Читать книгу Сердце хирурга. Православные рассказы - - Страница 6

Дождь лил уже третьи сутки, превращая деревенскую дорогу в непролазное месиво из глины и опавшей листвы. Казалось, всё небо над деревней Малые Вёшки оплакивало уходящее лето. В доме Ивана Петровича было сумрачно и тихо. Только старинные ходики на стене отсчитывали время: так-так, так-так, словно вколачивали гвозди в крышку невидимого гроба.

Иван Петрович, крепкий еще старик с окладистой седой бородой, сидел у окна, глядя на мокрый сад. На душе у него было так же слякотно, как и на дворе. Три года назад он похоронил жену, свою верную Аннушку, и с тех пор мир для него потерял краски. Он жил по инерции: топил печь, варил картошку, кормил старого пса Полкана, но радости в этом не находил. В церковь, что белела маковкой на холме за рекой, Иван не ходил. «Бог, если Он есть, – рассуждал он про себя, – слишком жесток, раз забрал у меня единственного родного человека». Обида на Небеса сидела в нем глубокой занозой, которая гноилась и не давала дышать.

В углу, за занавеской, стояли иконы, оставшиеся от жены. Иван их не трогал, но и не убирал – рука не поднималась. Иногда, когда тоска подступала к самому горлу, он ловил на себе строгий взгляд Николая Чудотворца, и ему становилось не по себе. Он отворачивался, кряхтел и шел во двор, под дождь, чтобы не чувствовать этого безмолвного укора.

– Что, Полкан, брат, тоскливо? – спрашивал он пса, выходя на крыльцо. Полкан, старый, с мудрыми глазами, тяжело вздыхал и клал лобастую голову хозяину на колени. – Вот и мне тоскливо. Никому мы с тобой не нужны.

В тот вечер дождь усилился, переходя в настоящий ливень. Ветер завывал в трубе, словно голодный волк. Иван Петрович запер дверь на засов, подбросил дров в печь и собрался было ложиться, как вдруг услышал слабый стук. Сначала подумал – ветка ударила. Но стук повторился – настойчивый, человеческий.

Старик нахмурился. Кого нелегкая принесла в такую ночь? Он накинул тулуп, зажег фонарь и открыл дверь.

На пороге стояла женщина. Вся мокрая, вода ручьями стекала с плаща, платок сбился. Лицо бледное, глаза огромные, полные страха.

– Помогите, ради Христа! – выдохнула она, и голос ее дрожал от холода и отчаяния. – Машина застряла в овраге, там… там ребенок!

Иван Петрович на секунду замер. Его привычное затворничество и нежелание никого видеть боролись с простым человеческим долгом. Но слова «ради Христа» и упоминание ребенка сделали свое дело.

– Жди здесь, – буркнул он.

Он быстро надел резиновые сапоги, взял лопату, трос и мощный фонарь. Полкан, почуяв неладное, выскочил из будки, готовый бежать следом.

– Дома сиди, старый! – прикрикнул Иван, но пес не послушался, потрусил рядом.

Они шли сквозь стену дождя. Женщина, назвавшаяся Еленой, семенила сзади, постоянно всхлипывая и молясь. Оказалось, она решила сократить путь до города через их глушь, но навигатор завел в тупик, и старенькая иномарка сползла в глинистую колею у самого ручья. Вода прибывала.

Когда они добрались до места, Иван увидел, что дело дрянь. Машина накренилась, правые колеса увязли глубоко. Внутри, на заднем сиденье, плакала девочка лет семи.

– Ну-ка, отойди, – скомандовал Иван Петрович Елене.

Он работал молча и яростно. Глина была тяжелой, липкой, она чавкала, не желая отпускать добычу. Дождь заливал глаза, пот мешался с каплями на лице. Иван копал, подкладывал ветки, толкал. Сердце колотилось где-то в горле, спину ломило, но он не останавливался. В какой-то момент ему показалось, что силы кончились. «Не вытяну, – мелькнула страшная мысль. – Стар я стал».

И тут он вспомнил взгляд Николая Чудотворца с иконы. Вспомнил, как Аннушка молилась перед ним, когда сам Иван лежал в горячке много лет назад. И неожиданно для самого себя, сквозь стиснутые зубы, он прошептал:

– Господи, помоги! Николай Угодник, подсоби, не оставь!

В ту же секунду Полкан, крутившийся рядом, вдруг громко залаял и рванул куда-то в темноту. Через минуту оттуда вынырнули две фигуры. Это были соседи, братья-близнецы Пашка и Мишка, молодые парни, которые, видно, возвращались с рыбалки, хоть и погода была не для того.

– Дядь Ваня! Ты что тут? Ого, беда какая!

Втроем они вытолкали машину за пять минут. Когда автомобиль выбрался на твердую дорогу, Елена выскочила, бросилась обнимать мокрых, перепачканных грязью мужиков, плача и смеясь одновременно.

– Спаси вас Бог! Спаси вас Бог! – повторяла она.

Иван Петрович стоял, опираясь на лопату, и тяжело дышал. Ему вдруг стало легко-легко. Не физически – тело гудело от усталости, – а именно на душе. Будто тот камень, что лежал там три года, вдруг треснул и рассыпался в песок.

– К тебе поедем, дядь Ваня? – спросил Пашка. – Обсохнуть надо барышне с дитём, куда им сейчас в ночь?

– Ко мне, – кивнул Иван. – Куда ж еще.

В доме сразу стало шумно и тесно. Елена хлопотала вокруг дочки, которую звали Машенькой. Девочка, закутанная в одеяло, пила горячий чай с малиной и с интересом рассматривала сурового деда. Парни, выпив чаю, убежали, а гости остались ночевать.

Когда все улеглись, и в доме воцарилась тишина, Иван Петрович не мог уснуть. Он лежал на печи и слушал ровное дыхание ребенка. Давно в этом доме не было детей. Детей Бог им с Аннушкой не дал, и это тоже было частью его старой обиды.

Под утро, когда серый рассвет только начал пробиваться сквозь тучи, Иван слез с печи. Он подошел к красному углу. Дрожащей рукой отодвинул занавеску. С иконы на него смотрел Святитель Николай – но теперь взгляд его не казался строгим. Он был понимающим и теплым.

Иван Петрович опустился на колени. Колени хрустнули, в поясницу вступило, но он не обратил внимания. Он впервые за много лет плакал. Слезы текли по морщинам, терялись в бороде.

– Прости меня, дурака старого, – шептал он. – Прости, Господи. Прости, Аннушка. Зачерствел я, окаменел. А Ты меня не бросил. Послал людей, дал сил…

Утром Елена засобиралась в путь. Дождь кончился, выглянуло робкое осеннее солнце, заставив лужи сверкать, как расплавленное серебро.

– Иван Петрович, как мне вас благодарить? – спросила женщина у порога. – Я денег дам, возьмите, пожалуйста!

– Не надо мне денег, дочка, – мягко улыбнулся Иван. Эта улыбка изменила его лицо, сделала моложе лет на десять. – Ты вот что… У тебя в городе храм поблизости есть?

– Есть, конечно

– Поставь свечку Николаю Угоднику. И закажи панихиду за рабу Божию Анну. Сможешь?

– Обязательно сделаю! И за вас, Иван Петрович, о здравии подам.

Когда машина скрылась за поворотом, Иван Петрович не пошел, как обычно, домой хандрить. Он надел чистую рубаху, причесал бороду, кликнул Полкана и пошел в сарай. Там, он помнил, лежали хорошие доски. Крыльцо у соседки, бабы Нюры, совсем прогнило, надо бы починить. А потом… потом он пойдет в храм. Идти далеко, ноги болят, но он дойдет. Теперь он точно знал – дойдет.

В воздухе пахло мокрой листвой, дымком и антоновскими яблоками. Жизнь, которая еще вчера казалась законченной книгой, вдруг открылась с новой, чистой страницы. И на этой странице Ивану Петровичу предстояло вписать еще много добрых дел. Ведь Господь почему-то оставил его на этой земле, и теперь он, кажется, начал понимать зачем. Чтобы любить. Чтобы помогать. Чтобы быть человеком.

По дороге к дому бабы Нюры он встретил местного священника, отца Василия, который спешил на требу.

– Здравствуй, Иван Петрович! – удивился батюшка, увидев нелюдимого старика при параде.

– Доброго здоровья, батюшка, – поклонился Иван. – Благословите?

Священник, пряча радостную улыбку в бороду, осенил его крестным знамением:

– Бог благословит, Иван Петрович. Бог благословит.

Иван шел дальше, и каждый шаг давался ему с удивительной легкостью. Где-то высоко в небе зазвонили колокола, созывая верующих на службу. И впервые за три года этот звон не раздражал слух, а отзывался в сердце сладкой, щемящей музыкой, обещающей встречу, прощение и вечную жизнь.