Читать книгу Сердце хирурга. Православные рассказы - - Страница 4

Михаил вел свою фуру сквозь плотную пелену дождя, проклиная навигатор, который завел его на эту богом забытую трассу. «Короткий путь, сэкономишь время», – передразнил он мысленно механический голос. Ага, сэкономил. Теперь бы подвеску не оставить в этих ямах.

Ему было сорок пять. Крепкий, жилистый мужик, привыкший решать проблемы силой или рублем. Жизнь его была похожа на эту дорогу: бесконечная гонка, усталость, редкие перекуры и снова руль. Дома – жена, с которой давно нет общего языка, и сын-подросток, отбившийся от рук. Вчера перед рейсом они снова поругались. Михаил кричал, сын хлопнул дверью. Обычное дело.

Вдруг мотор чихнул, фура дернулась и заглохла. В кабине повисла зловещая тишина, нарушаемая лишь барабанной дробью дождя по крыше. Михаил повернул ключ зажигания – тишина. Еще раз – бесполезно. Аккумуляторы сдохли, или генератор полетел.

Он вышел наружу. Холодный октябрьский ливень мгновенно промочил куртку. Вокруг – лес стеной. Ни огонька, ни связи. Телефон показывал «Нет сети». Ситуация дрянь. Ночевать в остывающей кабине при околонулевой температуре – верный путь к воспалению легких.

Михаил осмотрелся. Сквозь мокрые ветви ему почудился слабый просвет. Вроде бы дым? Или туман? Он взял фонарь, закрыл машину и двинулся в сторону призрачного света. Идти пришлось долго, продираясь через мокрый орешник. Наконец, лес расступился, и он увидел поляну. Посреди нее стояла крепкая изба, окруженная ульями. Из трубы вился дымок.

На лай выскочил лохматый пес неопределенной породы – то ли овчарка, то ли лайка.

– Фу, Полкан! Свои! – раздался старческий голос.

На крыльцо вышел старик. Борода белая, до пояса, глаза живые, молодые, из-под густых бровей смотрят. Одет в простую рубаху и жилетку из овчины.

– Заблудился, мил человек? Или беда какая?

– Сломался я, отец, – хрипло сказал Михаил. – Фура на дороге встала. Пустишь обогреться?

– Отчего ж не пустить. Гость в дом – Бог в дом. Заходи, сынок.

В избе было жарко натоплено. Пахло воском, сушеной мятой и свежеиспеченным хлебом. По стенам висели пучки трав, в углу – большие старинные иконы, перед которыми горела лампада.

– Саввой меня зовут, – представился старик, наливая Михаилу горячего травяного чая. – А тебя как величать?

– Михаил

– Архангельское имя, сильное. Воин, значит. Только воевать-то с кем собрался, Михаил? С собой или с Богом?

Михаил поперхнулся чаем. Странный дед. Смотрит так, будто душу насквозь видит.

– С жизнью воюю, дед Савва. Тяжелая она нынче.

– Жизнь – она не тяжелая, она премудрая, – усмехнулся старик, доставая из печи чугунок с картошкой. – Это мы ее усложняем, когда поперек Промысла идем. Садись, ешь. Картошка своя, рассыпчатая.

За ужином Михаил, сам того не ожидая, выложил старому пасечнику все. И про долги, и про усталость, и про сына, который «совсем от рук отбился, дерзит, учиться не хочет».

Дед Савва слушал молча, лишь подкладывал гостю соленых грибков да подливал чаю.

– Ты говоришь, сын плохой? – спросил он наконец, когда Михаил замолчал.

– Да не плохой он… Просто чужой какой-то стал. Ничего ему не надо, только в телефоне сидеть.

– А ты когда последний раз с ним просто так разговаривал? Не учил, не ругал, а слушал? – Савва посмотрел прямо в глаза. – Дети – они ведь как пчелы. Если с любовью к ним, с миром – они тебе мед принесут. А если махать руками да кричать – ужалят. Только пчела от страха жалит, а дитя – от одиночества.

Михаил опустил голову. Вспомнилось, как сын просил пойти с ним на рыбалку прошлым летом, а он отмахнулся: «Некогда, деньги зарабатывать надо». Как не пришел на школьный спектакль…

– Гордыня в тебе говорит, Михаил, – тихо продолжил старик. – Ты думаешь, ты кормилец, ты главный, все тебе должны. А ты – просто управитель того, что Господь дал. Жена, сын – это дар Божий. Их беречь надо, как огонек лампады. Дунешь со злости – погаснет. И будешь в темноте сидеть.

Слова эти падали в сердце Михаила тяжело, как камни, но от них становилось не больно, а… чисто. Словно нарыв вскрылся.

– Что ж мне делать-то, дед Савва? Не слушает он меня.

– А ты молись. Молитва отцовская со дна моря достанет. И смирись первым. Подойди, обними, скажи: «Прости меня, сынок, что не понимал тебя». Любовь – она все покрывает. А гнев твой – это дым, глаза ест, а тепла не дает.

Ночью Михаил спал на лавке, укрытый овчинным тулупом, крепко, как в детстве. Ему снилось, что он идет по полю, а навстречу сын – маленький, ручки тянет. И так легко стало, так светло.

Утром дождь кончился. Выглянуло солнце, лес засиял золотом и багрянцем. Дед Савва вывел Михаила на дорогу, помог найти местного тракториста в ближайшей деревне, чтобы фуру дотянуть до сервиса.

На прощание старик вручил ему трехлитровую банку меда.

– Возьми, гостинец. Это липовый, самый полезный. Чай с сыном пить будете – вспомнишь деда Савву. И помни: с Богом везде легко, а без Бога и на печи колко. Ступай с миром.

Михаил хотел дать денег, но старик замахал руками:

– Ты что! Обидеть хочешь? Благодать не продается. Сделай доброе дело кому другому – вот и сочтемся.

Домой Михаил вернулся через три дня. Машину починили, груз сдал. Поднимаясь по лестнице, он чувствовал, как колотится сердце. Открыл дверь своим ключом.

Дома было тихо. Сын сидел на кухне, уткнувшись в телефон. Увидев отца, он привычно сжался, ожидая упреков за невымытую посуду.

Михаил поставил банку с медом на стол. Янтарная жидкость светилась на солнце.

– Привет, Пашка, – голос дрогнул. – Я тут мед привез. Настоящий, лесной. Давай чаю попьем?

Сын удивленно поднял глаза. В них было недоверие, смешанное с надеждой.

– Чаю? Давай…

Они сидели за столом, пили чай с ароматным медом, и Михаил рассказывал про странного деда Савву, про лес, про свои мысли в дороге. Он не учил, не наставлял – просто делился. И вдруг увидел, как оттаял взгляд сына. Как ушло напряжение из плеч.

– Пап, – вдруг сказал Пашка. – А давай в следующие выходные на рыбалку? Я знаю место, там щука идет.

Михаил улыбнулся, сглотнув подступивший комок.

– Давай, сын. Обязательно давай.

Через месяц Михаил снова был в тех краях. Специально сделал крюк, чтобы завезти деду Савве гостинцев – теплые валенки купил, продуктов хороших. Остановил фуру на том же месте, пошел через лес по знакомым приметам.

Вышел на поляну – и остолбенел. Поляна была, ульев не было. Изба стояла полуразрушенная, с проваленной крышей, заросшая бурьяном в человеческий рост. Окна зияли чернотой, крыльцо сгнило.

– Не может быть… – прошептал Михаил. – Я же был здесь. Месяц назад. Чай пил, Полкан лаял…

Он обошел развалины. Видно было, что здесь никто не жил уже лет десять, а то и больше.

В полном смятении он добрался до ближайшей деревни, нашел того самого тракториста, что помогал ему в прошлый раз.

– Слушай, брат, а где дед Савва, пасечник? Что в лесу жил?

Тракторист посмотрел на него странно, снял кепку и перекрестился.

– Савва? Так помер он, почитай, уж лет пятнадцать как. Святой жизни был старик, молитвенник. К нему со всей округи за советом ходили. А после смерти пасека его запустела.

– Как помер? – у Михаила похолодело внутри. – Я же у него был! Мед вот он мне дал… банку…

Тракторист помолчал, потом хлопнул Михаила по плечу.

– Не знаю, мужик, кто тебя чаем поил. Но говорят, дед Савва своих в беде не бросает, даже с того света. Видать, сильно ты запутался, раз Господь тебе такого проводника послал. Поставь свечку в храме, поблагодари.

Михаил ехал домой, и слезы текли по щекам, не переставая. Он понимал теперь, что это была не просто встреча. Это было прикосновение Любви, которая не знает границ между мирами. Он смотрел на дорогу, но видел не асфальт, а добрые молодые глаза старца и слышал его тихий голос: «С Богом везде легко…».

В бардачке лежала маленькая иконка святого Саввы Освященного, которую он купил в первой же церковной лавке. Теперь он знал: он не один. И дорога его – не просто километры, а путь Домой, где его ждут и любят.