем Бог послал.

– Дмитрий, – буркнул гость. Голод давал о себе знать, и простая картошка показалась ему вкуснее ресторанных деликатесов. Пока он ел, отец Тихон сидел напротив, перебирая четки, и молчал. Это молчание не было тягостным, оно было… понимающим.

– Вы здесь один живете? – спросил наконец Дмитрий, отодвигая пустую тарелку.

– Один. Иногда паломники заходят, грибники. Место здесь намоленное, старинное. Раньше монастырь был, да в советское время разрушили. Вот, храм пытаюсь восстанавливать помаленьку.

Дмитрий хмыкнул, оглядывая убогую обстановку.

– И на какие шиши? Тут миллионы нужны. Спонсоров надо искать, бизнес-план писать. А вы тут картошку едите.

Отец Тихон поднял глаза. В них не было обиды, только спокойствие.

– У Господа всего много. Если будет Его воля – и стены поднимутся, и купола засияют. Не в бревнах храм, Дмитрий, а в ребрах. Если в душе пусто, то и золотые купола не спасут. А если в сердце Бог, то и в шалаше рай.

Дмитрия эти слова задели. Он привык, что все решают деньги и связи. А тут сидит старик в глуши и говорит так, будто знает истину в последней инстанции.

– Красивые слова, батюшка. Только в жизни они не работают. В жизни волки кругом. Не съешь ты – съедят тебя. Я вот сегодня… – он осекся, но потом вдруг начал рассказывать. Про контракт, про партнера, про жену, про то, как устал от этой бесконечной гонки.

Отец Тихон слушал внимательно, не перебивая. Потом встал и подвел Дмитрия к одной из икон в углу. Она была темная, почти черная, лика не разобрать.

– Видишь эту икону? – спросил монах. – Это образ Спаса Нерукотворного. Нашел я ее на чердаке заброшенного дома, когда сюда пришел. Ей печку заслоняли. Вся в копоти, в грязи была. Думал – доска гнилая. Но не выбросил. Принес, отмыл, маслицем протер. И стал молиться перед ней каждый день. Просто просил: «Господи, просвети тьму мою».

Монах взял свечу и поднес ближе к иконе. И Дмитрий ахнул. Сквозь черноту проступали глаза. Они смотрели прямо в душу – строгие, но полные безграничной любви и сострадания. Казалось, лик медленно проясняется прямо на глазах.

– Вот так и душа человеческая, – тихо продолжил отец Тихон. – Закоптится грехами, суетой, злобой, обидами… Кажется – черная доска, нет в ней ничего святого. А начнешь молиться, начнешь грязь счищать покаянием – и проступает образ Божий. Ты, Дмитрий, не на партнеров злись, и не на жену. Ты внутрь себя посмотри. Много там копоти?

Дмитрий стоял, не в силах оторвать взгляд от иконы. Слова монаха падали в сердце, как тяжелые капли. Он вспомнил, как кричал на сына за двойку, как не дал денег матери на лекарства, сказав «потом», как обманул налоговую… Копоть. Сплошная черная копоть.

К горлу подступил ком. Мужчина, который не плакал даже на похоронах отца, вдруг почувствовал, как щиплет глаза.

– И что мне делать, отец Тихон? – хрипло спросил он. – Как отмыть-то? Там такие слои… за жизнь не отскребешь.

– А ты не один скреби. С Богом. Исповедь – это баня для души. Покаяние – это вода живая. Трудно это, Дмитрий. Себя ломать труднее, чем деньги зарабатывать. Но без этого – смерть. Не тела, а души. А душа – она вечная.

В ту ночь Дмитрий спал на жесткой лавке под овчинным тулупом, но спал так крепко, как не спал уже много лет. Ему не снились ни отчеты, ни цифры. Ему снился свет. Тихий, теплый свет, льющийся из глаз Спасителя на темной иконе.

Утром к скиту подъехал старенький «Беларусь» с телегой. Это местный лесник, прослышав, что у батюшки гость застрял, приехал на выручку. Рыжий пес по кличке Полкан весело лаял, гоняясь за воробьями.

Джип вытащили быстро. Дмитрий стоял у своей сверкающей машины, чувствуя себя странно неуютно в дорогом пальто посреди этой простой, настоящей жизни.

Он достал из портмоне толстую пачку купюр и протянул монаху.

– Возьмите, отец Тихон. На храм. На трактор. На что нужно.

Отец Тихон покачал головой.

– Не возьму я денег в руки, Дмитрий. Не потому что гордый, а потому что не так жертву приносят. Хочешь помочь – приезжай трудиться. Кирпичи таскать, раствор мешать. Или купи доски, гвозди, железо на крышу – и привези. Своим трудом, своей заботой вложись. Тогда это жертва будет. А откупиться – это легко. Богу сердце нужно, а не кошелек.

Дмитрий медленно убрал деньги. Он посмотрел на полуразрушенные стены храма, на старого монаха, на лес, умытый утренней росой.

– Я приеду, – твердо сказал он. – В следующую субботу. Привезу стройматериалы. И бригаду рабочих привезу… нет, сам буду работать. С ними.

– Вот и славно, – улыбнулся отец Тихон и перекрестил его. – Ангела-Хранителя в дорогу. Ступай с Богом.

Дмитрий ехал обратно в город. Телефон ожил, посыпались сообщения и звонки, но он не спешил отвечать. Он выключил музыку и ехал в тишине. Он знал, что проблемы никуда не делись, но страха перед ними больше не было. Было чувство, что он нашел правильную дорогу. Не ту, что показывал навигатор, а ту, что вела к свету, который он увидел в глазах старого монаха и на лике почерневшей иконы. Дорогу к самому себе, настоящему.

В бардачке лежал маленький бумажный образок, который подарил ему на прощание отец Тихон. Дмитрий бросил на него быстрый взгляд и впервые за много лет перекрестился перед дорогой. «Господи, благослови», – прошептал он, и машина плавно влилась в поток, унося его в новую жизнь, где было место не только расчетам, но и чуду.