Читать книгу Здесь живёт любовь - Группа авторов - Страница 11

В нашей семье зарабатывала мама. Точнее, до начала девяностых зарабатывали они с папой примерно одинаково, оба работали инженерами. Но когда начались девяностые, инженеры остались не у дел на время перемен, и мама пустилась в предпринимательство.

Папа был инженером-баллистом и не мыслил себя в другом качестве. Ну, просто кто-то – предприниматель, а кто-то – инженер. И это правильно. Но тогда, как известно, перестали платить зарплату во всех государственных учреждениях, а кормить семью было надо.

Родители, как и все в новорождённой России тогда, не понимали, как долго продлится эта ситуация, и было решено, что отец останется работать инженером и ждать своей зарплаты. А деятельная мама начала свой путь предпринимателя. Я помню, как она ездила куда-то и закупала дерматиновые сумки и кошельки. Полагаю, чтобы перепродавать. Видимо, что-то не получилось, и мама стала поднимать свои связи, наработанные в профкоме на КБМ, чтобы нащупать деятельность, приносящую реальные деньги в то непростое время.

Сейчас это по-модному называется «анализ рынка», но тогда это было просто гарантией выживания. Деньги были только у той части населения, которая называлась «новыми русскими». Накачанные молодые «предприниматели» и дельцы с пузиками, все как один в малиновых пиджаках, с золотыми зубами во рту, золотой цепью с палец толщиной на бычьей шее и нелегальным оружием в карманах, стали практически единственной аудиторией, которая была в состоянии платить.

Нажав на свои рычаги, мама взяла в аренду один из давно пустующих залов кафе, который находился во Дворце Культуры «Прометей». По документам это богоугодное помещение называлось «Блюз-бар», и я уверена, что каждый, кто жил в то время в нашем провинциальном городке, знал это заведение. Даже если не был там ни разу, то слышал о нём – это уж точно.

Мама организовывала там любые мероприятия, начиная с тех, которые можно было проводить днём. Новогодние утренники можно было планировать даже несколько раз в день, выпускные праздники, дни рождения, поминки. Всё, что приносило живые деньги и давало работу не только моим родителям, но и другим голодным сотрудникам, которые радостно прибились к кормушке. Мама была неразборчива в своём окружении. Так же как и я спустя много лет. Мы с ней оказались похожи, это я поняла только по прошествии нескольких десятилетий. Чему я рада, честно сказать. Но об этом позже.

Итак, днём проводились приличные мероприятия для детей и взрослых. Массовое мероприятие приносило больше денег. Мама готовила очень вкусно, а также была мастером сервировки и уюта, чему и учила своих сотрудников. А готовить на пять человек или на двадцать пять – разница небольшая, в чашку салат строгать или в тазик. Запросы на анимацию в то время были весьма скромные, хороший стол и приятная компания были предпочтительнее. А также, безусловно, местный диджей и дискотека. У мамы была целая команда таких популярных ребят. Дискотечный серебристый шар под потолком также имелся. Всё «по красоте».

Вечером с восемнадцати до двадцати двух часов проходила дискотека. Иногда в самом начале можно было потанцевать с друзьями и мне. Однако ближе к двадцати часам мама стальным голосом говорила мне:

– Пора.

Это значило, что оставаться здесь более небезопасно.

Ибо подтягивались те самые крутые, в малиновых пиджаках с золотыми цепями. С ними вплывали наряженные девушки с низкой социальной ответственностью, терзаниями о настоящем и мечтами о будущем.

Подобный контингент заполнял всё пространство кафе, вытесняя из-за столиков разгорячённую танцами молодёжь, которая засиделась до вечернего времени.

Меня мама никогда не посвящала в то, что она видела этими вечерами. Только просила не шуметь утром, чтобы она могла выспаться.

Она ничего не боялась и никого не осуждала. Она не брала сверхоплаты, она требовала оплату по прайсу. Большинству из этих крутых мужчин и запутавшихся молодых женщин она служила жилеткой и жалела их, как родная мать. Отчитывала, как детей, за разбои и драки, выслушивала и давала советы. Что бы с тобой ни случилось – оставайся человеком.

Эта маленькая женщина с большими карими, как шоколад, глазами заслужила уважение всех, кто хоть раз сталкивался с ней. Проводить её в феврале тысяча девятьсот девяносто восьмого года пришли многие из тех, чьи зубы, шальные гильзы и украшения она выметала после очередного вечера, кому перевязывала сломанные пальцы после драки и для кого вызывала скорую помощь. Они несли охапки красных и белых роз ей, своей Галине Степановне. Они были искренни в этом порыве. Ведь она была чуть ли не единственная, кто их не осуждал, а пытался понять и видел в них хорошее тоже, то, что сразу не заметишь за малиновой бронёй и наклеенными ресницами.

Как только «Блюз-бар» заработал, финансовые возможности нашей семьи улучшились. Относиться к этому периоду истории можно по-разному, но мои родители приложили неимоверные усилия, чтобы нас с братом не коснулась политическая ситуация в стране и мы ни в чём не нуждались. Поэтому я не помню, чтобы в девяностые у нас в семье не было еды или было нечего надеть. Железный занавес пал, рекой полились заграничные товары, вкусные шоколадки, желанные газировки и жвачки, а также модные шмотки, впрочем, китайское барахло всё же преобладало на рынках. До сих пор помню купленные красные тканевые мокасины с вышивкой на носочке и не помню, чтоб меня это расстраивало. Другого я не знала, бренды были мне неведомы, и оттого не было сожаления от невозможности их купить. Достаток по-советски, Китай тоже заграница.

Мама сделала ремонт в квартире, у нас появилась СВЧ-печь (микроволновка по-современному), новый телевизор, видеомагнитофон и новый холодильник. Мы купили новенькую «шестёрку», и папа в свободное от неоплачиваемой на КБ работы инженера время работал у мамы водителем и закупал каждый день продукты для бара. Он возил её в налоговую и другие государственные учреждения по делам и отчётам кафе, а вечером отвозил маму в «Блюз-бар», дежурил там пару часов, после чего она отправляла его домой, чтобы он мог выспаться и приехать за ней ночью. Делать ему целый вечер в баре было нечего, а работу в КБ с девяти до семнадцати никто не отменял. И такая круговерть была каждый день, каждый месяц – так продолжалось несколько лет.

Я не знаю, как родители восстанавливались после такого насыщенного графика. Но зато теперь понимаю, почему мама с удовольствием возилась на огороде, и думаю, было неважно, что там вырастет из овощей, – здесь она могла быть собой. Она выращивала множество цветов, и ближе к осени при входе на участок всё полыхало оранжевым огнём. Календула, бархатцы, лилии, герберы и георгины навсегда оставили у меня тёплые воспоминания о счастливой маме, которая бесконечно фотографировалась на кодаковский фотоаппарат – «мыльницу», позируя в зарослях этих самых цветов. И всю осень дома у нас стояли живые цветы.

Ещё она заставляла папу летом откапывать из кладовки палатку, спальники, закупала много вкусных продуктов, приглашала нескольких своих подруг, и мы ехали недалеко от города в лес к озеру. Расставляли палатки, готовили шашлыки, мама обязательно купалась в ледяной воде озера и просто светилась. Она хотела, чтобы всем было хорошо. Всегда.

Но не у всех жизнь в девяностые сложилась как у нашей семьи, по большей части время было довольно тяжёлое, никто не учил переобуваться в воздухе, и немногие сумели приспособиться к новым реалиям. Мама видела этих потухших людей, которые вдруг оказались словно в ледяной воде, и им не выбраться самостоятельно. Они были, будто выдернуты из прежней жизни, а в новой их никто не ждал. Таких было полно в её окружении – бывшие сослуживцы, быстро навязавшиеся подруги, другие рандомные люди и даже её младшая сестра, моя тётя, также оказалась в первых рядах.

Мама не разбиралась в причинах, по которым эти люди оказались без работы, а также что они сделали, чтобы исправить такую ситуацию, – она сразу неслась помогать. Чем может. В тот момент этим людям нужна была работа, а маме были нужны сотрудники. Довольно выгодная сделка.

Люди были готовы на всё: мыть полы, готовить еду, докупать еду на банкетах, мыть посуду и даже поработать тамадой, если понадобится, лишь бы получать живые деньги за работу. Тогда как на предприятиях нашего города зарплату выдавали товаром, который там же и производился.

Через некоторое время, когда в «Блюз-баре» работа была налажена, предприимчивая мама стала расширять сферу своего влияния, так сказать. Заведения она открывала в довольно странных местах, думаю, ориентировалась на скопление людей.

Второй бар мама открыла во Дворце Спорта «Заря», где располагался единственный в нашем городе бассейн. Правда, алкоголь продавать ей там не разрешили, что, соответственно, существенно подпортило выручку. Работал этот бар недолго, и мама его тянула только из-за своей сестры, которую там оставила за главную. А моя тётка, как позже выяснилось, вовсе не переживала за выручку, свободно распоряжаясь продуктами во время своих смен. То, что оставалось непроданным в этом непопулярном баре, не пропадало ― тётка предусмотрительно относила всё домой, чтобы кормить семью, как и вовремя получаемую зарплату.

Третьим заведением был магазинчик с окошком выдачи наподобие ларька, который находился в одной из популярных в городе общественных бань. Там продавались те самые, только завезённые в открывшую свои двери Россию, заморские вкусняшки: шоколадные батончики, жвачки, чупа-чупсы, леденцы, разноцветные ликёры, статусный «Амаретто», баночное пиво и водка «Чёрная смерть».

Где-то на этом же этапе уже понадобилась дополнительная мужская сила и дополнительная машина. Мама приобрела подержанный «каблук», как называли в народе, или по-научному – «Москвич Иж-2715». Также она наняла двух молодых ребят, известных в определённых кругах, которые, однако, с радостью взялись за работу. Очень милые парни в кожанках, двое из ларца – Кошкин и Ошкин. Работа была непыльная. Сколько-то раз в неделю требовалось ездить на оптовые базы в Челябинск, чтобы закупить товар в бар и в магазин. Мамины заведения были так популярны, что количество закупаемого товара выросло, как выросли и сопутствующие обстоятельства.

Все, кого пригрела мама на груди, в определённый момент её успеха, вдруг решили, что заработной платы, которую они получают, им недостаточно. Короче, воровали все. Доходило до абсурда – например, нередко случалось, что в магазине выручки нет, а товар уже закончился. Воровали продукты на местах, воровали деньги из выручки, воровали товар по дороге с оптовки до мест назначения, а апогеем всего стал конфликт с теми ребятами, известными в определённых кругах, которые отжали у мамы «каблук».

Я не буду вдаваться в подробности, тем более я никого за руку не хватала, мама меня ограждала от занимательных новостей со своего невидимого фронта. Денег нашей семье хватало на безбедную жизнь, мне было шестнадцать-семнадцать, и мои интересы выходили за рамки насущного для моих родителей, в частности – откуда берутся деньги.

В мае тысяча девятьсот девяносто четвёртого года я закончила одиннадцатый класс, и моя мама сразу знала, где мне надо продолжать обучение. Мыслить самостоятельно я не могла, потому что переживала мучительный разрыв со своей первой любовью. Случился он совсем не вовремя, как будто не мог потянуть ещё несколько месяцев, хотя бы до моего поступления в институт.

Дальше стала происходить магия, не иначе. Моя волшебная мама самостоятельно провела всю аналитику по вузам, подходящим для меня, и, что самое важное, расположенным в другом городе – чтобы я могла уехать подальше от родного города. Моя первая любовь, оставшийся здесь учиться в филиале какого-то Челябинского вуза, бросил меня незадолго до выпускного и поступления, поэтому моё обучение здесь было нежелательным.

Моя любимая, моя родная и самая лучшая мама в мире! Она дала мне самое лучшее, что могла дать в моей жизни. Любовь и самостоятельность. Прямо сейчас я это поняла. Только что.

Итак, Екатеринбург был в четырёх часах от нашего города, а Челябинск всего в двух. Дальше она исключила вузы с точными науками, нудятину типа экономики и популярной тогда бухгалтерии, и вуаля! Челябинский Государственный Институт Искусства и Культуры стал моей альма-матер на следующие пять лет.

Мама приехала со мной в Челябинск, прямо перед экзаменами мы сделали необходимые фото и документы, и мама отнесла их в Приёмную комиссию на актёрский факультет. Откуда я с треском вылетела со второго этапа, о чём, кстати, вовсе не жалею. Режиссёр из зрительного зала кричал мне:

– Не верю!

И я его понимаю. Как он мог мне верить, если я врать не умею? И жить я хочу свою жизнь, а не чужую.

И пока я собиралась с мыслями о моих дальнейших действиях, моя мама быстренько переложила мои документы на специальность «Педагог-организатор досуга детей и подростков». Массовик-затейник на минималках.

Мне было всё равно: к экзаменам я не готовилась, мне было семнадцать лет, несколько месяцев назад меня бросил парень, который был «любовью всей моей жизни», я только что не поступила на факультет – «мечту всей моей жизни». Жизнь закончена…

Все экзамены я сдавала без подготовки – на отвали – и совершенно не волновалась за результат. Зато на экзаменах я познакомилась с другими девчонками и вовсю переживала за них. Мы подружились.

В итоге я поступила. Вот так – без усилий, тревог и нервов – и, главное, как оказалось, в то единственное место, в котором мне стало хорошо.

Таким образом, из родного маленького городка я попала в большой город, с которого начался мой следующий жизненный этап, где я стала взрослой и самостоятельной.

Жизнь потихоньку начала налаживаться.